| Такова, именно и была деятельность Симеона по своим результатам, и не могла быть иной: он действовал в православной Церкви, среди православного народа и якобы, на пользу их, а между тем, он мыслил и действовал не за одно с православием , и его истинными представителями, имел не православный дух, крепко держался не православных мнений. Какой может быть успех в деятельности при таком внутреннем самораздоре? Невольно припоминаются заключительные слова басни Крылова «Лебедь, Щука и Рак»: Сопоставляя все сказанное нами о деятельности Симеона с тем, как представляет ее г. Татарский, читатель заметит существенную разницу между взглядами на этот предмет г. Татарского и нашим. Он признает деятельность Симеона широкой и разносторонней: мы согласны с ним в этом, но считаем странным, что он и тут не обошелся без преувеличений. Побуждения к деятельности у Симеона, по его мнению, были самые возвышенные, мы находим у него мотивы для деятельности низменные, своекорыстные и даже думаем, что они в его жизни и деятельности имели больше значения, нежели мотивы возвышенные. Г. Татарский повсюду относится сочувственно к средствам и способам, к которым Симеон прибегал в своей деятельности: мы, напротив, некоторые приемы его деятельности признаем безнравственными, нечестными, противозаконными. По духу и направлению деятельность Симеона г. Татарский считает чисто православной и устремленной исключительно на пользу Церкви православной: мы, не находя в Симеоне чистого православия, естественно и деятельность его не считаем согласной с духом, учением, жизнью и интересами православия, и потому считаем ее бесполезной, и даже, в иных отношениях, вредной для этого последнего. По конечным результатам деятельность Симеона г. Татарский считает необычайно важной, даже совмещающей в себе, как в фокусе, все просветительные стремления русского общества второй половины 17 в.: мы, совсем наоборот, результаты деятельности Симеона находим частью вредными и отрицательными, частью ничтожными и только отчасти полезными; полагаем, что плоды его деятельности и по количеству, и по качеству, далеко не соответствуют широте, разносторонности и кипучести его деятельности. |
| Обращает на себя внимание знакомство патриарха Никона с книгой Симеона Полоцкого «Жезл правления». Содержание этой книги, заключающей в себе обилие афоризмов и афористических выражений, было направлено против «новых буесловцов» – раскольников, чьи взгляды, как показывал автор книги, не соответствовали канонам официальной религии. Между тем цель Симеона Полоцкого была шире простого перечисления пороков его идейных противников: афористическая манера изложения соответствовала не только полемическим, но и просветительским задачам писателя 1262 . Предлагая читателю огромный познавательный материал, автор стремился приобщить своих современников к системе мышления, свободной от догматизма и буквализма, воспитать в читателях терпимость к чужому мнению. Особенно ярко эти идеи Симеона Полоцкого проявились в статьях о пригодности греческих книг, которые идеологи раннего старообрядчества называли «растленными» из-за того, что «печатаются во градех латинских», в Риме, в Париже и в Венеции; о равенстве перед Богом христианских народов – «многовидных цветов», каждый из которых «приятен» Богу, поскольку «своими обычаями» цветник христианских народов украшает «невесту Христову ризою... светлоупещренною» 1263 . Несмотря на то что «Жезл правления» был адресован широкой читательской массе, «не ахти как образованной» 1264 , книга с трудом расходилась и плохо распродавалась 1265 . Можно думать, что появление книги Симеона Полоцкого среди книг опального патриарха было связано не с его личными пристрастиями к творчеству «латинствующего» поэта и оратора, учителя царских детей и пропагандиста знаний и науки, а скорее всего с рассылкой печатной продукции московской типографии по монастырским библиотекам; так, например, патриарх Никон познакомился в Ферапонтовом монастыре с изданной в 1666–1667 гг. книгой Лазаря Барановича «Меч духовный». Об этом он в 1671 г. сообщал царю Алексею Михайловичу, когда описывал вызванный содержанием книги спор с приставом Степаном Наумовым: «И дошла рчь до книг Лазоря Барановича, что розосланы по твоему , государеву, указу по монастырям, а велено, де, за них деньги платить. И та книга//прислана от архиепископа и в Ферапонтовъ, и мн про неё ведомо учинилося, и я веллъ тое книгу себ принести, и Степан веллъ ту книгу принести, и я тое книгу смотрил» 7, л. 199–200). |
