| Атталиота тут же объявляет, каким образом Роман Диоген, после стольких походов, был все-таки в состоянии отделить такие значительные силы к Хелату. «В предшествовавших битвах Греки еще не доходили до такой крайности со своим императором, чтобы нужно было подвергать опасности и выводить в битву и его собственную часть, называемую обыкновенно сменою (τν ατο μοραν, τ λεγμενον συνθως λλγιον); но в то время как остальные вперед захватывали себе победу, отряды, зависевшие непосредственно от императора и окружавшие его (ο τ βασιλε περιαρτμενοι λχοι), оставались вне боевых схваток» (Attaliot. p. 149, 14–150:1). Очевидно, здесь идет речь о какой-то пешей императорской гвардии (но не о лейб-гвардии) или об отборных пеших полках, находившихся под непосредственною командою императора. Значение слова «λλγιον» довольно темно; 103 но из позднейших примеров мы видим, что царская «смена» состоит из иностранцев. Мы думаем, что именно в этой отборной пехоте, отправленной к Хелату, и нужно искать тех Русских, о которых говорится у Ибн-эль-Атира. Только при этом не следует в начальнике Русов, взятых в плен, видеть самого Траханиота, потому что и он вместе с Урселем избежал такой беды (Attaliot. p. 158. Scylitz. p. 695). Варяги еще раз являются на сцену в трагической истории Романа Диогена и косвенным образом способствуют ее ужасной развязке. Роман Диоген, как известно, был освобожден из плена султаном Альп-Арсланом, но только для того, чтобы найти более жестоких и безжалостных врагов в своем отечестве. В его отсутствие власть захватили родственники: дядя (кесарь Иоанн) и двоюродные братья Михаила VII Дуки; да и сам Михаил VII, по совету своего наставника и руководителя Пселла, не хотел более делиться престолом с мужем своей матери. Слух об освобождении Романа и о возвращении его на царство произвел смятение и ужас во дворце. Юный император Михаил принял решение, которое Пселл называет самым разумным. Посоветовавшись со своей фамилией, он убежал от матери, которая, конечно, подозревалась в расположении к мужу, и склонил на свою сторону придворную стражу. |
| В соответствии с антимилитаристическим прекраснодушием и наклонностью к учёности заключил стареющий император свой второй брак. Евдокия Макремволитисса столь же красивая, сколь литературно-образованная женщина стала через него матерью шести детей. К ним присоединились три уже из предосторожности коронованных сына Дуки от первого брака. Умирающий император, исключительно занятый мыслью сохранить престол за своим домом, попытался связать императрицу и сенат письменными обещаниями и клятвой верности – среди византийцев безнадёжное предприятие. Евдокия, хотя и вжившаяся в атмосферу учёных педантов, где тон задавал отвратительный философствующий болтун и краснобай Пселл, доказала, что основательно извращённое риторическое образование не может совершенно сбить с пути рассудок умной женщины. Она поняла тот вред, который новый курс принёс государству. При наличности угрожающей от сельджуков опасности, только традиционный милитаризм мог дать спасение. Она вняла народному голосу, желавшему её вторичного брака с настоящим воином. Только таким способом мог быть положен конец вредному для всех влиянию разросшегося бюрократизма. При выборе супруга она, однако, ошиблась. Роман Диоген, стратиг Триадицы (Средец) был сын того Константина Диогена, который будто бы решился некогда поднять бунт славян против императора Романа III. На тридцатилетнего сына Константина, богатыря-великана с горячей кровью и почти безумно отважным честолюбием, пало со стороны недоверчивых бюрократов то же обвинение и, вероятно, с тем же основанием, что на отца. Евдокия, уже перешедшая за сорок лет, но всё ещё статная и обладающая пылким темпераментом, едва увидала видного, прекрасного Романа, как со всем жаром южанки полюбила его. Однако её письменное обещание не вступать во второй брак находилось в руках патриарха Иоанна Ксифилина. Лукавая женщина знала слабую сторону патриарха. Под предлогом выйти замуж за одного из его родственников, она добыла обратно компрометирующий документ и поразила столицу, обвенчавшись с Романом IV Диогеном в декабре 1067. Это была победа военной партии; ярость перехитрённой бюрократии сказалась частью в тихой, частью в открытой оппозиции её главарей: брата императора кесаря Иоанна Дуки, который вместе с двумя сыновьями располагал могущественной партией в сенате, негодующего патриарха и, особенно, язвительного ритора Михаила Пселла. К этому присоединилось то обстоятельство, что избалованные Дукой преторианцы варяги держали сторону партии старого двора уже по одному тому, что Роман был любим национальной армией. Только блистательный внешний успех мог сообщить престиж императору-солдату. |
