| В своей истории, в предисловии к шестой книге, этот же историк пишет: «в предшествующих пяти книгах… по возможности написана церковная история от времен Константина. Хотя мы и кончили, однако не могли написать всего того, что высказано древними историками, которые, как подумаешь, умели распространять и сокращать (скрадывать) происшествия». Едва ли можно сомневаться в том, что здесь выражается отзыв между прочим и об Евсевии с его сочинением: «Жизнь Константина», написанном в тоне далеко не беспристрастном. Другим сочинением, которым равно пользовались, как источником, Сократ, Созомен и Феодорит, была «церковная история» (Ecclesiastica Historia) латинского писателя Руфина, издавшего свой труд в самом начале V-ro века. Скажем несколько подробнее об этом латинском источнике продолжателей Евсевия. Церковная история Руфина, в одиннадцати книгах, есть частью перевод из Евсевия, частью самостоятельный труд, написанный по образцу церковной истории Евсевия. Выдавая в свет свою историю, Руфин далеко не руководился в этом случае какими-либо научными целями; он не был историком по призванию, его историческое сочинение своим существованием одолжено простому случаю. Из истории жизни Руфина видно, что инициатива этого труда принадлежала аквилейскому епископу Хромацию, пресвитером в ведомстве которого и состоял Руфин. Хромаций же не имел в виду интересов научного знания, а хотел доставить изданием истории лишь назидательное чтение. Руфин говорит, что на Италию случилось нападение вождя Готов Алариха. Италия представляла собой вид страшного опустошения. Поэтому епископ Аквилейский ради утешения несчастных жителей страны и приказал Руфину заняться составлением истории, «дабы, замечает Руфин, душа читающих историю, углубляясь в дела давно минувшие, могла забывать о том, что случилось недавно» 124 , т. е. о бедствиях от Алариха. Отсюда видно, что Руфин не был историком так сказать по призванию, а историком ради послушания. История Руфина появилась около 402 года. Мы сказали, что Руфинова история состоит из 11-ти книг. |
| В.М. Тюленев Содержание Введение Глава I. У истоков латинской христианской историографии: Лактанций и его De mortibus persecutorum § 1. Первые христианские хроники и «интеллектуальный переворот» начала IV в § 2. Лактанций: история от апостолов до Великого § 3. Лактанций: история Великого гонения и гражданской войны начала IV в Глава II. Восточно-христианское влияние и судьбы христианской историографии на латинском Западе в конце IV – начале V в § 1. Иероним Стридонский и рождение латинской христианской хронистики § 2. Руфин Аквилейский: рождение церковной историографии на латинском Западе Глава III. Универсальная священная история Сульпиция Севера § 1. «Хроника» Сульпиция Севера: к вопросу о жанре § 2. Ветхозаветное прошлое в представлении Сульпиция Севера § 3. Концепция христианской истории Сульпиция Севера § 4. Сульпиций и Руфин: церковно-историческая мысль на латинском Западе в начале V в Глава IV. Рождение универсальной христианской историографии: Павел Орозий § 1. Историографические взгляды Орозия и его композиционные приемы § 2. Концепция мировой истории Орозия: общие положения 2.1. Универсальное пространство и время 2.2. Первородный грех и «механизмы» исторического развития 2.3. Теория четырех Империй 2.4. «Теология Августа» и проблема исторического прогресса § 3. Представления Орозия о дохристианской истории § 4. Представления Орозия о христианской истории 4.1. Первый христианский период: от Августа до Константина 4.2. История «христианской Империи» от Константина до кризиса 410 г. 4.3. Кризис 410 г. и судьба теории «христианской империи» Заключение Руфин Аквилейский. Церковная история Список основных сокращений Се бо истину возлюбил еси, Безвестная и тайная премудрости Твоея явил ми еси... Слуху моему даси радость и веселие, возрадуются кости смиренныя. Отврати лице Твое от грех моих и вся Беззакония моя очисти. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от лица Твоего... и Духом Владычним утверди мя... Жертва Богу дух сокрушён: |
