| – Захарыч! И опять не слыхал Захарыч, выбирал из головы, над ухом, запутавшуюся пчелу. Все то же. Все так же, бывало, и дед Софрон. И тут увидал Данила Степаныч лоскутное одеяло на плетне и выглядывающего светловолосого мальчишку в белой рубашке. Мальчишка смотрел на него из-за колышков прясла, выглядывал одним глазом, прячась за колышек. Поманил его Данила Степаныч палкой, но мальчишка совсем укрылся за одеяло. Тут услыхал Данила Степаныч молодой бабий окрик: – Поди, Ванюшка! Данил Степаныч зовет, поди… И тут увидал Данила Степаныч в пролете плетневого сарайчика молодуху в белом платочке и голубой баске. Кланялась ему. Кто такая? – А ты кто ж такая? – спросил он, подымая палку. – Здравствуйте, Данил Степаныч… А Софья я, внучка вот дедушкина, Иван Захарычева. А тот мой, Ванюшка мой… Поди, Ванюшка, не бойся… Но Ванюшка и теперь не шел, выглядывал половиною головы из-за одеяла. Трещал плетнем. – А-а… Во-он вы кто-о! Ну-ну, покажись, покажись… Да-а, вон вы кто-о! Ишь ты, хорошая какая… бабочка… И слово, давно не приходившее на язык, вышло у него ласково – бабочка. Чернобровенькая была она, как галочка, смуглая от загару, тонколицая, с бойким взглядом, сухощавая, складная. Тут и Захарыч услыхал говор, подошел, перебирая поясок на ситцевой белой рубахе в черных горошинках, и сказал, взглядом пытая бабу: – А Софьюшка вот… сресалева-то… Побывать вот пришла… на денечек… Тут уж и Ванюшка пересигнул плетень, подобрался сторонкой и поглядывал. Сучил босыми ногами в потемневших с росы розовых штанишках, похожий на мать – тонколицый, с черными бровками, в золотухе, сильно высыпавшей на губах и у носа. – Ванькя вот, Данил Степаныч… правнучек мой… дождался, Данил Степаныч… – Грамоте уж умеет, буковки уж разбирает… – сказала Софьюшка. – Та-ак. Вот и расти. А там Николя мой приставит его куда там… – сказал Данила Степаныч, оглядывая Ванюшку, закусившего рукав рубахи. – Чего портки-то как обросил?! – Покорно вас благодарим, Данила Степаныч… – быстро заговорила баба. – Только бы вам веку Господь послал. |
| Действительно, метрах в ста от людей над вершиной высокой и тонкой, как мачта, сосны, росшей на краю болота, кружилась какая-то большая серая птица. Она то круто припадала к вершине, то, широко распластав крылья, взмывала над нею. – Чего-то там есть, зря летать не будет. – Ну-ко, Мишка, у тебя глаза повострее, – толкнула Варвара Мишку. Но Мишка и без ее просьбы, вытянув шею, напряженно всматривался в макушку сосны. – Чего-то чернеет… – неопределенно сказал он. – Да ведь это, бабы, гнездо у ей на дереве! – всплеснула руками Дарья. Вот глупая, нашла место… Сердобольная Василиса поднесла к глазам конец плата: – Вишь вот, тварь бессловесная… Слова сказать не может, а мать – деток своих в беде не бросила… Недалеко от сосны в воздухе взлетела и с треском рассыпалась горящая головня. Серая птица еще беспокойнее заметалась вокруг сосны. Вдруг она бросилась к людям, пролетела над их головами, да так низко, что Лукашин почувствовал на своих губах запах птичьего пера. – Это она людей на помощь зовет, – вздохнула Дарья. – Ей-богу, бабы… – Ну-ко, люди… жалко ведь… сгорят, – засуетилась Варвара. – Срубить надо! – тряхнул головой Трофим и стал вынимать из-за ремня топор. – С ума-то не сходи! – закричали на него женщины. – Дерево упадет – что будет… Трофим с обидой отошел назад. – Нет лестницы… кабы лестница – снять можно. – Эк вам далась эта птица, мало их сгорело сегодня, – начал увещевать разволновавшихся женщин Софрон Игнатьевич и не докончил. Мишка Пряслин со всех ног бросился к сосне. – Миша, Мишка, куда? Вернись! – закричала