| М. Сибиряков), ведущий замечательно подвижнический образ жизни. В этой келье пять дней в неделю не полагается есть никакой горячей пищи, а масло и вино употребляются только по субботам и воскресеньям. Что касается отрицательных типов монашества, то несомненно и такие встречаются в почти десятитысячном населении Афона. Сиромахи и странствующие монахи, промышляющие милостыней, ведут себя иногда так, что Пантелеймоновцы не советовали нам уходить без провожатого далеко от монастыря, в лес, где можно встретиться с этими монахами. Штатные греческие монастыри, а их около половины, путеводитель скромно называет стоящими на низшей ступени восхождения к небу; а один из недавних посетителей Афонской горы пишет про них: «не смотря на ангельский чин, греческие монахи, особенно богатых, так называемых штатных монастырей, в громадном большинстве случаев, обладают монашескими добродетелями в весьма умеренной степени, и «подвижниками» их можно назвать разве в ироническом смысле. Они допускают личную собственность монахов, не признают общей трапезы, а едят каждый отдельно в своей келье и не гнушаются ни курочкой, ни барашком. К молитвенным правилам они относятся также свободно. «Что касается многочисленных святогорских келиотов, то их подвижничеству сильно мешает вечная забота о пропитании, так как все Афонские монахи живут не плодами своих рук, а, главным образом, благочестивыми пожертвованиями, чем объясняется назойливость русских келиотов, рассыпающих по России во множестве письма с просьбой о подаянии. За то пещерников, хотя таких в настоящее время немного, и киновиотов en masse трудно упрекнуть в чем либо. Пещерники все время проводят в молитве; питаются они дикими каштанами, желудями, кореньями, травами, и только изредка употребляют хлеб. Из своих пещер выходят они редко, и то только для того, чтобы увидать своего духовника и причаститься Св. Тайн. Киновиоты на Афоне ведут также строго подвижническую жизнь. Прежде всего, они совершенно не имеют своей воли и безусловно подчинены настоятелю, слово которого для них священно; без благословения настоятеля ни один монах не может даже выйти из стен своего монастыря. |
| Жестокая духовная брань ожидала отца Иоакима. Подобно борцу, готовящемуся к состязаниям, он постарался всемерно облегчить себя. Ради этого подвижнику надлежало освободиться от всего лишнего, сколь бы ценным и дорогим оно ни было для него. Единственным, что он желал оставить при себе, была надежда на победный венец. Поэтому отец Иоаким попросил старца разрешить ему оставить бремя и ответственность священства, которые, по его словам, он вынужден был принять лишь из-за нелегкого положения Церкви в Америке. «Здесь имеются священники, причем люди святые. Я не считаю себя достойным оставаться рядом с ними. Ведь я же прибыл сюда, чтобы стать простым монахом», – смиренно говорил он. Наконец старец, видя слезы и настойчивость отца Иоакима, уступил. Свободный от тяжкого бремени священства, отец Иоаким отправился к предстоятелю скита и посреди кириакона, перед священной и чудотворной иконой святой праведной Анны, вручил ему тяжелый крест архимандрита вместе с двумя памятными наградами, полученными от Иерусалимской Патриархии и от американского правительства. После этого отец Иоаким роздал все свои новые и богатые одежды, которые отличали его от других отцов, и облачился в смиренную и простую святогорскую рясу и грубую шерстяную скуфью. Он вступил на путь аскетических подвигов ради Христа. Мужественное сердце отца Иоакима не испугали ни трудный подъем к каливе, ни многочасовые ночные службы, ни изнурительные бдения, ни отсутствие такой пищи, которая подходила бы для поддержания его серьезно подорванного здоровья. Тем более не согнуло его и строго уставное соблюдение постов: по понедельникам, средам и пятницам надлежало питаться лишь один раз в день, причем без растительного масла. В Великие посты предстояло ограничивать себя еще строже, а часто и вовсе обходиться без пищи. Его подвижническая душа с радостью включилась в новую жизнь, как будто для нее и была создана. Крест послушания В своей новой иерархии жизненных ценностей отец Иоаким поместил на первое место послушание старцу. Он знал, что на пути монашеской жизни более, чем где бы то ни было, необходим опытный руководитель, которому нужно предать себя целиком. Все твои дела, мысли и желания – все должно находиться под абсолютным контролем старца. Для этого отец Иоаким, начиная с момента своего поступления в послушание, каждый вечер приходил к старцу, чтобы рассказать ему обо всех своих проблемах и состоянии своего внутреннего мира, сообщить все, что пережил в течение дня. Трудности, искушения, восстание помыслов – это каждодневный удел монаха. Это естественный путь для каждой души, ведущей невидимую брань за то, чтобы добиться бесстрастия и обожения, пройти как бы между Сциллой и Харибдой, между бесчисленными подводными камнями и рифами. |