| Однако эта общетеоретическая позиция, близкая к оценкам Иеронима Стридонского , во-первых, высказана в связи с рассказом о торжестве еретиков на Ариминском соборе, а во-вторых, не развивается Руфином на уровне исторического рассказа. Обращение к конкретным сюжетам «Церковной истории» показывает, что Руфин вовсе не воспринимал недавнее прошлое Церкви как период неизлечимой болезни, постоянной и непреодолимой смуты. Напротив, создавая свой труд в момент внешней опасности, принесшей в римский мир уныние, автор стремится обнаружить серьезную позитивную составляющую в недавнем прошлом Церкви, последовательно изображая стойкость православных в борьбе со своими религиозными противниками, как из еретического, так и из языческого стана. Мотив торжества православной Церкви становится ведущим для обеих финальных книг «Церковной истории» Руфина. Изображая внутрицерковную борьбу, Руфин стремится свести все объяснение происхождения смуты к обману немногими. Все повествование этого историка показывает, что главная и единственная причина всех ересей кроется прежде всего в порочных качествах незначительной части церковных лидеров и в их мелочных эгоистических страстях. Лидеры еретических партий используют как против православных священнослужителей и паствы, так и против власть имущих обман и притворство. Еретики лицемерят: некоторые из сторонников Ария, по словам Руфина, подписывали Никейский Символ веры «только рукой, но не сердцем [manu sola non mente]» (X.5). Ими движет расчет: Евсевий Никомидийский «ждал удобного момента», чтобы добиться от императора восстановления Ария (Х.12). Они испытывают страх перед правдой: боясь, как бы Афанасий Александрийский не открыл перед императором истину и не уличил их в извращении веры, ариане измышляют против этого епископа обвинения (Х.15). Еретики изначально дурные люди: ересиарх Евномий прокажен не только телом, но и душой (Х.25); в Аримине и Селевкии собрались «хитрые и лукавые люди [callidi homines et versuti]» (X.21). Даже если они скрывают свою дурную суть, она все равно открывается: арианский епископ Луций, дождавшись кончины Афанасия, получил возможность проявить «свою жестокость» в отношении православных (XI.3). Еретические учения часто выглядят на страницах «Церковной истории» не столько извращением веры, сколько способом, используемым недостойными священнослужителями решить вопросы, не имеющие прямого отношения к вере. Не случайно Руфин говорит, что Арий «человек более религиозный по форме и виду, нежели по добродетели [vir specie et forma magis, quam virtute religiosus]» (X.1), который «безмерно жаждал власти и почестей» (Х.1). |
| Около 389–390 гг. Хроматий направил Амвросию недошедшее до нас богословское письмо, в котором просил Миланского святителя «полистать древних писателей» 53 и помочь ему понять смысл пророчества Валаама ( Числ. 23 ); из ответного письма Амвросия видно, чго богословский интерес Хроматия был обусловлен полемикой с «противниками» 54 , и часности, с манихеями 55 . Амвросий дает ему подробный ответ, обращаясь в завершение письма к Хроматию с теплыми словами: «Сие подношение передаю для твоего святого ума ... Будь здоров и нас люби, ибо и я тебя люблю» 56 . Однако, важно отметить, что связь Хроматия с Амвросием не ограничивалась только участием в борьбе против ересей. Недавние исследования 57 показали, что тексты Хроматия содержат следы влияния конкретных текстов Амвросия Медиоланского : так, он, очевидно, был знаком с толкованием Амвросия на Евангелие от Луки (Explanatio in Lucam, PL 15, 1607–1944) 58 . В сносках к переводу Проповедей Хроматия мы отмечаем параллели с сочинениями Амвросия. Пресвитер Руфин (ум. 411) С христианской Аквилеей непосредственно связан пресвитер Руфин, известный как переводчик библейских толкований, аскетических и исторических трудов с греческого на латинский язык, благодаря которому, в частности, сохранились некоторые труды Оригена , утраченные в оригинале 59 . Уроженец Конкордии, Руфин жил в Аквилее с 368 по 373–374 гг. и, по всей видимости, именно в Аквилее принял крещение, так как, говоря о различии церковных обычаев Рима и Аквилеи, он замечает: «Мы же следуем тому порядку, который приняли в Аквилейской Церкви через благодать купели» 60 . Позднее Руфин жил здесь в течение девяти лет (399–407) в разгар своего конфликта с Иеронимом. Значение, которое имела в жизни Руфина Аквилея, во многом связано с фигурой святителя Хроматия. Епископ был для ученого-эрудита меценатом, заказчиком и первым читателем его переводов. Именно Хроматий побудил Руфина взяться за перевод и дополнение «Церковной истории» Евсевия Кесарийского , как тот пишет в Предисловии: «(«Историю» Евсевия) мы дополнили вкратце, насколько смогли, тем, что произошло потом ...вплоть до наших дней... |
