| д. будет иметь чисто формальный характер. Единственное, что способно наполнить это деление содержанием, – проблематика национально-культурного сознания (хотя чрезвычайно трудно определить, в какой мере язык формирует и выражает это сознание). В этом смысле языки патристики не равны между собой: лишь фундаментальное деление патристики на греческую и латинскую, которое практически тождественно ее делению на восточную (с включением периферийных ветвей) и западную, означает нечто большее, чем простую констатацию различия лексических средств. Языки периферийных и более поздних направлений христианской литературы можно в этом общем делении даже не учитывать, ибо только греческий и латинский языки выражают значимые в масштабах всей патристики особенности сознания. Все отличительное своеобразие двух главных ветвей патристики вряд ли можно описать с исчерпывающей полнотой, но основные отличия, отличия проблемно-стилевого характера, итоговым выражением которых и выступает язык, очевидны. Греческой патристике, которая раньше латинской усвоила парадигмы изощренной платонической метафизики, в большей мере свойственно внимание к отвлеченной теологической проблематике. Грекоязычным авторам принадлежит большинство теологические разработок и терминологических новаций (хотя в дальнейшем своем развитии христианская мысль пользуется преимущественно латинской терминологией). Главнейшие богословские школы – тоже детище грекоязычного Востока. Вообще в грекоязычном ареале интенсивность богословской жизни и полемики была существенно выше, чем на Западе. Дополнительное подтверждение можно усмотреть и в том, что основные ереси тоже появлялись на Востоке. В чисто количественном отношении – по числу авторов, суммарному объему сочинений и разнообразию жанров – Восток неизменно был впереди (особенно в первые века). Наконец, в силу целого ряда обстоятельств греческая христианская мысль более плавно эволюционировала к своим византийским формам, чем западная – к схоластике. Латинский Запад исторически и географически был удален от крупных центров греческой философии и теологии. |
| Наконец, в перечне основных трудов, соэданных в России до 1917 г., почетное место занимают две книги, не принадлежащие к жанру патрологии. В первую очередь, необходимо упомянуть «Лекции по истории древней церкви» профессора СПбДА В.В.Болотова († 1900). В печатном виде они вышли уже после смерти автора благодаря заботам профессора той же академии А.Бриллиантова († 1933) Конечный вариант лекций, составленный на основании рукописных и литографированных материалов 1880–1890-х rr., имеет отчетливо выраженную историко-церковную направленность. Вместе с тем внимание к доктринальному элементу в этих лекциях столь значительно (весь 4 том отведен истории догматики), что они дают достаточное представление о догматическом развитии христианства и в этом отношении также не утратили интереса. Большой интерес представляет труд (к сожалению, незаконченный) профессора МДА А.А.Спасского († 1916), посвященный роли античного философского наследия в процессе складывания христианской догматики. В книгах Болотова и Спасского патристика рассматривается, таким образом, с историко-церковной, историко-философской и историко-догматической точек зрения. Как можно видеть, пик исследовательской активности пришелся на вторую половину XIX – начало XX века. К началу XX века Россия значительно продвинулась в области патрологии и располагала достаточным количеством оригинальных исследований (десятки значительных книг и многие сотни, если не тысячи, статей), позволявших русской патрологической школе претендовать на самостоятельное значение (русская византинистика, как уже говорилось, в начале XX пользовалась высоким авторитетом). Подавляющее большинство этих материалов посвящено отдельным отцам церкви или отдельным (часто весьма узким) проблемам. Об уровне самосознания, достигнутом русской патрологией, свидетельствует предпринятое в начале XX века издание первой (к сожалению, незаконченной и пока единственной) богословской энциклопедии, призванной суммировать результаты, накопленные отечественной наукой в этой области. 4.4. Патрологическая литература после 1917 г. |
