| Прочитайте, пожалуйста, последнюю в этих юбилейных заметках цитату. «Хоть бы глазом одним посмотреть Шухову на те ковры... По лагерям да по тюрьмам отвык Иван Денисович раскладывать, что завтра, что через год да чем семью кормить. Обо всем за него начальство думает – оно, будто, и легче. А как на волю ступишь?... Из рассказов вольных шоферов и экскаваторщиков видит Шухов, что прямую дорогу людям загородили, но люди не теряются: в обход идут и тем живы. В обход бы и Шухов пробрался. Заработок, видать, легкий, огневой. И от своих деревенских отставать вроде обидно... Но, по душе, не хотел бы Иван Денисович за те ковры браться. Для них развязность нужна, нахальство, милиции на лапу совать. Шухов же сорок лет землю топчет, уж зубов нет половины и на голове плешь, никому никогда не давал и не брал ни с кого и в лагере не научился. Легкие деньги – они и не весят ничего, и чутья такого нет, что вот, мол, ты заработал. Правильно старики говорили: за что не доплатишь, того не доносишь. Руки у Шухова еще добрые, смогают, неуж он себе на воле верной работы не найдет». Заканчивая, рука сама собою к томику Некрасова потянулась: «Эту привычку к труду благородную/Нам бы не худо с тобой перенять.../Благослови же работу народную И научись мужика уважать.//Да не робей за отчизну любезную.../Вынес достаточно русский народ,/Вынес и эту дорогу железную –/Вынесет всё, что Господь ни пошлет!//Вынесет всё – и широкую, ясную/Грудью дорогу проложит себе. Жаль только – жить в эту пору прекрасную….» Оборвём, не станем загадывать. Может, и доживём. Слова какие: благородная, благослови, любезная. Иван Шухов такими словами, наверное, и не пользовался никогда, а все – его. На заставке фрагмент фото: Александр Солженицын с сыном Ермолаем во время путешествия из Владивостока в Москву. На снимке: перед отправлением. Фото Владимира Саяпина/ИТАР-ТАСС/ Читайте также: Игра на струнах пустоты «Маленький подмастерье» под небом Бога Солженицын и будущее. Мнение студентов " Надчерпнувши воды живой " Стихи А. Солженицына |
| Должно быть, в марте — стояли уже светлые длинные дни, и было слышно, как за окном отчаянно возятся воробьи — меня вызвали на суд. Впервые мое дело «разбирали» при мне, а не решали заглазно, как уже трижды делали в прошлом. По дороге охранник стал было подгонять меня, но, сообразив, что никакие окрики его и понукания не помогут, обреченно поплелся в нескольких шагах позади, приостанавливаясь закурить или попросту оглядеться, подставить лицо горячим лучам весеннего солнца. И я бы наслаждался теплом, светом, мягким ветерком, уже несущим запахи оттаявшей хвои, первых прогалин, раскатистыми голосами птиц, не поглоти меня всего трудность ходьбы: не только требовалось невероятное усилие, чтобы волочить ноги, но было ощущение, что никак не ступишь твердо — вот-вот спотыкнешься и упадешь. На подтаявшей дороге было скользко, и видневшийся в полукилометре впереди поселок казался отстоявшим недостижимо далеко. И я чувствовал, что не дойду. Не хватит сил. К Дому культуры или клубу, где должен был состояться суд, мы подходили вместе: вохровец подхватил меня под локоть и твердой рукой поддерживал мои шаги. И в зале, с покрытым кумачом столом, портретом Сталина на затянувшей заднюю стену алой портьере и рядами жестких, сбитых вместе стульев с подлокотниками, он довел меня до назначенной для подсудимого лавки. — Суд идет! — провозгласил вышедший из-за кулис военный. — Прошу встать! У меня это не вышло, и конвоир снова подошел ко мне и помог подняться. Усевшись на свои места, трое военных — члены «выездной сессии военного трибунала», — посовещавшись, разрешили мне в дальнейшем не возобновлять своих попыток вставать всякий раз, когда один из них обращался ко мне с вопросом. Смысл спрашиваемого доходил до меня с трудом. Я просил повторить, отвечал неуверенно, останавливался, утратив нить мысли. Собственно, я даже не мог сосредоточиться на происходящем — занимало меня более всего ожидание перерыва: бывалые люди в камере уверяли, что в это время подсудимых кормят «по рабочей норме». И судебные прения все более смахивали на скороговорку, на прокурорский монолог, подкрепляемый репликами председателя суда. И вся тройка, скоро наскучив пустым разыгрыванием разбирательства, не то почувствовав неприглядность этой возни с полутрупом перед конвоирами и несколькими случайными людьми в зале, объявила перерыв и удалилась на совещание. Провели его в ускоренном темпе, и, должно быть, через четверть часа — я едва успел дотащиться до уборной и вернуться — председатель, спеша и глотая всякие «именем…» и «в составе…», объявил приговор: четыре года заключения в трудовом лагере за «к/р агитацию». Это означало, что меня тотчас же водворят на лагпункт. Изолятор был позади. |
