| (Лк.10:1-2) " " " , там же и Апостол Савл - иудейский фарисей. Но теперь беспрестрастно, рассмотрим вопрос о Багратион: - Титул. История Династии. Грузинский Вопрос. Династия Багратионов — одна из самых древних в истории человечества (после императорских династии Японии и Эфиопии). Грузинская и Армянская летописная традиция возводят происхождение Багратионов к ветхозаветному царю Израильского царства Давиду, чем и объясняется наличие пращи и лиры в гербе рода. От Давида выводили линию потомков до Святого Иосифа, у которого предполагается сестра Клеопа. Её сын Наом (62-е поколение от Адама) в традиции считается предком Багратионов. " " " Наом родил Салу, Сала родил Ровоама, Ровоам родил Мухтара, Мухтар родил Елиакима, Елиаким родил Вениамена, Вениамен родил Иеровема, Иеровем родил Моиссея, Моиссей родил Иуду, Иуда родил Елиазара, Елиазар родил Лева, Лев родил Иорама, Иорам родил Манассея, Манассей родил Якова, Яков родил Микию, Микия родил Иоакима, Иоаким родил Иуровима, Иуровим родил Авраама, Авраам родил Иова, Иов родил Акаба, Акаб родил Свимона, Свимон родил Изахара, Изахар родил Аввию, Аввия родил Гаада, Гаад родил Асера, Асер родил Исаака, Исаак родил Дана, Дан родил Соломона, Соломон родил этих семерых братьев: Баграта, Абгавара, Мобала, Гурама, Саака, Асама и Варзаварда. Они ушли из Филистима и явились к царице Рахел. Сия царица Рахел крестила их и Баграта взяла к себе зятем и Абгавара и Мобала породнила с царем армян. " " " " Источник: - - ВАХУШТИ БАГРАТИОНИ ИСТОРИЯ ЦАРСТВА ГРУЗИНСКОГО Именно Баграт (в русской традиции — Панкрат) считается основателем рода, названного его именем. Потомки Баграта были эриставами Картли и один из них — Ашот I Куропалат — стал основателем царства Тао-Кларджети(786). С этого момента начинается история царей Грузии. " В 1783 году Грузинский Царь Ираклий II подписал договор с Россией, согласно которому Россия, признавая независимость Грузии и царское достоинство ее государя, стала покровительницей этой страны. Впоследствии, в силу обстоятельств [http://www.vechernitbilisi.net/item.asp?id=601 - Саломэ БАТИАНИ. |
| [Ср. Бабаев] Бобанины , чаще Бобынины : Никита Иванович, 1577 г., Коломна; Бобынины, XVI–XVII вв., Тула; Панкрат, подьячий, дозорщик Рязанского уезда, 1614 г.; Бобынины в конце XVII в., Мещера и Галич Бобарыка , Бобарыкины : Федор Андреевич Бобарыка Гавшин-Кобылин [см. Гавша, Кобыла], вторая половина XV в.; от него – Бобарыкины [см. Поздей] Ср. бабалыка – неряха, неопрятная женщина (Даль) Бобарыковы : Салтан [см. Салтан], Грибан [см. Грибан], Крячко [см. Крячко] и Домачной [см. Домачний] Андреевичи, 1568 г., Ярославль; в XV–XVI вв. Бобарыковы – новгородские своеземцы [Ср. Боборыковы] Бобач Иван, крестьянин, 1495 г., Новгород Бобинин ( Бобынины ) Никита Иванович, 1577 г., Ко ломна; Бобынины в конце XVI в. в Мещере и Галиче Бобков Василий Гаврилович, межевщик, 1562 г., Стародуб-Ряполовский; Степан Иванович, 1530 г. Бобоедовы : Матвей Евсевьевич, 1569 г., Ярославль; Крячко [см. Крячко] Антонов, убит в 1571 г. под Москвой Бобок, Бобос : кн. Иван Борисович Туренин [см. Туреня], первая половина XVI в.; Иван Емельянович Бобосов, 1627 г., Москва; Иван Андреевич Бобос Волынский [см. Волынский], первая половина XVI в. Боболь Иван Андреевич Волынский [см. Волынский], первая половина XVI в.; Иван Иванович Кудреватый [см. Кудреватый] Боболь Беззубцев [см. Беззубец], вторая половина XV в. Боболь – щеголь, франт Боборыковы , в XVI в. в Ярославле и Твери [см. Домачний, Саур, Туча] [Ср. Бобарыковы] Бобоша : Алексей Федорович Воронин [см. Ворона], пер вая половина XV в.; ему