| Так, представляя аугсбургскому сейму свое исповедание, лютеране выражаются о нем таким образом: «представляем наше и наших проповедников исповедание. Истины христианской веры изложены здесь так, как они доселе содержались у нас, на основании свящ. писания и чистого слова Божия». Если обобщить это выражение, то, в приложении к вопросу о значений символов, оно имеет тот несомненный смысл, что символы могут только свидетельствовать о состояний веры за известное какое-либо время, но отнюдь не могут быть считаемы общеобязательною нормою и правилом веры для всех времен и народов, что это не более как показатели состояния веры и благочестия в ту или другую эпоху, но отнюдь не «образ здравых словес», который, быв однажды завещан верующим, должен навсегда сохраняться в церкви неизменно и неповрежденно. В таком именно смысле говорит о символах Формула согласия: «Одно свящ. писание, сказано здесь, следует признавать критерием, нормою и правилом веры. Символы же авторитетного значения в делах веры не имеют, а только служат свидетельством о нашей вере и показывают, в каком виде христианское учение проповедовалось в то или другое время, как оно изъяснялось и понималось, что считалось истинным учением и что отвергалось». – Так фальшь протестантского принципа обнаружилась в самом начале; в полемике, начатой против авторитета предания, германские реформаторы всего сильнее поражали не другого кого, а самих себя; в борьбе, направленной против католичества, наиболее чувствительные удары отражались на самом же лютеранстве. Лишь только признано было католическое вероучение ложным, лишь только сложилась у лютеран своя вероисповедная система и стала укладываться в определенные рамки, как возник вопрос относительно истинности и этой новой системы, которую хотели противопоставить отвергнутой. Вопрос состоял в том, если католическая вероисповедная система неверна, то удалось ли реформаторам восстановить чистую евангельскую истину? Представляет ли лютеранство абсолютно истинное, и след. навсегда неизменное вероучение, или это есть, подобно католическому, учение преходящее, неустойчивое. |
| Перед лицом трансценденции мышление принимает свой третий облик — облик «метафизики». Но мыслить трансценденцию можно лишь весьма неадекватным образом: «вмысливать» (hindenken) ее в предметное. Предметные выражения трансценденции Я. называет «шифрами», сознательно избегая более привычного обозначения «символы» (см. «Der philosophische Glaube angesichts der Offenbarung», Munch., 1962, S. 157–58). В этом можно усмотреть своеобразное продолжение традиции протестантизма с ее тенденциями иконоборчества, с исконным страхом перед предметно–образной эмблематикой. Шифры, по Я., творятся и принимаются в экзистенциальном акте веры; однако различие между двумя видами веры состоит в том, что религиозная вера превращает шифры в символы, этим опредмечивая трансценденцию, чего избегает философская вера. Оскорбляющий разум догматизм религиозной веры всецело связан с тем, что она имеет некий объект, что она есть вера «во что–то», в то, что нечто обстоит так, а не иначе, и потому она узурпирует формы объективного знания. В своей же подлинной сути «вера не есть знание (Wissen), которым я обладаю, но уверенность (Gewissheit), которая меня ведет» (там же, S. 49). Аналогичное противопоставление веры и религии (с осуждением последней) можно встретить и в диалектической теологии; но в отличие от конфессиональных мыслителей протестантизма Я. отвергает и идею откровения как чуждую разуму и притом клонящуюся все к тому же опредмечиванию трансценденции. Идеал философской веры у Я. подчас представляется модернизированным вариантом кантовского идеала «религии в пределах одного только разума». Однако Я. острее, чем Кант, ощущает грозящую философской вере опасность переродиться из высокой надпредметности в пустую беспредметность и утратить «субстанцию». Это вынуждает философскую веру просить помощи у своей, казалось бы, преодоленной сестры — у религиозной веры. «Религия, чтобы остаться правдивой, нуждается в совестливости философии. Философия, чтобы остаться наполненной, нуждается в субстанции религии» («Rechenschaft und Ausblick», S. |