| 411 Согласно договору Алп-Арслана с Романом Диогеном, последний уступал сельджукам большую территорию (в том числе Манцикерт, Антиохию и др.) и обязался выплачивать султану ежегодную дань. В обмен сельджуки обещали не тревожить границ империи. Роман Диоген согласился также выдать свою дочь за сына Алп-Арслана (по другим источникам, женить сына на дочери султана). 415 Несколькими штрихами дополняет этот эпизод Никифор Вриенний (в целом его рассказ основан на «Хронографии» Пселла). В то время как воины Андроника и Константина Дуки отвели Михаила в верхние этажи дворца, люди самого кесаря Иоанна отправились в покои Евдокии, которая, испугавшись, укрылась в «тайном помещении, похожем на пещеру» (так Вриенний понимает «потаенную пещеру» у Пселла!), где и спряталась, «полумертвая от страха». Однако сам кесарь явился к царице и успокоил ее (Вриенний, 45 сл.). 418 Отсюда начинается текст новонайденной рукописи Пселла, совпадающий с «Хронографией». В переводе мы учитываем ее чтения. Слова и фразы, содержащиеся только в новой рукописи, заключены в квадратные скобки. 419 Согласно Атталиату, Роман Диоген обосновался в крепости Докея в Армениаке, куда ему на помощь подошел отряд под командованием Феодора Алиата. Константин напал на войско Романа, когда оно вышло из крепости, чтобы укрыться в Киликии, откуда свергнутый царь был родом (Аттал., 169 сл.). 421 Хачатур (так звали неожиданного спасителя Романа Диогена) был назначен царем катепаном Антиохии. 422 В связи с этим походом Пселл направил Андронику выспренное и льстивое письмо, в котором провозглашал его «спасителем Ромейской империи». 423 Немного подробней повествует об этом посольстве Вриенний. Михаил предложил прощение Роману. Свергнутый царь, однако, воспринял такое предложение как оскорбление, ибо не мог признать за собой никакой вины и не отказался от претензий на царскую власть. Любопытно, что послов (людей «священных и души миротворной» – у Пселла) Вриенний именует «дурными» (Вриенний, 48). 425 Франк Криспин – известный и по западным источникам Роберт Крепин, норманский полководец. Воевал в Испании против арабов, сражался в Италии, потом поступил на византийскую службу; при Романе Диогене был обвинен в подготовке мятежа и сослан. Михаил Дука вернул Крепина из ссылки. Точная дата его смерти, к сожалению, неизвестна, но в 1075 г. его уже не было в живых (Вриенний., 59). Это замечание Пселла позволяет определить время завершения второй части «Хронографии» (если, конечно, писатель не имеет в виду годовщину смерти Крепина). |
| 2912 Вот некоторые. Когда приверженцы Вриенния приблизились к стенам Византии, они услышали от граждан насмешки (Attal., 251); та же участь постигла приверженцев Алексея Комнина, в частности кесаря Иоанна Дуку, при осаде ими столицы (Anna, 119). При осаде Андроником (Комниным) Никеи осажденные осыпали со стен Андроника ругательствами, называя его мясником, кровожадным псом, гнилым старикашкой, бессмертным злом, людской фурией, развратником и др. постыдными именами (Хониат, рус., 360). 2914 Любопытную характеристику лживости греков в этом последнем отношении сделал Михаил Палеолог в одной своей речи: «Верность большей части подданных, – сказал он между прочим, – окоченела на маске, и притом, пока царь благоденствует; а как скоро он унижен, подданные необходимо становятся дерзки и нападают». См.: Пахимер, рус., 232. 2915 Так, когда между Василием II и Склиром произошло свидание и был заключен договор, император удостоил Склира общей чаши, поднеся к собственным Устам чашу, предложенную Склиру, отпил из нее и затем опять передал ему, Устраняя этим подозрения и показывая святость договора. См.: Psell., IV, 17. 2916 Так послы, явившиеся от Стратиотика к Комнину, были им удостоены общей чаши ( κρατρος κοινωνσας, τραπζης ατω κοινωνσαντες, Psell., IV, 220,227), тем не менее трепетали за свою участь. После того как Роман Диоген, принужденный уступить силе своих соперников, приверженцев Парапинака, сдался и был приведен к Андронику Дуке, греческий полководец подал ему правую руку, ввел в свою палатку и разделил трапезу, см. Psell.. IV, 287: τραπζης λαμπρς κοινωνε. Тем не менее это не помешало ослеплению Диогена. 2917 Известен эпизод из истории сирийского похода Романа Аргира. После поражения Романа и бегства его в Антиохию 8000 арабов явились к городу Телуху и обратились к стратигу Георгию Маниаку с предложением сдать город, так как император взят будто бы в плен, все греческое войско погибло и сам стратиг вместе с гарнизоном несомненно погибнет, если не последует приглашению. |
