| богослужебных книг.– Начало соборного исправления книг. а) Заботы об устранении неисправностей в церковном быте В 1649 году приехал в Москву иерусалимский патриарх Паисий и во время своего пребывания в ней не мог не заметить тех разностей и новшеств в чинах и обрядах русской церкви, какие, благодаря старопечатным книгам, распространились уже по всем концам России. Особенно странным показалось ему употребление двуперстия для крестного знамения. Не скрывая своих впечатлений, Паисий указывал на эти новшества царю, патр. Иосифу и Никону, посвященному тогда в сан митрополита Новгородского. Между тем, чрез два года прибыл в Россию другой святитель, Гавриил, митрополит Назаретский и, в свою очередь, не мог пройти молчанием новшеств, какие пришлось видеть ему в Москве. Еще год спустя прибыл с востока третий первосвятитель, святейший Афанасий, патриарх Константинопольский и также присовокупил свой обличительный голос против нововведений. Эти замечания святителей, следовавшие одно за другим, произвели сильное впечатление на Никона. Заметив и отличив Никона, как человека сильного, патриарх Паисий часто беседовал с ним и во время этих бесед много говорил об отступлениях русской Церкви, особенно о двуперстии. Следствием сего было то, что, по совету Никона, царь и патриарх Иосиф в 1649 году отправили на восток троицкого келаря, старца Арсения Суханова с целью обозреть и изучить тамошние церковные чины и обряды, сличить их с чинами и обрядами церкви русской и показать, насколько в них последняя отступила от церкви восточной. Не без совета Никона, совершено было тогда и другое весьма важное дело – вызов в Москву киевских ученых. Поводом к сему послужило то обстоятельство, что в Москве задумали издать всю славянскую библию и желали исправить ее предварительно не по славянским только спискам, как это делалось доселе, но и по греческому тексту, – что московские справщики выполнить были не в состоянии. В виду этого царь Алексей Михайлович написал киевскому митрополиту Сильвестру Коссову письмо, в котором просил его прислать в Москву ученых людей. |
| Хотя Филарет признавал необходимость исправления церковных книг, он подходил к этому делу с чрезвычайной осторожностью и медлительностью. Богослужебный Устав, напечатанный в 1610 г. и признанный потом книгой, содержащей много ошибок, был по приказу Филарета изъят из употребления и сожжен. При Филарете было исправлено несколько книг — этим среди прочих занимались по-прежнему инок Арсений Глухой и священник Иван Наседка, — и исправленные книги были напечатаны. Но книги старой печати, содержавшие множество ошибок, не были изъяты и кое-где, особенно в далекой глуши, остались в употреблении, что, конечно, вело к разнобою в некоторых молитвословиях и богослужебных обрядах. Хотя при патриархах Иоасафе (1634—1641) и Иосифе (1642—1652) напечатаны были почти все богослужебные книги, однако книжные справщики были не на высоте, и издания этих лет содержат много ошибок и темных мест в пояснениях, особенно Устав 1633 г. Но главное заключалось в том, что, хотя в Москве еще до патриарха Никона признавалась безусловная необходимость исправления книг, к проведению этой работы, к сожалению, приступали нехотя, с большой нерешительностью, ибо в Москве не хватало подготовленных для этой работы образованных людей, которые в первую очередь должны были хорошо знать греческий язык, к тому же в их распоряжении не было самых необходимых материалов. В мае 1649 г. царь Алексей обратился к Киевскому митрополиту Сильвестру (Коссову) настоятельной просьбой прислать в Москву «учителей для справки Библеи греческие на словенскую речь». Именно тогда в Москву прибыли трое монахов: Арсений Сатановский, Дамаскин Птицкий и Епифаний Славинецкий, сыгравшие важную роль в деле исправления книг. 3. Патриарх Никон 15 апреля 1652 г. умер патриарх Иосиф, и при его преемнике патриархе Никоне история исправления церковных книг вступила в новый период. Никон был сыном крестьянина, родился он в 1605 г. в Нижнем Новгороде, при крещении получил имя Никита. Мать его умерла вскоре после родов, Никиту воспитывала мачеха, которая плохо обращалась с ребенком, так что детство его было нелегким. |