| гл. 11) и как повествуется в Деяниях Апостольских (гл. 15), многие из бродячих Иудеев притворно выдавали себя за апостолов Христовых и из прибытков, или по чревоугодию, ходили по разным странам с проповедью, возвещая хотя и Христа, но проповедуя не в точных границах предания; поэтому апостолы дали в нем указание, посредством которого можно бы было узнать всякого, кто проповедует Христа истинно в пределах апостольского учения. Это бывает, говорят, и на войне когда и вооружение, и язык, и нравы и воинские приемы воюющих сторон одинаковы; то в избежание коварного обмана каждый военачальник дает своим войскам определенные символы 2 , по-латыни называющееся знаками, или указаниями, так что если бы случайно встретился в войске какой-нибудь сомнительный человек, то, спросив у него символ, сейчас можно было бы узнать, неприятель ли это, или свой. Потому то, конечно, апостолы и завещали не писать символа ни на бумаге, ни на пергаменте, но хранить его в памяти верующих, чтобы никому нельзя было узнать его из письменного изложения, которое, пожалуй, могло бы иногда попасть и в руки неверных, а всякий знал бы его из предания апостольского. Расходясь, говорю, на проповедь , апостолы сложили в нем знак своего единодушия и своей веры, – не башню из обожженного кирпича и земляной смолы, которой вершина досягала бы до небес, как это сделали сыны Ноевы пред их взаимным рассеянием, но памятник веры, построенный из живых камней и Господних перлов, который противостоял лицу вражьему, чтобы ее ни ветры не сломили, ни молнии не сокрушили, ни порывы бурь и непогод не сдвинули. Справедливо же поэтому те, пред своим рассеянием строившие башню гордыни, наказаны были смешением языков, так что ни один не мог понять речи другого, своего ближнего, – а эти, построив столп веры, одарены были знанием и пониманием всех языков; так как-то было выражением греха, а это указанием веры. Но время уже нам обратиться к рассмотрению самых этих перлов, между которыми на первом месте, как основа и начало всего, представляется следующее изречение Верую в Бога Отца Вседержителя. |
| 4) Наконец, что касается до внешнего способа изложения догматов в науке о них, то он, само собой разумеется, должен быть систематическим, т. е. удовлетворяющим, по возможности, всем требованиям науки как единого, стройного органического целого. И догматы веры по своему существу не только не противоречат такому требованию, а скорее, можно сказать, сами ведут догматиста к его выполнению. Они не суть какие-либо отрывочные, обособленные истины, нуждающиеся поэтому в каком-либо внешнем и механическом сцеплении их, а напротив, все они весьма близки и родственны друг другу и находятся в самой внутренней и неразрывной связи между собой, почему и называются не без основания членами веры, т. е. принадлежащими к одному органическому целому и образующими собой духовно-органическое единство. Поэтому нетрудно будет нам отыскать одну общую мысль, проникающую собой все христианские догматы, и, объединивши их этой мыслью, дать каждому из них свое надлежащее место в общем их составе и изложить их в возможно строгом систематическом порядке, – что мы и попытаемся сделать. ______ Но прежде чем предложим план нашей науки и примемся за его выполнение, считаем необходимым обратить внимание на образцы церковной веры, которые всегда необходимо иметь перед своими глазами православному догматисту, а также считаем весьма не лишним и даже нужным познакомиться с тем, что сделано для догматической науки до настоящего времени, чем отчасти уяснятся и те требования, какие должен иметь в виду догматист в настоящее время. § 12. Образцы церковной веры Образцы церковной веры, которые всегда должен иметь на виду и которыми должен руководиться православный догматист, это такого рода формы вероизложения, в которых изображена вера Церкви и от имени самой Церкви. Таковыми формами вероизложения служат: а) символы веры и б) вероопределения соборные, сюда же в) могут быть отнесены исповедания веры или вероизложения, издававшиеся частными и уважаемыми лицами в Церкви во имя ее, или от лица ее, – но, конечно, настолько они были действительным выражением веры Церкви, насколько принимались ею и одобрялись. § 13. Символы |