| Творческое наследие Симеона Полоцкого огромно, но основным его достижением считается «Псалтирь рифмотворная», впервые напечатанная в 1680 году и ставшая его последним изданием. В правление царевны Софьи «Псалтырь рифмотворная» была полностью «распета» выдающимся церковным композитором, певчим дьяком Василием Титовым. Но после падения Софьи патриарх Иоаким наложил запрет на многие его произведения, в том числе и «Псалтырь рифмотворную». Вполне возможно, что смерть спасла Симеона Полоцкого от участи его современника известного немецкого поэта Квиринуса Кульмана, сожженного в Москве в 1689 году как еретик. Кульман не ограничился только поэтическим переводом всех ста пятидесяти псалмов, изданном в Германии в 1686 году как «Псалтырь Кульмана», в котором он объявлял себя сыном Сына Божьего, основоположником нового религиозного учения – «кульманизма». Он пытался обратить в свою веру турецкого султана, но вынужден был бежать из Турции. Из Москвы бежать не успел… Будто предвидя такую судьбу, Симеон Полоцкий поместил в своем предсмертном издании сразу два предисловия, одно из которых обращено к царю, второе – к читетелю. Он заранее отвечает на все обвинения «хульников», не связывая его с предшествующими – немецкими и польскими, появившимися еще в XVI веке. «Труды сиия иным обычны, в России новые», – подчеркивает он. Такими, ставшим и в XVII веке уже обычными, были переводы Лютера – в Германии, Яна Кохановского – в Польше. Симеон Полоцкий особо выделяет польскую Псалтирь Яна Кохановского, тем самым как бы подтверждая свое латинство. В рескрипте патриарха Иоакима недаром прозвучали слова о том, что основой для Симеона Полоцкого послужили не священные тексты, «но или с польских книг он, Симеон, собра, или готовую преведе, от Яна некоего Кохановского, латиниста суща». Но Симеон Полоцкий говорил не о своих переводах Псалтири Яна Кохановского, а о том, что «мнози во всех странах Малой, Белой, Черной и Червонной России, паче же во Велицей России в самом царствующем и богоспасаемом граде Москве, возлюбльше сладкое и согласное пение польской Псалтири стиховно преложенные, обыкоша той псалмы пети, речей убо или мало, или ничтоже знающе и точию о сладости пения увеселяющееся духовне». Русские псалмы Симеона Полоцкого и русская музыка Василия Титова должны были положить конец этому сладостному пению псалмов на непонятном языке. |
| Б) От вопроса об источниках для биографии Симеона переходим к рассмотрению свидетельств об его жизни и деятельности. Как мы уже заметили, свидетели касательно его относятся к трем категориям: во 1-х, сам Симеон, во 2-х, друзья его, в 3-х, враги его. Даже и малоумный человек может сообразить, что каждый из этих свидетелей будет неодинаково говорить об одном и том же факте из жизни Симеона, как бы сам факт не был прост и ясен. Что касается до г. Татарского, то он не выставляет на вид этого различия между свидетелями жизни, деятельности и личности Симеона, не смотря на то, что на 25 и 26 стр. книги, он имел прямой случай говорить об этом нарочно. Уже это одно говорит об отсутствии в нем или критической проницательности, или прямоты и правдивости в отношении к историческим деятелям и свидетелям об их деятельности. Но не сказавши, намеренно или ненамеренно, о различии между свидетельствами о жизни, деятельности и личности Симеона, не объявивши, как он будет относиться