| В этом году, Святослав, по рассказу Нестора, «иде на Оку реку и на Волгу, налезе Вятичи, и рече Вятичем: «кому дань даете?», они же реша: «Козаром по щелягу от рала даем» 45 . Не говоря, под тем же 964 г., ни слова о последствиях беседы Святослава с Вятичами, Нестор как бы дает повод Историографу писать: «И так Святослав приходил к Вятичам единственно за тем, чтоб предложить им вопрос. Сомнительно также, чтоб они в сие время платили дань Кагану 46 ... Но быть может, что Вятичи все еще назывались подданными могущественного Кагана, в надежде на его защиту» 47 . Последнее, действительно, быть могло. Достоверно же известно только то, что суровое племя Вятичей занимало местность нынешних губерний: Калужской, Тульской и Орловской, обседая, главным образом, реку Оку. И если сделать предположение, весьма вероятное, что целью выступления Святослава из Киева, в 964 г., была экспедиция в хазарские владения, облегавшие нижний Дон у берега Азовского моря, то, разумеется, ему следовало начать с начала, а именно: попасть к верховьям Дона, находившимся в земле Вятичей, и спуститься этой рекой вниз, прямо к Кагану. Путь Святославов от Киева до земли Вятичей у Нестора не обозначен. Но он мог быть, как и бывал после Святослава, только такой: Днепром до волока в Вазузу, этой рекой в Волгу, из Волги в Оку и вверх по Оке. Объясняя этот путь, один из ученых, любителей русской старины, говорит весьма основательно: «Святослав в 964 г. мог найти (у Нестора: налезе) Вятичей, плативших дань Козарам, только перешедши из Волги в Оку, и следуя по оной вверх к устью реки Торусы и далее. Исады, с правой стороны Оки, ниже старой Рязани, напоминают судоходство по той реке… Святослав, разведав, что Упа, посредством Шатии и Шивороны, близка к Дону великому, текущему чрез Козарское владение в Понт, перетащил флот чрез сие небольшое пространство, сразился с Каганом, взял крепость Беловежу или Саркел, на левой стороне той реки» 48 . Согласно с этим объяснением, и Нестор, непосредственно за рассказом о мирной беседе Святослава с Вятичами, повествует, но уже под 965 г., так: «Иде Святослав на Козары. Слышавше же Козари, изидоша противу с князем своим Каганом, и с ступишася бити; и бывши брани, одоле Святослав Козаром и град их Белувежю взя» 49 . Под тем же 965 г. Нестор добавляет лаконически, что Святослав «Ясы победи и Касогы»; а к 966 г. относит только одно событие: «Вятичи победи Святослав, и дань на них взложи» 50 . |
| Вот он там же, где был, откуда начинал свой поход, но уже не на правом, а на левом берегу Ангары, и тогда стояло лето, а сейчас глухая зима. Тогда он уходил на войну, теперь вернулся, тогда уходил вместе со многими и многими, теперь пришел назад один, своей, отдельной дорожкой. Судьба, сделав отчаянный вывертыш, воротила его на старое место, но по-прежнему, как и тогда, во всю близь, во весь рост перед ним стояла смерть, зашедшая на этот раз для верности со спины, чтобы он не смог уйти. Он вообще существовал сейчас какой-то обратной, спячивающейся жизнью, в которой невозможно понять, куда ступишь следующим шагом. После этой его жизни воспоминания, похоже, остаться не могли. Семь атамановских мужиков, призванных по первому набору, в числе которых был и Гуськов, уезжали из деревни на пяти ходках: провожающих набралось почти столько же, сколько фронтовиков. Но Андрей простился со своими дома: ни к чему растягивать слезы и причитания, а себе травить попусту душу. То, что приходится обрывать, надо обрывать сразу, так же сразу он надеялся когда-нибудь (а то до этого уже было недалеко) закончить жизнь, не хватаясь за надежды, которые не держат. Он обнялся с матерью, отцом и Настеной у ворот, прыгнул в ходок и понужнул коня, а отъезжая, выдержал не оглянуться; только за поскотиной, когда Атамановка скрылась из виду, он натянул вожжи и дождался остальных, чтобы ехать одним обозом. В Карде они пересели на пароход, к которому подгадывали, и спустились на нем в райцентр, а через день этот же пароход на обратном пути повез собранную со всего района команду в Иркутск. Рано утром проплывали мимо Атамановки. Карауля ее, не спали, еще издали принялись вразнобой кричать, не понимая, что и, главное, зачем кричат, но Андрей смотрел на деревню молча и обиженно, он почему-то готов был уже не войну, а деревню обвинить в том, что вынужден ее покидать. Мужики все же добились: на берег выскочили люди и тоже в ответ закричали, замахали платками, фуражками, но пароход шел далеко, и узнать кого-нибудь или услышать было нельзя. |