принадлежало существующее ныне селение Бобошино в бывшем Переяславском уезде; Бобоша, крестьянин, 1564 г., Обонежье; Бобоша, крестьянин, 1624 г., Курмыш Бобр, Бобровы : Дмитрий Васильевич Бобр СорокоумовГлебов [см. Сорокоум], постельничий вел. кн. Ивана III, третья четверть XV в.; от него – Бобровы Бобрешенок Федор, крестьянин, 1627 г., Белев Бобринец Игнатий Пушкин [см. Пушка], конец XV в. Бобрище, Бобрищевы : Иван Александрович Бобрище Пушкин [см. Пушка], первая половина XVI в.; от него – Бобрищевы-Пушкины Бобровников, первая четверть XV в., Торжок |
| – Владимир Ипатьевич, я установил брыжжейку, не хотите ли взглянуть? Персиков живо сполз с табурета, бросил кремальеру на полдороге и, медленно вертя в руках папиросу, прошел в кабинет ассистента. Там, на стеклянном столе, полузадушенная и обмершая от страха и боли лягушка была распята на пробковом штативе, а ее прозрачные слюдяные внутренности вытянуты из окровавленного живота в микроскоп. – Очень хорошо, – сказал Персиков и припал глазом к окуляру микроскопа. Очевидно, что-то очень интересное можно было рассмотреть в брыжжейке лягушки, где, как на ладони видные, по рекам сосудов бойко бежали живые кровяные шарики. Персиков забыл о своих амебах и в течении полутора часов по очереди с Ивановым припадал к стеклу микроскопа. При этом оба ученых перебрасывались оживленными, но непонятными простым смертным словами. Наконец Персиков отвалился от микроскопа, заявив: – Сворачивается кровь, ничего не поделаешь. Лягушка тяжко шевельнула головой, и в ее потухающих глазах были явственны слова: «сволочи вы, вот что…» Разминая затекшие ноги, Персиков поднялся, вернулся в свой кабинет, зевнул, потер пальцами вечно воспаленные веки и, присев на табурет, заглянул в микроскоп, пальцы он наложил на кремальеру и уже собирался двинуть винт, но не двинул. Правым глазом видел Персиков мутноватый белый диск и в нем смутных белых амеб, а посредине диска сидел цветной завиток, похожий на женский локон. Этот завиток и сам Персиков, и сотни его учеников видели очень много раз и никто не интересовался им, да и незачем было. Цветной пучок света лишь мешал наблюдению и показывал, что препарат не в фокусе. Поэтому его безжалостно стирали одним поворотом винта, освещая поле ровным белым светом. Длинные пальцы зоолога уже вплотную легли на нарезку винта и вдруг дрогнули и слезли. Причиной этого был правый глаз Персикова, он вдруг насторожился, изумился, налился даже тревогой. Не бездарная посредственность на горе республике сидела у микроскопа. Нет, сидел профессор Персиков! Вся жизнь, его помыслы сосредоточились в правом глазу. Минут пять в каменном молчании высшее существо наблюдало низшее, мучая и напрягая глаз над стоящим вне фокуса препаратом. Кругом все молчало. Панкрат заснул уже в своей комнате в вестибюле, и один только раз в отдалении музыкально и нежно прозвенели стекла в шкапах – это Иванов, уходя, запер свой кабинет. За ним простонала входная дверь. Потом уже послышался голос профессора. У кого он спросил – неизвестно. |
| Последнее двадцатилетие в отечественной историографии характеризуется продолжением исследований социокультурного облика русского рабочего. «История пролетариата» окончательно переродилась в социальную историю, историю ментальности, повседневности и трудовых вопросов. На сегодняшний день основными трудами по «микроистории» повседневной жизни и религиозности рабочих и просветительской деятельности в их среде православного духовенства стали монография С. П. Постникова и М. П. Фельмана, статьи К. И. Зориной, Е. Канфер 32 . Наиболее активно разрабатываемыми в настоящее