| 7. Textes et documents pour l’étude historique du christianisme. Ed. par H. Hemmer et P. Lejay. T. 1–20. Paris, 1904–1912. 8. Testi cristiani. Ed. G. Manacorda. Firenze, 1930 – . 9. Corona Patrum Salesiana. Sanctorum Patrum Graecorum et Latinorum opera selecta, addita interpretatione vulgari. Ed. P. Ricaldone. Torino, 1937 – . IV. Переводные серии A) Английские и американские. 1) The Ante-Nicene Christian Library. Translations of the writings o f the Fathers down to AD 325. Ed. by A. Roberts,J. Donaldson. Vol. 1–24. Edinbourgh, 1866–1872 (переиздано в СШ А под названием The Ante-Nicene Fathers. Rev. by A.Cleveland Сохе. Vol. 1–10. Buffalo, 1884–1886); Vol. 25, ed. By A. Menzies. Edinbourgh, 1897; 2) A Select Library o f Nicene and Post-Nicene Fathers of the Christian Church. Ed. by Ph. Schaff and H. Wace. Vol. 1–28. Buffalo – New York, 1886–1900. B) Испанские. 1) Biblioteca de auctores griegos y latinos. Edd. L.Segala, С. Parpal. Barcelona, 1916–; 2) Los grandos maestros de la doctrina Christiana. Ed. F. Restepo. Madrid, 1925–. C) Итальянские. 1) I classici cristiani. Ed. P. Miscatelli. Siena, 1928–; 2) Testi cristiani (см. выше, III 8); 3) Corona Patrum Salesiana (см. выше, III 9). D) Немецкие. 1) Bibliothek der Kirchenväter. Hrsg. von F. X. Reitmayr, fortgesetzt von V. Thalhofer. Bd. 1–80. Kempten, 1869–1888; 2) Bibliothek der Kirchenväter. Hrsg. von O.Bardenhewer, Th. Schermann, C. Weyan. Bd. 1–61. Kempten, 1911–1930; 2 Reihe, Bd. 1–20. Kempten, 1932–1939. E) Французские. 1) Bibliothèque choisie des Pères de l’Eglise grecque et latine, ou cours d ’éloquence sacrée. Ed. par M. N. S. Guillon. Vol. 1–36. Paris, 1828–1829; 2) Les Pères de l’Eglise. Ed. par A. de Genoude. Vol. 1–10. Paris, 1835–1849; 3) Sources Chrétiennes (см. выше, I 3). V. Основные специальные серии 1. Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur. Hrsg. von O.von Gebhardt und A. Hamach. Bd. 1–15. Leipzig, 1882–1897; Neue Folge, Bd. 1–15. Leipzig, 1897–1906; Dritte Reihe. Hrsg. von A. Harnack und C. Schmidt. Leipzig, 1907 – (вышло более 130 томов; в 1950-е годы в составе TU выделились две подсерии: Studia Evangelica и Studia Patristica). |
| Заметным явлением обещали стать «Чтения по патрологии» Д. Гусева († 1895). профессора Казанской ДА по кафедре патрологии. К сожалению, книга доведена только до Юстина; текст имеющихся выпусков учитывает современную тому времени литературу, показывает прекрасное владение материалом. В целом работа выполнялась на уровне лучших европейских патрологий. Особое внимание автор уделяет методологии. Подобно Филарету, он понимает патрологию как историческую дисциплину, но трактует ее задачи свободнее и шире, сообразно духу своего времени, и, несомненно, с учетом выводов современной ему католико-протестантской полемики: «Задача патрологии должна состоять в том, чтобы исторически представить постоянное внутреннее раскрытие христианской истины в произведениях древних церковных писателей, чтобы показать, каким образом христианская догма, христианская мораль и христианская церковная практика достигли своего полного и всестороннего развития... Патрология обязана рассматривать всех... древних церковных писателей, принимающих участие в постепенном внутреннем раскрытии христианской истины, будут ли эти писатели святыми отцами церкви или только простыми scriptores ecclesiastici» (Вып. 1, 1895, 8). В этом широком смысле патрология тождественна «истории древнехристианской литературы» (там же 9). Двумя главными аспектами изучения такой литературы являются исторический и догматический, однако то содержание, которое история догматов подает внеличностно, теоретически и систематически, патрология подает исторически. Это значит, что сторону доктринальную патрология рассматривает не в рамках принятой иерархии догматов 26 , а так, как она исторически складывалась и оформлялась в авторских учениях (там же 17). В узко-методологическом отношении должны выделяться три пункта: 1) биография, 2) сочинения (происхождение, подлинность, жанр, содержание и т. д.) и 3) догматический элемент (там же 22 сл.). Завершением этого ряда могли бы стать «Лекции по патрологии» профессора МДА И.В.Попова († 1938), известного знатока как восточной, так и западной патристики, и «Лекции по патрологии» профессора СПбДА Н.И.Сагарды († 1950). Однако сборники их лекций, составленные на основе студенческих записей и литографированные малым тиражом, в широкую продажу не поступали, а значит, не могли иметь такой же известности, как труды Филарета и Д.Гусева 27 . Такая же судьба постигла лекции безвременно (30 с небольшим лет) скончавшегося преподавателя Киевской ДА С. Л.Епифановича († 1918). |
