| «Повесть временных лет» указывает, что при Ярославе, преемнике Владимира, началось переписывание книг. Вот в 1036 году читаем «Повесть временных лет»: «И любил Ярослав церковные уставы, попов любил немало, особенно же черноризцев, и книги любил, читая их часто и ночью и днем. И собрал писцов многих, и переводили они с греческого на славянский язык. И написали они книг множество, ими же поучаются верующие люди и наслаждаются учением божественным. Как если один землю вспашет, другой же засеет, а иные жнут и едят пищу неоскудевающую, – так и этот. Отец ведь его Владимир землю вспахал и размягчил, то есть крещением просветил. Этот же засеял книжными словами сердца верующих людей, а мы пожинаем, учение принимая книжное». Таким образом, 1036 год можно считать годом начала местной древнерусской книжной традиции. Книги переписываются, кого-то учат грамоте. Отдельный вопрос, насколько широко это было распространено и было ли распространено вообще. Поскольку книги приходят вместе с крещением, умение читать оказывается (теоретически) одной из христианских добродетелей. Насколько широко это умение читать было распространено и как вообще выглядело обучение грамоте? О том, как выглядело обучение грамоте, мы можем себе представить, потому что имеется большое количество позднейших свидетельств. Читать учили по складам, то есть сначала буквы назывались по именам, потом читался целый слог, а потом все слово: «буки-аз – ба»; «буки-людие-аз – бла». Слово «блаженъ» в процессе обучения читалось так: «буки-люди-аз – бла»; «живете-иже-наш-ер – блажен». Кстати, такая манера чтения оставалась в русском языке довольно долго, по крайней мере до конца XIX века. В литературе XIX веке встречается слово «словоерс» – название частицы «съ», прибавляемой к словам в некоторых ситуациях («хорошо-с», «понимаю-с», сделаем-с»). Слово «словоерс» представляет собой произношения по складам сочетания съ – слово-ер-с – словоерс». Существует традиционное представление о домонгольской и послемонгольской Руси как о стране совершенно неграмотной. Это представление было поколеблено обнаружением в XX веке новгородских берестяных грамот – бытовых писем, написанных древними новгородцами. Очевидно, что людей, которые писали эти тексты, учили не писать, а читать, то есть это тексты, написанные людьми с пассивной грамотностью. В Новгороде уже откопана не одна сотня грамот, и будет наверняка раскопано еще больше, потому что раскопки произведены пока лишь в крохотной части тех мест, где они должны быть. Почему грамот много именно в Новгороде? Потому ли, что Новгород был каким-то особым грамотным местом, или же потому, что болотистая почва Новгорода не допускает бактерий, разлагающих бересту? Это вопрос открытый. Кроме Новгорода грамоты постепенно находят и в других местах – в Торжке, в Смоленске. Видимо, эта традиция бытового письма была достаточно широко распространена. |
| В Сказании о преложении книг на словенский язык, Повесть временных лет (под 898-м годом) утверждала, что Мефодий «преложи вся книги исполн (т. е. Библию ) от Греческа языка в Словенеск», обращала внимание на тот краткий срок, в который была выполнена эта работа, усматривала в этом особую благодать Божию, дарованную епископу Мефодию (Лавр. 3 , 27) и уверяла, что книги, преложенные «первое» мораве и получившие название «Словеньской грамоты»,-суть та же «грамота», «яже. . . есть в Руси и в Болгарех Дунайских» (Лавр. 3 , 25). На первых страницах своего труда летописец дорожит исторической связью и родством Руси со славянством и не менее шести раз подчеркивает эту связь – как в отношении племенном, так и в отношении средств просвещения. Но после 898 г. влияние славянской культуры на Русь почти бесследно исчезает из древнейшего нашего летописного свода. Под 986-м годом-Владимира совращают в свою веру магометане, немцы, козары и греки, но никто из славян не появляется с тою же целью при дворе Владимира. Он, в свою очередь, направляет посольства к магометанам, к немцам и грекам, но совершенно забывает о тех, для которых греческие и латинские книги перестали быть языком гугнивых и которые уже давно получили возможность слышать »величья Божья своим языком«, заслужив одобрение, как со стороны Царьграда, так и со стороны римского папежа. Только под 6504/996-м годом Летопись, как бы мимоходом и глухо проговаривается, что Владимир «бе живя с князи околними миром, с Болеславом Лядьскым, и с Стефаном Угрьскым, и с Андрихом Чешьскым, и бе мир межю ими и любы» (Лавр. 3 , 124). Но и эта беглая и случайная обмолвка 10 остается в летописи в стороне от ее рассказа о просвещении русской земли. 11 Непростительная забывчивость, или же преднамеренное умолчание составителя Повести временных лет, тем более знаменательны, что сам он неоднократно пользуется переводами, доставленными в готовом виде из славянских земель, а эпическая поэзия наша еще в конце 12 в. не забывала Мораву, как страну, заинтересованную в судьбах русской земли. |
