| Войск у Виктора было достаточно, и предводители их смело могли выступить против врага и затянуть исход войны, но весть о гибели Максима настолько сильно парализовала страхом их волю, что храбрые воины не рискнули защищать своего императора. Еще в 388 г. Виктор был убит, и таким образом был уничтожен возможный зародыш восстания. Весть о гибели тирана скоро облетела все уголки Италии и везде возбуждала радость, хотя трудно сказать, действительно ли она была искренней. Голова Максима была переносима из одного места на другое и, наконец, выставлена в Карфагене 256 . Города посредством депутаций спешили выразить свою благодарность избавителю; в провинциях совершались торжественные победные празднества. Так как все это тяжелым бременем ложилось на народ, то Феодосий повторил закон 383 г. 257 , по которому провинциальные чиновники не имели права вымогать с народа деньги «nomine gratulationis», а в противном случае начальникам грозила потеря места и чести, а их помощникам – штраф в 30 ф. золота. Упоение победою не произвело пагубного влияния на Феодосия, не сделало его жестоким и суровым в приговорах. Удивительно – гуманность, хотя, правда, небескорыстная в политическом смысле, как добрый гений, охраняла его каждый шаг, каждое правительственное распоряжение. Естественно было ожидать, что Феодосий строго отнесется к тем, кто пользовался властью при Максиме. Если верить Дрепанию Пакату, Феодосий поставил своею прямою целью, чтобы никто не погиб, кроме Максима и немногих мавров, а потому «остальных полнота милости заключила как бы на материнской груди» 258 . Никто не лишился ни имений, ни свободы, ни должности. Все – в своих домах, все – с женами и детьми, все, наконец, что приятнее, восстановлены в невинности 259 . По отношению же только к чиновникам, поставленным Максимом, Феодосий определил, чтобы никто не присваивал себе чести, какую уступила tyrannica audacia, но чтобы все возвратились к своему первоначальному состоянию, каким бы путем они ни получили бы свою должность 260 . |
| Поднялся сильный ветер, который понес кучи песку прямо в глаза врагу, между тем как отряды Феодосия верно и метко поражали своих противников 340 . Оружие врагов обратилось на них самих, и паника овладела войсками. Все увидели, что дальнейшее сопротивление было бы бессмысленным, и решили сдаться. Феодосий принял их ласково, приказал им поскорее привести к нему тирана. Тогда они побежали на площадку, откуда Евгений созерцал картину боя. Увидев своих солдат бегущими и возбужденными, Евгений нашелся только спросить, не привели ли они с собою связанного Феодосия, как было приказано? К ужасу своего бывшего императора они ответили, что пришли именно за ним, а затем стащили его с колесницы и, связав руки на спине, привели порфироносца, как ничтожного пленника, на суд к Феодосию 341 . Последний упрекал его за узурпацию, смеялся над Геркулесом и над верою в него 342 . Евгений, чувствуя близость конца, бросился в ноги Феодосию и молил его о милости, но один ревностный солдат поспешил отрубить ему голову 343 , которую насадили на копье и носили по полю, видимо, с целью отнять последнюю надежду у сторонников Евгения и привлечь на свою сторону остаток его войск. Позднее голову носили по всей Италии и наконец присоединили к головам остальных тиранов, которые обычно выставляли в Карфагене 344 . Виновник революционного движения Арбогаст, два дня спасавшийся от преследования войск Феодосия, скоро увидел бесплодность своей попытки и, чтобы не попасть в руки врага, покончил жизнь самоубийством 8 сентября 345 . Так война, которая грозила Феодосию ужасами, завершилась для него полным торжеством 346 . Тирания была свергнута, и снова Феодосий явился самодержавным властителем Востока и Запада. Как после победы над Максимом, так и теперь Феодосий гуманно отнесся к тем, кому грозила опасность быть наказанным. Феодосий не хотел омрачать праздник мира пролитием крови, кроме Евгения, Арбогаста, а потому ко всем остальным отнесся очень снисходительно. Первым делом его было то, что он послал письмо к Амвросию с просьбою вознести благодарения Богу за дарованную победу. |