| Побуждением к этому послужило то обстоятельство, что в Москве задумали было напечатать всю славянскую Библию и желали исправить ее предварительно не по славянским спискам, как правились доселе печатавшиеся книги, но по греческому тексту, чего московские справщики сделать были не в состоянии. Митрополит Сильвестр поспешил исполнить желание московского государя и прислал к нему из Киево-братского училищного монастыря двух честных учителей — священноиноков Арсения Сатановского и Епифания Славинецкого, «на службу царскому величеству избранных», и третьего учителя и проповедника слова Божия, священноинока Феодосия Сафоновича, с просительною грамотою (от 20 июня) о милостыне Киево-братскому монастырю . Между тем один из любимцев царя, молодой постельничий Федор Михайлович Ртищев, по его царскому изволению и благословению патриарха Иосифа еще до отправления царем письма к митрополиту Коссову построил в двух верстах от Москвы, по киевской дороге, близ церкви святого Андрея Стратилата, монастырь точно такой, какого желал некогда Петр Могила. И благодаря, без сомнения, влиянию царского письма, посланного в Киев, Ртищев успел еще в том же 1649 г. вызвать в свой монастырь на жительство из Киево-Печерской лавры, из Межигородского и других киевских монастырей «иноков, изящных во учении грамматики словенской и греческой, даже до риторики и философии, хотящим тому учению внимати» . Всех иноков прибыло тогда из Киева, конечно с благословения митрополита Сильвестра Коссова, до тридцати. Старцы-иноки немедленно открыли свое обучение для всех желающих , и первым в числе желающих был сам Ртищев, который дни посвящал своим служебным занятиям при дворе, а ночи нередко просиживал в своем Андреевском монастыре над греческою грамматикою и в беседах с учеными мужами . Новая наука, принесенная из Киева, произвела различное действие на москвичей. Нашлись лица, которые отозвались на голос ее с большим сочувствием и даже пожелали отправиться в самый Киев для полного своего образования, в чем и пособлял им тот же Ртищев. |
| «На весть о том, что Сильвестр Коссов добивается места в Сенате, латинские епископы пригрозили, что они уйдут с заседаний, если в них будут участвовать представители православной иерархии». «Светских диссидентов в Сенате терпим, – заявляли они, – так как они в область веры не вмешиваются, но духовные диссиденты и схизматики в Сенате места иметь не могут» (61). По словам папского нунция, Сильвестру Коссову предложено было за место в Сенате признать власть Папы, подписаться под постановлениями Флорентийского собора и принять учение Костёла о исхождении Святого Духа и о чистилище. Выступления против включения митрополита Сильвестра в состав Сената «начались, когда митрополит решительно отверг эти предложения и домогался возврата церквей захваченных униатами» (61). Опасаясь, что обструкция, устроенная митрополиту Сильвестру, вызовет резкий протест православных и возобновление казацкого восстания, король Ян Казимир прибегнул к испытанному уже его предшественником средству: 12 января 1650 г. он издал свой КОРОЛЕВСКИЙ УНИВЕРСАЛ (или диплом) под названием «Апробация сеймовая прав и свобод Греческой религии русского народа», которым подтверждались договоренности Зборовского трактата относительно православного исповедания. В частности, в нём говорилось: «...Народ же русский весь духовного и мирского, шляхетского и мещанского чина при древних правах и вольностях сохраняя, обещали мы на нынешнем сейме, по учинённому с Киевским митрополитом и духовенством условию. Унию истребить, и весь народ русский успокоить, и в их религии Греческой учинить удовлетворение». «Позволяем всему русскому народу, не в Унии состоящему, во всём Королевстве Польском и Великом княжестве Литовском, как и прежде было, свободное отправление веры, а митрополиту ношение (в смысле – преднесения; прим. автора) в своей епархии креста, как отличный знак митрополитский». Православным в очередной раз обещалось возвратить церкви, упомянутые в «статьях успокоения» Владислава IV (и даже те, которые в этих статьях возвращать не разрешалось); позволялось строить новые деревянные и каменные церкви на тех местах, где они существовали ранее. |