время темами являются история обществ трезвости 33 и церковно-приходских попечительств, анализ деятельности которых можно найти в статье Д. Пашенцева и трудах Т. В. Панкрат 34 . Этап новейшей историографии представлен многообразием работ, посвященных Церкви, ее деятелям и политике в Синодальную эпоху. Специфика церковно-государственных отношений на уровне административно-территориальных образований прекрасно проанализирована в диссертационном исследовании С. О. Колоухина 35 . О. В. Фидченко рассмотрел область народного просвещения как поле сотрудничества светской и церковной властей в Московской губернии в начале XX в. 36 Источниковая база исследования представлена опубликованными и архивными материалами, содержащимися в 24 архивных фондах четырех архивохранилищ: Российского государственного исторического архива (РГИА), Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ), Государственного бюджетного учреждения города Москвы «Центральный государственный архив города Москвы» (ГБУ «ЦГА Москвы») и научно-исследовательского отдела рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ). Для всестороннего изучения проблематики темы в процессе работы над исследованием к анализу был привлечен широкий круг источников, который классифицируется по основным пяти группам: 1) законодательные акты; 2) делопроизводственная документация; 3) справочно-статистические материалы; 4) периодическая печать; 5) воспоминания, дневники. |
| – И когда это ты умрешь, Панкрат? Небось тебе лет сто будет? – Как изволите говорить, батюшка? – Сколько тебе годов, спрашиваю! – А не знаюс, батюшка. – Да Платона Аполлоныча-то помнишь? – Как жес, батюшка, – явственно помню. – Ну, вот видишь. Тебе, значит, никак не меньше ста. Старик, который стоит перед барином вытянувшись, кротко и виновато улыбается. Что ж, мол, делать, – виноват, зажился. И он, вероятно, еще более зажился бы, если бы не объелся в Петровки луку. Помню я и старуху его. Все, бывало, сидит на скамеечке, на крыльце, согнувшись, тряся головой, задыхаясь и держась за скамейку руками, – все о чем-то думает. «О добре своем небось», – говорили бабы, потому что «добра» у нее в сундуках было, правда, много. А она будто и не слышит; подслеповато смотрит куда-то вдаль из-под грустно приподнятых бровей, трясет головой и точно силится вспомнить что-то. Большая была старуха, вся какая-то темная. Панева – чуть не прошлого столетия, чуньки – покойницкие, шея – желтая и высохшая, рубаха с канифасовыми косяками всегда белая-белая, – «совсем хоть в гроб клади». А около крыльца большой камень лежал: сама купила себе на могилку, так же как и саван, – отличный саван, с ангелами, с крестами и с молитвой, напечатанной по краям. Под стать старикам были и дворы в Выселках: кирпичные, строенные еще дедами. А у богатых мужиков – у Савелия, у Игната, у Дрона – избы были в две-три связи, потому что делиться в Выселках еще не было моды. В таких семьях водили пчел, гордились жеребцом-битюгом сиво-железного цвета и держали усадьбы в порядке. На гумнах темнели густые и тучные конопляники, стояли овины и риги, крытые вприческу; в пуньках и амбарчиках были железные двери, за которыми хранились холсты, прялки, новые полушубки, наборная сбруя, меры, окованные медными обручами. На воротах и на санках были выжжены кресты. И помню, мне порою казалось на редкость заманчивым быть мужиком. Когда, бывало, едешь солнечным утром по деревне, все думаешь о том, как хорошо косить, молотить, спать на гумне в ометах, а в праздник встать вместе с солнцем, под густой и музыкальный благовест из села, умыться около бочки и надеть чистую замашную рубаху, такие же портки и несокрушимые сапоги с подковками. Если же, думалось, к этому прибавить здоровую и красивую жену в праздничном уборе да поездку к обедне, а потом обед у бородатого тестя, обед с горячей бараниной на деревянных тарелках и с ситниками, с сотовым медом и брагой, – так больше и желать невозможно! |