| За это время Руфин успел составить краткий ответ. Вместе с этим письмом он посылал Иерониму экземпляр своей «Апологии». Искренность своего отречения от оригенизма Руфин доказывал ссылкой на свое общение со всеми епископами Италии, дружбу с Феофилом Александрийским, покровительство папы Сириция, предшественника Анастасия. В заключение он грозит привлечь Иеронима к судебной ответственности и, пользуясь дружественными признаниями товарища юношеских увлечений, разрисовать своего противника «его собственными красками, если он не прекратит своих оскорблений». d) Во всей этой полемике было очень мало назидательного для сторонних свидетелей перебранки двух монахов. Это чувствовали друзья их. Поэтому Хромаций, епископ Аквилейский, обратился к Иерониму с просьбой прекратить полемику; но удержать раздраженное перо Иеронима было не так легко. В ответ на угрозу Руфина он присоединил к двум книгам своей «Апологии» третью. Эта книга имеет еще менее объективного содержания. Иероним пишет, что не может замолчать, раз ему угрожают судом и, может быть, смертной казнью, чтобы не показаться виновным, и встречает репликами возражения Руфина. Последнее слово осталось за Иеронимом. Руфин не отвечал на третью книгу «Апологии», вероятно удержанный епископом Хромацием. Остаток дней своих он посвятил переводу бесед и комментариев Оригена на Послание к Римлянам. При приближении готов с севера Руфин бежал на юг Италии и умер в 410 году в Мессине. 6 . Борьба Иеронима с противоаскетическим движением на Западе. Монашество, проникшее на Запад с Востока и быстро завоевавшее себе симпатии высших классов и покровительство духовенства, вызвало сильную реакцию в народе, воплотившуюся в учении Елвидия, Иовиниана и Вигилянция. Блаженный Иероним, горячий сторонник монашеского идеала, выступил против этих лиц с литературной полемикой, и единственно эти сочинения вифлеемского подвижника имеют значение в истории христианского вероучения и мысли. А. Первым проявлением противоположного движения было литературное выступление Елвидия. |
| In Ier. hom. 9. 1). Основываясь на свидетельстве Руфина и др. данных, В. Пери отметил неск. др. мест в «Гомилиях на Книгу пророка Исаии», попадающих под подозрение в интерполяции со стороны блж. Иеронима; они вводятся посредством оборотов «не думай» или «не следует думать» и отражают богословские взгляды, более характерные для кон. IV в., чем для нач. III в. (подробнее см.: Peri. 1962; также ср.: F ü rst, Hengstermann. 2009. S. 171-176). Т. о., хотя в целом переводы блж. Иеронима точны и надежны, они могут содержать заметную стилистическую правку и отдельные доктринальные интерполяции. По сравнению с блж. Иеронимом Руфин Аквилейский позволял себе гораздо более глубокое и разноплановое вмешательство в переводимые им тексты О., причем сам открыто признавал это в предисловиях к переводам. Так, в предисловии к лат. переводу трактата «О началах» Руфин свидетельствует о намеренно вносимой им доктринальной правке: «...когда мы находили в его книгах что-либо противное тому, что в других местах им самим было благочестиво определено о Троице, мы это место, как искаженное и подложное, или пропускали, или же излагали сообразно с тем правилом, какое сам он часто утверждает в своих сочинениях» ( Rufin. Prol. in De princip. 3). Нек-рые исследователи, понимая эти слова Руфина буквально, полагают, что вносимые им доктринальные изменения относились лишь к области триадологии (напр., см.: Behr. 2017. P. XXII-XXIV). Однако внимательное сопоставление перевода Руфина с имеющимися греч. текстами и отрывками свидетельствует, что и в случае трактата «О началах», и тем более в случае гомилий, изменениям подвергались относящиеся к самым разным областям богословия суждения О., к-рые по тем или иным причинам Руфин находил противоречащими церковному учению. В предисловии к переводу трактата «О началах» Руфин настаивает, что не привносил в перевод никаких своих мыслей, используя в качестве источника для дополнений и пояснений др. сочинения О. (см.: Rufin. Prol. in De princip. 3). Применительно к трактату «О началах» это утверждение сложно проверить; можно допустить, что в определенных границах оно корректно (подробный анализ перевода трактата «О началах» см.: Bardi. |