| Начало нового, качественно более высокого этапа издательской деятельности небезосновательно связывать с именами кардиналов А.Маи (А. Mai † 1854) и Дж.Питры В. Pitra † 1889). Плодом их деятельности был целый ряд превосходных для своего времени собраний, в которых учтены многочисленные обработанные к тому времени новые рукописи греческих и латинских авторов, а также сирийские и армянские тексты. Во второй половине XIX века постепенно была осознана и сформулирована приоритетная издательская задача: превзойти «Патрологию» Миня если не по богатству содержания, то, во всяком случае, по качеству. Стало очевидно, что новые универсальные серии не могут более ограничиваться перепечатками, но должны базироваться на оригинальных текстологических разработках, тщательном изучении рукописной традиции и т. д. Именно эту задачу – сочетание полноты материалов с принципиально иным уровнем подготовки текста – и начали осуществлять наиболее значительные новые издания отцов церкви. Первой в этом ряду стала серия латинских текстов («Свод латинских церковных писателей»), издаваемая Венской Академией наук с 1866 г. (Corpus Scriptorum Ecclesiasticorum Latinorum; CSEL). По замыслу издателей она должна включать всех латинских авторов до конца VII века. Особое внимание было обращено на изучение рукописной традиции и критическую подготовку текстов. Результаты текстологическик исследований регулярно публиковались в периодических и отдельных изданиях Венской Академии. В работе участвовали такие известные ученые, как Г. Виссова, Э. Кройман, А. Райфершайд, Г. Шенкль и другие. Вместе с тем, не все вышедшие тома равноценны в научном отношении, а некоторые не вполне удовлетворяют требованиям серии (это касается, в частности, отдельных томов Августина – 25, 28, 41 и некоторых других). Издание продолжается, причем тома выходят в свободном порядке 22 . Поскольку Венский корпус посвящен исключительно латинских авторам, естественным его дополнением стала издававшаяся Прусской Академией наук (под эгидой специальной «Комиссии по изучению отцов церкви») греческая серия (Die Griechichen Christlichen Schriftsteller der ersten drei Jahrhunderte; GCS). |
| Но и абсолютно игнорировать это обстоятельство тоже было бы неверно; в этом случае мы проявили бы непонимание и даже неуважение к тем (пусть и несовершенным) средствам и принципам, при помощи которых выстраивала себя христианская мысль с первых веков своего существования и которые она устами свои авторитетных представителей осознала и объявила таковыми. Мы многого не заметим и многого не поймем, если будем мерить духовные явления почти двухтысячелетней давности по масштабам той внутренней свободы, которая свойственна нашему времени 19 . «Средний путь», на поиски которого за последние сто лет было затрачено немало усилий и который с не меньшими усилиями нащупывается и сейчас, представляет собой наиболее разумную альтернативу полемическим крайностям. Позицию гипотетической «золотой середины» можно было бы сформулировать в следующих пунктах. 1) Корпус текстов Нового Завета (канонических и неканонических) логичнее выводить за рамки патристики и, следовательно, патрологии. Начало патристики фиксируется как начало рефлексии над содержанием Писания, которое по своему происхождению, назначению и, наконец, литературной форме представляет собой совершенно специфическое явление. 2) Патристика, или предмет изучения патрологии, выступает как история самосознания христианства и вместе с тем, как совокупность методов построения христианской культуры. 3) Поэтому и патрология должна строиться как дисциплина историческая, объект которой не может оцениваться с точки зрения вечной и неизменной нормы, но существует лишь как история самого себя. Вместе с тем, 4) исторический подход не должен отождествляться с формально-литературным и чисто релятивистским, то есть не должен игнорировать те нормы, в том числе догматические и историко-церковные, которые патристика как эпифеномен религиозного сознания выработала для себя в ходе своего развития. Это значит, что 5) традиционалистские критерии должны учитываться при оценке статуса тех авторов, которые по тем или иным причинам занимали маргинальную позицию по отношению к господствовавшей традиции, хотя фактически могут считаться полноправными участниками духовного процесса. |
