| Легче всего со страстью злопамятности бороться в самом начале: остановить себя на уровне «смущения». Как это сделать? Самый простой способ, как говорит авва Дорофей , когда между братиями произойдет смущение или возникнет неудовольствие, – это попросить прощения. Надо отметить, что преподобный даже и не собирается уточнять, кто именно должен это сделать – тот ли, кто оказался причиной этого «неудовольствия», или «пострадавший». Ясно, что искать виноватого – тупиковый путь, пострадавшим считает себя каждый. «Один из них, – просто говорит авва, – поклонится другому, прося прощения...» То есть тот, кто первый заметил в своем сердце смущение, тот и должен поспешить первым от него освободиться. Авва Дорофей еще раз обобщает способ преодоления конфликта на первом этапе: смущение, «если хочешь, можешь удобно погасить, пока оно еще невелико, молчанием, молитвою, одним поклоном от сердца». «Ибо если кто-либо в начале смущения... поспешит укорить себя и поклониться (ближнему, прося прощения), прежде нежели разгорится раздражительность, то он сохранит мир». Но если упущен самый начальный момент, то есть момент, когда мучительная впоследствии страсть только зарождается? Если «былинка» смущения, прежде чем была замечена, все же успела вырасти и грозит превратиться в укоренившееся дерево злой страсти! Освободиться от него все же, еще остаются средства, хотя это потребует большего труда. Наука о духовной жизни аввы Дорофея поможет определить, на каком этапе, к каким средствам следует прибегать, чтобы остановить развивающуюся страсть. Простить и примириться... Однако возможна и иная ситуация: охваченный обидой человек «замолчит, но будет продолжать смущаться и возбуждать себя...» – так авва Дорофей рассматривает дальнейшее развитие страсти. Внешне обиженный держит себя в руках, чтобы не наговорить лишнего, но душа не обрела умиротворения. Какие усилия необходимы теперь, чтобы бороться с «гневом», выросшим из раздражения и укрепившимся в душе? Увы, каких-то «чудодейственных» средств, «снимающих» гнев механически, без труда и внутренних усилий, здесь нет. Куда же должна быть направлена внутренняя борьба с гневом? Советы преподобного в этом случае также неновы и уже знакомы. Надо примириться. То есть действительно, на самом деле принять в свое сердце человека, который вызвал в душе бурю негодования. |
| Авва Дорофей и его труды Авва Дорофей Самыми читаемыми на протяжении столетий христианскими писателями VI века явились составители аскетических творений, в которых отразилось монашеское предание и их личный опыт подвижничества. Одна из таких книг – «Поучения» аввы Дорофея. О времени его жизни и подвигов до недавних пор высказывались разные суждения: некоторые исследователи считали его подвижником рубежа VI и VII века, другие датировали время его жизни значительно более ранней эпохой – V столетием. Французский патролог С. Веле в начале XX века время рождения преподобного Дорофея Газского отнес к началу VI века, а дату его преставления – к промежутку между 560 и 580 годами. И эта датировка принята современной наукой. Авва Дорофей родился, вероятно, в Антиохии, по другой версии – в окрестностях Аскалона в Палестине, в состоятельной семье и провел годы отрочества и юности в Аскалоне. Он получил классическое образование, но где именно – неизвестно, хотя, вероятнее всего, в одном из городов Палестины, однако не там, где жили его родители. О своем ученичестве он писал: «Когда я обучался светским наукам, мне казалось это сначала весьма тягостным… когда же я продолжал понуждать себя, Бог помог мне, и прилежание обратилось мне в такой навык, что от усердия к чтению я не замечал, что я ел, или что пил, или как спал» . Авва Дорофей: “От усердия к чтению я не замечал, что я ел, или что пил, или как спал” Эти слова: «Бог помог мне» в усвоении внешних наук – чрезвычайно характерны: они свидетельствуют о том, что авве Дорофею была чужда обскурантистская неприязнь к классическому образованию и внешней философии. Чтение книг увлекало и поглощало его всецело. Характеризуя затем свой ученический быт, он писал: «Когда же учитель отпускал нас, я омывался водою, ибо