| В то время под Сталинградом катастрофически не хватало войск для ведения боевых действий. Часть курсантов отправили на его оборону. Затем наша промышленность начала выпускать самолеты Ил-2 – штурмовики, предназначенные в основном для поддержания наземных войск. На этом самолете я налетал всего 13 часов из положенных по программе 150. Сказали: «Ничего страшного, на фронте доучишься». – Какой из полетов вам больше всего запомнился? На одном из тренировочных полетов у самолета начал барахлить мотор, из него пошел черный дым. – На одном из тренировочных полетов у моего самолета начал барахлить мотор, из него пошел черный дым. Я, тогда еще совсем неопытный, не на шутку растерялся. Поблизости был аэродром, попросил разрешения сесть. Но до него нужно было еще долететь! Из маслопровода мне в лицо вдруг начало бить масло. Стал производить маневр для посадки на аэродром, смотрю: подо мной высоковольтная линия. Боялся, что за нее зацеплюсь. Но, к счастью, удачно ее пролетел и приземлился. Ко мне тут же подбежал командир эскадрильи, приказал вылезти из самолета. Пока я соображал, что происходит, он сам залез в кабину и начал запускать мотор, но тут самолет загорелся. Командир чудом успел выскочить из горящей машины. Пожарные пламя потушили. – Куда вас отправили после таких экстремальных тренировок? – Выполнили мы положенную тренировочную программу, стали ждать распределения по частям. Тут прилетает «купец» – Миша Ступишин, штурман полка. «Купцом» мы называли человека, который приезжал, чтобы набрать в свою боевую часть летчиков. Я и еще трое моих друзей попросили его не разлучать нас и взять к себе в одну часть. Мы с ребятами очень сдружились за время учебы в летной школе. У нас даже правило было: если кто-то дежурит на кухне, то обязательно должен принести что-нибудь поесть. «Купец» взял меня и моих друзей к себе. Нам присвоили звания младших лейтенантов, посадили на новые самолеты. Полетели мы в деревню Зубово. Когда туда прибыли, летный состав части уже пообедал, нас попросили подождать, пока разогреют обед. Приходим в столовую, а там на столе стоит огромная ваза с хлебом. Пока ждали обеда, мы эту вазу вчетвером и уплели. Официантка, увидев наш аппетит, принесла еще хлеба. |
| Корытин держал старуху крепко и говорил: - Иди в хату, тетка Прося. Иди в хату. — Он говорил и через ее голову глядел на дом: может, выйдут, помогут. Старуха вывернулась и снова упала на колени, теперь уже перед Катериной: - За-ради гостьи твоей дорогой прости… Пришлось поднимать и вести старую женщину в дом. А она не хотела идти: - За-ради Христа… За-ради детей… Корытин молча провел ее двором, приказал: - Иди в хату. Из дома так никто и не вышел. Корытин вернулся к сестре. - Что это? — спросила Катерина. — О чем она? - Пьяная, — коротко ответил Корытин. - Это вижу… О чем просит? Какая дочь, дети? За что простить? - Дочь — свинарка. Поросят с фермы украла. Поймали, наказали, — неохотно и коротко объяснил Корытин. Сели в машину, поехали вдоль хутора. Если для Корытина этот случай был пусть не больно приятным, но рядовым, то для сестры его — нежданное огорченье. Жалела она брата: и нынче, в такой праздник, нет ему покоя. Двоюродная сестра отца, тетка Клава, жила, как и прежде, в старой своей хате. Когда вышли из машины, Катерина спросила о ее детях: - Живые? - Живые. Зовут ее. Она не идет. Говорит, пока в силах. Поднялись по шатким ступеням крылечка, через холодный коридор прошли. Боже, боже… Как убоги дома нашего деревенского детства, когда через долгое время, привыкнув к иному, ступишь через древний порог: ситцевая занавеска, небеленая печь, железная кровать, облупленная клеенка на столе, малые оконца, запыленная электрическая лампочка на шнуре… - Да жалкая моя… Да как тебя не признать… И глазочки, и бровочки- все ее… Откель? Либо Дед Мороз привез из краев холодных? Все было как всегда и у всех: радость и слезы… Воскрешенная память, в которой не только дни счастливого детства, но и боль утрат: покойные родители, ушедшие годы — в меру всего, как в жизни. Посидели, чаю попили, теперь уже забытого, с травой “железняк”. Посидели и поднялись. Старая женщина, обрядившись в теплый платок да ватник, вышла провожать их, прощаясь и благодаря: - Спаси вас Христос… Спаси… И ты меня не забыла, а мой сынок и вовсе… — Старая тетка с прежних времен величала Корытина “мой сынок”. — Мой сынок надбегает… И сальца, и сметанки везет… |