| Наша жизнь – грустная песня. Мы не радуемся тому, что дал нам Бог Отец Иоанн был святогорским монахом. Он умер в 106 лет. В возрасте 103 лет он научился безупречно работать с компьютером, для того чтобы сохранить свои воспоминания и стихи! В 103 года! Когда он не работал в своем огороде, то писал на компьютере. Своей жизнью этот человек преподал всем нам невероятный жизненный урок. Какой урок мы преподали? Мы ворчим, кричим, всем недовольны, ни в чем не находим покоя, мы пессимистичны, наша жизнь – это грустная песня. Мы не радуемся ничему тому, что дал нам Бог. Когда-то один человек, у которого было много проблем, пришел к старцу Ефрему и сказал ему: – Я не выдерживаю, я убью себя. Он ждал, чтобы старец что-то сказал ему. И что сделал этот великий подвижник? Взял его за руку, вывел из кельи, показал ему луну и сказал: – Ну, зачем ты беспокоишься? Посмотри, Господь сотворил небо для нас! Посмотри, какая красота! Радовался ли ты когда-нибудь луне? Посмотри, какая красота. Сядь тут и насладись ею! И этот человек сказал мне: – Каждый раз, когда я смотрю на луну, я вспоминаю старца, и вся моя печаль уходит. Это простые вещи. Бог дал нам много источников радости, но мы хотим все больше и больше. Из-за нашего эгоизма мы теряем радость и получаем только скорби. И, начиная с наших отношений, мы должны начать исправляться. Необходимо время для того, чтобы начать общение. – Я осторожно отношусь к их взглядам, потому что я боюсь их суда. Разумеется, если отец является прокурором, а мать – председателем суда, то, естественно, ребенок будет бояться даже смотреть на них. Так ли, люди, Господь смотрит на нас? Так ли Христос смотрит на нас? Христос, Который принял наш эгоизм, грех, болезнь, проказу, паралич, безумие, иронию и лицемерие? Христос, Который исцелял, прощал и советовал, увещевал и спасал? Почему мы такие? Почему? «Я мечтаю о простом диалоге». Послушайте – простой диалог, просто поговорить. «Без злопамятства, с юмором и нежностью, где каждый выслушает другого без предвзятости. Я очень сильно мечтаю об этом. Остаюсь вашим ребенком, я люблю вас, пожалуйста, поверьте в меня!» |
| Отец Иосиф Дионисиатис, называя старца Харалампия учителем умной молит вы, пишет: «Конечно, и сегодня, как и прежде, есть и наставники, и бесчисленные книги об умной молитве. Но настоящих учителей, к которым относится и мой приснопамятный старец, отличает вместе с учительством и способность передать дар тем, кто слушает их с верой и обладает способностью к восприятию». Для полноценного служения Литургии тоже важен личный подвиг священника, утверждает отец Иосиф: «Служение его (о. Харалампия) всегда передавало присутствующим преизобильную благодать. Конечно, мы не сомневаемся в действенности служения любого священника, но служитель, сам исполненный благодати, делится ею со своими " сотрапезниками " ощутимым образом». Полнота Христианства раскрывается в человеке не сразу и не во всех в равной мере, поэтому в иные исторические периоды она как бы предается забвению даже внутри Православия и напоминает о себе вновь через преемство дара благодатного подвижничества. Вечность входит в этот мир через живого человека, стяжавшего в себе Христа. Если мы желаем полноты для наших монастырей, мы должны искать ее не только в книгах, но и прислушиваясь к опыту живущих ныне людей, сумевших перенять эту «эстафету» духа. Такое преемство выстраивается Промыслом иногда с удивительной наглядностью. Буквально несколько человек за несколько десятилетий дают заряд всему Афону, и он вновь, уже не первый раз в истории, становится источником благодатного, опытного подхода, как к богословию, так и к аскетике. Сейчас уже ясно, что «заряд», всколыхнувший монашество к концу прошедшего столетия, был слишком мощным, чтобы остаться в пределах Афона . Ученики и ученики учеников старца Иосифа готовы свидетельствовать о плодах аскетического пути и вести по нему тех, кто решится. Им дана харизма простого, ясного, практического свидетельства. А старцу Софронию, как бы в дополнение, дано было с удивительной глубиной говорить о смысловой стороне монашества, да и христианства вообще. Всё, необходимое современности, есть во всей совокупности их высказываний, и не нам теперь жаловаться, что некому было нас научить, что мы не знаем путь. |