иссыхал от безмерного чтения… приходя же домой, я не знал, что буду есть, ибо не мог найти свободного времени для распоряжения касательно самой пищи моей, но у меня был верный человек, который готовил мне, что он хотел. А я ел, что находил приготовленным, имея книгу подле себя на постели, и часто углублялся в нее. Также и во время сна она была подле меня на столе моем, и, уснув немного, я тотчас вскакивал для того, чтобы продолжать чтение. Опять вечером, когда я возвращался (домой) после вечерни, я зажигал светильник и продолжал чтение до полуночи и (вообще) был в таком состоянии, что от чтения не знал сладости покоя» . Кроме внешних философов он читал и творения христианских писателей, в особенности святителя Василия Великого. |
| Обобщая еще раз, как преодолеть конфликт на первом этапе, авва Дорофей заключает: смущение, “если хочешь, можешь удобно погасить, пока оно еще не велико, молчанием, молитвою, одним поклоном от сердца”. “Ибо если кто-либо в начале смущения поспешит укорить себя и поклониться , прежде нежели разгорится раздражительность, то он сохранит мир”. Но вот самый начальный момент упущен. “Былинка” смущения (то есть момент, когда мучительная впоследствии страсть только зарождается), прежде чем была замечена, все же успела вырасти и грозит превратиться в укоренившееся дерево злой страсти! Тем не менее, все же еще остаются средства освободиться от него, хотя это потребует большего труда. Наука о духовной жизни аввы Дорофея поможет определить, на каком этапе, какими средствами следует противостоять развивающейся страсти. Какие усилия потребуются, чтобы побороть эту страсть на этапе “раздражения”? Это совсем не простой вопрос, ведь как можно на самом деле вдруг остановиться, когда все в тебе “закипает”, когда все раздражает тебя в человеке, повергшем тебя в смущение? Каких-то специальных рецептов на этот счет авва Дорофей не дает, но одно слово, сказанное даже как бы вскользь, очень точно выражает смысл усилия над собой. “Когда возгорится раздражительность”, человек должен замолчать, то есть усмирить бурю внутри себя, найти силы вернуться к внутреннему миру в душе. Простить и примириться… Однако возможна и такая ситуация: охваченный обидой человек “замолчит, но будет продолжать смущаться и возбуждать себя…”, — рассматривает дальнейшее развитие страсти авва Дорофей. Обиженный действительно внешне держит себя в руках, чтобы не наговорить лишнего, но душа не обрела умиротворения. Какими усилиями возможно бороться с “гневом”, выросшим из раздражения и укрепившимся в душе? Увы, каких-то “чудодейственных” средств, “снимающих” гнев механически, без тяжело дающихся внутренних усилий, здесь нет. Если так, то куда должна направляться внутренняя борьба с гневом? То, что в этом случае советует преподобный, также не ново и уже знакомо. Надо примириться. То есть действительно, на самом деле принять в свое сердце человека, который вызвал в душе бурю негодования. |
| Понятно, что подобное обостренное восприятие всех событий через призму собственной персоны — плохой советчик в любых делах. Но несчастный, зациклившийся на себе человек может этого не понимать и принимать все свои фантазии за чистую монету. Авва Дорофей рассматривает и такую ситуацию, когда новоначальный инок свою болезненную зависимость от мнения всех и каждого пытается использовать для самоконтроля. Это тоже не может привести ни к чему хорошему. “Бывает, что иной желая, как он говорит, исправлять себя, уже постоянно (за всем) замечает, думая: если кто-нибудь говорит обо мне, то мне надобно знать, какое мое согрешение, за которое он меня осуждает, и я буду исправляться. Во-первых, уже и начало сего от лукавого, ибо он начал ложью: не зная подлинно, придумал то, чего не знал; а как «может древо зло плоды добры творити?» (Мф 7:18)”. Если уж действительно искать средств своего исправления, — заключает преподобный, — то для этого есть прямые пути. “А говорить: я верю своим догадкам для исправления себя, и с этой целью подслушивать и любопытствовать, — это есть самооправдание, внушаемое диаволом, который желает строить нам козни”. Необходимость критического отношения к