| 1 Существует в физике такое понятие, как теплоемкость. От нее зависит, сколько теплоты надо подвести к тому или иному телу, чтобы его нагреть до какой-то температуры. Так вот, оказывается, что у воды самая большая теплоемкость – очень важное свойство этой удивительной жидкости. Оно играет огромную роль во всех атмосферных процессах на нашей планете (о техническом использовании этого свойства воды нечего уж и говорить, достаточно привести всего два примера: систему охлаждения в двигателях внутреннего сгорания и систему центрального отопления в наших домах). В теплое время года океаны поглощают огромное количество солнечной энергии, но вода в океанах и морях остается прохладной (а по песку, бывает, босыми ногами не ступишь – обожжешься). Осенью все наоборот: воздух уже остыл, и моря начинают отдавать ему запасенное впрок тепло. Другими словами, океаны и моря – это гигантский естественный теплообменник, благодаря которому в обширных приморских районах климат мягче, чем на материке. Летом у моря не так жарко, а зимой не так холодно. Этот естественный теплообменник во многом определяет всю погоду на земном шаре. При нагревании любой другой жидкости, кроме воды, ее плотность с повышением температуры всегда уменьшается, объем жидкости по мере нагревания все время увеличивается. При охлаждении, наоборот, плотность будет неизменно возрастать. Вода же наибольшую плотность и наименьший объём имеет при четырех градусах тепла. И хорошо, что так! Ведь если бы плотность воды увеличивалась по мере охлаждения, то зимой все водоемы промерзали бы до дна. Лед был бы тяжелее воды и, опускаясь на дно, вытеснял бы ее. Ясно, что в промерзшем до дна водоеме жизнь была бы невозможна. «ВИНОГРАД». Православный педагогический журнал. (11), 2005 Рекомендуемые статьи Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: Цвет акцентов Цвет полей Фон подложек Заголовки: Текст: Выравнивание: Сбросить настройки × Уведомить об ошибке Фрагмент текста: |
| Наш прежний закон заимствовал нечто из примеров в некоторых европейских землях, но он устоять не мог, потому, конечно, что им воля владельцев была стеснена в самые узкие пределы предписанием отдавать хотя по собственному избранию, но всегда одному все свое недвижимое как самое важное в России дворянское имение». Наказ дворян Михайловского уезда депутату своему, сенатору Мельгунову, в избежание раздела деревень на части и происходящего отсюда чересполосного владения требует, чтоб в каждой деревне или селе, когда по крепостям принадлежащая земля каждому владельцу особо отмежевана будет, те части, также и целые деревни и села по этому отмежеванию с тою землею оставались навсегда неделимыми, следовательно, в продажу, в заклад, в приданое и наследство по тому отмежеванию целою деревнею во владение переходили. В наказе дворян Переяславля-Залесского генералу Ступишину говорилось: «Мнилось бы быть полезно для сохранения фамилий и домов, если бы позволено было, кто сам пожелает, при себе или при конце своем одну или сколько деревень похочет в фамилию отказать». Но гораздо громче высказались дворяне о необходимости составления из себя областных корпусов и о праве участия в областных судах и управлении. Дворяне Боровского уезда написали в наказе депутату своему Голохвастову, чтобы дворянам было позволено каждые два года иметь съезд в своем уезде и на нем рассуждать и рассматривать, все ли в уезде исполняется по законам, не бывает ли кому притеснения от судебных мест, от квартирующих и проходящих полков или от кого бы то ни было, и если усмотрят какие-нибудь беззаконные действия и притеснения дворянам и крестьянству, то чрез избранного депутата представлять в Сенат. В том же собрании избирать дворянам между собою ландрата и от всякого стана или дистрикта дистриктного комиссара. Ландрату дистриктные комиссары, а им все дворяне и крестьяне, не исключая дворцовых волостей и вотчин, находящихся в ведомстве коллегии Экономии, должны быть послушны. Ландрат ведет суд и расправу в мелких делах не свыше 25 рублей; комиссары же должны, где произойдет нарушение закона, немедленно освидетельствовать и представить ландрату, который раэбор чинит и судит, основываясь на этом осмотре. |