| Кованый нос, Железный хвост. Город Нерль на Нерли-реке. Грабли-грести, метла-мести, весла-везти, полозья ползти. Герои греки поворотили реки, перевернули горы, у Пифагора горе. Хитрую сороку поймать морока, А сорок сорок – сорок морок. Смотри как просто устроена рама: прямые углы и квадратные грани. Проворонила ворона воронёнка. За горою холм с кулями, Выйду на холм куль поправлю. На дворе растет трава, на траве стоят дрова. Не руби дрова на траве двора. Рисовала Лариса акварелью нарциссы. Георгины гуашью рисовала Наташа. Забыл Панкрат Кондратьев домкрат, А Панкрату без домкрата не поднять на тракте трактор. Инцидент с интендантом, прецедент с претендентом, интрига с интриганом. В словарях рылись варвары, вырывали слова корнем. Баркас примчался в порт Мадрас, Матрос принёс на борт матрас, В порту Мадрас матрас матроса Порвали в драке альбатросы. Карл клал лук на ларь. Клара крала лук с ларя. Рапортовал, да не дорапортовал, а стал дорапортовывать, зарапортовался. Пляшут на языке скороговорки, как караси на сковородке. Вез корабль карамель, Наскочил корабль на мель, Матросы две недели карамель на мели ели. Дружно в оркестре играли дети: Карл играл на черном кларнете, Кирилл – на валторне, На арфе – Алла, А на рояле Лара играла. Макару в карман комарик попал. Комар у Макара в кармане пропал. Про это сорока в бору протрещала: «В кармане Макара корова пропала!» Собирала Маргарита маргаритки на горе, Растеряла Маргарита маргаритки на траве. Из-под Костромщины шли четверы мужичины; говорили они про торги да про покупки, про крупу да про подкрупки. Актер театра. Будьте бережны к изображению. Поражено оно. Порушено временем. Протокол про протокол протоколом запротоколировали. У Аграфены и Арины Растут георгины. Раз дрова, два дрова, три дрова. Дробью по перепелам да по тетеревам. Скороговорун скороговорил, выскороговаривал, что все скороговорки перевыскороговорит, но, заскороговорившись, выскороговаривал, что всех скороговорок не перескороговоришь, не перевыскороговоришь. |
| И тут гость вынул из внутреннего кармана пиджака белоснежную пачку бумажек… Какой-нибудь пустяк, 5000 рублей, например, задатку, профессор может получить сию же минуту… И расписки не надо… Профессор даже обидит полномочного торгового шефа, если заговорит о расписке. – Вон!!! – вдруг гаркнул Персиков так страшно, что пианино в гостиной издало звук на тонких клавишах. Гость исчез так, что дрожащий от ярости Персиков через минуту и сам уже сомневался, был ли он или это галлюцинация. – Его калоши?! – выл через минуту Персиков в передней. – Они забыли, – отвечала дрожащая Марья Степановна. – Выкинуть их вон! – Куда же я их выкину. Они придут за ними. – Сдать их в домовой кабинет. Под расписку. Чтоб не было духу этих калош! В комитет! Пусть примут шпионские калоши!.. Марья Степановна, крестясь, забрала великолепные калоши и унесла их на черный ход. Там постояла за дверью, а потом калоши спрятала в кладовку. – Сдали? – бушевал Персиков. – Сдала. – Расписку мне. – Да, Владимир Ипатьевич. Да неграмотный же председатель!.. – Сию. Секунду. Чтоб. Была. Расписка. Пусть за него какой-нибудь грамотный сукин сын распишется! Марья Степановна только покрутила головой, ушла и вернулась через 1/4 часа с запиской: «Получено в фонд от