любому своему сложившемуся мнению авва Дорофей подчеркивает полушутливой гиперболой: “и так с тех пор, когда помысл говорил мне о солнце, что это солнце, или о тьме, что это тьма, я не верил ему…”. Но этим он лишь еще раз обращает внимание на то, сколь серьезна опасность “действительно видеть вещи, коих нет и быть не может”. Безусловно и то, что у аввы Дорофея речь все время шла об опасности ошибиться не в физических, а в нравственных вещах. Поэтому и здесь, когда он говорит о тьме и солнце, то прежде всего имеет в виду обычное для библейско-христианской символики обозначение под этими понятиями зла и добра. Подозрительность — причина самообмана или самообман — подозрительности? Задумаемся над тем, чего, собственно, хотел добиться брат, которого привел в пример авва Дорофей в своем объяснении, что такое ложь мыслью. Этот брат “однажды, вошедши в сад, высматривал, — ибо он всегда подсматривал и подслушивал”, — характеризует его рассказчик. В чем он всех подозревал? о чем были его догадки? в каких предположениях он был настолько уверен, что “ему казалось, что дело происходит непременно так, как представляет ему помысл его, и не может быть иначе”? Войдя в пустой сад, он очень хотел встретить “нарушителя” монастырского устава, который бы там тайком ел смоквы. И он увидел то, что хотел… |
| Если ложь мыслью в соответствии с 9-м поучением преподобного аввы Дорофея состоит в непреднамеренной подмене себя подлинного некоей «ролью», в которой человек хотел бы себя видеть, то ложь словом – это уже сознательное искажение действительности. Поэтому, следуя подходу преподобного Дорофея, можно было бы рассмотрение второго типа лжи озаглавить вопросом; кому ложь выгодна? Для объяснения, что такое ложь словом, авва Дорофей , естественно, обращается к жизненным реалиям, с которыми постоянно имели дело его ученики, то есть к особенностям быта его монастыря. «А словом лжет тот, – разъясняет он, – кто, например, от уныния поленившись встать на бдение, не говорит: «Прости меня, что я поленился встать», но говорит: «У меня был жар, я до крайности утомился работою, не в силах был встать, был нездоров», и говорит десять лживых слов для того, чтобы не сделать одного поклона и не смириться. Опять, если он пожелает чего-нибудь, то не хочет сказать: «Я этого желаю», но все извращает слова свои, говоря: «У меня такая-то болезнь, и это мне нужно; это мне приказано», и лжет до тех пор, пока не удовлетворит своему желанию». Авва Дорофей прямо называет три причины. побуждающие людей лгать, которые также являются основой всякого греха. Это, во-первых, сластолюбие, то есть стремление исполнить всякое свое желание: во-вторых, сребролюбие – стремление к приобретению материальных ценностей: и, в-третьих, славолюбие, которое в случае с иноками аввы Дорофея выражалось в нежелании смириться. Само собой разумеется, что отношение к лжи словом, как и ко всякой лжи, у аввы Дорофея отрицательное. Хотя это и очевидно, об этом приходится напоминать, потому что в мире, окружающем нас, ложь слишком часто возводится в ранг добродетели. Американский «специалист в области человеческих отношений» Дейл Карнеги, например, совсем по-другому трактует то, что авва Дорофей называет ложью словом. Дейл Карнеги с большим интересом отыскивает мотивы, которыми люди руководствуются в своем поведении. Но, в отличие от аввы Дорофея , он это делает не с целью указать причины лжи, а, напротив, с целью воспользоваться человеческими слабостями. Карнеги не прочь поддержать людей в их желании выдать желаемое за действительное, он с готовностью предлагает им именно ту ложь, которой они хотят обманывать себя и других. Разумеется, он это делает не бескорыстно, а с целью извлечь для себя определенную пользу. Какие мотивы поведения людей выделяют психологи |
