| 2959. В своем письме свт. Амвросий употребляет юридические термины: querclam… iure excitatam, rem exposui, causam probaui. 2960. Латинское слово tuber («сморчок» или «трюфель») имеет также значение «горб, опухоль, порок». Здесь игра слов — «как бы тебе не получить еще большей беды!». 2961. Адресатом письма, возможно, является Флавий Писидий Ромул, консуляр провинции Эмилии–Лигурии в 385 г., комит священных щедрот в 392 г. при дворе императора Феодосия Великого, префект претория Галлий в 400 г., префект Рима в 405 г. Ему адресованы три письма сенатора Симмаха (см.: epist. 8. 38. 62; 9. 62) и письмо блж. Августина (см.: epist. 247) (см.: Zelzer. Prolegomena. P. XXIX). 2962. Ср.: Втор. 28. 23. В цитате свт. Амвросий соединяет две строки из Священного Писания. 2963. Здесь игра слов: aer, aeris — воздух и aes, aeris — медь. 2964. См.: 3Цар. 17–18. 2965. Ср. Вергилий, georg. 3. 136: sit genitali aruo et sulcos oblimet inertis. 2966. Ср. Вергилий, Aen. 5. 452: et fotum gremio dea tollit in altos. 2967. Ср. Вергилий, georg. 2. 142: Nec galeis densisque uirum seges horruit hastis. 2968. M. Цельиер считает, что письмо адресовано некоему Титиану (см.: Zelzer. Prolegomena. P. XXIX). Фаллер и мавринисты предполагали, что письмо адресовано Флавию Евтолмию Татиане, префекту претория при императоре Феодосии (Зосим — hist. eccl. 45. 1 ; 52. 1–4), который потерял свое влияние в сентябре 392 г. Письмо датировано 392 г., так как Флавий Ромул Руфин, консул 392 г., стал префектом претория Востока в 392 г. 2969. Флавий Ромул Руфин, магистр оффиций при дворе император Валентиниана II во Вьенне (388 г.), консул в 392 г., в 392–395 гг. префект претория Востока. 2970. См.: Иер. 37. 15. 2971. См.: Иер. 38. 6. 2972. Заключительное обращение к адресату как к родителю подтверждает атрибуцию адресата письма Римскому папе Сирицию. 2973. Фегадий (Фебадий), епископ Агиненский (ныне г. Ажан, Франция), о нем упоминают блж. Иероним (см.: vir. ill. 108), Сульпиций Север (см.: chron. 2. 44) (см.: Zelzer. Prolegomena. P. XXIX). |
| Ориген, по словам протоиерея Георгия Флоровского, «во имя Божественной неизменяемости… отрицает всякое возникновение… Он приходит к выводу о вечности всякого существования, о совечности всего Богу. В этом именно Ориген близок к Аристотелю с его учением о вечности мира» . Отсюда проистекает и навлекшая на него анафему V Вселенского Собора доктрина о предсуществовании человеческих душ, которую, разумеется, не следует уподоблять восточным учениям о метампсихозе, но которая, тем не менее, радикально расходится с традиционной библейской антропологией. Церковью не принято и учение Оригена об апокатастасисе, то есть восстановлении, что подразумевает в эсхатологическом завершении спасение не только осужденных грешников, но даже и падших духов, но эти упования Оригена и не были отвергнуты Церковью как явная ересь. Их разделял и такой почитатель александрийского богослова, как святитель Григорий Нисский. Встречаются в сочинениях Оригена и другие опрометчивые высказывания. Так, в найденном в 1941 году в Тире папирусе «Диалог Оригена с Ираклидом и епископами, которые с ним», записанном стенографистами и озаглавленном «Об Отце и Сыне и о душе», Ориген говорит об Отце и Сыне как о «двух Богах». Заблуждения Оригена уже при его жизни вызвали острую реакцию со стороны епископа Александрийского Димитрия. Придирчивым критиком богослова был еще один его современник – священномученик Мефодий Олимпийский. Об опасности его расходящихся с церковным Преданием идей писали священномученик Петр Александрийский, святитель Епифаний Кипрский, блаженный Иероним. В то же время его восторженными почитателями были святитель Григорий Неокесарийский, церковный историк Евсевий Кесарийский и мученик Памфил Кесарийский. Святой Афанасий Великий, каппадокийские отцы, епископ Аквилейский Руфин ссылались на труды Оригена как на сокровище плодотворных богословских идей. И все же для Василия Великого, Руфина, блаженного Иеронима в его позднюю пору очевидны были расхождения Оригена