проф. Персикова 1/одна/па кало. Колесов». – А это что? – Жетонс. Персиков жетон истоптал ногами, а расписку спрятал под пресс. Затем какая-то мысль омрачила его крутой лоб. Он бросился к телефону, вытрезвонил Панкрата в институте и спросил у него: «Все ли благополучно?». Панкрат нарычал что-то такое в трубку, из чего можно было понять, что, по его мнению, все благополучно. Но Персиков успокоился только на одну минуту. Хмурясь, он уцепился за телефон и наговорил в трубку такое: – Дайте мне эту, как ее, Лубянку. Мерси… Кому тут из вас надо сказать… у меня тут какие-то подозрительные субъекты в калошах ходят, да… Профессор IV университета Персиков… Трубка вдруг резко оборвала разговор, Персиков отошел, ворча сквозь зубы какие-то бранные слова. – Чай будете пить, Владимир Ипатьевич? – робко осведомилась Марья Степановна, заглянув в кабинет. |
| А все-таки то ли дело наша родня деревенская! Селитвины, Шелабурины, Памфил Палых, братья Нестор и Панкрат Модых. Своя рука владыка, себе головы, хозяева. Дворы по тракту новые, залюбуешься. Десятин по пятнадцать засева у каждого, лошади, овцы, коровы, свиньи. Хлеба запасено вперед года на три. Инвентарь – загляденье. Уборочные машины. Перед ними Колчак лебезит, к себе зазывает, комиссары в лесное ополчение сманивают. С войны пришли в «георгиях» – и сразу нарасхват в инструктора. Хушь ты с погонами, хушь без погон. Коли ты человек знающий, везде на тебя спрос. Не пропадешь. Однако пора домой. Просто неприлично так долго женщине разгуливать. Добро бы у себя в саду. Да там развезло, увязнешь в грязи. Как будто маленько отлегло». И окончательно запутавшись в рассуждениях и потеряв их нить, Галузина подошла к дому. Но перед тем как переступить его порог, она в минуту топтания перед крыльцом еще охватила мысленным взором много всякой всячины. Она вспомнила теперешних верховодов в Ходатском, о которых имела близкое представление, политических ссыльных из столиц, Тиверзина, Антипова, анархиста Вдовиченко Черное знамя, здешнего слесаря Горшеню Бешеного. Все это были люди себе на уме. Много они на своем веку перебаламутили, что-то, верно, опять замышляют, готовят. Без этого не могут. Жизнь провели при машинах и сами безжалостные, холодные, как машины. Ходят в коротких, поверх фуфаек, пиджаках, папиросы курят в костяных мундштуках, чтобы чем не заразиться, пьют кипяченую воду. Ничего не выйдет у Власушки, эти все перевернут по-своему, всегда поставят на своем. И она задумалась о себе. Она знала, что она женщина славная и самобытная, хорошо сохранившаяся и умная, неплохой человек. Ни одно из этих качеств не встречало признания в этой захолустной дыре, да и нигде, может быть. И непристойные куплеты о дуре Сентетюрихе, известные по всему Зауралью, из которых можно было привести только начальные строчки: Сентетюриха телегу продала, На те деньги балалайку завела, а дальше шли скабрезности – в Крестовоздвиженске пелись, как она подозревала, с намеком на нее. |
| Персиков бросился в угол к телефону, но не успел позвонить. – Владимир Ипатьич! Владимир Ипатьич! – загремел в коридоре института голос Иванова. Персиков оторвался от телефона, и Панкрат стрельнул в сторону, давая дорогу приват-доценту. Тот вбежал в кабинет, вопреки своему джентльменскому обычаю, не снимая серой шляпы, сияющей на затылке и с газетным листом в руках. – Вы знаете, Владимир Ипатьич, что случилось, – выкрикивал он и взмахнул перед лицом Персикова листом с надписью: «экстренное приложение», посредине которого красовался яркий цветной рисунок. – Нет, выслушайте, что они сделали, – в ответ закричал, не слушая, Персиков, – они