| Деятельный император страдал странным предрасположением к лени, что иногда вызывало нарекание в нерадении. Эту черту, и именно как странность, составляющую природное свойство характера, отмечает Зосим, и по-видимому, с сожалением, так как даже его едкий ум не находит слов, чтобы бранить Феодосия за лень. И это, быть может, потому, что лень не составляла постоянной черты в характере Феодосия, а скорее, хотя и яркое, но мимолетное состояние, правда часто повторяющееся. Воля Феодосия могла напрягаться до последних пределов, сам он был способен переносить тяжелые труды, даже страдания, если его мозг был занят целью, которую он так или иначе должен достигнуть. Но как только цель достигалась, быстро наступала реакция, напряжение сменялось слабостью, и Феодосий добродушно предавался развлечениям легкого характера 474 . Эта способность Феодосия работать порывами наносила, безусловно, ущерб его деятельности, так как лишала ее поступательности, а вместе с тем и настойчивого проведения определенного плана: минутная удача в одном деле легко могла обратить внимание императора на другое, чем и подрывалась ценность затраты энергии. Способная действовать только порывами, горячая натура Феодосия легко приходила в воспламенение, не всегда полезное для подданных. От природы Феодосий был вспыльчив и нетерпелив, и стоило дать незначительный повод к раздражению, как император приходил в гнев, часто не знавший границ. Правда, так как Феодосий был более способен откликаться на запросы жизни порывами, то и гнев его носил минутный характер. Он иногда прекращался в своем первом фазисе, особенно когда окружавшие императора могли добрым влиянием охладить первый пыл раздражительности. Впрочем сам Феодосий не закрывал глаза на свою слабость, ясно сознавал ее возможные пагубные последствия для государства, а потому старался употребить все усилия, чтобы сделать наименее вредными порывы своего гнева, если не удавалось пресечь их в корне. Но с трудом достигаемая добродетель, которая заявляет притязание на победу, может потерпеть и поражение, – и царствование мудрого и милосердного монарха опозорилось таким актом жестокости, который запятнал бы летописи Нерона или Домициана 475 . Этот факт – отношение Феодосия к мятежу в Фессалониках, которое стоит в резком противоречии со всем гуманным характером царствования Феодосия, его старыми симпатиями к этому городу, и как жестокое и ненужное зверство на первый взгляд совершенно исключает мысль о возможности гуманности у Феодосия. Необузданная натура императора сказалась здесь во всей силе, и эта сила стоила жизни многим невинным. |
| Неудивительно, что такая распущенность нравов вызвала сильный протест со стороны Феодосия В., заставив его прибегнуть к строгости законов, которая отсутствует в законодательстве Феодосия по вопросу о роскоши и зрелищах. Впрочем эта строгость едва ли была продуктом инициативы Феодосия. Брольи склонен видеть здесь, равно как в законах об улучшении брачного вопроса, скорее влияние жены Флассиллы, его утешительницы в дни несчастья и советницы в дни счастья. «Их единение, – замечает Брольи 1377 , – было безоблачно, и имея пред своими глазами ежечасно модель христианки – жены, Феодосий желал, чтобы все семьи были похожи на его семью, а жены на Флассиллу». В частности, законы, которые Феодосий издал, чтобы пресечь зло распутства в большинстве случаев касались нормировки судебного процесса о фактах прелюбодеяния. Так, эдиктом Феодосия от 11 декабря 386 г. на имя префекта Цинегия 1378 повелевалось привлекать при следствии о прелюбодеянии (adulterium) 1379 не только семью мужа, но жены, а главным образом рабов, к которым можно применять даже пытки, что прежде разрешалось только в преступлениях кровосмешения 1380 . Этот закон Феодосия представляет собою расширенную редакцию legis Julia de adulterio 1381 , а именно: по закону Феодосия не только рабов господина, но и госпожи должно принуждать к допросу и пыткам, а равным образом и рабов, которые во время прелюбодеяния госпожи присутствовали в доме. Только в случае прелюбодеяния мужа Феодосий оставил в силе древнее право, по которому рабы не допускались к допросу. Наконец, строгость следствия закон предлагал увеличивать тогда, когда с прелюбодеянием соединялось покушение на жизнь, причем форма допроса и пыток должна быть одинаковой, кто бы ни покушался – муж или жена. Далее, законом от 7 декабря 392 г. 1382 Феодосий определил, что при обвинении в прелюбодеянии нельзя тормозить дело каким-либо гражданским иском. Именно, если жена, обвиненная в прелюбодеянии, представит гражданский иск на мужа, напр. потребует от него приданное, то сначала должно быть рассмотрено криминальное преступление и только после установки наличности преступления можно дать ход и гражданскому иску и рабору всяких пререканий между мужем и женою. |