Анна. Мишка даже не оглянулся. Подбежав к сосне, он с ходу начал карабкаться по стволу. Но ствол был гладкий, тонкий, и едва он сделал несколько перехватов, как ноги его скользнули, и он оказался на земле. – Мишка, Мишка, не смей! – опять закричала мать. Минуту спустя Мишка, цепко оплетая дерево руками, снова карабкался по стволу. Серая птица теперь кружилась над самой Мишкиной головой. Она взмывала кверху, тяжко хлопая огромными, с белым подбоем крыльями, падала вниз и, очертив круг-два над головой парня, снова устремлялась к вершине. “Скорей! Скорей!” – казалось, умоляла она. И Мишка лез и лез. Люди, задрав головы, не сводили с него глаз. Вдруг густая пелена дыма скрыла парня. |
| Стрелял дворянин Дмитрий Каракозов, член «Московского кружка», одного из осколков разгромленной «Земли и воли» Н. Г. Чернышевского. Покушение не удалось, стоявший неподалеку крестьянин Осип Комиссаров успел ударить убийцу по руке. Пуля пролетела мимо. По делу Каракозова было предано суду 36 человек. Все они были приговорены к каторге и ссылке, а сам Каракозов повешен 3 сентября 1866 г. Покушение произвело на современников огромное впечатление и сильно подействовало на императора, ознаменовав собой серьезную перемену в политической жизни страны. 579 О. Антонин получил письмо от П. И. Нищинского. Нищинский Петр Иванович (08.09.1832–04.03.1896) – русский и украинский писатель и композитор. Воспитанник и духовный сын архимандрита Антонина с 7 июля 1847 г. Учился в КиевоСофийском (1842) и Киево-Подольском (1844–1845) духовных училищах, затем в Киевской Духовной семинарии. С 1850 г., когда о. Антонин был назначен настоятелем русской посольской церкви в Афинах, певчий в церковном хоре. Окончил богословский и филологический факультеты Афинского университета, получил степень магистра. В 1857 г., после разрыва со своим духовным наставником, вернулся на родину. Жил и преподавал в Одессе, г. Ананьеве Херсонской губ. (ныне Одесской обл.) и Киеве. Автор переводов: «Слова о полку Игореве» на древнегреческий (1879), «Одиссеи», «Илиады» и «Антигоны» Софокла на украинский язык. Главные музыкальные композиции: думы «Казак Софрон», «Про Байду» и «Вечерницы». В письме от 31.10.1890 г. уполномоченный ИППО в Одессе М. И. Осипов сообщал Антонину о бедственном положении П. И. Нищинского, который из Одессы был переведен в Бердянск и вынужден «в полном смысле слова бедствовать с своей семьей и прибегать к помощи товарищей-сослуживцев, таких же бедняков, как и сам» (АРДМ. П. 83. Д. 1356). 580 Вайи – побеги молодых пальм, которые бросали под ноги Спасителю при Входе в Иерусалим. В Русской Церкви вайи изображаются ветками верб (отсюда Вербное воскресенье), в Палестине для крестного хода в Вербную субботу используются освященные ветви пальм. |
| В ответ ей горохом рассыпался смех. – Над чем это? – недоумевая спросил Лукашин, подсаживаясь к Федору Капитоновичу. – Баловство наше… Софрон Игнатьевич до сорока лет холостяком жил, а тут взял да женился на молодой. Ну Мудрым и окрестили. – Крой, Дарка, не бойся! – И не боюсь, бабы! – разошлась Дарья. – У меня два сына на войне, да чтобы я боялась… Старшой-то, Алексей, в каждом письме спрашивает: как да что в колхозе, дорогие родители? А у нас хоть издохни на поле – все без толку. Как зачал ты, Харитон Иванович, подпруги подтягивать – дак чуру не знаешь. Бригадиров по номерам кличешь, а мы лошадей по имени зовем. А нашего брата, бабу, и вовсе за человека не считаешь… А где это слыхано, чтобы в мокреть пахать? Или мы до тебя не жили? Весь век соху из рук не выпускаем и с