с церковным учением по отдельным догматическим темам. Так, перелагая трактат Оригена «О началах» на латинский язык, Руфин подошел к своему труду не только как переводчик, но также и как редактор и цензор. Осуждение Оригена на V Вселенском Соборе не изгладило из церковной памяти его имя и его наследие, которое продолжало оказывать влияние на православную богословскую мысль последующих столетий, разумеется, не своими теологуменами и тем более явными ошибками, но глубиной проникновения в тайны Божественного Откровения. Хотя и не бесспорным, но самым крупным, самым масштабным богословом доникейской эпохи был Ориген. |
| Епископ Милана св. Амвросий Медиоланский (333–397), имевший большое влияние на императора, тут же на время отлучил его от Церкви, наложив тяжёлую епитимию 464 . Рассказывают, св. Амвросий сказал императору: «Ты подражал Давиду в преступлении, подражай же ему в покаянии» 465 . Правда, история по обыкновению не раскрыла нам всех тайн этого события: в последствии св. Амвросий сам свидетельствовал, что император был обманут, и его гнев излился на фессалоникийцев под влиянием чужих слов, сильно исказивших действительность 466 . По крайне мере, сохранились свидетельства того, что инцидент был инспирирован неким Руфином – придворным советником царя, имевшим свои виды на Фессалоники; с ним мы столкнёмся при жизнеописании детей святого императора. Как говорят, Руфин заметно преувеличил вину жителей города, зная, что император по характеру очень вспыльчив, и сделал всё, чтобы отмщение было действительно жестоким. Как можно понять, св. Феодосий едва ли мог знать, какое наказание Руфин готовит городу; очевидно, он надеялся, что по обыкновению произведут дознание, обнаружат организаторов волнений и определят меру наказания. Собственно говоря, царь вдруг оказался перед фактом случившегося, не имея возможности что-либо исправить. Тем более, заслуживает внимания его поведение в этой ситуации, когда его, практически невиновного в избиении фессалоникийцев, властелина мира, спасителя отечества, всемогущего императора, ждало позорное и публичное церковное наказание. Наказание, наложенное не Вселенским Собором, которому уже приписывали прерогативы рассматривать церковные дела в отношении самых высоких лиц, не группой архиереев, а всего-навсего архиепископом одного из городов Империи. Примечательно, что св. Феодосий не пытался уйти в сторону и указать св. Амвросию истинного виновника трагедии. Он благородно и смиренно принял наказание, искренне раскаиваясь в избиении жителей города и негодуя на себя за собственную нераспорядительность и вспыльчивость – черты характера царя, менее всего виновные в происшедших событиях. По обыкновению, будучи истинным христианином, св. Феодосий принял всю вину за случившееся на себя, нисколько не сомневаясь в том, что эта жестокая история не случилась бы, если бы он не был грешен и не предотвратил её. Прямым свидетельством этого является то, что ни в данный момент времени, ни позднее святой царь не отмстил Руфину, хотя и ясно отдавал себе отчёт в его роли в данных событиях, и даже назначил его советником и опекуном старшего сына Аркадия. |
| Свт. Иоанн Иерусалимский, по-прежнему стремившийся привлечь на свою сторону архиеп. Феофила Александрийского, адресовал ему апологию, в к-рой опровергал выдвинутые против него обвинения в оригенизме. В кон. 396 - нач. 397 г. блж. Иероним составил соч. «Против Иоанна Иерусалимского» (CPL, N 612; Hieron. Contr. Ioan. Hieros.), представлявшее собой ответ на апологию (сочинение является одним из основных источников, содержащих сведения о палестинской стадии 1-го оригенистского спора; подробнее о ходе событий см. в ст. Епифаний Кипрский ). Несмотря на примирение между блж. Иеронимом Стридонским и Руфином Аквилейским, состоявшееся в Иерусалиме на Пасху 397 г., конфликт в скором времени обострился. Руфин Аквилейский отправился в Рим, где перевел на лат. язык «Апологию Оригена» (CPG, N 3476), составленную сщмч. Памфилом, а также соч. «О началах» (CPG, N 1482). Вскоре