| Если же теперь мы перенесемся из VII века в наше время, то опять перед глазами встает образ манипулятора, которого идеализирует Карнеги и критикует Шостром. Как резко он контрастирует с христианином, решившимся на неискренность во избежание большего зла! Манипулятор уверен, что его закрытое общение — единственно возможная форма социальной жизни, в то время как христианин относится к ней как к греховной аномалии, хотя порой неизбежной. Карнеги уверен, что “новый образ жизни”, основанный на манипуляциях человеческими страстями, принесет “бесчисленных друзей и неизменное счастье”, то есть однозначно положительный результат. А авва Дорофей категорически настаивает, что ложь всегда безрадостна, даже если ее ценой удается избежать худшего зла, на ней нельзя ничего построить! Современная психологическая наука со своих позиций в лице Шострома здесь принимает сторону аввы Дорофея, выражающего основы христианского знания о мире и человеке. Ложь словом и ложь жизнью по авве Дорофею Третий тип лжи по классификации аввы Дорофея — это ложь жизнью. В отличие от самообмана, то есть лжи мыслью, и в отличие от лжи словом, имеющей под собой чаще отрицательные, но иногда положительные мотивы, эта ложь заключается в циничной двойственности самой жизни. Словами “ложь жизнью” авва Дорофей называет глубокую греховную испорченность человека, который привык к пороку, не боится его и не стесняется. Но, поскольку общественное мнение все же осуждает порок, а ценит все-таки добродетель, то он считает выгодным скрываться под добродетельной маской. Побуждения к лжи жизнью, как мы видим, однозначно греховные, в отличие от лжи словом, которая, согласно авве Дорофею, хотя и приводит неизбежно к потере открытого искреннего общения, но иногда бывает из добрых побуждений. Авва Дорофей сравнивает в некоторых моментах обман лгущего жизнью с ложью словом. Он “не потому удивляется добродетели, что желает похвалить ее, — противопоставляет преподобный старец лжеца жизнью тому, кто неискренен в словах, но внутренне страдает от этого, — ибо если бы он говорил с сею мыслею, то он сперва со смирением сознался бы в своей немощи, говоря: «горе мне окаянному, я сделался чуждым всякого блага», и тогда уже, по сознании своей немощи, стал бы он хвалить добродетель и удивляться ей”. |
| Понятно, что подобное обостренное восприятие всех событий через призму собственной персоны – плохой советчик в любых делах. Но несчастный, зациклившийся на себе человек может этого не понимать и принимать все свои фантазии за чистую монету. Авва Дорофей рассматривает и такую ситуацию, когда новоначальный инок свою болезненную зависимость от мнения всех и каждого пытается использовать для самоконтроля. Это тоже не может привести ни к чему хорошему. «Бывает, что иной, желая, как он говорит, исправлять себя, уже постоянно (за всем) замечает, думая: если кто-нибудь говорит обо мне, то мне надобно знать, какое мое согрешение, за которое он меня осуждает, и я буду исправляться. Во-первых, уже и начало сего от лукавого, ибо он начал ложью: не зная подлинно, придумал то, чего не знал; а как «может древо зло плоды добры творити?» ( Мф. 7,18 ). Если уж действительно искать средств своего исправления, – заключает преподобный, – то для этого есть прямые пути. «А говорить: я верю своим догадкам для исправления себя, и с этой целью подслушивать и любопытствовать – это есть самооправдание, внушаемое диаволом, который желает строить нам козни». Необходимость критического отношения к любому своему сложившемуся мнению авва Дорофей подчеркивает полушутливой гиперболой: «И так с тех пор, когда помысл говорил мне о солнце, что это солнце, или о тьме, что это тьма, я не верил ему...» Но этим он лишь еще раз обращает внимание на то, сколь серьезна опасность «действительно видеть вещи, коих нет и быть не может». Безусловно и то, что у аввы Дорофея речь все время шла об опасности ошибиться не в физических, а в нравственных вещах. Поэтому и здесь, когда он говорит о «тьме» и «солнце», то прежде всего имеет в виду обычное для библейско-христианской символики обозначение под этими понятиями зла и добра. Подозрительность причина самообмана или самообман – подозрительности? Задумаемся над тем, чего, собственно, хотел добиться брат, которого привел в пример авва Дорофей , в своем объяснении, что такое ложь мыслью. Этот брат «однажды, вошедши в сад, высматривал, – ибо он всегда подсматривал и подслушивал», – характеризует его рассказчик. В чем он всех подозревал? О чем были его догадки? В каких предположениях он был настолько уверен, что «ему казалось, что дело происходит непременно так, как представляет ему помысл его, и не может быть иначе»? Войдя в пустой сад, он очень хотел встретить «нарушителя» монастырского устава, который бы там тайком ел смоквы. И он увидел то, что хотел... |
