| Аппиан (современник Траяна, Адриана и Антонина Пия) сообщает нам историю Рима в 24 книгах, по особому этнографическому, а не обычному тогда синхронистическому методу, то есть рассматривает специально истории каждой в отдельности земли и народа, входивших тогда в состав всесветной монархии Рима, ведя таковую историю от первого соприкосновения Риму до полного их подчинения, коснувшись также коротенько и истории более ранних времен. 616 До настоящего времени от этих трудов дошли: от I-V и IX только отрывки, а сполна имеются: – VI – βηρικ (т.е. στορα), VII – ννιβακ, VIII – Λιβυκ κα Καρχηδονικ, XI – Συριακ κα Παρθικ (последняя утрачена), XII – Μιθριδτειος, XIII-XVII – μφλια, (т.е. гражданская война), XXIII – Δακικ или λλυρικ. 617 Наконец, Дион Кассий (155 по Хр. – 229), доведший свой великий труд о Римской истории от прихода Энея в Латиум до 229 г. в 80 книгах – оставил от первых 34 книг только маленькие отрывки, – более значительные части от 35 и 36-й, затем 37–54 включительно – в совершенной целости, от войны Лукулла и Помпея с Митридатом до смерти Агриппы в 12 г. до Хр.; от 55-до 60 включительно – опять значительные отрывки, и от остальных 61–80 – только выработанный Ксифилином в XI ст. перечень (для первых 34 книг не достает даже и этого). Из серии латинских писателей, кроме известных уже, более древних, Тита Ливия и Трога Помпея, в дополнение к ним должны быть присоединены Цицерон, Тацит и Светоний. Речи и письма первого (106–43 г.) дают богатейший материал и главный источник, можно сказать, своего времени, и особенно важны для истории Сирии 618 в период от 57–43 до Хр. Из исторических трудов второго (55 по Хр.-ок. 120) – кроме «Летописей», дающих важнейший источник в 16–18 кн. 619 для времени Тиверия, Калигулы, Клавдия и Нерона и истории Сирии, весьма важна История Тацита, обнимающая в 14 книгах время Гальбы, Отона, Вителлия, Веспасиана, Тита и Домициана (68–96 г.), – от которой имеются ныне I-IV книги и часть V, от 68–70 г. Для нашей истории особенно интересна V, 1–13, где Тацит в немногих чертах дает обзор истории Иудейского народа до войны Тита. |
| Очень часто проповедь движется не внутреннею силою единой, основной мысли, а слагается из самых разнородных частей, посредством случайного сцепления мыслей с мыслями, слов с словами. Иногда Стефан Яворский приводит текст; этот текст напоминает ему другой, по чему-нибудь имеющий соотношение с первым, за ними следует третий, и так далее. Все это связывается восклицаниями. Иногда одну и ту же мысль он повторяет в различных формах до тех пор, пока случайный оборот речи наведет его на другую мысль. Иногда факты подбираются к фактам, подобия к подобиям. Обо всех проповедях этого рода можно сказать, что они образуются накоплением. Выписок делать мы не будем; ибо очень многие проповеди Стефана Яворского оправдывают наше замечание, особенно если обратить внимание на вступления и первые страницы. Определивши характер целого в проповедях Стефана Яворского , мы должны обратить внимание на развитие частей. Изложивши мысль, Стефан Яворский обыкновенно опирает ее на доказательствах, свидетельствах, уясняет ее примерами и уподоблениями. При этом открывается случай блеснуть начитанностью и Стефан Яворский редко его упускает. Мы не говорим о цитатах из Св. писания, творений Св. отцов, об указаниях на Церковную историю: все это на своем месте в проповеди. Но кроме духовной литературы, Стефан Яворский читал, в школе писателей древних и новых, философов, физиков, историков и пр. Обо всех предметах он имел афористические сведения, которыми в то время довольствовались, знал множество анекдотов, истинных и вымышленных, и любил, кстати и не кстати, приводить их. Он цитует из древних: Гомера, Диогена, Аристотеля, Демосфена, Тита-Ливия, Цицерона, Виргилия, Плиния; из новейших: Барония, Коминея (Philippe de Comines) Тунинга (de Thou?) Скалигера, и пр. В одной и той же проповеди, рядом с