голоду не помирали. Ты об этом подумал? – Слышишь? – бросил Лихачеву Лукашин. Он был очень доволен, что так вот сразу удалось вызвать на деловой разговор колхозниц. Лихачев вскинул голову, рывком встал: – Вы что, против партии? Тыл подрывать? Невообразимый шум поднялся в клубе: – Ты нас партией не стращай! – Мы сами партия! – Она, партия-то, так велит разговаривать с народом? – Верно… как в другом Сэсэрэ живем… – Дура… нету другого Сэсэрэ… – Тише вы, очумели! – возвысил голос Федор Капитонович. – Глотку давно не драли. – Не хотим тише! – Громче, бабы! – Это они в темноте наживаются, горло дерут… – зашептал, оправдываясь, Лихачев на ухо Лукашину. – А на свету ни одна не пикнет. Лукашин встал: – Базар, товарищи, нечего устраивать. Надо по-деловому, с пользой критиковать. – А мы без критики – так скажем… – Чего Харитона укрываете? – раскатисто бухнула из глубины зала Марфа Репишная. Женщины будто этого и ждали – повскакали с мест, завопили: – Не хотим Лихачева! – Будет, натерпелись! – Нам бы председателем-то с орденком который! – звонко выкрикнула Варвара и, мечтательно скосив горячий глаз на грудь Лукашина, подмигнула ему, как старому знакомому. В лампе металось пламя, гул перекатывался под сводами старой церкви. Лукашин, вглядываясь в разъяренных, размахивающих руками женщин, струхнул. Нет, он этого не хотел. Райком его на это не уполномочивал. Он вспомнил слова заврайзо: “Анархии в колхозе много. Лихачев немного подтянул, но еще недостаточно. Помогите. Старый, опытный кадр. Номенклатура райкома…” И тут в один миг представились Лукашину все непоправимые последствия его непродуманной, через край хлестнувшей критики: срыв сева, невыполнение плана… |
| Чебук – чубук – черенок виноградной лозы для посадки Чебыка, Чебыкин : Иван Федорович Чебыка (Чибика) Беклимишев [см. Беклемиш], первая половина XVI в.; Вахруш Чебыкин, крестьянин, 1624 г., Соль Вычегодская; Чебыкин Софрон, крестьянин, 1627 г., Белев Чебышев Роман Афанасьевич, 1596 г., Серпейск Чевака, Чевакин : Дементий Ефимович Чевака (он же – Чевка [см. Чевка]), середина XV в., Двина 103 ; Ермолай Иванов Чевакин, 1526 г., там же Чевелица Дмитрий, крестьянин, 1539 г., Новгород Чевка Андрей Васильевич Дурново [см. Дурново], воевода рязанских князей, 1503 г.; от него – Чевкины [см. Мамлей, Свойтин, Чевака. Шамша] Чеглок, Чеглоков : Чеглок Федорович Карачаров [см. Карачаров], конец XV в.; Иван Иванович Чеглок Филимонов-Морозов [см. Мороз], вторая половина XV в.; от него – Чеглоковы [см. Дермлиг, Кобец, Молчан, Невзор, Узел] Чеглок – небольшой сокол Чегодай ( Чеадай, Чаадай, Чеодай ) Василий Васильевич Матвеев, вторая половина XV в.; ср. недалеко от Мурома его вотчина – село Чегодаево; от него – Чегодаевы, позже Чеадаевы и Чаадаевы [см. Селянинов] Чегодай – собственное имя (татар.); русская форма – Джагатай [Ср. Чагадаев] Чезровы , крестьяне, 1564 г., Олонец Чезугин Федор, казнен в опричнине [Ср. Чепзюзины] Чекалкин Лука, посадский человек, 1646 г., Казань Чекалка – полевая мышь Чекалов Федор, крестьянин, 1660 г., Тотьма Чекень Василий, кузнец, 1624 г., Нижний Новгород Чекин Иван, пушкарь, 1639 г., Рязань Чекмаревы , 1622 г. 104 Чекмышев Юрий, посадский человек, 1624 г., Вязьма Чеков Василий Григорьевич, 1495 г., Новгород Чекотуха Михаил (Мишук), холоп, 1603 г., Новгород Ср. чекот – чека, засовочка, затычка, гвоздь (Даль) Чекун Никита, плотник, 1624 г., Курмыш Челей Федор Иванович Бороздин [см. Борозда], конец XVI в., Тверь; от него – Челеевы Челибей Леонтий Бахтиаров [см. Бахтиар], помещик, 1627 г., Коломна [Ср. Чилибей] Челикон Прокофий, бронник, 1618 г., Рязань Челищев Борис Федорович, 1505 г.; Челищевы, XVI–XVII вв., Калужский уезд [см. Алай, Булыш, Енаклыч, Кулуш, Санчук, Сармак] |