| In Ps. hom. gr. 36. 1. 1; ср.: Grappone. 2014. P. 83). В той же гомилии Руфин перефразирует рассуждение О., устраняя мысль о том, что «хлебом» для верующих является не только Иисус Христос (ср.: Ин 6. 51), но и через подражание Ему ап. Павел, поскольку проповедь апостола стала духовной пищей для слушающих (ср.: Orig. In Ps. hom. gr. 36. 1. 2; ср.: Grappone. 2014. P. 83; об этих и др. примерах также см.: Prinzivalli. 2015. P. 50-52). Во мн. случаях Руфин перефразирует рассуждения О. с целью их упрощения и усиления морально-назидательных элементов; часто он по своему усмотрению подбирает дополнительные библейские места для иллюстрации идей О. Модификации исходного греч. текста по разного рода стилистическим и лит. основаниям, не приводящие к очевидным изменениям и искажениям его основного смысла, встречаются на каждой странице и исчисляются десятками. Недостатки переводов блж. Иеронима и Руфина Аквилейского не отменяют их достоинств и содержательной важности. Даже с формально-статистической т. зр. сопоставление доступных текстов свидетельствует, что корректно переведенных мест в древних лат. переводах намного больше, чем неточностей и искажений. Открывая доступ к значительной части несохранившегося в оригинале лит. наследия О., лат. переводы в целом дают корректное представление о его экзегетической позиции и богословских взглядах. Вместе с тем при выяснении мнений О. по мн. спорным богословским вопросам эти переводы не могут рассматриваться как безусловно надежный источник (см.: Grappone. 2014. P. 113-115). Особенно внимательный и критический подход необходим в тех случаях, когда представленные в переводах мнения и суждения не находят однозначного подтверждения в корпусе греч. текстов О. или вступают в противоречие с содержанием текстов корпуса. Ориген «Комментарий на Послание к Римлянам» (лат. перевод Руфина Аквилейского). Рукопись. 2-я пол. IX в. (St. Gallen. Stiftsbibl. Sang. 88. Р. 8) Ориген «Комментарий на Послание к Римлянам» (лат. перевод Руфина Аквилейского). Рукопись. |
| В то же время, было бы неверным рассматривать мелитоновскую концепцию в качестве ключевой для всей «Церковной истории» Руфина. Конечно же, аквилейский пресвитер признаёт, что Валент сожжен готами «за свое нечестие [impietatis suae poenas igni exustus dedit]» (XI.13). Но это единственный случай, когда у Руфина работает механизм Божественного наказания. 203 Констанций II умирает во время приготовления к походу против Юлиана, но историк никак не комментирует эту смерть (Х.36). Также не связывает Руфин гибель Юлиана с его антихристианской политикой. Перед нами сообщение о гибели императора, которое мог бы написать языческий римский историк: «...пронзенный, не известно, то ли своими, то ли врагами, он закончил жизнь свою спустя год и восемь месяцев, как получил власть августа» (Х.34). Также вполне случайным выглядит кончина боголюбивого императора Валентиниана I, который «сраженный внезапным недугом», умер в Иллирике, прибыв на войну с сарматами (XI.12). Столь важная для Лактанция концепция «заслуженной» смерти оказывается совершенно невостребованной Руфином. Поэтому он позволяет себе сначала оставить без комментариев факт ранней смерти Иовиана – императора, уничтожившего последствия языческой реакции своего предшественника (XI.1), 204 а потом сказать о смерти добродетельного императора Грациана сразу после упоминания о его благодеяниях: «Однако после того, как он многое с благочестием и усердием совершил, он был убит появившимся в Британиях тираном Максимом» (XI.14). Объяснение такой непоследовательности Руфина в использовании мелитоновской концепции следует искать в особом понимании этим историком проблемы взаимоотношения Бога и императоров. Сознательно отказываясь от изложения политической истории как таковой, Руфин рассматривает взаимоотношения Бога и императоров в самом общем плане как взаимоотношение Бога и человека. Императоры перестают быть прежде всего политическими деятелями, превращаясь в людей, для характеристики которых важно, в первую очередь, их религиозное поведение. |