к этим свидетельствам, г. Татарский, фактически, при разных случаях, обнаруживает свое отношение к ним; и вот в этом то отношении его к ним определилось, в какой мере можно приписать г. Татарскому научное беспристрастие и критический такт, и благоразумно ли он поступил, взявшись за оценку исторического лица и исторической эпохи, и какой читатель больше извлечет пользы из его книги, – тот ли, который будет ему верить или тот, который верить ему не будет. – Однако, перейдем к фактам и прежде всего, посмотрим, как г. Татарский относится к показаниям Симеона о себе самом. Г. Татарский во всем верит Симеону, верит безусловно, так что у него ни разу не является и тени сомнения в правдивости слов, и в искренности поступков Симеона. Всякое показание, всякое слово Симеона, он принимает за чистую монету и нисколько не заботится о проверке их, считая это делом совсем излишним. А между тем, можно ли верить Симеону вообще и в особенности, можно ли доверять его словам о себе самом? Прежде всего, всегда нужно относиться с осторожностью к показаниям всякого человека о себе самом и не оставлять их без проверки, потому что далее и правдивый человек не может быть вполне беспристрастен к самому себе, и из естественного чувства самосохранения, из самолюбия и по другим побуждениям, может кривить душой. Вообще, самосвидетельство, в большинстве случаев, есть самое недостоверное из всех свидетельств. Конечно, можно с некоторым доверием относиться к самосвидетельствам таких людей, каков, напр., был император Николай Павлович, который до такой степени ненавидел ложь, что даже и за невинный обман сажал под арест. Но таков ли был Симеон Полоцкий ? Совершенная противоположность. |
| 5) Сходство Привилегии с уставами тогдашних западно-европейских университетов доказывает, что автор ее принадлежал к категории тех людей, которые не боялись заимствований с Запада. 6) Наконец, царь Феодор Алексеевич, ученик и друг Полоцкого, едва ли согласился бы поручить составление грамоты кому-либо из несимпатичной ему греческой партии. Нелюбовь свою к грекам Феодор Алексеевич доказал указом от 10 сентября 1676 года, в силу которого грекам был воспрещен въезд в Москву и даже всякий доступ в Россию. Таковы доказательства в пользу составлении Привилегии Симеоном Полоцким . Наиболее основательные возражения против приведенного мнения высказывает профессор Η.Ф. Каптерев в статье: «О греко-латинских школах в Москве в XVII веке». За неимением достаточных данных, Каптерев воздерживается от какого-либо положительного ответа по вопросу об авторе Привилегии. Но он решительно отказывается признать автором грамоты Симеона Полоцкого , в силу следующих соображений: 1) По согласному мнению всех ученых, Привилегия написана уже после открытия так называемой Типографской школы, т.е. не ранее 1681 года, чему не противоречит и хронологическая дата грамоты (1682г.), – а между тем, Полоцкий умер в 1680 году. 2) В бумагах Полоцкого не нашлось списка Привилегии, хотя он имел привычку тщательно сохранять все, что написал. 3) Медведев, преклонявшийся пред Полоцким, нигде, однако, не упоминает о нем, как об авторе Привилегии. 4) Лихуды, Ф. Поликарпов и другие современники тоже нигде не называют Полоцкого автором этого документа. 5) Из содержания грамоты видно, что некоторые ее пункты написаны по поводу событий, имевших место уже после смерти Полоцкого, а некоторые из них даже косвенно направлены против самого Полоцкого и его сторонников. Так, например, история с Яном Белободским, прибывшим в Москву в 1681г. с предложением своих услуг в качестве профессора Академии, вызвала, по мнению Каптерева, запрещение в §3 назначать на должность блюстителя или учителей лиц, обращенных в Православие из других вер. |