| В воздухе он и везде по снегу, и особенно где лощинка или яминка, так там и выстлал густой, густой синевою; во всякой трещинке в снегу сине: где ногой ступишь, и тот в следу уже синеет; палкой ткнешь — и там сине и как будто какой-то тонкий голубой пар клубит, — полагаю, должно быть, какое-то фосфорическое явление. И вот тут-то, в этом обманном свете, я испытал на себе влияния самые странные: мое зрение тоже меня стало обманывать. Все не в свою величину стало казаться: те две сороки, о которых я раньше говорил, на снег сели и показались мне такие огромные, что даже смотреть страшно; а моя издохшая собачонка что твой белый полярный медведь лежит. Но солнце село, и снова быстро стало темнеть: самоеда моего нет. Незадолго перед сим так легко синевшие ущелия первые стемнели и покрылись мраком, на равнинах заклубилась белая мгла, и, чего вчера не было, — недавно столь нежно-розовые скалы гор засеребрились. Я взглянул вверх и увидал над собою луну. Не знаю, которая картина была величественнее: дневная или ночная, но знаю, что ни той, ни другой я не мог тогда любоваться, как любуюсь ими ныне в воспоминании. Эта ночь для меня была смерть, и я, признаюсь, ждал ее, как желанную, и молил, да придет она скорее, чтобы еще не мучиться. Во весь этот день я съел только несколько семечек из еловой шишки, чтобы хоть обмануть желудок, и хотел пойти поднять еще одну шишку, которую заметил днем вблизи моей собаки. Но лишь я сделал сюда шаг, как меня остановило неожиданное появление в воздухе чего-то, по-видимому, очень большого, что плавало именно как раз над павшей собакою. Я сообразил, что это какая-то хищная ночная птица, и вспомнил, что мне говорил самоед, что сюда придет еще и волк. Инстинкт самосохранения заставил меня подумать о совете сего жестокого самоеда, и я стал выбирать дерево, на которое удобнее влезть и переночевать. Выбирал, выбирал глазами: все кажутся одинаковы, никак не решусь, которое предпочесть; но среди этих соображений вдруг мне показалось, что вдали во мгле по полю как будто какой мяч промахнул. |
| УЭК – предвестник Апокалипсиса, словно чудовищный людоед, всасывает в себя всю информацию о человеке: персональные данные, состояние здоровья (к примеру, здорового и одинокого человека, которого в случае исчезновения никто не будет разыскивать, насильственно могут использовать как донора для трансплантации его здоровых внутренних органов, – УЭК сожрёт их), родные, семья, сбережения, имущество, собственность, жилище, передвижения, поездки и т.д. – всё просвечено дьявольским оком тотального электронного контроля. Все расчёты – только через УЭК и избранный системой банк, без этого и шагу не ступишь. Человек реальный в отношениях с электронной системой становится «человеком виртуальным», безтелесным. Безплотный сказочный джин – раб лампы, выпущенный на волю, мог действовать. Человек – «раб карты» – на волю выпущен уже не будет. Пронумерованный «биообъект» перестанет быть хозяином самому себе. Самим человеком, его имуществом, здоровьем, жизнью, судьбой станет управлять невидимый, недосягаемый, таинственный и всесильный «Оператор» – виртуальный орган безграничной власти. У безликой электронной системы нет и не может быть никакой ответственности перед оцифрованным человеком-«номером». Например, в случае если база электронных данных будет взломана, держатель УЭК рискует остаться без средств к существованию, без имущества, без жилья. Персональные данные, в том числе биометрические (отпечатки пальцев, модель радужной оболочки и сетчатки глаза), попавшие в руки злоумышленников, будут использованы против человека, который в электронном концлагере становится абсолютно беззащитным, безправным существом. Всё, что не вписывается в «новый электронный порядок», по воле «электронных властей» должно быть сломлено и уничтожено. Неугодные системе без суда и следствия могут быть поставлены вне закона, дистанционно наказаны приостановлением действия универсальной карты, её блокировкой, автоматическим списанием денежных средств, обнулением банковского счёта, лишением льгот и пособий, обезличиванием карты, а то и её уничтожением. |
|
|