| Рея делается деревом, Юпитер драконом (для обольщения) Прозерпины, сестры Фаэтона яблоками; Латона ничтожным животным, отчего остров, называемый ныне Делос, некогда назывался Ортигия. Скажи пожалуй, — бог делается лебедем, принимает вид орла, и, содержа у себя Ганимеда виночерпием, предается гнусной связи с ним? Зачем мне почитать богов, которые любят дары и сердятся, если не получают их? Пусть они управляют судьбой, я не хочу поклоняться блуждающим звездам. Что это за волос Вереники? Где были ее звезды прежде, нежели она умерла? Каким образом Антиной, красивый юноша, по смерти помещен на Луне? Кто возвел его туда? Верно кто–нибудь, подкупленный наградою, причислил его к богам подобно тому, как некоторые были подкуплены для того, чтобы вопреки совести и с оскорблением богов свидетельствовать, что цари вознеслись на небо? Зачем вы святотатствуете в отношении к Богу? Зачем вы обезображиваете Его творение? ты закалаешь овна и ему же покланяешься; телец есть на небе, а ты убиваешь подобного ему (на земле). Так называемый Енгонасий подавляет вредное животное, и удостаивается чести орел, пожирающий Прометея, создателя человека. Хорош Цикн. Хороши сыновья Зевеса, похитители дочерей Левкиппа; еще лучше их Елена, которая, оставивши белокурого Менелая, ушла за чалмоносным и покрытым золотом Парисом. Справедлив и Софрон, который поселил эту блудодейцу в елисейские поля. Но эта дочь Тиндара не включена в число бессмертных, и Эврипид справедливо представляет ее убиваемою Орестом. 12. Мы знаем два вида духов, из которых один называется душою, а другой выше души и есть образ и подобие Божие. Тот и другой дух находился в первых человеках, так что они с одной стороны состояли из вещества, с другой были выше его. Дело вот в чем. Ясно, что устройство мира и все творение произошло из вещества, самое же вещество сотворено Богом; вещество было грубо и не образовано прежде, чем разделились элементы, а по разделении их сделалось украшенным и благоустроенным. Итак, небо и звезды на нем состоят из вещества, и земля со всеми предметами, находящимися на ней, имеет такой же состав, так что все имеет одинаковое происхождение. |
| Арес прелюбодействовал с Афродитой, а рожденную ими Гармонию вам изготовил Андрон. Софрон 325 , в своих сочинениях оставивший вздор и болтовню, более прославлен из-за бронзовой статуи, которая и теперь существует, и лжеца Эзопа всегда помнят не только из-за басен, но и (потому что) его сделало более привлекательным Аристодемово изваяние. Так как же вы не стыдитесь, имея стольких поэтесс ни для чего полезного, бесчисленных блудниц и негодяев, клеветать на добропорядочность наших женщин? Важно ли мне знать, что Эванфа родила в Портике и восхищалась искусством Каллистрата? Или таращиться на Каллиадову Неэру – ведь она была гетера! Лайда блудила, и блудодей вылепил ее в воспоминание блуда. Почему вы не стыдитесь Гефестионова блуда 326 , даже если Филон запечатлел его весьма искусно? И чего ради, благодаря Леохару имея этого полумужа Ганимеда, вы цените его как некое важное достояние, так же как и некую женщину в браслетах работы Праксителя? А следовало бы, отказавшись от такого рода вещей, искать то, что поистине значительно, и не брезговать нашим учением, принимая (в то же время) неудобосказуемые выдумки Филениды и Элефантиды 327 . 