| «Аз есмь сын Церкви верный, а она ми мати», – ответчал Симеон Полоцкий гаждателям своего времени. Советские гаждатели провели столь тщательные текстологические исследования, но не для уличения, а для прославления Симеона Полоцкого как богоборца. Результат оказался нулевым. Только к концу XX века впервые прозвучали слова о том, что он всю жизнь оставался верным сыном православной Церкви в переводе, в первую очередь, стремился к соблюдению разума псалмов. Важно выяснить и другое. «Псалтирь рифмотворная» Симеона Полоцкого – первый стихотворный перевод, но с какого языка на какой? Со славянского времен Кирилла и Мефодия на славянский язык времен Симеона Полоцкого? И с какого оригинала – прозаического или поэтического? Во времена расцвета виршевой поэзии канонический славянский текст Кирилла и Мефодия действительно воспринимался как прозаический перевод. Даже для Тредиаковского, первого русского стиховеда, все славянские переводы византийской поэзии были прозаическими. «И хотя ж, – писал он, – Христианство награждало нас духовными Песнями по временам благороднейшими языческих и по содержанию, и по сладости, и по душевной пользе; однако всех таких священных Гимнов, Стихир и Двустиший перевод нам предан Прозою» (Выделено мной. – В.К.). Иными словами, вся христианская поэзия была представлена в России в прозаических переводах. А потому и Симеон Полоцкий считал, что он впервые переводит родом стиховным прозаический перевод с греческого на славянский, в то время как греческий перевод с еврейского и еврейский подлинник были стихотворными. Появление своего стихотворного перевода он оправдывает тем, что остается «верным Псалтири еврейской». Самого подлинника он не знал, говорил только о стихотворной форме. В 40 – 60е годы XX века в Иудейской пустыне раскопаны так называемые Свитки Мертвого моря, около трех десятков манускриптов библейских псалмов. Переводы этих подлинников Сергея Аверинцева появились в России ровно через триста лет после «Псалтири» Симеона Полоцкого, но Сергей Аверинцев не последовал примеру первого переводчика псалмов… |
| Обращает на себя внимание знакомство патриарха Никона с книгой Симеона Полоцкого «Жезл правления». Содержание этой книги, заключающей в себе обилие афоризмов и афористических выражений, было направлено против «новых буесловцов» – раскольников, чьи взгляды, как показывал автор книги, не соответствовали канонам официальной религии. Между тем цель Симеона Полоцкого была шире простого перечисления пороков его идейных противников: афористическая манера изложения соответствовала не только полемическим, но и просветительским задачам писателя 1261 . Предлагая читателю огромный познавательный материал, автор стремился приобщить своих современников к системе мышления, свободной от догматизма и буквализма, воспитать в читателях терпимость к чужому мнению. Особенно ярко эти идеи Симеона Полоцкого проявились в сталях о пригодности греческих книг, которые идеологи раннего старообрядчества называли «растленными» из-за того, что «печатаются во градех латинских, в Риме, в Париже и в Венеции; о равенстве перед Богом христианских народов – «многовидных цветов», каждый из которых «приятен» Богу, поскольку «своими обычаями» цветник христианских народов украшает «невесту Христову ризою... светлоупещренною» 1262 . Несмотря на то что «Жезл правления» был адресован широкой читательской массе, «не ахти как образованной» 1263 , книга с трудом расходилась и плохо распродавалась 1264 . Можно думать, что появление книги Симеона Полоцкого среди книг опального патриарха было связано не с его личными пристрастиями к творчеству «латинствующего» поэта и оратора, учителя царских детей и пропагандиста знаний и науки, а скорее всего с рассылкой печатной продукции московской типографии по монастырским библиотекам; так, например, патриарх Никон познакомился в Ферапонтовом монастыре с изданной в 1666 – 1667 гг. книгой Лазаря Барановича «Меч духовный». Об этом он в 1671 г. сообщал царю Алексею Михайловичу, когда описывал вызванный содержанием книги спор с приставом Степаном Наумовым: «И дошла речь до книг Лазоря Барановича, что розосланы по твоему, государеву, указу помонастырям, а велено, де, за них деньги платить. И та книга//прислана от архиепископа и в Ферапонтов, и мне про нее ведомо учинилося, и я велел тое книгу себе принести, и Степан велел ту книгу принести, и я тое книгу смотрил» л. 199 – 200). |