| Этот же Промысл привел ученика преподобного Силуана в Европу, а учеников преподобного Иосифа Исихаста - в Америку. И оказалось, что в любое место могут, как и на Афон, собраться люди с максимальной готовностью следовать за Христом. Хотя понятно, что и из этой горстки лишь некоторые могут войти в обитель, строящуюся вне привычных условий. Вот мы и вернулись к теме творческого поиска устроения монашеской общины, призванной в условиях современного мира обрести дух православной аскетической жизни. Стоит рассмотреть принципы, которые взял за основу старец Софроний, ни в коем случае не превращая конкретные формы практического их применения в новый шаблон. Здесь, может быть, как в искусстве: усердное копирование внешних форм полезно при обучении, но гибельно при необходимости творить в реальных условиях. Если это так, то подход к устроению каждой новой обители может быть только творческим. В современную обитель собираются современные люди. Это слово принято наделять лишь негативной окраской, но это - ложное смирение. Мы часто с готовностью занижаем планку, оправдываем свое погружение в страсти. Будто бы укоренилось некое «правило хорошего монашеского тона» не искать ничего большего, чем среднего уровня исправности, прикрывая нерадение боязнью прелести. Но не стоит ли нам задуматься о том, что, умаляя меру явных и ярких дарований Духа, Господь дает нам нечто, что тоже должно - как-то иначе — помогать нам идти к Нему? И не исключено, что этому самому «современному человеку», то есть нам, дано не так уж и мало: как взрослому дано много мудрости (хоть и во многой печали) по сравнению с наделенным многой энергией и малым соображением ребенком. Так вот, старец Софроний принимал тех, кто способен был сознательно и мудро отнестись к своему монашеству, и развивал в них это христианское самосознание, это осознание своего призвания войти в бытие по Христу. Но развивал не столько словами, сколько «бытийно», т.е. живя на этом уровне бытия. Только поэтому его слово было действенно. Условно можно так обобщить принципы устроения старцем монашеской общины: |
| Монах, в какое бы время ни жил, максимально стремится жить Христом. «Привилегия монашества - часами, днями, годами иметь мысль в Боге». «Иметь мысль в Боге» — не значит абстрагироваться от всего на свете и уйти в некую идеальную сферу сознания. Сначала это покаяние, отсечение эгоистического отношения к миру послушание как добровольный отказ от своеволия, собирание себя. Но не здесь вер шина восхождения. Жить Христом - значит сделаться Человеком, персоной, выйти за рамки индивидуалистического бытия, вместить всего Адама, раскрыться для всех и всего. «Если мы, - говорит старец, - живем наши состояния только как наши, то ду ша обедняется и в конце концов становится бесплодною, а жизнь бессмысленною и нестерпимо скучною. Наша задача, которая поставлена перед нами Евангелием, — стать универсальными персонами, носить в себе весь Космос, жить всю глубину истории мира и, прежде всего, человека. ...Конечно, в центре всего для нас стоит Христос - Бог и Человек. Без Него - мы во тьме» " . Такие ориентиры поставлены старцем современному монашеству. Самое интересное, что такой подход к монашеству был воспитан «у ног преподобного старца Силуана», который вовсе не был философски образован, а попросту «жил эти состояния», по излюбленному выражению о. Софрония. Божиим изволением был он «вдруг» вброшен в полноту любви к Создателю и ко всей твари. Познав это совершенство в начале своего монашества, он уже не мог жить чем-либо меньшим. Он переживает происходящее с ним как действие в нем Бога: «Великое чудо: душа вдруг познаёт своего Создателя и Его любовь». Молитва лицом к Лицу изменила его навсегда: «Твой тихий и кроткий взор не могу я забыть». Вполне сознавая, что путь преподобного Силуана особый, не подлежащий ни какому подражанию, о. Софроний пишет о нем книгу, которая становится одним из «учебников монашества» для наших современников. Следует помнить о том, что как у самого старца Силуана, так и у его ученика никогда не было цели писать «душеполезные книги», а само желание говорить о себе расценивается в монашеской культуре как крайнее и весьма опасное неразумие. Единственно, что могло подвигнуть к писательству людей с такой школой афонского послушания, — это ясное изъявление воли Божией, чтобы именно такие книги были написаны, таков Промысл о современном монашестве. |