35. Все это я изложил, не от другого кого научившись, но исходив многие земли, то занимаясь вашей премудростью, то знакомясь со многими искусствами и изобретениями, а в конце концов пожив в Риме и изучив разнообразные от вас к ним привезенные статуи. Ведь я не пытаюсь, как то в обычае у многих, подкреплять свои слова чужими мнениями, но стремлюсь писать о том, что сам вижу и понимаю. Поэтому-то, распрощавшись с кичливостью римлян и пустословием афинян, несостоятельными учениями, я взялся за нашу варварскую философию – я уже начал писать о том, каким образом она (оказывается) древнее ваших искусств, но отложил из-за настоятельно необходимых разъяснений. Теперь же, когда пришла пора, я попытаюсь сказать о содержащихся в ней положениях. Не негодуйте на нашу ученость и не придумывайте против нас опровержений, полных глупости и суесловия, не говорите: « Татиан хочет быть выше эллинов и бесчисленного множества философов, придумывая новые варварские учения». |
| Припав к столу, я долго разглядывал эти старые узоры, выдувал травяные семена, набившиеся в прорези знаков и букв… Да ведь это же целая летопись Пекашина! Северный крестьянин редко знает свою родословную дальше деда. И может быть, этот вот стол и есть самый полный документ о людях, прошедших по пекашинской земле. Вокруг меня пели древнюю, нескончаемую песню комары, тихо и безропотно осыпались семенники перезрелых трав. И медленно, по мере того как я все больше и больше вчитывался в эту деревянную книгу, передо мной начали оживать мои далекие земляки. Вот два давнишних полуискрошившихся крестика, вправленных в веночек из листьев. Должно быть, когда-то в Пекашине жил парень или мужик, который и букв-то не знал, а вот поди ж ты – сказалась душа художника. А кто оставил эти три почерневших перекрестья, врезанных на диво глубоко? Внизу маленький продолговатый крестик, прочерченный много позже, но тоже уже почерневший от времени. Не был ли человек, носивший родовое знамя трех перекрестий, первым силачом в округе, о котором из поколения в поколение передавались были и небылицы? И как знать, может, какой-нибудь пекашинский паренек, много-много лет спустя, с раскрытым ртом слушая восторженные рассказы мужиков о необыкновенной силе своего земляка, с сожалением поставил крестик против его знамени. Весь захваченный расшифровкой надписей, я стал искать знакомых мне людей. И нашел. Л Т М Буквы были вырезаны давно, может еще тогда, когда Трофим был безусым подростком. Но удивительно: в них так и проглядывал характер Трофима. Широкие, приземистые, они стояли не где-нибудь, а на средней плахе столешницы. Казалось, сам Троха, всегда любивший подать товар лицом, топал посередке стола, по-медвежьи вывернув ступни ног. Рядом с инициалами Трофима размашисто и твердо выведены прямые С С А Тут уж нельзя было не признать широкую натуру Степана Андреяновича. А Софрон Игнатьевич, тот, как и в жизни, обозначил себя крепкими, но неказистыми буквами в уголку стола. У меня особенно потеплело на сердце, когда я неожиданно наткнулся на довольно свежую надпись, вырезанную ножом на видном месте: |
| - К столу, к столу, женки! И тут Егорша опять заиграл походный марш, но только уже не для него, а для баб, которые, моментально перестроившись, всем скопом, всей своей пестрой и душной ордой кинулись в заулок на голос Варвары. Столы были поставлены на двух половинах вдоль стен, и все равно всем места не хватило. - Эй, хозяин! Где ты? Открывай еще одно заседанье в коридоре. - Не кричите, — сказал Егорша. — Нету хозяина. С утра укатил в лес. И тут вдруг выяснилось, что и Трофима Лобанова с невестками нет, и Софрон Мудрый со своей женой не явился. А где Марфа Репишная? Где Анна