текстом из Евангелия или посланий Апостольских, можно встретить мифологическое предание, анекдот об Александре Македонском или о Ксерксовом шляхтиче и описание какого-нибудь животного; н. п. в слове в неделю двадесятую по Святом Дусе 18 , проповедник восклицает: «се ныне Бог посетил есть людей своих! О благополучия, о радости! О веселия нашего!» и вдруг прерывает ряд восклицаний и начинает так: «чтем в житии Тита Кесаря Римского удивительную повесть: собрал он никогда в Сенат Римский отвсюду, елико можбе обрести мужей премудрых, и собравши их, даде им сей свой вопрос к разрешению: кто есть от богов больший» и т. |
| В советской историографии отношение к М. определялось, с одной стороны, его двусмысленной репутацией и вышеупомянутыми политическими обстоятельствами, а с другой - тем фактом, что К. Маркс очень высоко ценил его труды; были и др. почитатели М. среди видных теоретиков марксизма (в их числе А. Грамши, к-рый рассматривал в качестве коллективного «нового государя» коммунистическую партию). Господствующая т. зр. заключалась в том, что М. был раннебуржуазным мыслителем, носителем передовых для своего времени идей, хотя и «исторически ограниченным». В наст. время труды М. сохраняют свою популярность. За последние десятилетия были опубликованы неск. новых переводов его работ, к-рые постоянно переиздаются. Посвященные М. конференции регулярно проводятся как в России, так и за рубежом. Соч.: La Mandragola. Firenze, 1518; R., 1524; Libro della arte della guerra. Firenze, 1521; Discorsi sopra la prima deca di Tito Livio. R., 1531; Firenze, 1531; Historie fiorentine. Firenze, 1532; Il Principe. R., 1532; Firenze, 1532; Le opere. Firenze, 1782-1783. 6 vol.; Военное искусство/Пер.: М. И. Богданович. СПб., 1839; Le opere/A cura di P. Fanfani, L. Passerini. Firenze, 1873-1877. 6 vol.; «Государь» и «Рассуждения на первые три книги Тита Ливия»/Пер. с итал. под ред. С. Курочкина. СПб., 1869; Сочинения. М.; Л., 1934. Т. 1; Мандрагора: Комедия в 5 д./Пер.: А. К. Дживелегов. Л.; М., 1958; Lettere/A cura di F. Gaeta. Mil., 1961; Torino, 19842. (Opere; Sez. 3); Le opere/A cura di S. Bertelli. Verona, 1968-1982. 11 vol.; Legazioni, commissarie, scritti di governo/A cura di F. Chiappelli, J. J. Marchand. Bari, 1971-1985. 4 vol.; Tutte le opere/A cura di M. Martelli. Firenze, 1971; История Флоренции/Пер.: Н. Я. Рыкова. Л., 1973; Избранные сочинения/Сост.: Р. Хлодовский. М., 1982; Десять писем Никколо Макиавелли/Вступит. ст., пер. и коммент.: М. А. Юсим//СВ. 1997. Вып. 60. С. 439-464; Слово увещательное к покаянию/Пер. и коммент.: свящ. Г. Чистяков//ВЕ. 2001. Вып. 2. С. 161-165; Рассуждения о первой декаде Тита Ливия; Государь/Пер.: М. А. Юсим. М., 2002; Legazioni. Commissarie. Scritti di governo (1498-1527)/A cura di F. Chiappelli, J.-J. Marchand. R., 2002-2011. 7 vol. (Opere; Sez. 5). |
| Писании и предании, в пользу того, что не должно носить на голове венок, он находит, что обычай этот противен природе. Цветы созданы для того, чтобы любоваться ими и обонять их аромат. Но то и другое невозможно, если положить их себе на голову 120 . Для этой же цели Тертуллиан охотно употребляет argumenta ad homines. Чтобы убедить читателя, что вода служит вообще средством сообщения мира духовного и физического, он ссылается на общераспространенное в народе мнение, что нечистые духи носятся над водами (конечно в подражание Духу Божию!), на рассказы о тенистых источниках, о мрачных ручьях, о купелях и банях, о чанах в домах, о заколдованных колодцах и водоемах, которые глотают и душат людей силою злого духа 121 . Во всех этих приемах так и просвечивается публичный деятель, человек партии и страстного увлечения. Кабинетный ученый не станет загромождать свой трактат множеством разнохарактерных доказательств и употреблять argumentum ad hominem. Он пишет свое сочинение для аристократического кружка ученых и образованных людей, о которых знает, что