| Разделение на этапы, как это видно, довольно схематично и условно отображает реальность духовной жизни, которая на практике намного сложнее и многообразнее. Однако данное разделение подчеркивает не разницу сменяющих друг друга временных периодов, а разницу духовных состояний, которые определяют направление внутренней жизни подвижника. Такая схематичная картина не отображает всех сторон духовного пути, которые рассматривает старец Иосиф, но она необходима для общего представления о подвижническом делании: благодаря ей многие частные замечания и различные подробности, о которых идет речь в данной книге, будут находить свое место в перспективе общей «условной схемы» 41 . Часть 3: богоуподобление через богоподражание О «подражании Христу» писали и Отцы Православной Церкви и католические мистики. Как достичь обожения через подражание Богочеловеку или Его святым по учению старца Иосифа Ватопедского , – об этом пойдет речь в третьей части статьи, посвященной «опытному богословию» святогорского старца. «Закон подражания» Наш дух по природе стремится к познанию, благодаря чему он «естественно» обращается к самопознанию и богопознанию. Мы видели, что осознанное стремление человека вернуть свое прежнее достоинство и местоположение влечет его к изменению ума, который, видя, в чем его истинное благо, собирает все способности души и тела в едином порыве к Богу. Одной из главных способностей нашего ума является способность к разумному суждению, посредством которой мы мыслим и действуем. Но кроме этой способности, человеческая природа обладает другим важным средством, в не меньшей степени влияющим на ее изменение и совершенствование. Это способность к подражанию, заложенная в самом существе человеческого духа, созданного «по образу и подобию» Бога. В богословии старца Иосифа тема подражания занимает одно из центральных мест, являясь ключевым звеном в его характеристике нравственно-этической стороны подвижнического делания. Именно возможность уподобления человека Богу лежит в основании его способности к подражанию. |
| Кажется, на крыльях только и можно туда подняться. Ну а тут пустынник спасался. Прочтите о нем, в описании нашей обители есть рассказ архимандрита. “Трудно поверить, если бы мы сами не были тому свидетелями, что тут жил, даже при нас, тайный отшельник, и мы около полугода о том не знали. Удивлялись только, что устье пещеры этой было черно, и видали иногда как бы струю дыма, из него исходившую. Однажды подстерегли, впрочем, человека, но он тотчас скрылся во тьму своего логовища. Я сам пришел сюда и стал умолять неведомого раба Божьего выйти из его вертепа, дабы не навлечь неприятности только что зарождавшейся обители, если в ней будут скрываться неизвестные люди. Долго не было ответа на мои увещания, как вдруг, к общему изумлению нашему, внезапно явился из устья пещеры сухой, изможденный человек, еще не старый, в одной сорочке. Легко перепрыгнул он через пропасть, из своей пещеры, на острие противолежащего утеса, влез на наш балкон и, молча поклонившись нам, удалился. Так и не узнали кто он”. Чем это не отшельник Фиваиды? Чем не подвижник первых веков христианства в Палестине? Глядя на эти белые вершины, действительно поверишь тому духу уединения, который, под этим афонским небом, объемлет пустынножителя святогорского. Не захочется самому вниз, к этим кучам муравьев, что суетятся там, в непрестанной заботе о прибытке, что мучаются и волнуются тревогами о медном гроше. Эти скалы, впрочем, и на окрестное крестьянство действуют так же. Однажды, возвращаясь от утрени, монах заметил на одном из остроконечных утесов, самом высоком, как будто человека “с развивающеюся от него хартиею”. - Меня объял ужас. Не мечтание ли бесовское! — объяснял монах. Спрашивает у келейника, а тот весь бледный… Тоже, значит, увидел. Братия на другую, доступную скалу двинулась. Подошла поближе. Видит, стоит на той ближнего села мужик, одержимый лунатизмом. Как он взобрался — никому невдомек. Приступу ниоткуда! Сперва он стоял, потом сел, так что из-под него камни посыпались. Стал громко кричать: “Ожидаю благодати свыше”, а по ветру развивалась длинная “разрисованная хартия”, которую он повязал себе на шею. |