Пряслина? Не пришли Не смогли перешагнуть через дорогих покойников. Так с самого начала и пошел этот праздник вперемежку с горючей слезой. Первую рюмку, конечно, выпили за победу, а дальше все потонуло в шумных выкриках и причитаниях. - Ох, Марьюшка, Марьюшка! Ты-то дождалась своего, а мой-то не вернется… И на могилку не сходишь… - Ондреюшка все мне писал: женка, береги себя, женка, береги себя… А сам себя не уберег… - Ты хоть пожила со своим Ондреюшком, а ято, бабы, ято горюша горькая… - Женки! Женки! — распоряжалась Варвара. — Ешьте мясо. Досыта ешьте! - Да как его исть-то? Где кусачки-то взять? - А у меня-то… — Офимья несгибающимся пальцем закрючила рот, показала своей соседке желтые беззубые десны. - Ничего! Кузнец теперь свой — новые скует… Илья вслушивался в эти разнобойные голоса и выкрики, смотрел на расходившихся женок, и перед ним, как наяву, развертывалась бабья война в Пекашине. Одна вспоминала, как она первая открыла хлебные плантации на болоте (“Все за мной побежали”), другая дивилась тому, сколько она перепахала земли за эти годы (“За день не обойти”), а многодетная подслеповатая Паладья, разоткровенничавшись, начала рассказывать, как она в прошлом году унесла сноп жита с колхозного поля. На нее зашикали, замахали руками: - Молчи, глупая! При председателе-то. Может, еще придется. - Нет уж, не придется! — яростно взвизгнула Паладья. — Не будет, не будет больше такого! - Не зарекайся. Хвалилась одна ворона — что вышло? |
| Богатые бары обзаводились «для забавы» дорого ценившимися людьми черной расы — АРАПАМИ. Загорецкий « двоих арапченков на ярмарке достал », говорит Хлестова, приехавшая в гости к Фамусову с «арапкой-девкой». Управление имением При крепостном праве для этой цели помещик назначал ПРИКАЗЧИКА или БУРМИСТРА либо поручал хозяйство СТАРОСТЕ, который выбирался крестьянской общиной или же назначался помещиком. Помощник старосты, отряжавший крестьян на различные работы, именовался ВЫБОРНЫМ, так как его выбирали. Все это были люди крепостные, подневольные. Нередко для ведения помещичьего хозяйства нанимался УПРАВИТЕЛЬ (или УПРАВЛЯЮЩИЙ, что одно и то же) из свободных людей, более или менее грамотный и опытный. На должность эту часто брали немцев, плохо знавших русский язык и русский народ, но кое-как разбиравшихся в сельском хозяйстве. Фигуры немцев-управляющих в русской литературе многочисленны, наиболее выразителен образ Фогеля в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Несколькими имениями одного и того же помещика ведали управляющие, их возглавлял ГЛАВНЫЙ УПРАВЛЯЮЩИЙ. Или же отдельными имениями руководили приказчики, которые подчинялись управляющему. Термины управителей варьировались. Между управителями и приказчиками смысловой разницы — у Толстого и Тургенева один и тот же человек называется то так, то так. Крупными имениями управляли нанятые помещиками отставные военные. У князя Верейского («Дубровский»), который долгое время находился в чужих краях, всем имением управлял отставной майор. А у князя Юрлова (поэма Некрасова «Кому на Руси жить хорошо») в вотчине …главный управляющий Был корпуса жандармского Полковник со звездой… В рассказе Тургенева «Бурмистр» показан бурмистр Софрон — хитрый и угодливый мужик, разоряющий крестьян и прибирающий к рукам помещичьи земли. « Собака, а не человек », — говорят о нем окрестные мужики. С падением крепостного права слово «бурмистр» быстро вышло из употребления, но управляющие и приказчики, работавшие по найму, продолжали делать свое дело. Вспомним наглого и изворотливого Боркина в пьесе Чехова «Иванов». |
|
|