| При том, что различие между патристикой и историей догматов выглядит в данном контексте не вполне определенным, А.И. Сидоров недвусмысленно дает понять, что патрология в его понимании есть дисциплина строгой церковной (в данном случае, православной) ориентации и практически тождественна истории «древнецерковной письменности» (как она выглядит с точки зрения Русской Православной Церкви). Методика протестантских «историй христианской литературы» решительно неприемлема, но и настоящая патрология не может ограничиваться только безупречными отцами церкви, а должна учитывать исторические градации «церковности»; иными словами, писатели христианские, но нецерковные, образуют собой тот фон, на котором должна прорисовываться подлинно ортодоксальная догматика, и какая-либо явная дискриминация нежелательна, – хотя после отделения, например, несториан и монофизитов от ортодоксальной церкви говорить можно только о соответствующих христианских литературах (Kypc патрологии, с. 8–11; 21; 50). Периодизация патристики выглядит следующим образом: доникейский период (II–III вв.), эпоха Вселенских соборов (IV–IX вв.), средне- и поздневизантийская эпоха (IX–XV вв.). Таким образом, насколько можно судить, патристика на Западе прекращается с Эриугеной (IX в.), а на Востоке – с концом Византийской империи, который знаменует собой завершение «классической патрологии»; ее преемницами, по мнению А.И.Сидорова , стали позднейшие «национальные патрологии» (прежде всего русская), возникновению которых сопутствовало образование национальных поместных церквей (там же, с. 44–50). Что касается общего уровня исполнения, то книга выдержана в духе признанных европейских патрологий. Следует полностью согласиться с тем, что существование отечественной патрологии «всегда поддерживалось путем активного и органичного усвоения лучших достижений западной патрологической науки. В настоящее время возрождение в России подлинного и глубокого изучения святоотеческого наследия также невозможно без учета тех результатов, которые достигнуты западными патрологами» (там же, с. |
| «О душе» Проблемы В предлагаемом вниманию читателя трактате Тертуллиан пытается опровергнуть учение античных философов о человеческой душе 100 . В частности, он утверждает, что она выводится из души Адама, которую в него вдохнул Бог , а не переселяется из одного человека в другого. Последняя точка зрения была близка великому александрийцу Оригену . В своем сочинении «О началах» тот писал: «Те существа, которые ниспали из состояния первоначального блаженства, но при этом пали не неисцельно, подчинены распоряжению и управлению святых и блаженных чинов ; пользуясь их помощью и исправляясь под влиянием спасительных наставлений и учения, они могут возвратиться и быть поставленными в состояние своего блаженства. Из этих-то существ и состоит этот настоящий чин рода человеческого, который в будущем веке или в последующих веках будет восстановлен в то единство, какое обещает Господь Иисус » (I 6, 2) 101 . По всей видимости, в эпоху Тертуллиана еще не существовало мнения о том, что Бог создает душу в момент зачатия, и слова Иисуса Христа «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» ( Ин.5:17 ) не связывались в сознании первых христиан с проблемой происхождения души. Полемика Тертуллиана против философов отражает противоречие между двумя мировоззрениями, двумя религиозными парадигмами: иудео-христианской верой в творение ex nihilo и языческим убеждением в цикличном развитии человечества и вечности материи. Следует заметить, что Тертуллиан и в этом вопросе был более последовательным сторонником иудео-христианства, чем эллинизированные Ориген и Климент Александрийский . Ранних христианских авторов можно разделить на две категории. К одной относятся писатели церковно-спекулятивного направления, терпимо относящиеся к античной культуре; это, прежде всего, Иустин, Климент Александрийский , отчасти Афинагор. К другой – непримиримые враги (по крайней мере, на словах) всего языческого, включая искусство и философию; это – Татиан , Феофил Антиохийский и Тертуллиан . По словам А. А. Столярова, Тертуллиан по своему духу «представляет радикальное направление христианства, сводившее культурный диалог к неизбежному минимуму» 102 . Сравнивая разных апологетов, В. В. Бычков пишет: «У Иустина и Афинагора Бог выступает художником мира еще почти в стоическом плане. Он упорядочивает и украшает предвечно существующую материю. Только Татиан и Феофил на Востоке, а Тертуллиан на Западе сознательно поднимают вопрос об особом божественном творчестве – “из ничего”» 103 . По-видимому, эта приверженность креационизму и делала названных писателей особенно враждебными античной культуре. |