| С начала августа затворник окончательно ослаб, слёг в свой гроб и с трудом мог с него подниматься. В удалённой от жилья других иноков келье за ним было очень неудобно присматривать, да и сырой воздух был вреден теперь, и братия стала бояться, дабы не умер он внезапно без христианского напутствия. Его посетила Татьяна Борисовна Потёмкина и стала предлагать переселиться ему в монастырскую больницу, где здоровый воздух, тщательный уход и близость церкви соответствовали потребностям его здоровья, но старец отказался выразив желание закончить жизнь свою в пещерной келии. Настоятель, отец архимандрит Герман, видя крайнюю его слабость тоже стал ему переместиться хоть на время в больницу, которая стояла на открытом здоровом месте. В больничном корпусе для него была приготовлена уединённая келия, приспособленная к тому, чтобы переселение из пещеры было не очень заметно, для чего окна были прикрыты, и в ней был полумрак. Долго не соглашался подвижник и на увещания настоятеля переселиться на больницу и вынудил настоятеля напомнить ему обет, данный им предшественнику его Арсению: «При первом требовании настоятеля оказать вам это послушании» - сказал настоятель, и старец более не прекословил, мирно переселился на больницу, в приготовленную для него келию, где начальник больницы иеромонах Паисий окружил его тщательным присмотром и сыновьей любовью. Недолго было суждено затворнику прожить в больнице, всего 8 дней прожил он там в крайнем ослаблении, по большей части лёжа на одре, то с открытыми, то с закрытыми глазами. Впрочем, и открытыми глазами он почти ничего не видел, но и лёжа не оставлял молитвенного подвига. В это время не без труда были сняты с него тяжкие вериги и поставлены и поставлены тут же при нём, ибо не хотел он с ними разлучаться. Снят с него был и медный крест – благословение его матери, который на тяжёлой железной цепи носил при себе постоянно, теперь же тяжесть сия не под силу была его измождённому телу. С приходившими братьями он прощался, некоторых благословлял иконами и книгами, таким образом он раздал братии своё имущество. |
| Духовно грамотно было бы промолчать и воздохнуть: « А я, грешный, не сподобился!» или что-то вроде того. Но моя натура вылезла наружу, и я, спокойно глядя ему в бесцветные глаза, сказал: – А мы приехали сюда не альпинизмом заниматься. Не буду дальше передавать содержания нашей очень короткой «душеполезной» беседы. Он что-то резко ответил, видимо, я «насыпал соль на рану», быстро встал и, не прощаясь, пошел к показавшемуся автобусу. А мы остались обсуждать «инцидент» и смотреть вслед уезжающим в Карею паломникам. Но на душе было почему-то тихо и спокойно. Прости нас, грешных, незнакомый монах! Сувениры на память На пристани в Дафни с отъездом автобуса стало немноголюдно. Опять появился старенький монах Силуан с весёлым лицом. Он на парапете причала разложил плоды своих монашеских трудов – четки всевозможных видов и цветов – и, как рыбак, прищурившись на отблески солнечных бликов в воде моря, стал терпеливо ожидать, когда у него «клевать начнет». Святогорский калькулятор не дает иноку сбиться со счета положенного правила Иисусовых молитв. Это я о четках. Бусинки и узелочки, которые теребят пальцы подвижника, навыкают его памятовать только о Боге, не пуская в душу суету, разрушающую чистое моление. Пожалуй, это лучший сувенир, который стоит привозить с Афона. И, направляясь к монаху Силуану, я точно знаю, что эти четки плели здесь, на Святой горе, те, кто молится за весь мир. А все остальное может быть изготовлено где угодно и привезено на Афон для лучшей реализации. Я начал перебирать четки, копаясь в разноцветной куче, сваленной отцом Силуаном на старую затертую дерюгу, отыскивая те самые, которые я повезу своим духовно близким людям. Мне нравятся шерстяные черные сотни, с крестом на конце. В них не вплетено ничего лишнего, они своею чернотой открывают богатство духовных самоцветов – молитв. Затем, уже раздавая эти сувениры на Родине людям не монашеской жизни, я, конечно же, ничего не рассказывал об умном делании. Можно совершенно случайно неокрепшую душу ввести в соблазн, а там от прелести до психического расстройства один шаг. |
|
|