| Маниак сделал вид, что покоряется, обещал на следующее утро удалиться из города и в доказательство мирного своего настроения выслал арабам в изобильном количестве пищи и напитков. Те до такой степени были обольщены обещанием и поступком Маниака ( τος τε λγοις και τος εργοις φεναιασθντες), что предались беззаботному отдыху и попойке. Между тем ночью, когда они напившись уснули, греческий стратиг со своим гарнизоном сделал нападение, всех перебил, захватил 280 верблюдов и, отрезав у павших арабов носы и уши, препроводил в виде трофея императору. См.: Cedr., II, 494. Кстати о трофеях. В других случаях трофеями служили сами головы убитых неприятелей. Так при Константине Мономахе патриций Иоанн Философ, разбив печенегов, нагрузил их головы на деревенские телеги и отправил к императору (Cedr., II. 603), при Константине Дуке Роман Диоген тоже послал императору головы убитых им в сражении печенегов (Scyl., 663). Этот обычай, как и многое другое, был заимствован у восточных народов, у которых отрезание голов доведено было до совершенства и существовало даже (напр., у турок) искусство сохранять отрезанные неприятельские головы от разлагания. 2918 Эти предметы религиозного почитания считались достаточным ручательством и в глазах неверных. Во время переговоров Романа Диогена с турецким султаном в 1071 г. послам султана дан был крест, как ручательство безопасности, и это их вполне удовлетворило. См.: Attal., 159 (Scyl., 696). 2920 Anna, I, 102–103, рус. пер., 94–99. Вот еще несколько примеров, когда обращались к клятвенным и письменным удостоверениям и клятву большей частью нарушали. С Михаила Пафлагона взята была Романом III клятва на священных предметах ( ρκος καθ ιερν) в том, что он не состоит в любовной связи с Зоей и не имеет против ее мужа злого умысла. Михаил поклялся, несмотря на то, что в то время был любовником Зои, а впоследствии навлек на себя подозрение в злоумышлении против Романа. К чести общественной совести византийцев (или по крайней мере их руководителей, духовенства и монашества), нужно сказать, что это клятвопреступничество вызвало против себя осуждение, выразившееся в убеждении, что болезнь, постигшая Пафлагона, была Божиим наказанием за грех . |
| По возвращении из похода, окончившегося бегством половцев от Выры – на границе Харьковской и Курской губерний, – Мономах занялся распределением сыновьям своим уделов и назначил: Святославу, а по смерти его в его 1114 г. Ярополку – Переяславль, Вячеславу – Смоленск, Юрию – Суздаль. Затем Мономах женил сына своего Романа на дочери Володаря Ростиславича, принял обратно отосланную Коломаном Венгерским, по обвинению в неверности, дочь свою, Евфимию, которая тогда же родила в Киеве сына Бориса, продолжал добавлять Русскую Правду важными законами о наёмниках, о свидетельствах, о побоях, о наследстве, о судебных пошлинах, о долгах, о холопах, о смердах 46 ; наконец, желая явить народу новый знак своего давно известного благочестия, совершил, в 1115 г., торжественное перенесение в новую каменную церковь мощей Бориса и Глеба; причём для уменьшения тесноты во время процессии, велел метать народу деньги, меха и материи. С тем вместе Мономах не думал покидать привычного ему ратного дела и в 1116 г. ополчился на кн. Глеба Всеславича Минского, который «воевал Дреговичи, и Случеск пожёг и не каяшеться о сем, не покоряшеться, но боле противу Володимерю глаголаше, укоряя » 47 . Осадив, с Давидом Черниговским, сыновьями Олега и своими, Минск, Мономах объявил, что будет стоять под городом до тех пор, пока не возьмёт его; вследствие чего Глеб, уже встревоженный потерей Друцка, вышел со всей дружиной из Минска и поклонился великому князю, который, дав непокорному приличное наставление, оставил его обладателем Минска, а сам возвратился в Киев где вскоре дождался сына своего, Ярополка, увенчанного лаврами нового похода к Дону, доставившего ему, в числе добычи, «жену, красну велми, Ясьского князя дщерь». К этому же году относится вмешательство Мономаха в дела Греции, где царствовал тогда Алексей Комнен, обязанный престолом ряду революций, исторгнувших корону из рук потомков императора Романа VI Диогена, за сыном которого, Леоном, была дочь Мономаха, Мария. Отыскивая, вероятно, не без помощи тестя, утраченные права на престол, Леон захватил кое-какие города, но был убит в Доростоле, по приказанию Комнена, что побудило Мономаха, в заботливости о сохранении сыну Леонова, а своему внуку Василию, по крайней мере приобретений его отца, отправить к византийским границам сначала воеводу Ивана Войтишича, потом сына своего Вячеслава, из которых первый овладел некоторыми городами по Дунаю, а последний безуспешно приступал к Дорастолу и возвратился ни с чем. |