они поймут действительное основание его мысли и качественную ценность доказательства всегда предпочтут скоплению аргументов, имеющих лишь относительное значение. Сверх того, для истинного ученого, как сказал, если не ошибаюсь, Климент Александрийский , всегда бывает достаточно одного слушателя. Он желает единственного того, чтобы его поняли и само уважение к истине не позволяет ему желать, чтобы его мнение было непременно принято, хотя бы общее согласие было куплено ценой софизмов. Другое дело адвокат, депутат в парламенте, или фанатик идеи. Для него важно приобрести как можно больше сторонников, чтобы образовать большинство. Поэтому он сыплет самые разнохарактерные доказательства, старается войти в круг идей своих слушателей и говорить языком, понятным для них, в той, может быть, ясно и не сознаваемой надежде, что на одного будет действовать один аргумент, а на другого другой. Чрезвычайно характеристичны для Тертуллиана также его манера приводить цитаты. В его сочинениях трудно встретить буквальные выдержки из тех авторов, которыми он пользовался. Обыкновенно он приводит цитату или в чрезвычайно сокращенной форме или же передает только ее мысль. Исключением в этом случае не пользуются даже тексты Св. Писания. Часто он делает одни только намеки, которые могут быть понятны лишь через сопоставление с параллельными местами из сочинений тех авторов, которыми он пользовался. Иногда он опускает собственные имена, а приводит лишь связанные с ними факты 122 . Наконец, развивая известное положение, он не пользуется одним каким-нибудь источником, особенно пригодным для него, но для доказательства одной и той же мысли ссылается на самых разнородных писателей. Например, в VI гл. Апологетика встречаются цитаты из Плиния Старшего, Авла Геллия, Тита Ливия; в XI главе – из Платона, Плиния Старшего, Саллюстия и Тита Ливия. Подряд он обыкновенно не цитирует одного и того же автора 123 . |
| Приведя в систему начала истинного красноречия и изъяснив их студентам, с краткой историей греческих и римских ораторов, он раскроет перед ними совершеннейшие образцы оного, прикладывая вкус и здравый смысл к различным красотам, в избраннейших речах и местах из Демосфена, Цицерона, Тита Ливия, Тацита, Салюстия, Квинта Курция, Плиния младшего; – из церковных учителей и в особенности из св. Златоуста, блаж. Августина и Свящ. Писания. Сверх того, не оставит познакомить их с ораторами новейших времен, как то с Паскалем, Боссюэтом, Фенелоном, Флешье, Бурдалу, Массильоном, Соренем и др.; также в пример предложить отечественных проповедников, давно уже известных и вновь открывающихся. По части ученого слога образцы для подражания имеют быть заимствованы из Фонтенеля, Томаса, Саси, Монтескю, Расина и многих других, отличившихся красноречием, как в иностранных, так и российских академиях и университетах. Но уметь в образцовых творениях находить и чувствовать высокое и изящное, не значит еще самому быть красноречивым. К достижению этого полезно частое упражнение в сочинении и в публичном сказывании проповедей и речей, что и будет исполняемо по временам без остановки студентов в других учебных занятиях. Упражнение студентов в сказывании проповедей В 1811 г. 9 сент. преосвящ. Феофилакт, архиепископ Рязанский, предложил Комиссии: «поскольку по классу словесных наук пройдены уже все теоретические отделения, и студенты, при изучении правил ораторских, преимущественно занимаемы будут сочинением проповедей: то не благоугодно ли Комиссии дух. уч., кроме Александроневской лавры, назначить несколько здешних градских церквей, в которых бывает большое стечение слушателей, чтобы студенты в воскресные и праздничные дни могли показать опыты своего знания. Назначение церквей полезно бы распределить так, чтобы каждый студент, в течение года, мог сказать, по крайней мере, три проповеди.» Комиссия, утвердив это предположение, предоставила назначение церквей для этой цели усмотрению члена ее, м. Амвросия, а цензуру проповедей, назначаемых для произнесения в церкви, возложила на академического ректора 156 . |