блж. Иероним, считавший, что Руфин сделал этот последний перевод с целью скрыть ереси Оригена, сам перевел «О началах» на латынь (сохр. лишь фрагменты: Hieron. Ep. 124). Александрийская и константинопольская стадии (399-403) В кон. IV - нач. V в. О. с. затронули монашескую среду Египта. По словам Сократа Схоластика , непосредственной причиной споров стал вопрос о том, «является ли Бог телом и имеет ли Он человеческий вид ( Θες σμ στιν κα νθρπου χει σχμα), или же Он бестелесен (σματος) и чужд человеческого и всякого другого телесного вида» ( Socr. Schol. Hist. eccl. VI 7 1-2). Как указывает Сократ, часть монахов, принадлежавших к числу «простых подвижников» (τν πλοκν σκετν), утверждали, что Бог телесен и человекообразен. По всей видимости, среди монахов, не имевших образования, такие взгляды в то время были распространены. Кроме того, речь могла идти о встречающемся среди монашества отрицательном отношении к богословию Оригена, а также к практике «чистой молитвы», теоретиком к-рой был Евагрий Понтийский. Егип. антропоморфиты, т. о., отстаивали возможность представлять Христа во время молитвы в телесном облике (подробнее см.: Gould. 1992; Флоровский. Антропоморфиты. 1998; Он же. Ориген. 1998; Ledegang. 1999). Др. группа монахов придерживалась мнения, согласно к-рому Бог бестелесен и не обладает плотским обликом ( Socr. Schol. Hist. eccl. VI 7 1-2). |
| Руфин Аквилейский , совершивший путешествие в Нитрию, признавался, что многих отцов – пустынников он знал только понаслышке, потому что сам не решился отправиться в те места, где они обитали: он и так «натерпелся страху», добираясь до Нитрии. В путевом дневнике он описывал, как они шли по пустыне пять дней и ночей без перерыва, страдая от жажды и усталости. Еще три дня путники пробирались через болото, оставшееся после разлива Нила, по пояс в стоячей воде и вонючей тине. Трудная переправа через Нил и озеро Мареотис едва не кончилась кораблекрушением: к счастью, их выбросило на берег. Окрестности были небезопасны из – за набегов варваров и бедуинов. «Однажды, – пишет Руфин, – идя по берегу моря, мы подверглись нападению разбойников. Они гнались за нами на расстоянии десяти тысяч шагов, догнать не могли, но измучили нас до полусмерти». Другое болото «кишело зверьми, особенно крокодилами. Выходя из воды греться на солнце, они, растянувшись, лежали по краям болота так, что их можно было счесть мертвыми, особенно новичку в тех странах. Мы было подошли к ним посмотреть на них и подивиться их громадности, как вдруг, заслышав шорох шагов наших, они бросились на нас и жестоко гнались за нами. Мы с громкими воплями призывали имя Господа Христа, и Его милосердие спасло нас: звери, бросившиеся на нас, вдруг как бы гонимые ангелом кинулись в болото, а мы скорым шагом поспешили к монастырям, вознося благодарность Богу, избавившему нас от столь великой опасности и явившему над нами такое знамение». Места эти, однако, не были совсем дикими. Первыми на Нитрийской горе появились некий Аммун и его жена, которые восемнадцать лет прожили в девственном браке, а потом ушли в пустыню. Они поселились отдельно и только два раза в году ходили друг к другу в гости. Позже к ним присоединились другие пустынники, пока в конце концов на горе не образовалось необычное общество, состоявшее из аскетов и подвижников. Здесь жили «кто как может и хочет»: некоторые со своими учениками, кто – то один, кто – то вдвоем, втроем или целой общиной. Раз в неделю отшельники встречались в церкви, а в остальное время плели корзины и циновки, ходили друг к другу в гости, рассуждали о вере и спасении. Постепенно вокруг Нитрийской горы вырос целый городок, где паломников встречали лавочники и торговцы, делавшие бизнес на монашеской славе. Для странников завели странноприимный дом, где посетители могли жить, сколько хотели, но бесплатно – только в первую неделю: потом их обязывали делать какую – нибудь работу. К середине IV века в Нитрийской пустыне жило уже больше 5000 монахов. У них была своя церковь , где по субботам и воскресеньям служили пресвитеры из соседнего городка. |