| А.М. Величко Династия Феодосия VI. Святой Феодосий I Великий (379–395) Глава 1. Святой император Взошедший через 5 месяцев после гибели Валента на престол по воле Грациана, 33-летний св. Феодосий представлял собой удивительный и редкий образец сочетания лучших римских традиций и христианского благочестия. Даже такой автор, как Э. Гиббон, не находит слов, чтобы выразить своё восхищение этой благородной натурой: «Благоразумие изданных им законов и его военные успехи внушали уважение к его управлению и его подданным и его врагам» . Он отличался семейными добродетелями и целомудрием, был верным супругом и снисходительным отцом, искренне и горячо любил своего дядю, который приобрёл при нём положение покойного отца, и его заботливое внимание распространялось даже на самых дальних и незнатных родственников. При этом св. Феодосий проявлял большое благоразумие в выборе друзей и приближал к себе лишь тех, с кем близко сошелся, будучи ещё мало известным человеком. Честность и благородство св. Феодосия были выше всяких границ, достаточно привести лишь один пример, демонстрирующий, каких характеристик он удостоился к моменту прихода к власти. После страшного поражения под Адрианополем Грациан долго размышлял над тем, кому можно было бы доверить управление восточными провинциями. При всех сомнениях его выбор пал на св. Феодосия, отца которого за 3 года до этого сам же Грациан приказал казнить по ложному обвинению. И вот теперь юный вождь передавал власть в руки сына казнённого полководца, не опасаясь с его стороны никаких неожиданностей. И многократно прав Э. Гиббон, восклицая: «Какое доверие должен был питать Грациан к его честности, чтобы положиться на то, что этот преданный сын простит, ради интересов государства, умерщвление своего отца! Какое он должен был иметь высокое понятие о дарованиях сына, если надеялся, что один этот человек способен спасти и восстановить восточную империю» 441 . Он легко забывал старые обиды, но всегда помнил об оказанных ему ранее услугах, находя возможность отблагодарить своих прежних покровителей. Его приветливость в обхождении компенсировала серьёзность тона, приобретённого им в военных походах и на царском троне. Святой Феодосий уважал простоту хороших и добродетельных людей, щедро вознаграждая таланты, если они были полезны Римскому государству, и сам неоднократно демонстрировал прекрасные познания в области философии, риторики, богословия и права. Он был смирным и добросердечным человеком, а если иногда и возгорался гневом, то быстро отходил, неизменно прощая виновных 442 . |
| Сам же Феодосий, издавая эдикт о денежных взысканиях, действовал скорее не по чистой гуманности, а по экономическим рассчетам. Еретики представляли очень удобный предмет для эксплуатации, и было бы странно, если бы правительство с пустой казной не воспользовалось таким выгодным предприятием. Карая таким образом арендаторов и владельцев имении за простое разрешение в их жилищах собраний, Феодосий не оставляет безнаказанным и активное участие в их собраниях. «Но если будет теперь известно, что они, т. е. арендатор или владелец, содействовали таким мистериям и присваивали себе имена клириков, то мы приказываем взыскивать с одних только и внести десять фунтов золота» 1596 . Запрещением еретических собраний и объявлением к сведению всех подданных того наказания, которое постигает ослушников, не закончилось дело. Феодосий В., отлично понимая, что мало издать только какой-нибудь декрет, а важно провести его в жизнь, и в то же время превосходно сознавая, что выполнение приказаний всецело лежит на руках низших чиновников, исполнительных органов власти, настоятельно требует от них самого аккуратного и самого строгого выполнения своих обязанностей и в противном случае угрожает им наказанием. «Если будет небрежно исполняться, говорит эдикт 383 года, то, что постановила наша светлость, провинциальные судьи и начальники городов, в которых будет обнаружена открытая сходка запрещенной конгрегации, будут преданы разбору и осуждены» 1597 . И со стороны, значит, подкупа чиновников в свою пользу еретиками императором было поставлено солидное препятствие. Конечно, при всех самых строжайших условиях могли найтись чиновники, которые рискнули бы покрывать еретиков, несмотря ни на какую кару, но большинство необходимо должно было держаться в стороне, чтобы и самим не попасть на скамью подсудимых. Нужно отметить, что Феодосий гораздо снисходительнее относится к чиновникам, чем к еретикам. Так, попустительство чиновников предается суду, который должен был уже вынести оправдательный или обвинительный вердикт. |