| Так вот, Символ веры как текст есть плод богословского творчества Отцов первых Вселенских соборов. Почему этот текст, это вероопределение называется «Символ»? По-гречески «символ» – это «знак», «образ», и греческое слово связано с глаголом «соединять». Дело в том, что у греков была такая традиция: они при прощании с близким человеком разламывали пополам глиняную табличку. Это действие было очень важным, потому что половинка таблички оставалась у меня, а вторую я отдавала своему, скажем, сыну или брату, который уезжает в другой город, и потом он присылает ко мне вестника. Я соединяю тогда эти два кусочка, у меня получается целостная табличка – и я вижу, что этот человек друг, что его действительно прислал мой брат, это не разбойник, не обманщик, не авантюрист, это близкий человек. Так вот, это соединение частей есть способ узнать своего, узнать близкого. Мы тоже, произнося Символ веры, тем самым узнаем друг друга как близких людей. С другой стороны, символ в литературе, в искусстве – это возможность бесконечного развертывания смысла, бездонность, глубина. Символ веры возникает в связи с развитием таинства Крещения именно для того, чтобы эту глубину Богопознания ограничить какими-то понятиями, чтобы сделать опыт знания о Боге сообщаемым. Это краткое изложение веры Церкви. В истории, в практике христианства существует много Символов веры. Самый известный из них – Апостольский. Во многих древних христианских книгах есть Символы веры, формулы исповедания. Мы с вами будем рассматривать Никео-Царьградский Символ веры, который был принят на Первом Вселенском Соборе в Никее в 325 году, а дополнили его Отцы Второго Вселенского Собора, который проходил в 381 году в Константинополе, или Царьграде – отсюда и название Никео-Царьградский. Это текст, который любой человек, если он не младенец, произносил в день своего Крещения. С этим связана такая древняя традиция: в первые века христианства те, кто готовился к Крещению, в течение семи недель, предшествовавших пасхальному празднику, ежедневно получали наставление. Тем самым они получали Символ, эти занятия так и назывались по-латински – traditio symboli, то есть передача символа: наставник, учитель передавал Символ веры своим ученикам, Символ веры становился их интеллектуальным, духовным достоянием. Заканчивались эти занятия в Страстную Пятницу, когда совершался чин оглашения, отречения от Сатаны, сочетания Христу. Завершалась эта передача торжественным прочтением Символа веры уже как выражения собственной веры крещаемого: человек произносил Символ как личное мнение по вопросу о Боге. Это называлось возвращением Символа, reditio symboli. Сначала тебе передают символ, потом ты его возвращаешь. Это, кстати, сохраняется до сих пор: во время совершения таинства Крещения мы читаем Символ веры как выражение нашей личной веры, совпадающей с верой Церкви. |
| Соображение в высшей степени последовательное, но, вместе с тем и в силу именно своей последовательности, до крайности несообразное. В основу религиозного единства хотят положить не иное что, как общность стремлений всякому думать и веровать по своему! Единение поставляется в разъединении! Но как ни странно это воззрение, однако же оно применено уже к делу в обширных размерах. Во имя этого воззрения состоялась в 1817 г. церковная уния между лютеранами и реформатами. Те и другие стали признавать себя единым церковным обществом, члены которого связаны между собою взаимообщением в молитве и таинствах. Но каждая сторона сохранила за собою право держаться своих символов, хотя между лютеранскими и реформатскими символами и существуют догматические разности весьма важные. Таким образом, как ни часто поднимался в лютеранстве вопрос о значении символов, разъяснение его и до сих пор не подвинулось ни на один шаг далее того решения, какое дано самими символами лютеранского общества. В лютеранстве продолжает господствовать та же двойственность воззрений, какая характеризует и самые символические определения, касающиеся этого предмета. Если символы рассматриваются с точки зрения основного принципа протестантства, то они мыслятся не более, как исторический документ о состоянии веры в данное время, который для всякого другого времени может быть обязательным или необязательным, смотря потому, найдут ли его согласным или не вполне согласным со Словом Божиим. Иначе опять судят о символах, когда вопрос о них рассматривается с точки зрения последствий, угрожающих в том случае, если признанная протестантством в принципе свобода субъективной веры будет применена к делу без всяких ограничений. В подобном случае, как средство к обузданию произвола в делах веры, символы получают значение такой нормы и правила веры, которым должны регулироваться личные воззрения. Читать далее Источник: Беляев Н.Я. Значение символов в лютеранстве//Православный собеседник. 1875. Т. 1. С. 144–168. Поделиться ссылкой на выделенное |