| подтверждением убежденности Руфина в инфернальном происхождении ересей. По крайней мере, это высказывание остается единичным для обеих финальных книг «Церковной истории» Руфина и не позволяет говорить о наличии сколь бы то ни было стройной концепции. Отказ от рассмотрения сил зла в качестве виновников разжигания конфликта внутри Церкви, впрочем, не исключает веры Руфина в силу демонов как участников истории. Рассказывая о мятеже в Фессалониках, который был потоплен Феодосием Великим в крови, историк относит проявление чрезвычайной ярости императора на счет «какого-то обмана демона» (XI.18). 198 См. объяснение причин Великого гонения у Евсевия: Eus. НЕ VIII.1.6–2.1. Интерпретацию этого отрывка см.: Кривушин И. В. Ранневизантийская церковная историография. С. 103. 203 Вряд ли можно считать бегство Юстины, проводившей от имени своего сына Валентиниана Младшего проарианскую политику, примером Господнего наказания (XI.16). По крайней мере, Руфин, положивший в основу рассказа религиозное противостояние Юстины и тирана Максима, теоретически не обосновывает «логичность» изгнания, а затем и смерти императрицы. 204 В отличие от Руфина, Феодорит Киррский , например, через идею Божественной педагогии попытался объяснить, почему Господь отвел столь малый срок правления Иовиану. Греческий церковный историк показывает, что Иовиан стал «временным даром Бога, свидетельством Его силы и заботы о людях». См.: Кривушин И. В. Ранневизантийская церковная историография. С 193. 205 Вряд ли следует соглашаться с М. Лейстнером, который утверждает, что Руфин использует местоимение nostri исключительно для противопоставления христиан язычникам (Laisner М. L. W. Some reflections on latin historical writing in the fifth century//Classical Philology. Vol. XXXV. 3. 1940. P. 255). Так. сообщая о визите Ария к Константину. Руфин говорит, что ересиарх «написал изложение веры, которая, хотя и не наша по смыслу [quae non quidem sensum nostrum], все же, казалось, содержит наши слова и выражения [verba nostra continere professionemque videretur]» (Курсив мой. |
| Помимо переводов Руфину принадлежит несколько оригинальных трудов, среди которых комментарии на книги Священного Писания , а также многочисленные жития. Ряд биографий египетских отцов объединен Руфином в сочинение, которое было названо «История монахов в Египте, или О жизни отцов». 25 Взяться за подготовку перевода Евсевиевой «Церковной истории» Руфина побудил епископ Хромаций. Как пишет А. П. Лебедев , Руфин «не был историком по призванию, его историческое сочинение своим существованием обязано простому случаю. Из истории жизни Руфина видно, что инициатива этого труда принадлежала Аквилейскому епископу Хромацию». 26 Как признается сам Руфин в предисловии к своей «Церковной истории», Хромаций ради утешения душ италийцев, потрясенных нашествием готов Алариха, попросил Руфина взяться за перевод сочинения Евсевия: «Говорят, что сведущим медикам, когда они видят, что городам и областям грозит всеобщее заболевание, подобает подобрать такой род лекарства или снадобья, с помощью которого люди могли бы уберечься от приближающейся смерти. Вот так и ты, почтенный отец Хромаций, в то время, когда, прорвав рубежи, гибельная болезнь была принесена вождем готов Аларихом в Италию и долго повсюду опустошала земли, уничтожала скот и людей, в поисках лекарства для народа, доверенного тебе Богом, надеясь на какое-либо средство от страшной погибели, с помощью которого больные умы, оторвав их от мыслей о злодейском вторжении, можно было бы обратить к лучшим мыслям, поручил мне, чтобы церковную историю, которую на греческом языке написал образованнейший муж Евсевий Кесарийский , я перевел на латынь, читая которую, душа, обращенная в слух, пока стремилась бы узнать о событиях, забыла бы о несчастиях, которые случились» (Ruf. HE. рг). Как можно видеть, уже условия написания «Истории» определяли тональность ее изложения: это должен был быть труд нравоучительный и имеющий позитивную направленность. «Церковная история» Руфина состоит из одиннадцати книг. Девять из них являются переводом «Церковной истории» Евсевия Кесарийского , при этом Руфин присоединил к девятой книге Евсевия сокращенный вариант десятой; две книги написаны Руфином самостоятельно в продолжение труда Евсевия. |
|
|