| Радуйся, хулы и напасти от заблуждших претерпевый; радуйся, за обидящих и гонящих тя молитвенниче усердный. Радуйся, среди поруганий яко отроча беззлобное пребывая; радуйся, к покаянию мучителей призывая. Радуйся, сокрушенныя слезы за оставивших путь Христов проливавый; радуйся, за виновных пред Судиею милостивый ходатаю. Радуйся, отче Георгие, твердый исповедниче и заступниче земли нашея. Кондак 11 Многи скорби и болезни претерпел еси, отче наш Георгие, егда твердо стал еси супротив сил вражиих, ихже козни и коварства обличая и бесы от одержимых теми отгоняя. Темже до конца дней твоих помогал еси страждущим и скорбящим, непрестанною молитвою славословя Господа: Аллилуйя. Икос 11 Тако подвизаяся, в молитве усердной в руце Господа предал еси чистую душу твою, юже ангелы вознесоша со славою в горния обители. Ты же и по святей кончине твоей не оставил еси сирыми нас, чад твоих, наставляя и исцеляя всех с верою к тебе приходящих, моляся за ны пред престолом Божиим. Сего ради приими от нас малое моление сие: Радуйся, в истине Христовой даже до муки смертныя пребывый; радуйся, до конца всякия скорби от диавола претерпевый. Радуйся, в скорбное время печальниче и утешителю верных; радуйся, яко многия чада твоя за Христа исповедницы и мученицы быша. Радуйся, при жизни добрый подвижниче; радуйся, и по смерти на небесех наш добрый предстателю. Радуйся, отче Георгие, твердый исповедниче и заступниче земли нашея. Кондак 12 Бурею злобы и неистовства дышуще, служители безбожныя и после смерти гнаху тя, могилу твою сравняша, храм же разориша, темже и Спас-Чекряк безлюден бысть. Мняху нечестивии дело твое и веру православную зде до конца истребити. Но обаче пред кончиною твоею паки сотвори Господь чудо и дарова источник воды живой, егоже ты освятил и благословил еси всем в нуждах и скорбех приходити семо, якоже и к тебе самому прихождаху. Сии же святыя воды явишася бесом поругание, верным же исцеление и утешение, занеже воспеваем Богу: Аллилуйя. Икос 12 Действом Промысла Божия меж двух тысящелетий прославлен был еси Архиерейским Собором, священноисповедниче Георгие, и в лике Святых просиял еси. По сих же дарова Господь Орловстей земле сугубую милость, явив из под спуда святыя мощи твоя. Ныне с надеждою притекая к сей многоцелебней раце, ублажаем святую память твою вси, поем и славим тя: |
| Точно так же патриарх по просьбе московского правительства разрешил от анафемы гетмана Многогрешного, хотя эта анафема была наложена на него по приказанию султана 107 . Впрочем подобное послушание по отношению к просьбам Московского правительства происходило уже не под влиянием надежды, что русские возьмут Константинополь и освободят греков от ига турок, а по другим причинам. Греческие патриархи и архиереи по своей бедности часто путешествовали в Москву за милостынею 108 . Их благосостояние очень много зависело от того, насколько щедры будут к ним московские государи, а потому и слушались они московского государя иногда даже более, чем султана. Это также, как увидим, весьма много содействовало успеху дела – о подчинении киевской митрополии московскому патриархату. В то время как дело о подчинении киевской митрополии московскому патриархату подготовлялось такими побочными благоприятствующими обстоятельствами, московское правительство принуждено было несколько замедлить устроением этого дела. При Хмельницком это дело подвигалось очень быстро, как мы видели, исключительно благодаря влиянию этого гетмана. В договоре московского правительства с Малороссиею в 1659 году было постановлено даже: «Киевскому митрополиту и прочему малороссийскому духовенству быть в ведении святейшего московского патриарха, с тем только, чтоб он не касался преимуществ малорусской церкви» 109 . Митрополит Коссов, несмотря на то, что питал глубокую антипатию к Москве, должен был, хотя по видимому, подчиниться этой статье договора. Московское правительство считало для себя возможным свысока относиться к его недоброжелательству, высказывать ему за то своё неблаговоление. Послы, приехавшие для принятия Малороссии в Киев, при первом свидании с митрополитом, вместо того, чтобы спросить его о здоровье, как того требовал обычай, начали выговаривать ему, почему он доселе не писал с гетманом в Москву о подданстве. Затем, когда митрополит отказывался привести своих людей к присяге, то дьяк Лопухин выговаривал ему за то с великим вычетом. А когда митрополит не дозволял строить крепостей близ Софийского собора, и говорил воеводам, что он будет биться, если они станут строить, то воеводы отвечали ему: «ты это говоришь, не имея страха Божия и не желая к себе государской милости. Хочешь с государевыми людьми биться, – да кем тебе биться?» 110 . Во всё это время московский государь не прислал ни одной грамоты к Коссову, что служило выраженем немилости. Однажды московское правительство просило даже Хмельницкого велеть митрополиту ехать в Москву для изъявления покорности 111 . Так много и совершенно основательно полагалось оно на власть Хмельницкого. Кроме надежды на помощь гетмана, московское правительство в это время могло стремиться к подчиненю Малороссии в духовном отношении ещё потому, что во главе северно-русской Церкви стоял тогда весьма деятельный и авторитетный человек – патриарх Никон . |