| 2) Признает ли кандидат на церковную должность, что в Символах Церкви заключается та вера, которая нас спасает, хотя бы эта вера выражена была в форме, отвечающей лишь условиям прошедшего времени, когда возникли Символы? 3) Соглашается ли кандидат с конфессиональным мировоззрением той Церкви, на службу которой он поступает, и желает ли он следовать учреждениям этой же Церкви, поскольку они не нарушают веры? Вот что должно быть обязательно для ищущего духовной должности, но это обязательство не юридическое, а духовно–нравственное» ( Achelis. S. 17–18, 30). Фон Зоден идет еще дальше и находит, что Символы совсем не достигают тех целей, которые имеются в виду Церковью . Об этом автор рассуждает очень подробно. Он пишет: «Если вглядимся точнее, то увидим, что Апостольский символ служит, скорее, шлагбаумом (преградой), чем объединяющей связью, так как о находящихся в нем изречениях многие думают различно. Если же этот Символ не имеет достаточно силы для того, чтобы установить связь единения между , отдельными христианами, – а это несомненно, – то падает главное основание, почему должны были бы заботиться о его неприкосновенности и почитать отпадением от веры всякое несогласие с тем или другим членом этого Символа. Не может служить защитой этого Символа и то, если для всех его членов будут найдены параллели в новозаветных писаниях; потому что все же может оставаться вопросом: да вся ли сумма христианской веры заключена в его 12–и членах?» Затем автор находит, что всякое строго сформулированное вероизложение приносит прямой вред. «Каждый человек, опытный по части церковной жизни, согласится, – говорит фон Зоден, – с тем положением, что обладание таким формулированием веры, которое составлено раз и навсегда и которое изъято от споров, скрывает в себе, хотя бы оно было и абсолютно правильно, великие опасности и искушения. В подобном случае очень легко Символ веры занимает место самой веры (?). Это одна опасность. Другая опасность заключается в том, что однажды и навсегда запечатленная формула мало–помалу теряет свою живую силу. |
| Писании Ветхого Завета потому, что оно было не доступно для понимания тогдашнего человечества. В св. Писании Ветхого Завета, как вообще таинственном и подготовительном откровении по отношению к Новозаветной религии, мы не находим ясного учения о многих догматах христианской веры. А потому и на основании Ветхозаветного св. Писания нельзя делать вывода о догматическом несовершенстве св. Писания вообще. Относительно указанных в «Камне веры» видов Новозаветных догматических преданий едва ли также справедливо думать, что их «не от св. Писаний, но единем преданием имамы» (709). Правда, относительно символа веры нужно признать, что он сохраняется в христианской церкви со времен апостольских на основании св. предания: у древнейших церковных писателей он даже и именуется преданием 448 . Но в древнейшем своем виде символ веры «представляет собою ничто иное, как более пространную форму той веры в Отца и Сына и Святаго Духа, какая была преподана аностолам самим Иисусом Христом в Его заповеди о крещении» ( Мф.28:19 ). И все вообще древние символы веры , из которых образовался символ никео-цареградский, суть «только формулированное в кратких и сжатых положениях существенное учение об Отце, Сыне и Святом Духе, которое Спасителем было преподано апостолам, и которое по заповеди Его, необходимо и обязательно было знать каждому Его последователю и члену Его нов аго благодатн аго царства» 449 . Следовательно, символ веры , хотя сохраняется в церкви на основании св. предания, но в отношении к содержащемуся в нем догматическому учению имеет основание и в св. Писании. Поэтому-то св. Кирилл Иерусалимский говорит о символе веры : «изложение веры не по человеческому рассуждению составлено, но из всего Писания выбрано самое существенное, и составляется из сего одно учение веры. Как горчичное семя в малом зерне содержит много ветвей: так и сие изложение веры в немногих словах объясняет все видение благочестия, заключающееся в Ветхом и Новом Завете 450 . То же нужно сказать и относительно других видов Новозаветных преданий: крещения младенцев, формуле крещения и седмеричном числе таинств. |