| Есть что посмотреть не в Костроме, а в Падуе. Здесь весьма замечательно общественное здание, так называемое Палаццо делла Раджионе, по-нашему городская дума. Оно построено у рыночной площади д’Ербе в 1209 году зодчим Петром Гоззо, а возобновлено в 1420 году после пожара. Я осмотрел его. Тут находится знаменитая четырехсторонняя горница, Salone, которой нет длиннее, шире и выше во всей Европе 275 . В средине ее стоит деревянный конь громадный. Он смастерен был некиим Донателло’м в 1466 году для какого-то Каподилиста, и на колесах привозим был к тому месту, где бывали рыцарские турниры. Тогдашние современники удивлялись ему. Впоследствии затерялась голова его. Но ее приделал Градениго, когда городская дума выпросила этого коня у семейства Каподилистов с тем, чтобы поставить его в горнице, о которой идет речь. Своды и стены этой горницы расписаны были разными живописцами, как то: Миретто’м, Аньоло Зотом и другими, в XV столетии. Но вся эта стенопись возобновлялась в годы 1608, 1744 и 1762-й. Тут насчитывают более 400 фресок. Я обозрел их бегло и заметил в разных рядах или поясах зодиакальные знаки с показаниями влияния звезд на быт людской и восемь ветров; на южной стене: Богоматерь, Марию Магдалину у ног Воскресшего Господа и первого пустынника Павла Фивейского; на западной стене – коронование Приснодевы, а на восточной – св.Марка, раздающего милостыню. Все свежевки не свежи и требуют промывки. Под Марком стоит памятник знаменитого историка Тита Ливия, родившегося в Падуе. В этой же горнице показывают Lapis vituperii 276 , – черный гранит, на который еще в прошлом столетии сажали несостоятельных должников, где они клялись, что у них нет более рубля, и после троекратной клятвы освобождались от уплаты долга. В коридорах наставлены разные римские антики и надписи. Сегодня многое видел я, но зато и утомился. Завтра поеду в Милан обогащать свою душу новыми познаниями. ρα καλ κα δεξι 277 . А сведения о судьбе города Падуи записываются здесь памяти ради. Падуя, по-гречески Патавион, по-латини Патавиум, есть город древнейший, основанный венетами. Кто же эти В-енеты, и когда и как они основали эту селитву? |
| Эти живые характеристики действующих лиц как нельзя лучше подготовили к дальнейшему чтению самого эпизода. После такого рода введений следовал свободный перевод, который не отступая слишком от буквы подлинника, передавал превосходно основной тон его и колорит. Язык перевода у проф. Холодняка всегда производил впечатление замечательной художественности. Что касается комментариев на текст, то они обычно превращались в целые очерки историко-литературного и археологического характера. Напр., письма Плиния Младшего, касающиеся вопросов воспитания и школьного обучения (Ер. II, 18 и III, 3) давали повод говорить вообще о характере воспитания у древних римлян, о постановке школьного дела у них, а также о педагогических взглядах некоторых римских писателей. Упоминание Плиния о его литературных опытах в разных родах поэзии (Ер. VII, 4) служило исходной точкой для характеристики тогдашнего состояния литературы. Особенно был интересен комментарий на рассуждения Плиния о гладиаторских боях и цирковых скачках (Ер. VI, 34 и IX, 6). Профессор сближал гладиаторские бои древних римлян с ритуалом человеческих жертв. Самое название их «munus» (дар) указывает, что это есть жертва богам. Такие munera являлись составной частью погребального ритуала (funus) как умилостивление манов, подземных (хтонических) божеств. Это своего рода тризна, поминки по умершим. Отсюда термины munera и funera постоянно встречаются вместе. —187— В целях ознакомления со специально-исторической интерпретацией латинских авторов я посещал лекции проФ.Μ. Ростовцева. Им был взят для чтения рассказ о Кориолане, как он передается у историков Тита Ливия и Дионисия. Поставляя задачей разбора определения исторической ценности повествований того и другого писателя, профессор естественно больше обращал внимание на такие явления, как хронологические несообразности, несоответствие действий лиц с психологией их и тому подобные incongruentia. Иногда давалось объяснение некоторым терминам, при чем восхождение к коренному смыслу слова часто помогало отчетливости представления исторических деталей. |