| XXIII. Первый крестовый поход 1 Патриарх Симеон Григорий VII, основатель владычества папского, простиравший честолюбивый взор свой на все престолы Запада и Востока, чтобы подчинить их единой кафедре Рима, уже жаждал освободить гроб Господень силою оружия и, по словам его, душа его была прискорбна даже до смерти, поскольку не мог сего исполнить. Посланники императора греческого Михаила Дуки, после бедственного поражения Романа Диогена, предстали в Рим умолять папу о защите против сильного Малек-шаха и возраставшей силы Сельджукидов. Но, хотя Григорий и писал ему в ответной грамоте, что пятьдесят тысяч воинов, под его личным предводительством, готовы выступить на помощь христианам восточным; хотя и возбуждал, окружными посланиями, властителей Европы к освобождению Св. мест, и посылал туда на покаяние великих преступников, однако голос мощного папы остался без деятельного отголоска, посреди долголетней борьбы его с императором римским Генрихом IV; он только посеял семена, в свое время произрастившие плод. Виктор III, его преемник, действуя в его духе, звал также Запад к освобождению Востока и мог только подвигнуть поморские города Италии вооружить свои флоты для бесполезных высадок на берега Сирии. Дело сие предстояло Папе Урбану II, которого мощное слово двинуло все народы Запада к Востоку, и тогда началась новая воинственная эпоха для Иерусалима, изменившая на два столетия лице всей Палестины и доныне оставившая глубокие следы свои на Востоке. Новая стихия западная, племя франков, примешалась к стихии арабской и турецкой, уже заглушавшей первобытную образованную стихию мира греческого, который столь благодатно процвел в обновленной христианством Св. земле. В течение двух веков непрестанные кровопролития франков и турков миллионами трупов усеяли все пути Сирии, и хотя от сего страшного столкновения Запада с Востоком возникло впоследствии просвещение в Европе, немного пользы принесло оно бедствующей Палестине, над которою еще более отяготилось иго магометанское, по удалении франков; а между тем истребилось постепенно сокровище обителей пустынных, под превозмогавшим влиянием первосвященников западных, и остатки учености духовной, которою славились еще лавры Св. Саввы и Феодосия, Евфимия и Харитония, под игом арабским исчезли совершенно, когда, после бурного прилива и отлива волн западных, осталась только одна горькая пена столетнего их владычества в Св. граде и двухвекового в Св. земле. |
| Скачать epub pdf События в четвертом столетии первого тысячелетия После своего восхищения на высоту и научения от ангела , Сиф, рассказывая отцу и матери о виденном там, начал чертить на земле расположение небес и подобия планет – солнца, луны и звезд, а также и их течения. Совершая же сие, он начал и письмена изобретать, которые окончательно были завершены после него его сыном Еносом и названы впоследствии еврейскими. И таким образом началось звездочетное и книжное учение от Сифа, который вместе со своим отцом Адамом потрудился, изображая сие на камне, дабы вразумить последующие поколения (Георгий Кедрин, Кир Дорофей Монем-васийский и прочие хронографы). Феофилакт святой, архиепископ Болгарский, живший в 1070 годах по Рождестве Христовом, во дни греческого царя Романа Диогена, в предисловии на Евангелие от Матфея пишет следующее: " Те Божественные мужи, которые жили прежде закона, учились не на основании писаний и книг, но, имея чистый разум, просвещались озарением Всесвятого Духа и, таким образом, узнавали веления Божии, ибо Сам Бог беседовал с ними устами к устам. Таковы были Ной, Авраам, Исаак, Иаков, Иов и Моисей. Когда же люди сделались порочными и недостойными того, чтобы Дух Святой просвещал и научал их, то человеколюбивый Бог дал писания, чтобы, хотя благодаря им, они помнили веления Божии». По мнению святого Феофилакта, как будто бы выходит так, что книг не было от Адама и даже до Моисея. Но так как древний греческий хронограф цареградский Георгий Кедрин, не многими годами старший Феофилакта и поживший в царствование Исаака Комнина, а вслед за ним и другие греческие и наши русские хронографы все согласно написали, что от Сифа, сына Адамова, ведут свое начало еврейские письмена, то посему думается, что и их, как и многих других, повествования не верны: обычно придается скорее вера многим, нежели одному. И в иностранных хрониках пишется, что от Сифа ведут свое начало книжные письмена. Кроме того, Георгий Кедрин и сие написал: в лето от начала мира 2585 (по потопе в 342 лето) Каинан, сын Арфаксадов и внук Симов, а Ноев правнук, нашел негде в поле писание исполинов, живших прежде потопа; из этого ясно следует, что прежде потопа книги писались. |
|
|