| Сам Афанасий был аскетом, и он ободрил Драконтия, который вступил в управление Церковью, даже сделался исповедником веры в гонение Юлиана Отступника. 9. Послание к епископам Египта и Ливии. Было написано после того, как он в 356 году избежал рук правителя Сириана. Это написано не как воспоминания, а в основном это послание посвящено тому, чтобы предупредить епископов значительных провинций против замыслов ариан, которые пытались составлять всевозможные символы, в частности, они предлагали пустить в обращение, иногда под угрозой изгнания навязывали эти Символы. Внешность этих Символов благовидная, «единственно, я опасаюсь, что многие из вас не смогут рассмотреть под этой благовидной внешностью, под этой словесной шелухой скрытое арианское нечестие. Он указывает на те-уловки при составлении Символов, которые предпринимались арианами. Он впервые упоминает о том, какой ужасной, невиданной до этого смертью умер Арий – это просто указание на проявление божественного суда над этим еретиком, и иначе истолковать это нельзя. Афанасий призывает епископов, священников к мужественному перенесению насилий, к готовности скорее претерпеть гонение, чем отречься от Никейского Символа веры . IV. Апология к императору Констанцию, Написана в 357 году. Констанций с большой неприязнью относился к Афанасию Александрийскому , даже с ненавистью. Афанасий стремится опровергнуть все те обвинения, которые выдвигались против него его врагами. Это обвинения, что он часто посещал Константа во дни своего пребывания в Риме и, якобы, возбуждал в нем неприязнь против его брата Констанция, стремился поселить между братьями вражду. Афанасий отрицает обвинения, что, якобы, он посылал узурпатору Магненцию, который убил Константа, письма или даже золото, чтобы снискать его расположение. На Пасху он позволил служить в Великой Александрийской Церкви, которая построена на императорские средства на императорской земле, и св. Афанасий объясняет, почему он допустил это служение. Апология отличается довольно спокойным тоном и очень убедительной аргументацией. По стилю изложения, продуманности послания в литературном отношении это одно из лучших произведений св. Афанасия. |
| Богослужение называется общественным, когда оно совершается при общем собрании верующих, в храме, совершается в узаконенное время, священными лицами и по известному чиноположению. Частным богослужением называется такое богослужение, которое совершается членом церкви в своем семействе или наедине, вне общего собрания верующих, по собственному расположению верующего. В состав его могут входить разные благочестивые упражнения и действия, каковы, например, домашняя молитва утром, вечером 3 , перед принятием пищи и после, и по возможности перед началом и по окончании каждого дела 4 ; чтение слова Божия и других благочестивых и поучительных книг; повторение слышанного в церкви; благоговейное выражение религиозных чувствований перед Богом в духовных песнопениях 5 ; благочестивые разговоры и собеседования об истинах веры и спасения; обращение каждого обстоятельства жизни в предмет благоговейного размышления для образования ума и сердца, наконец, домашнее богослужение, совершаемое по приглашению служителем алтаря, и отчет в своем поведении перед судом своей совести и Богом. Богослужение, братья, весьма древне: оно современно человеческому роду. Потребность его мог чувствовать первый человек по сотворении своем. Как скоро душа его стала полна благочестивыми мыслями, чувствованиями и стремлениями, в телесном составе его тотчас должны были образоваться словесные звуки, движения и действия, сообразные с его душевными расположениями: он благодарил Бога за Его бесчисленные благодеяния и прославлял Его за неизреченные совершенства. После грехопадения падший человек мало-помалу, по мере большого падения и удаления своего от Бога, терял и зрение и чувство для вещей божественных; тогда-то необходимы стали для него символы и обряды, которые бы возбуждали, поддерживали и сохраняли в его сердце чувство веры и благочестия к высочайшему Существу и преданность Его воле. Эти символы и обряды с самого начала истории человеческого рода часто были учреждаемы и утверждаемы самой божественной властью. Так Сам Бог благословил и освятил седьмой день миротворения 6 и учредил жертвоприношения, чтобы человек ими благоугождал Ему. Принося жертву Богу, человек представлял себе свою собственную греховность и вместе поддерживал сознание, что смерть жертвы есть собственно им самим заслуженное наказание, и таким образом удостоверялся, что он находится в общении с Богом, и что это общение есть дело неизреченного милосердия Божия. |
|
|