| Гетман Хмельницкий защищал митрополита также пред патриархом Никоном . «А что твое великое святительство опалился было на преосвященного пастыря нашего, якобы он православия святого соединение богодарованное портил и великому государю нашему, его царскому величеству сопротивлялся, сему не верьте всячески и прочим по сим клеветам» писал гетман к патриарху 27-го марта 1657 г. 696 «Колико бо пострадал он по вере православной от многих лет? Как наипаче радуется о сих и Бога благодарит!». 697 В статьях о подтверждении прав малороссийского духовенства, митрополит просил, чтобы малороссийское духовенство не было изъято из-под власти константипопольского патриарха, чтобы духовные власти удерживали свои должности до смерти, а преемники их избирались вольными голосами духовных и мирских людей, чтобы москвичей не посылать на духовные места в Малую Россию, а виноватых из малороссийского духовенства не отсылать в Великую Россию. Но начавшаяся война с Польшей заставила отложить решения по этим делам до дальнейшего времени. Митрополит Коссов скончался 15 апреля 1657 г., после десятилетнего управления митрополией. 27-го июля того же года скончался и Хмельницкий. Временный блюститель митрополии – Лазарь Баранович Блюстителем митрополии, до избрания нового митрополита, Хмельницким назначен был Лазарь Баранович, только что перед тем, по избранию митрополита и гетмана, посвященный из ректоров Киевской академии в епископа черниговского. Посвящение его за болезнью Коссова совершено было, чтобы избежать Москвы, в Яссах, сочавским митрополитом. Затем надлежало выбрать преемника Коссову. Это было первое избрание после присоединения Малороссии к России. Просить ли государева указа на избрание? Киевские воеводы государевы настаивали, чтобы без государева указа и патриаршего благословения не созывать епископов и не обирать митрополита. Но генеральный писарь Выговский отвечал, что для этого по старым правам и обычаям довольно гетманского письма. Баранович назначил выборы на 1-е октября: но никто из западно-русских епископов не явился в Киев. |
| радуйся, во главу угла любовь христианскую положивый. Радуйся, бездомных и сирот пристанище; радуйся, имже яко отец родной и добрый учителю пребывший. Радуйся, любовь к труду и молитве в сердца отроков влагавший; радуйся, любовию своею невзгоды других покрывавший. Радуйся, отче Георгие, твердый исповедниче и заступниче земли нашея. Кондак 9 Новаго заступника, молитвенника и ходатая за Россию дарова тя Господь в годину тяжких испытаний всем верным, яко мнози отпадаху от спасительнаго корабля Церкви Православныя в море всепагубных треволнений. Ты же, отче, маловерныя и заблуждшыя усердно наставлял еси, ереси и учения тлетворная обличая, многия от пути погибели обратил еси ко Христу Жизнодавцу, научая пети Ему: Аллилуйя. Икос 9 Видя державы Российския разорение, народа духовное падение, ересей чуждых востание и христиан верных злое погубление, молился еси непрестанно ко Господу, да пощадит Человеколюбец отчизну нашу от погибели всеконечныя ходатайством Царицы Небесныя и сонма Святых Русских. Сего ради вопием ти таковая: Радуйся, безбожия идольского неустанный сопротивоборче; радуйся, пастырю добрый и стада твоего от волков лютых защитниче. Радуйся, души заблудшие к Богу приводивый; радуйся, к единению с Матерью Церковью отпавших призывавый. Радуйся, во ограду церковную расточенныя овцы собиравый; радуйся, незлобия и всепрощения образ всем показавый. Радуйся, отче Георгие, твердый исповедниче и заступниче земли нашея. Кондак 10 Бури безумия и злоречия не убоялся еси, священноисповедниче отче Георгие, егда предложенный ти соуз со враги на пагубу Отечества ничтоже сумняся отвергл еси. Мы же почитая во Христе твои страдания, просим твоея помощи и заступления. Утверди и нас в вере и терпении и подаждь нам разум воспевати Богу присно: Аллилуйя Икос 10 Кто убо исчислит лишения и болезни твоя, егда восташа на тя вожди бесовские и предаша мукам заточения за имя Христово. Ты же к вечному спасению и мучители твоя обратил еси, чудеса и исцеления творя, да узрят силу Божию в немощи совершаемую. Мы же припадая к честному образу твоему, со умилением взываем ти: |