| После его смерти продолжались нападения, но частные; например, Мефодий нападал на учение о воскресении, Евстафий на аллегорическое изъяснение писания. Вообще же слава Оригена с каждым днем возрастала. Величайшие учители церкви, как восточной, так и западной, были о нем самого лучшего мнения. Григорий Богослов называл его, например, пробным камнем всех (νη). Но во второй половине 4-го века возгорелась страшная борьба за православие Оригена . Почти все замечательные учители церкви принимали в ней участие. Самые близкие друзья разделились и образовали вокруг себя партии, как например, Иероним и Руфин. Разошлись в мнениях и представители церквей: александрийский патриарх Феофил стал против Оригена , Св. Златоуст явился защитником его. Борьба с последователями Оригена начата была Епифанием Кипрским , человеком в высшей степени благочестивым, но простым и доверчивым. Прежде всего, он обратился к иерусалимскому епископу Иоанну, который был покровителем Иеронима и Руфина. На возвратном пути из Рима он старался личными сношениями убедить Иоанна и других – признать в Оригене учителя опасного для веры. Но, не имея возможности склонить его на свою сторону дружескими увещаниями, он начал обличать его с кафедры, и наконец, прервал общение с ним, советуя тоже самое сделать и Иерониму. Иероним на этот раз ограничился только переводом на латинский язык обличения, написанного Епифанием против Иоанна. Ему странным казалось восстать против писателя, о котором доселе он был самого лучшего мнения (Иероним отзывался об Оригене как о «муже апостольском»; дурные отзывы о нем называл злыми языками зависти, и высказывался даже, что сам готов принять на себя всю ненависть, если бы только возможно было достигнуть такого знания Писания, какое имел Ориген). Но когда Епифаний, вопреки Иоанну, сделал младшего брата его Павлиниана пресвитером Вифлеемского монастыря; тогда Иероним начал открыто обличать Оригена в ереси. Это обстоятельство наводит тень на искренность Иеронима. Когда Руфин сделал в Риме перевод 4-х книг Оригена о началах на латинском языке; то все начали читать этот перевод, и таким образом, знакомились с мыслями Оригена . Читавшие, как обыкновенно бывает, разделились на две стороны – порицателей и поклонников. Между первыми нашлись люди злонамеренные, которые в одну из рукописей Руфина внесли арианские мысли и выдали ее за подлинное произведение Руфина. Узнав об этом, Паммахий и Океан обратились к Иерониму, как отличному знатоку греческого языка, прося его сделать новый перевод сочинения Оригена. Иероним немедленно исполнил их желание; но его перевод не произвел желанного действия. |
| Авва Пафнутий, которому иные приписывают происхождение из Сидона, был основателем монастыря в области Гераклеи в Нижней Фиваиде и прославился своими добродетелями. Полагают, что это он вернул к Богу знаменитую Таисию, о жизни которой также будет здесь рассказано. Он уже скончался, когда Руфин около 390 года посетил его монастырь, так что Руфин передает о нем только по слышанным им рассказам. Жизнь, которую он вел, была так высока, что на него смотрели скорее как на Ангела, чем как на человека. К нему являлись бесплотные духи. Однажды на молитве он пожелал узнать, успел ли он в добродетели. И тогда один из этих чудных Небесных собеседников сказал ему, что он может сравнить себя с одним музыкантом, который зарабатывал себе хлеб игрой в одном соседнем городке. Это сравнение удивило и смутило его. В желании извлечь себе урок он поспешил отправиться к этому человеку, занятие которого не имело ничего общего с добродетелями и которого, однако, небо ставило на один уровень с пустынником, всецело преданным подвигам и исканию духовного совершенства. Его удивление еще увеличилось, когда, найдя его и спросив его о его жизни, услыхал в ответ, что он был великим грешником и существовал лишь воровством, прежде чем взялся за свое теперешнее ремесло. Пафнутий просил его сказать ему, не случалось ли ему, по крайней мере, будучи разбойником, делать