меня вздумали удивить куриными яйцами. Этот Птаха форменный идиот, посмотрите! Иванов совершенно ошалел. Он в ужасе уставился на вскрытые ящики, потом на лист, затем глаза его почти выпрыгнули с лица. – Так вот что, – задыхаясь забормотал он, – теперь я понимаю… Нет, Владимир Ипатьич, вы только гляньте, – он мгновенно развернул лист и дрожащими пальцами указал Персикову на цветное изображение. На нем, как страшный пожарный шланг, извивалась оливковая в желтых пятнах змея, в странной смазанной зелени. Она была снята сверху, с легонькой летательной машины, осторожно скользнувшей над змеей. – Кто это, по-вашему, Владимир Ипатьич? Персиков сдвинул очки на лоб, потом передвинул их на глаза, всмотрелся в рисунок и сказал в крайнем удивлении: – Что за черт. Это… да это анаконда, водяной удав… Иванов сбросил шляпу, опустился на стул и сказал, выстукивая каждое слово кулаком по столу: – Владимир Ипатьич, эта анаконда из Смоленской губернии. Что-то чудовищное. Вы понимаете, этот негодяй вывел змей вместо кур и, вы поймите, они дали такую же самую феноменальную кладку, как лягушки! – Что такое? – ответил Персиков, и лицо его сделалось бурым… – Вы шутите, Петр Степанович… Откуда? Иванов онемел на мгновение, потом получил дар слова и, тыча пальцем в открытый ящик, где сверкали беленькие головки в желтых опилках, сказал: – Вот откуда. – Чтоо?! – завыл Персиков, начиная соображать. |
| 1574 г июня 5–10 января 1575 г. (отпущен) – Гонец Григорий Вестфаль с грамотой императора, содержащей жалобу на неприличное поведение и пьянство в Праге гонца Скобельцына. – 24 декабря принят царем в Александровской слободе. 1574 г. ноября 2–15 июля 1575 г . (отпущен). Гонец Иван Глазау (Глазов) с (подложной) грамотой императора о дозволении продать в России товары и купить российских. – (Не гонец, а простой купец). 1 июля приехал в Старицу; 7-го принят. 1575 г. Гонец Эрнст Эрц с грамотой Императора Рудольфа. 1575 г. сентября 26–29 января 1576 г. (отпущен из Можайска). – Послы императора Максимилиана II и эрцгерцога Карла Ян (Ганс) Кобенцель (Кобендзле, фон Проссег), Даниель принц фон Бухау – для переговоров об избрании Польским королем сына императора Эрнеста. – 16 декабря вели переговоры с боярами в Дорогобуже. – Приняты 24 января в Можайске. С послами дворяне: Криштоф Гербертейн, Ян…, Вольф Стубенбергат, Олбрах…, Панкрат Схротинбах, Михель Волиокген. Франц Гелман. Якуб Рендинген, Ян Бабтыста Северлиюс. Гендрих Гейгель, Юрий Утман, Адам Тым; толмачи: Счастный и Кирилка. 1576 г. апреля 8. Грамота от этого числа императора Максимилиана о польских делах прислана чрез полоцких воевод. Ответная грамота отправлена 11 июля. 1576 г. августа 12–27 ноября. – Любской немчин Данило Келлер с грамотой императора Максимилиана II просительной – удержать военные нападения на Ливонскую землю до прибытия в Россию большого цесарского посольства, вскоре имеющего приехать для установления дел. – Прибыл в ноябре в Ругодив (Нарву), откуда грамота воеводами была переслана в Москву. Ответная грамота от 27 ноября послана в Ругодив для передачи Келлеру. 1581 г. февраля 8. Грамота импер. Рудольфа от этого числа из Праги, в коей просит об освобождении из под ареста иностр. купцов, взятых по оговору любского купца Иогана Каппеля, который хотел провести в Нарву медь в противность государственным определениям (Бантыш-Каменский). 1581 г. августа 20 подал папский посол Антоний Поссевин рекомендательные грамоты от императора Рудольфа от 19 мая, Эрнеста, «князя Аустрийского», от 7 мая и Карла, «эрцыкнязя Аустрейского» от 30 апреля. – Отпущен 15 марта 1582 г. в Польшу. |
|
|