| Итак, когда приходит нам помысел сделать что-либо руками ветхого нашего человека, как например: украсть или ударить и вообще сделать руками нашими какой-либо грех, то мы должны обратить внимание на одеяние наше и вспомнить, что не имеем рукавов, то есть не имеем рук, чтобы сделать какое-либо дело ветхого человека» (Doroth. doctrina 1, 15» рус. пер. цит. по изд.: Авва Дорофей 1999, с. 39). Трактовка прп. Максима, хотя она ближе к авве Дорофею , чем к ав- ве Евагрию, все же вполне самостоятельная, признаком чего является использование им характерной для него терминологии («нравственная философия» и проч.). 958 Ср. у аввы Евагрия: «Пояс, сжимающий их чресла, отражает всякую нечистоту, о чем и возвещается [Апостолом]: хорошо человеку не касаться женщины ( 1Кор. 7, 1 )» (Evagr. capit. pract. ad Anat.: PG 40, 1220C, рус. nep. A. И. Сидорова цит. по изд.: Евагрий 1994, с. 95). Ср. у аввы Дорофея : «Пояс, который мы носим, есть символ, во- первых, того, что мы готовы на дело: ибо каждый, желающий что-либо делать, сперва опоясывается и потом начинает дело, как и Господь говорит: да будут чресла ваша препоясана ( Лк. 12, 35 ); во-вторых, для того, что как пояс взят от мертвого тела, так и мы должны умертвить похоть нашу: ибо пояс носится на чреслах наших, где находятся и почки, в которых, как говорят, заключается похотная часть души, и сие то есть сказанное Апостолом: умертвите... уды ваша, яже на земли, блуд, нечистоту и проч. ( Кол. 3, 5 )» (Doroth. doctrina 1, 16, рус. пер. цит. по изд.: Авва Дорофей 1999, с. 40). 960 У аввы Евагрия иное символическое толкование аналава: «Опять же аналав, крестообразно переплетающий их плечи, есть символ веры во Христа, поддерживающей кротких, сдерживающей всегда то, что мешает им, и позволяющей им действовать беспрепятственно» (Evagr. capit. pract. ad Anat.: PG 40, 1220D, рус. пер. A. И. Сидорова цит. по изд.: Евагрий 1994, с. 95). Авва Дорофей дает следующую символическую трактовку аналава: «Имеем также и аналав, который полагается на плечах наших крестообразно. А сие значит, что мы носим на раменах наших знамение креста, как говорит Господь: возмет крест свой, и по Мне грядет ( Мк. 8, 34 ). Что же есть крест? Не что иное, как совершенное умерщвление, которое совершается в нас верою во Христа. Ибо вера, как сказано в Отечнике, устраняет всегда препятствия и делает для нас удобным тот подвиг, который ведет нас к таковому совершенному умерщвлению, то есть чтобы человек умер для всего мирского. И если он оставил родителей, то пусть подвизается и против пристрастия к ним; также, если кто отрекся от имений и приобретений и вообще от какой-либо вещи, то он должен отречься от самого пристрастия своего к ней, как мы уже сказали; в сем-то и состоит совершенное отречение» (Doroth. doctrina 1, 17, рус. пер. цит. по изд.: Авва Дорофей 1999, с. 40). |
| Более того, сегодня одним из главных пороков общества признан страх вступать в глубокие межличностные контакты – люди предпочитают обходиться ритуальной ложью поверхностных полуконтактов. Поэтому сегодня некоторые психологи и говорят, что во взаимоотношениях близких людей конфликты – признак глубоких искренних отношений. Избежать конфликтов все равно не возможно, но в их преодолении происходит более тесное единение людей. Что касается того, как их преодолевать, то путь, указанный аввой Дорофеем , одинаково подходит и для монашеской братии, и для сотрудников по работе или одноклассников, и для людей, связанных родственными узами. Ученикам аввы Дорофея , живущим вместе и вместе выполнявшим монастырские послушания было хорошо известно, что даже на пустом месте совсем неожиданно может возникнуть конфликт и разрастись до самых невероятных размеров. Чтобы научить начинающих иноков управлять собой и не идти на поводу своих страстей, проницательный