| На следующее утро нам пришлось уехать в Москву в страшно подавленном настроении, из-за того, что не удалось попасть в Русский музей. В 1985 году я поехала в Россию с моей дочерью Мариной. Уже пользуясь прошлым опытом, забронировала заранее день посещения Русского музея. Марина решила походить по музею одна, чтобы вдохновиться и восхититься виденным без моего присутствия, а я стала прислушиваться к разным группам иностранцев и, как мне хотелось, услышала русскую речь экскурсовода. Это был первый зал, Андрей Рублёв – апостолы Пётр и Павел, из двенадцатого века пришел «Агел Златые Власы». Безымянный инок оказался большим художником, а его Ангел –образом человечности, нестареющей красоты, чистоты и юности. В огромных мечтательных глазах светится вечный огонь сочувствия человеку. Тут же мы видим икону XV века «Битва суздальцев с новгородцами». Видим Святую Троицу Семёна Ушакова и другие шедевры древне-русского искусства. Я вдохновилась и была рада увидеть Марину в нашей группе. Экскурсоводом был молодой человек Юрий Каменский, ныне проживающий в Австралии. После отведённого ему времени на экскурсию, он предложил нам индивидуальную экскурсию по музею, на что мы с радостью согласились. Спустя несколько лет, уже после того, как Юрий устроил свою жизнь в Австралии, он мне дал два адреса людей, которые открыли мне новый, неизведанный путь в моей жизни. Это – Борис Андреевич Столяров, ныне Заведующий кафедрой художественного образования и музейной педагогики, Лауреат государственной премии РФ, доктор педагогических наук, профессор, член Союза художников РФ, а другой –скромный молодой человек Леонид Владимирович Николаев. Когда я с ним познакомилась в Петербурге – это был начинающий бизнесмен, который занимался микроскопами, или экспортом, или усовершенствованием их, я точно не знаю, а теперь он импортирует медицинскую аппаратуру, работает очень успешно с разными странами. Он буквально вырос на моих глазах, превратившись в крупного бизнесмена, женатого человека и отца двух дочерей. Дружба с ним и его семьёй прдолжается до сегодняшнего дня. |
| В 1992 году я «Красной стрелой» приезжаю из Москвы в Петербург. Встречает меня молодой, улыбчивый человек, знакомимся, он везёт меня на квартиру его мамы Натальи Николаевны, и, наскоро позавтракав, едем в Русский музей. Встречает меня, уже предупреждённый Лёней, Борис Андреевич Столяров с букетом гвоздик. Естественно, я была очень тронута таким приёмом. Не теряя времени Борис Андреевич ведёт меня по музею, рассказывая о шедеврах русского искусства – о каждой картине, о скульптурах, об истории самого музея в спокойной, ненавязчивой, но вполне освещающей всё виденное, манере. Он отвечал на все, возникающие вопросы, а их было много. Из музея мы пошли пешком по улицам Петербурга. Портреты вельмож, которые я только что видела в музее, закреплялись в моей памяти их дворцами, которые мы видели, проходя по улицам города. По-видимому Борис Андреевич специально выбрал путь, чтобы как можно больше показать мне и познакомить с дореволюционным городом на Неве. Заходили во дворы-карманы домов, квартиры в которых сдавались в наём, он знал имена купцов и владельцев этих домов, и цену, за какую сдавали эти квартиры. Остановившись на короткий отдых,он меня спросил, была-ли я в «Некрополе»? «Да, я была в Александро-Невской Лавре и в «Некрополе» в 1974 году». На вопрос хочу ли я посетить «Некрополь» завтра, я с восторгом приняла предложение и не пожалела! Это была кульминация всех впечатлений, полученных в течение двух дней. Я до сих пор переживаю эмоции, полученные мною благодаря этим замечательным людям. Как и условились, Борис Андреевич приезжает за мной утром и мы едем в «Некрополь». Он знакомит меня с дамой, которая, как потом выяснилось, являлась, научным сотрудником, и её основная специальность – «Некрополь». Обходя могилы, мы останавливались около каждой, и Ирина Александровна рассказывала историю захоронения. Возникали вопросы и у меня, и у Бориса, помню, очень долго стояли около могилы Натальи Николаевны Пушкиной (Ланской). Вспоминали её жизнь, дополняя друг друга своими знаниями или впечатлениями. Я чувствовала, что познакомившись с портретами вельмож в музее, с их дворцами на берегах Невы, и с могилами, хранящими в себе великие умы и таланты наших классиков, композитоов, писателей и полководцев, я впитала в себя всю Россию. |
|
|