| Не слишком ли мягко сказано? Впрочем, не следует забывать, что г. Татарский считает Симеона чуть не святым и потому о недостатках Симеона ему неудобно было выражаться иначе, как с величайшей деликатностью и осторожностью. Пусть этого требует тенденция книги; но, нельзя не удивляться тому, что, не могши не признать в характере Симеона вкрадчивости, неискренности и льстивости, г. Татарский, тем не менее, во всем доверяет ему, даже не сомневается в правдивости его показаний о себе самом. В-третьих, само положение Симеона заставляло его фальшивить, быть неискренним. У Симеона было много врагов. При своей слабохарактерности в борьбе с ними, он, естественно, чаще всего пользовался хитростью, ловкостью, изворотливостью, обманом, тем более, что наклонность к такого рода борьбе он мог заимствовать у своих учителей-иезуитов и у своих земляков-поляков: те и другие не способны к честной, открытой борьбе, и не брезгают, а, напротив, любят поражать своих врагов, а порой и не врагов в тыл, – оно безопаснее, да и цель достигается легче и лучше. – Далее, Симеона обвиняли в не православии и притом это обвинение шло со стороны такого авторитета, как патриарх. Не смотря на свою силу при Дворе, Симеон не мог не трепетать пред таким обвинением. Известно, как в то время русские высоко ценили дух православия и какие кары угрожали отступникам от него. За не православие Симеона могли не только выгнать из Двора, но и сослать в Соловки, или в Сибирь. Одним словом, Симеону нельзя было не считаться с таким обвинением, тем более, что оно было небезосновательно. Итак, как это обвинение было взводимо на него не столько официально, сколько посредством слухов, молвы, то он и оправдываться должен был тонко, осторожно: недостаточно было заявить, что я де православный, а нужно было самими действиями и речами показывать вид ревнителя православия. Симеон так и поступал, что особенно обнаружилось в проекте Привилегий Академии. Но так, как он не был вполне православным, то ему неизбежно приходилось лицемерить, двоедушничать, фальшивить. Мы не можем судить его за это слишком строго, потому что такой образ действия вытекал из естественного чувства самосохранения; но это дает нам новое основание относиться к Симеону с недоверием. Итак, Симеон Полоцкий и по воспитанию, и по образованию, и по национальному характеру, и по обстоятельствам своей жизни, был человеком, не заслуживающим доверия. Г. Татарский ничего этого не принимает во внимание, по отсутствию ли критической проницательности, или вследствие излишней привязанности к Симеону. |
| Перевод Симеона Полоцкого – первый из рифмотворных переводов. Он применил новую (для того времени) стихотворную форму, что и выражено в самом названии его перевода. Образцом для него стал виршевой перевод с латинского поэта польского Возрождения Яна Кохановского. Этот перевод, впервые изданный в 1578 году, пользовался, по свидетельству Симеона Полоцкого, популярностью «во всех странах Малой, Белой и Червонной России», что и побудило его к созданию своего стихотворного перевода на русском языке. Он использовал одну из поздних форм виршевой рифмовки – краегласие, широко применявшееся его современниками. Переводы псалмов с латыни на национальные языки (Мартина Аютера – в Германии, Яна Кохановского – в Польше) были знаменем европейской религиозной Реформации XV – XVI веков. Симеон Полоцкий, как никто другой, подходил для этой роли в России. Для реформации по европейскому образцу не подходила лишь сама Россия. В православной Руси никогда не существовало языкового барьера, служба изначально велась не на «мертвой» латыни или греческом, а на родном славянском языке. На это