| Язычники, пожалуй, могли бы сказать, что этот государь – в силе сохранить дух императоров Валентиниана и Валента, даст им спокойно умереть в своих убеждениях, могли даже, пожалуй, допустить, что Феодосий разовьет далее дух веротерпимости, но едва ли могли предположить, что в этом, по-видимому, мягком государе скрывается необыкновенный запас нетерпимости к языческому культу. Но горькая действительность рассеяла все их несбыточные мечты. Что же касается самых отношений Феодосия к язычникам, то они могут быть разделены на три периода, которые резко бросаются в глаза при непосредственном изучении исторического материала. Каждый из этих периодов запечатлен своим особым характером, но, взятые вместе, они суть братья, спаянные одною целью – уничтожить язычество, и каждый предыдущий из них является только подготовительной ступенью к последующему. Невольно приходится удивляться той тактической предусмотрительности, с какою Феодосий вел свои крестовые походы против язычества. Первый период обнимает 379–381 гг., т. е. ту тяжелую годину, когда Феодосию приходилось спасать свое государство от натиска диких варваров. Отношения Феодосия к язычникам за это время не выходили ни на шаг за грани полной терпимости: паритет религий еще сохранялся во всей своей целости. Язычество пребывало in statu quo, как при Валентиниане и Валенте, за отсутствием ограничительных законов самого Феодосия. Отсюда, на этот период можно смотреть, как на продолжение политики предшественников Феодосия, которое не внесло никаких существенных изменений в жизнь язычества. С юридической стороны язычники продолжали сохранять за собою право посещений храмов, принесения жертв и т. п. Правда, Созомен пытается уверить, что Феодосий все это запретил в начале своего царствования – ρξμενος βασιλεειν 1919 , но, по-видимому, историк просто спутал времена. Наоборот, Зосим положительно говорит, что «они (язычники) еще безнаказанно посещали храмы и приносили жертвы по отеческим законам (379–380 гг.)» 1920 . Равным образом Ливаний в своей речи 98; πρ τν ερν, составленной уже после 385 г., также утверждает, что Феодосий не заключил храмы, не запретил входить в них, не изгнал огонь, ладан, почести курений в храмах на алтарях 1921 . |
| Известно, у всех народов и всегда каждый новый закон исключает ответственность пред ним за деяния, совершенные до его выхода в свет. Феодосий пренебрегает этим священным обычаем. Впрочем он соглашается с тем, что хотя «порядок небесных постановлений объявляет цену после исполнения священной заповеди», но он считает своим долгом специально придать силу этому закону в отношении тех, «кто со времени прежде даннаго закона никак не может удержаться от непозволенных и нечестивых сношений» 1742 . «Мы санкционироуем, – объясняет далее Феодосий, – строгость настоящих установлений не только для примера утверждения закона, а для отмщения закона, так чтобы ссылка на время потеряла свою ценность» 1743 . Спрашивается, об отмщении какого закона и вообще на какой закон, как на прежде данный, так часто ссылается в этом эдикте Феодосий? Предполагать какой-либо закон подобного содержания, данный кем-нибудь из прешественников Феодосия, но не встретивший себе осуществления в жизни, нет никаких исторических оснований. Готофред полагает, что под этим законом отчасти, хотя ничего нельзя утверждать положительно, следует разуметь эдикт Феодосия 379 г. о Никейской вере, как вере государственной 1744 . При таком понимании можно сделать следующее освещение эдикта против манихеев. Закон Феодосия о лишении манихеев jus testandi вступает в силу не со времени своего выхода, т. е. не с 381 г., а с 380 г. (XVI, 1, 2), когда был дан эдикт, в котором как бы implicite заключался эдикт 381 г. Иначе говоря, все завещания, исполненные или только намеченные с 380 г., эдиктом 381 г. признаются для манихеев недействительными, так как эти еретики оказались виновными в нарушении и пренебежении императорского эдикта о Никейской вере, как о государственной, а следовательно и общеобязательной, подобно и другим гражданским законам. Впрочем возможно дать и несколько иное толкование, исходя из того, что в эдикте сам Феодосий ставит точкою отправления своего узаконения законы, изданные его родителями. Под этими законами возможно только разуметь эдикт Валентиниана и Валента 372 г. |