| Труд переписчика был очень тяжким, он считался разновидностью аскезы: говорили, что каждая написанная буква снимает с монаха один грех . В промозглых комнатах, при свете тусклого огарка или коптящей тряпки, смоченной жиром, прищурившись и согнув спину, монахи выводили бесконечные, никогда не кончавшиеся строчки: за одной книгой сразу следовала следующая, и так всю жизнь, пока не садилось зрение и не отказывала спина. В старинных книгах можно найти жалобы или призывы, написанные монахами на полях: «Дорогие читатели сего труда, прошу вас, не забудьте о том, кто переписал его: это был несчастный брат. Он страдал от холода, а по ночам ему приходилось переписывать то, что он не успел сделать при свете дня». «Будьте осторожны при обращении с рукописью. Вы не знаете, что такое писать! Это тягчайшая повинность: она сгибает вам спину, ослабляет глаза, портит желудок и ребра. Молитесь о бедном Рауле». Счет книг в монастырских библиотеках шел в лучшем случае на сотни. Книги были так дороги, что их приковывали цепями и старались не брать с собой в другие монастыри. Во время пожаров или нашествия варваров спасали прежде всего книги. Монахи Монте – Кассино в момент бегства бросили тело настоятеля, зато унесли книгу с уставом монастыря. Благодаря монастырским переписчикам сохранились труды Тацита, Сенеки, Тита Ливия, Апулея и многих других римских писателей. Некоторые ученые монахи страстно любили книги и целеустремленно собирали огромные библиотеки. Учитель богословия в Реймсе Герберт, ставший впоследствии римским папой под именем Сильвестра II, писал турскому аббату Эбербарду: «Я всеми силами стремлюсь создать библиотеку. В течение долгого времени я за большие деньги покупал в Риме и других областях Италии, в Германии и Бельгии рукописи различных авторов. Мне в этом помогали своим благорасположением и рвением мои друзья в каждой из этих провинций. Позвольте попросить вас оказать мне ту же услугу. В конце моего письма перечислены имена авторов, копии чьих произведений я желал бы получить. Я передам для переписчиков пергамент и необходимые деньги, согласно тому, как вы прикажете, и вечно буду помнить о вашем благодеянии». |
| Глашатай его идей Феофан Прокопович сказал это ясно. Вместо того, чтобы определять права государя из природы власти государственной и права Первосвятителей из природы власти церковной, как то делал Никон, Феофан подобно Лигариду, идет путем историческим и исходит в своем «Розыске» из того, что Римский император носил имя Понтифекс максимус; «было это ради четырех причин: 1) что ни от кого не был судим в делах управления своего, 2) что понтифекс великий един только был, не имел другого себе равного, 3) что он должен был наблюдать начинания как сенатские, так и всенародные, не суть-ли противны благочестию, 4) что он был в том чину непременно до кончины живота своего. Эти прерогативы были нужны для самовластительства императорского. В начале самодержавства Римских императоров могли бы начинания их быти от Сената и от народа, но великий понтифекс мог бы нетрудно приискать будто благословскую вину, намерению императорскому противную, и делу, от Императора намеченному, пресечение положить. И так власть императорская была-бы аки связана. Того ради первии Римскии Кесари, желая весьма свободную монархию возъиметь, с насилием получить того не дерзая, изрядным умыслом присовокупили к себе сан понтифекса великого». Намек на отношение Царя к Патриарху