какие-нибудь добрые дела. Он ему ответил, что помнит только о двух делах: однажды, когда он был с другими грабителями, они захватили девицу, посвященную Богу; его товарищи хотели оскорбить ее, а он вырвал ее из их рук и отвел ее ночью в городок, в котором она жила, охранив ее от всякого зла. Другое же его дело было такое. Найдя в пустыне женщину в глубоком отчаянии, так как заимодавцы бросили в темницу ее детей, а также разыскивали и ее, он сжалился над нею, отвел ее к себе в пещеру, дал ей прийти в себя от той ужасной усталости, в которой она находилась, не евши четыре дня, и подарил ей триста серебряных монет, чтобы уплатить долг и освободить мужа и детей. |
| Блаженный Иероним и Руфин Аквилейский переехали из Египта в Палестину. Иероним поселился в Вифлееме, а Руфин – в Иерусалиме. Вокруг них сложились маленькие монашеские общины латиноязычных эмигрантов. Хотя оба они находились в юрисдикции Павлина, но преемник святого Кирилла Иерусалимского святой архиепископ Иоанн, имея каноническое общение с Флавианом Антиохийским, относился к ним вполне дружелюбно. По убеждению воинствующего антиоригениста Епифания Кипрского, Иоанн Иерусалимский и сам был заражен ересью оригенизма и потому покровительствовал еретикам. Рассадниками ереси он считал латинские монастыри на Елеоне в Вифлееме. Оставаться равнодушным к подозреваемой им опасности Епифаний не мог; он направил в Палестину своего помощника Атервия, который сам был из числа латинян, вероятно выходцем из Испании, с миссионерской целью – для обращения оригенистов в православие. Красноречие и пафос проповедей Атервия, с налетом неистовства и фанатизма, оставили равнодушным Руфина, но произвели потрясающее впечатление на Иеронима, человека порывистого, увлекающегося и крайне резкого и прямолинейного в своих оценках. Затем в Палестину приехал сам святой Епифаний для развенчания ереси, и все это еще более укрепило Иеронима в решимости кардинально пересмотреть свои богословские воззрения. Он ужаснулся пагубности своих недавних еще действительных и мнимых заблуждений и с этих пор стал одним из самых пылких обличителей Оригена и его последователей. Между тем самым опасным оригенистом Епифаний в посланиях, адресованных в обители Святой Земли, называл друга Иеронима Руфина, и Иероним, со всей серьезностью относясь к свом новым убеждениям, порвал с Руфином и вовлекся в борьбу против оригенистов, в том числе мнимых, обрушившись с бесцеремонной и злой критикой на Иоанна Иерусалимского, так что тот даже пытался, но безуспешно удалить неистового ревнителя из Вифлеема и Палестины. Когда папа Сириций получил сведения о разыгравшихся на Востоке спорах о богословском наследии Оригена, он занял, вопреки надежде Епифания, взвешенную позицию и, не поддержав его в стремлении до конца выкорчевать «оригенистскую заразу», склонился к поддержке Иоанна Иерусалимского. Узнав о позиции папы, Иероним умерил тон своих обличений и, оставшись в Вифлееме, углубился в дело библейского перевода. На Востоке он не только в совершенстве овладел греческим, но и основательно изучил еврейский и арамейский языки, так что, выполняя перевод, был во всеоружии филологических знаний. Отстранившись от полемики вокруг богословия Оригена, экзегетические труды которого ему были весьма полезны в его переводческом труде, он решил помириться со своим старым другом Руфином. Примирение состоялось в Иерусалиме, у Гроба Господня, в 397 году. |
| Что же вышло? Вопреки ожиданию, им воспользовался только Руфин, как доказательством своего правоверия и согласия с верою никейских отцов и вместе своей благонамеренности и осмотрительности: потому что противоречия двух переводов ясно давали знать, что Руфин старался выпустить в своем переводе и устранить от народа все, что могло иметь малейшее сходство с учением Ария. Что касается самого Оригена , то новый труд Иеронима не решил ничего, потому что вопрос был не столько в том, свободен ли греческий текст о началах от заблуждений сколько в том, произошли ли эти заблуждения от самого Оригена , или они были делом еретиков. Объяснение Иеронима не было счастливее перевода. В самом деле, хорошо объясниться было затруднительно теперь для Иеронима. Как отвергнуть то, что Иероним переводил различные творения Оригена ? Как, не обличив себя в непостоянстве, охуждать, обвинять и об являть теперь еретиком того человека, которого пред тем осыпал величайшими похвалами? Поэтому заметно, что оправдание это с одной стороны очень осторожно и мало убедительно 198 , с другой – кажется писано с глубоко опечаленным сердцем. Увлечение со стороны Иеронима к Оригену было неоднократно высказываемо прежде так смело, что для него теперь было тяжело торжественно отрекаться от него, и вот этот великий муж принужден был прибегать к слабым извинениям, называя свою привязанность к Оригену тс плодом увлечения юности, то – прельщения языческою философиею чтением коей, как он уверяет, так неблагоразумно занимался в течете долгого времени 199 . Между тем события на востоке изменили ход этого дела. Феофил, епископ александрийский, заметивший опасные следствия от движения оригенистов и убежденный в том же частою перепискою с св. Епифанием и бл. Иеронимом, явился сильным и неустрашимым противником новых еретиков. На соборе в Александрии (в конце 399 или начале 400) он торжественно осудил учение Оригена , и, чтобы успешнее пресечь развитие зла, положил отлучение от церкви на всякого, кто не только дерзнул бы что-нибудь сказать в пользу его, но и осмелился бы читать его 200 . |
| Гарнерий в пользу своего мнения приводит следующие соображения. 1. Увлекший Пелагия Руфин называется у Меркатора сирийцем, тогда как Руфин Аквилейский был итальянец и по месту своего жительства получил прозвание Аквилейского. 2. Руфин Аквилейский пользовался в свое время широкою известностию, между тем как о Руфине сирийце Меркатор выражается, как о человеке малоизвестном – Rufinus quidam, какой-то Руфин. 3. Руфин Аквилейский пришел в Рим при папе Сириции (384 –398 г.), тогда как Руфин сириец при Анастасии 4. Пресвитер Руфин, на которого ссылался Целестий на Карфагенском соборе и которого потому можно принять за учителя Целестиева, жил в Риме у известного друга Иеронимова, сенатора Паммахия (Не ресс. orig. с. 3), который не мог относиться благорасположенно к Руфину Аквилейскому. Паммахий побуждал папу Анастасия осудить Руфина Аквилейского за оригенизм и потому не мог, конечно, иметь его своим гостем. 6. Сириец отвергал передачу греха, тогда как Аквилейского Иероним обвиняет в учении о бесстрастии. 7. Против упомянутого Целестием Руфина пресвитера диакон Павлин ничего не сказал на Карфагенском соборе, тогда как против Руфина Аквилейского мог сказать многое, так как последний был подозреваем в оригенизме н даже осужден за это папой Анастасием. Об этом осуждении Павлин не мог не знать, так как одновременно с Анастасием осудил оригенистов и Венерий Миланский, у которого Павлин в то время был диаконом. 8. Целестий, по-видимому, ссылался на Руфина, бывшего еще в живых, тогда как Руфин Аквилейский скончался ранее 412 г. 9. Руфина Аквилейского, как отлученного от церкви, Целестий не мог назвать святым пресвитером (Garner. Dissert. I. с. 3). Из всех этих соображений Гарнерия можно убедиться только в том, что Руфин сириец и Руфин Аквилейский – не одно я тоже лицо, но из них не видно, что Руфин сириец тожествен с пресвитером палестинским Руфином. Об этом тожестве можно догадываться только при том предположении, что Целестий под именем «святого пресвитера Руфина» указывал на Карфагенском соборе на Руфина сирийца; это предположение вполне естественно, так как этот пресвитер Руфин отвергал передачу греха, что известно и о сирийце. Кроме того можно думать, что тот «святой пресвитер Руфин», о котором говорил Целестий, был хорошо известен Павлину и именно с хорошей стороны, так как этот последний ничего не возразил против ссылки на него. Но пресвитер палестинский Руфин, посланный к Венерию, именно и мог быть хорошо известен Павлину, так как в Милане они без сомнения должны были встречаться. |
|
|