| Сашок молчал, словно воды в рот набрал, меня же потянуло вступить в разговор, что я не медля ни минуты и исполнила. “Сашенька, какое впечатление на тебя произвел отец Георгий, конечно, великое, но в подробностях?”, — спросила я. — “Да, он великий, — согласился Сашок, — он соединяет в себе все то положительное, что должно быть в хорошем человеке — и доброту, и глубокий ум, но у него еще благодать и прозорливость от Бога. И доброта у него во всем, начиная с отношения к любому человеку и кончая приютом. Каково тащить двести девочек! Ему материально помогают, но, как всегда, нерегулярно, и он должен рассчитывать только на себя. Я знаю, что ему присылают деньги на приют и из Москвы, и из Петербурга, и из Одессы, но сегодня пришлют, а завтра забудут. Еще говорили, что в помощницах у него княгиня Оболенская, которая и живет в приюте, это, конечно, важно, так как она образованная и воспитанная женщина, сумеет передать и девочкам хорошие привычки”. Сашок задумался. «А сколько времени и сил тратит он, принимая всех нас, — заговорил опять Сашок, — всех, кто приходит к нему со своими горестями, страданиями, недоумениями! Чудо, что человека он видит насквозь, прежде чем тот ему о себе скажет, и в силу этой прозорливости, посылаемой Богом, сразу человека успокаивает. Его благословение, совет, как поступить, как жить, как-то показывают все по-новому, и уходишь от него обновленный, увидев на себя не свой взгляд, а Божий. Уходишь уверенным, что впереди будет все так, как он говорит. Ты знаешь, Лизутка, я ему сказал, что мне самому тоже хочется помочь ему, хотя бы прислать материи на костюмчики девочкам… “Ну что же, — сказал он, — доброе дело есть доброе. Пришли для обездоленных сирот, а тебя за это Господь не оставит, все сироты у Него”». Подошел поезд, колокольчик прозвонил три раза,мы, как белки, взобрались в вагон по очень крутым ступенькам. В вагоне неуютно, воздух спертый, но ничего, можно и потерпеть, тем более что и ехать не так далеко. Снова сидим оба молча, понуря головы. Сашок позевывает, нет-нет да и клюнет носом, а я все думаю и думаю об отце Георгии, стараясь не опустить ни одной подробности в его облике и словах. |
| Утром мы тронулись в путь. Ехали по железной дороге до городка Белева, дальше нужно было ехать на лошадях верст 25–30. Вокзал города Белева был очень небольшой, холодный, какой-то весь закопченный, и неудивительно: лампы коптили и коптили, и никто на это не обращал внимания, разве кто из ожидающих пассажиров увернет фитиль (что сделал мой Сашок). Кто, похрапывая, спал на деревянных диванах, кто люлюкал плачущего младенца, какая-то молодуха грызла подсолнухи, с ловкостью и быстротой бросая их в рот… За всем этим я наблюдала, все меня очень интересовало, все эти окружающие меня люди в кацавейках, бедно одетые, кое-кто из них жевал черный хлеб, кусая прямо от каравая, кто попивал чаек, поданный в чайнике за пятачок, с ровно расщепленным на четыре части кусочком сахара. Так я сидела и наблюдала в полумраке, пока мой Сашок узнавал насчет возницы, который бы нас довез до отца Георгия. Ходил он довольно долго, но все сложилось против моего ожидания очень и очень хорошо. С возницей он договорился, мы можем ехать. Мы бегом выбежали из вокзала. Предо мной предстали сани, обитые ковром, со спинкой, а в ногах для тепла лежало сено, душистое-предушистое. На деревянных козлах сидел ямщик с большим круглым лицом, которое окаймлялось окладистой бородой, с глубоко сидящими, как мне представлялось, добрыми глазами. На его руке было намотано что-то вроде браслета — это он держал кнут, метров двух с половиной длины с узлом на конце, чтобы первая лошадкане сдавала шаг. Лошади шли цугом, и он, приподнимаясь с козел, легонько хлестал узелком виновницу, и снова восстанавливался прерванный бег рысцой. Сашок поинтересовался, какова дорога. “Дорога-то вроде как ничего, — отвечал ямщик, — да, вишь, март месяц, а по дороге нужно переехать восемь речушек, а лед-то от берегов отошел”. И впрямь, подъезжаем к речушке, а по ней как бы белая ленточка тянется в середине, а с нашей стороны вода черная-черная и такая же с другого берега. “Ну и страсть”, — подумала я. Вижу, и Сашок вглядывается в воду. “Слушай, милой, а ведь страшновато переезжать-то!”, — обращается он к ямщику. “Ну что ты, не боись, к отцу Георгию едем, так кому другому, а нам ничего не будет, перескочим с Божией помощью”. Раз — вниз, два — вверх, снова вниз, снова вверх, и мы на том берегу. Ну и ну! И так восемь раз. Наконец страшные речушки все позади, чудный бор, великаны сосны с пушистыми от самой земли ветвями и лапчатые ели. Лес, лес и лес, и вдруг — как бы круглое блюдо — поляна. Вот тут-то и жил отец Георгий. |
|
|