ясен. Феофан старается доказать, что императоры Римские, и вслед за ними Византийские имели в своих руках и светскую и духовную власть, ссылаясь подобно Лигариду, на языческих писателей – Овидия, Цицерона, Тацита, Плиния, Тита Ливия и Плутарха. Затем Феофан указывает, что и христианские императоры продолжали называться понтифексами для упрочения своей власти. Императоры теперь могут называться не только епископами, но и епископами епископов, ибо Царь, как он доказывал в «Слове о власти и чести царской», есть власть высочайшая, «надсмотритель совершенный, крайний верховный и вседействительный т. е. имеющий силу и повеление и крайнего суда и наказаний над всеми подданными чинами и властями, как мирскими, так и духовными». «Государи могут называться и Архиереями, но только в том общем смысле, в каком Св. Писание называет великого христианина иереем. Но конечно их нельзя называть Архиереями в специально церковном смысле, потому что им не подобает отправлять самим церковную службу». Все эти разъяснения Феофан приводит для того, чтобы показать, что Царь все может и в церковных делах кроме совершения богослужения, таким образом заранее реформа Петра получает оправдание, как исходящая будто бы от власти компетентной. viii) Феофан стремится дискредитировать патриаршество и в политическом отношении, намеренно его смешивая с папством |
| Чтение книг было всегда наиболее любимым занятием митрополита Иосифа. Он не жалел средств для приобретения в свою библиотеку наиболее выдающихся сочинений по богословию, истории, естественным наукам, а также – лучших периодических изданий, беллетристических и иллюстрированных, не только на русском, но и на иностранных языках, особенно на французском. Начиная с пятидесятых годов, он неоднократно жертвовал книги из своей библиотеки в пользу Литовской семинарии. А по смерти его семинарская библиотека обогатилась и украсилась четырьмя шкафами книг, завещанных им Литовской семинарии, на сумму около 3 тысяч рублей. Митрополит всегда заботился о том, чтобы воспитанники семинарии не только твердо учили уроки, но и были развиты и приобрели охоту к чтению книг. Два шкафа с разными иллюстрированными изданиями поступили во владение одной из сестер митрополита, после его смерти. В библиотеке митрополита Иосифа находились, между прочим, следующие книги на французском языке: сочинения Руссо, Вольтера, Бентама, Бакона, Декарта, Локка, Монтескье. Бюффона, Байрона, Вальтер-Скотта, Шекспира, Расина, Виктора Гюго, Гольдсмитта; курс римского права, 5 книг, и критика чистого разума Канта – все на французском языке. Было также несколько богословских и общих энциклопедических словарей на том же французском языке и издание древних классиков – Сенеки, Демосфена. Тита Ливия и других. Одного рассмотрения описи книг, приобретенных Иосифом для библиотеки, достаточно для того, чтобы убедиться, каким пытливым умом и разносторонним образованием обладал святитель, хотя он и не имел возможности получить в Главной семинарии такого глубокого и обширного богословского образования, каким отличались, например, митрополиты Московские – Филарет и Макарий, истинно-ученые мужи. С наслаждением занимался митрополит, в свободное от служебных занятий время, землеведением, статистическими и политическими соображениями, а также планами путей сообщения. Часто он целые часы просиживал над планами и географическими картами, чертил каналы, железные и шоссейные дороги, строил города, крепости, порты, делил земли на провинции, государства. И ему казалось, что и в гражданской, и научной деятельности он мог бы совершить не мало полезного для человечества. Часто в звездные ночи, сидя в Тринопольском саду, он надолго устремлял свой пытливый взор в необъятные небесные пространства, поражавшие его своею неизмеримостью. Наконец, ему казалось, что он в изнеможении как бы утопает в бесконечности, невольно увлекаемый туда какою-то неведомою силою. 396 |
|
|