старец показал им, что неприязнь не сразу появляется в душе; это процесс, в котором можно выделить определенные этапы. Авва Дорофей назвал четыре этапа развития неприязненной злопамятности, каждому из которых соответствуют определенные «противоядия» – надо только научиться ими пользоваться. «Искусством из искусств» называет преподобный авва Дорофей труд человека над своей душой. «Какой человек, желая научиться искусству, постигает его из одних слов? – задает вполне риторический вопрос наставник и сам же отвечает на него: – Нет, сперва он работает и портит, работает и уничтожает свое дело: и так, мало-помалу, трудами и терпением научается искусству... А мы хотим искусству искусств научиться одними словами, не принимаясь за дело». Но без слов тем более не обойдешься. Прежде чем ученик загорится желанием «попробовать» самому, он должен глубоко проникнуться содержанием урока, полностью усвоить (то есть сделать «своим») урок во всех деталях. Современные педагоги-методисты и психологи разрабатывают новые дидактические методы, пытаясь нащупать педагогические технологии, которые бы при минимальном усилии ученика давали максимальный эффект усвоения. И здесь еще раз приходится убедиться, что новое это хорошо забытое старое. Многие из тех приемов, приоритет открытия которых присваивают нынешние ученые, применял в VI веке авва Дорофей в форме, доведенной до совершенства. |
| — Что ты хочешь сделать, Досифей? — Отче, — ответил ему ученик его, — ты повелел принести мне сосуд нерастворенного вина; итак, дай мне благословение. — Несмысленный, — отвечал авва Дорофей, — ты говоришь очень громко, словно готы [ 6 ], когда они упьются вином. Посему и я сказал тебе: возьми чашу вина, ибо ты кричишь так же громко, как готы. Святой Досифей, поклонившись, положил обратно то, что принес, и с того времени стал говорить тихо. Однажды он пришел к преподобному Дорофею и просил его объяснить одно место из Священного Писания, — ибо, ревнуя о просвещении ума своего, он начал размышлять над некоторыми местами Священного Писания. Но его наставник не хотел, чтобы Досифей упражнялся в изучении Писания, так как боялся, что тогда он возмечтает о себе и не сохранит смиренного сознания своей нищеты душевной. Посему на вопрос ученика преподобный Дорофей отвечал: — Не знаю. В другой раз, когда Досифей снова пришел к своему наставнику и спросил его о другом месте Священного Писания, он получил такой ответ: — Поди к игумену и спроси его об этом, я же не могу тебе объяснить. Повинуясь повелению наставника своего, блаженный Досифей отправился к игумену. Но авва Дорофей предупредил игумена: — Если придет к тебе, отче, Досифей и станет спрашивать о разных местах Священного Писания, нанеси ему удар. Когда Досифей пришел к игумену и просил его объяснить непонятные места Священного Писания, игумен начал наносить ему удары, говоря: — Зачем ты не молчишь, если ничего не понимаешь? Зачем ты осмеливаешься спрашивать о сем? Не должен ли ты больше заботиться о своей чистоте, вместо того, чтобы заниматься испытанием Писаний. Затем, еще ударив его дважды по ланитам, игумен отпустил его. Возвратившись к отцу Дорофею, преподобный показал ему свои покрасневшие от удара ланиты и сказал: — Игумен нанес мне удар также и по спине, — и больше ничего не прибавил. Он не стал укорять своего наставника, не сказал ему: «зачем ты не вразумил меня, зачем послал меня к игумену». Нет, ничего подобного не сказал блаженный Досифей; он всё, что приказывал ему наставник его, принимал с верой и тотчас же исполнял его повеление без всякого рассуждения. Когда авва Дорофей спрашивал ученика своего о его помышлениях, Досифей рассказывал их своему наставнику и покорно выслушивал от него все наставления. При этом, повеление своего учителя он старался соблюдать с такою точностью, что святому Дорофею никогда не приходилось повторять свои наставления. Так он поступал, во всё время своего недолгого пребывания в обители, а пробыл он в ней всего около пяти лет. Так он и окончил жизнь свою, не выходя из повиновения наставнику и отцу своему, совершенно отказавшись от своей воли и не имея пристрастия ни к какой вещи. |
|
|