| У Юстины была дочь Галла чудной красоты 225 . Видя, какое сильное впечатление произвела на Феодосия Галла, Юстина решила воспользоваться этим удобным средством, чтобы заставить императора выступить в поход 226 . Так, она пришла с Галлою к Феодосию и начала умолять последнего отомстить за Грацина и Валента, и в то же время указывала на плачущую девушку. Слезы красавицы тронули сердце Феодосия, который был уже очарован раньше ее прелестями юности и невинности. Под влиянием красоты Галлы император судил о сумме несчастья, какое постигло Валентиниана, и оно, естественно, в его представлении получило мрачное освещение 227 . Как только загорелся огонь страсти в душе Феодосия к Галле, Феодосий, обратившись к Юстине, просил ее отдать за него дочь. Лучшего момента нечего было и ждать Юстине, и последняя использовала удобный случай. Она открыто заявила Феодосию, что не отдаст за него Галлу, если только он не отомстит за смерть Грациана и не отдаст снова царство Валентиниану. Феодосий согласился на условия, вступил в брак с Галлою 228 , очевидно в Фессалонике, и деятельно начал готовиться к войне 229 . Так, Феодосий, прежде всего, обеспечил себе мир с персидским царем посредством договора, пригласил часть варваров к себе на службу и получил от других племен обещание не тревожить границы империи 230 . Внешняя опасность для восточной империи, таким образом, была удалена. Ему теперь предстояло позаботиться о войске, а главным образом о выборе предводителей. Нужно заметить, что Феодосий вообще отличался умением выбирать помощников 231 и в этом случае чужд даже был религиозной нетерпимости. Хороший чиновник, какого бы он мировоззрения ни держался, занимал все-таки почетное место в свите императора. В данном случае он также умело назначил уже заведомых военных деятелей, прославивших себя военными подвигами: Тимазия, Промота, Арбогаста и Рихомера 232 . Искусное распределение частей войск делало их опасными для Максима, который принужден был отвлекать свое внимание на разные стороны 233 . |
| При этом Феодорит добавляет, что несчастный беглец опытом дознал, сколько получил он пользы от материнского совета 217 . Наперед Валентиниан отправил посольство с письмом к Феодосию, призывая отомстить за бесчиние над родом императора 218 . Таким образом, в Константинополе еще до прибытия Валентиниана уже знали о катастрофе, потрясшей Запад. Феодосий был поставлен в критическое, прямо безвыходное положение в вопросе: должен или нет он отозваться на совершившееся? На его обязанности, само собою понятно, как законного владетеля, лежал нравственный долг не оставлять узурпатора на троне. Приходилось выбирать что-нибудь из двух: или ограничить власть тирана, или совершенно уничтожить ее. В то же время Феодосий превосходно сознавал, что «безграничнаго честолюбия Максима нельзя было обуздать клятвами, ни трактатами, и всякая отсрочка энергичных решительных мер, вместо того, чтобы упрочить благодеяния мира, лишь подвергла бы восточную империю опасности неприятельскаго нашествия» 219 . По-видимому, нужно было как можно скорее с войском спешить на запад, и здесь попытаться сломить великие порывы бескорыстного узурпатора. В пользу войны говорило и практическое соображение. Варвары, жившие на правах колонистов в империи, все еще представляли значительную грубую силу, которая могла стать опасной империи: необходимо было дать выход их кровожадным инстинктам, сократить до minimum’a ее напряженность и наличность, приложив ее к работе, лучшею формой которой, конечно, была война. Но все эти доводы, так настойчиво и много говорившие политическому уму Феодосия, бессильно разбились о преграду, выставленную хитростью Максима. Фактически последний выступил в славной, даже с точки зрения самого Феодосия, роли защитника интересов того православия, к которому был так неравнодушен сам Феодосий. Ему уже нетрудно было пойти дальше и в самом факте изгнания видеть действие суда Божия. И действительно, в своем ответном письме Валентиниану набожный монарх не стесняется, хотя видимо и против самого себя, заявить, что тиран выступил за благочестие, а «с благочестием всегда в союзе и Законоположник благочестия» 220 , а следовательно, de facto во всем был виноват один только Валентиниан. Отсюда, если бы он взялся за оружие против Максима, то могло бы показаться, что он борется за арианство, как будто хочет силою посадить на трон того правителя, который уже подпал суду Божию. Этим, несомненно, объясняется та нерешительность, какую сначала проявил Феодосий в деле Валентиниана. Однако он искал выхода из своего ложного положения, который, благодаря изворотливости Феодосия, его способности приспособляться, вскоре и был найден. |
|
|