коренное отличие России от Европы задолго до славянофилов обратил внимание Михаил Херасков, писавший: «Во времена, когда Европы большая часть славословила Бога и обеты Ему на языке чужестранном возносила, россияне уже пели песнопения церковные на своем языке и услаждали сердца свои и дух свой чтением книг священных. Псалмы Давидовы, в коих блещет стихотворство Божественное, и все Священное Писание были вскоре изрядно преложены на древний язык славянский». В России времен Симеона Полоцкого славянский язык продолжал оставаться своим языком сакральных церковных песнопений, священных книг, отличавшимся от обыклого (обыкновенного) примерно так же, как отличались бытовой и литературный язык Пушкинской эпохи. «В самом начале, – отмечал в своих лекциях Степан Шевырев о словено-церковном языке Кирилла и Мефодия, – язык письменный отделялся у нас от устного, но не образовал никакой враждебной угнетающей стихии, а напротив, заключал в себе внутреннюю духовную силу, которая постоянно действовала на живую речь народа и служила проводником сокровищ, притекавших к нам через него от других словенских племен, единоверных с нами». В 1683 году появился новый перевод канонической Псалтири, уже не стихотворный, а прозаический. Его автор Авраамий Фирсов сообщал в предисловии о своей задаче перевести «святую богодохновенную книгу Псалтирь на наш простой, обыклой, славенской язык». В новом переводе, как пояснял он, «несть речений греческих, сербских, волошских, болгарских, еврейских», уже непонятных для многих в церковнославянском тексте. Такие же доводы о необходимости новых, современных, понятных переводов звучат и поныне. В этом отношении перевод Симеона Полоцкого вовсе не был «новоязом», в нем сохранен язык церковнославянской Псалтири Кирилла и Мефодия, изменилась лишь поэтическая форма… |
| С легкой руки Симеона Полоцкого в боярских домах тоже появились традиции торжественные события семейной жизни фиксировать в том числе и в стихотворной форме. Симеону начали заказывать поздравительные стихотворения те или иные боярские семьи. Как, опять же, любят говорить комментаторы, в тех случаях, когда ему не заказывали стихотворные поздравления, он все равно их писал и приносил в подарок, то есть все равно стремился каждый удобный случай использовать. Симеон Полоцкий оставил после себя десятки тысяч стихотворных строчек и привнес в русскую литературу силлабическую систему стихосложения, которую заимствовал из польской поэзии и которая характеризуется равным количеством слогов в двух рифмующихся строчках. Чаще всего это так и в стихотворении в целом. Из традиции польского стихосложения приходит и женская рифма. Симеон Полоцкий настаивает на том, что в рифме должно быть ударение на предпоследнем слоге, поэтому в тех случаях, когда русский язык требовал иной постановки ударения, Симеон Полоцкий настаивал на переносе ударения, и так у него появляются рифмы типа «рад о сти-слад о сти» вместо «р а дости–сл а дости» или «приветств у ют — усердств у ют» вместо «прив е тствуют — ус е рдствуют», т.к. женская рифма по польскому образцу является обязательной. Центральными произведениями Симеона Полоцкого являются несколько сборников, один из них – «Псалтырь рифмотворная», единственный сборник, который был опубликован при жизни Симеона Полоцкого, сборник, с которого начинается традиция стихотворного переложения Псалтыри. Надо сказать, что появление этого сборника характеризует Симеона Полоцкого как очень смелого новатора. Хочется напомнить, что в связи с тем, что Псалтырь относится к каноническому корпусу текстов Священного Писания, до тех пор в древнерусской книжной традиции было принято переписывать эти тексты слово в слово и даже буква в букву с правильных переводов. Симеон Полоцкий перелагает Псалтырь стихами, то есть достаточно вольно обращается с исходным каноническим текстом, что, надо сказать, отмечалось в церковных кругах того времени в качестве недостатка. |
|
|