| После того, как латиняне убедили князя Спитигнева (1055–1061), что Сазавские монахи в Чехии через славянское письмо впали в ересь, 29 братия была изгнана в землю гуннов (т. е. в Венгрию), где оставалась до его смерти и возвратилась в Чехию по приглашению Вратислава (1066– 1091), а затем, по его смерти, вновь была nporhaha.(FRB, II, str. 246– 250; I, str. 365–366; cf. str. 356). О начале славянской письменности в Польше не сохранилось точных известий. Русское сказание относит просвещение ее к 9 в., 30 тогда как западные хроники-ко времени Мечислава I, 31 но эти последние имеют в виду латинское влияние. Однако, еще в 1027 г. Матильда, дочь Herimann’a Швабского (Sueuorum) писала к польскому королю Мечиславу II: «Quis enim praedecessorum tuorum tantas erexit aecclesias? Quis in laudem dei totidem coadunavit linguas? cum in propria et in latina deum digne venerari posses, in hoc tibi non satis, grecam superaddere maluisti?» (Bielowski, I, р. 323). 32 Уже перечисленные немногие факты усиливают то недоумение, какое возбуждает рассказ Повести временных лет о времени и греческом источнике русского просвещения. Нельзя удивляться, поэтому, что не раз делались попытки выйти из того затруднительного положения, в какое ставит историка загадочный пробел в древнейшем нашем летописном своде. Уже в знаменитой Якимовской летописи находится известие о том, что Владимир после своего похода на ляхов, о котором Повесть временных лет сообщает под 6489/981-м годом, ходил на булгар, победил их, был окрещен вместе с сыновьями, крестил всю русскую землю и вслед затем получил от болгарского царя Симеона «иереи учены и книги довольны» (В. Н. Татищев, История Российская, кн. I, 1, М. 1768, стр. 38). Как видно из примечания к этому известию, В. Н. Татищев доверял этому сообщению более, чем «Нестору», упустив из виду, что царь Симеон (ум. 926) не был современником Владимира. Позже, не раз высказывалось мнение, что в летописном рассказе о Корсунском походе Владимира следует признать пропуск, так как здесь не упомянуты книги в числе предметов, вывезенных русским князем из Корсуня, что, в этом случае, следует отдать предпочтение житийным текстам и Степенной книге, в которых они значатся, и, что под этими книгами следует разуметь славянские рукописи, какими мог располагать тогда Царьград. Однако, сравнительное изучение текстов Корсунской легенды, приводит к выводу, что древнейшие сказания о Владимире не знали упоминания о книгах. Их нет и в «Слове о том, как окрестися Володимер, возма Корсунь». |
| Аскольд и Дир. Варяги Подводя краткий итог, суммируем все сказанное. В «Повести временных лет» мы встречаем три разные характеристики варягов. Первая: варяги — это правители государственно-территориального образования, возникшего на Волго-Балтийском пути от Ютландии вплоть до Волжской Булгарии. Вторая: варяги — это какой-то отдельный этнос, но не германцы. Третья, самая поздняя: варяги — это разноэтничное определение «западных» народов Прибалтийского региона, в том числе и скандинавов. Иначе говоря, «Повесть временных лет» последовательно показывает нам, как на протяжении VIII—XI веков значение определения «варяги» менялось в представлении древнерусских летописцев, постоянно наполняясь новым содержанием. Вот какую сложную загадку загадали нам древнерусские книжники! И более или менее окончательно разгадать эту загадку можно с использованием не только летописного, но и другого — археологического, топонимического, антропологического и этнографического материала. И когда этот материал осмысливается в совокупности, тогда и возникает сложная, но логичная и обоснованная картина этнических процессов в Южно-Балтийском регионе. Где жили варяги? «Повесть временных лет» дает прямое указание на то, где жили варяги, — по Южному берегу Балтийского моря, которое в летописи называется Варяжским морем. Четко обозначены западные пределы расселения варягов: «до земли Агнянской и Волошской». Англами в то время называли датчан, а волохами западные славяне именовали итальянцев. На востоке варяги контролировали северо-западную часть Волго-Балтийского пути вплоть до Волжской Булгарии. Но кем были «варяги» в этническом отношении? Сопоставление летописных сообщений с другими источниками позволили А.Г. Кузьмину показать, что изначально «варяги» русской летописи — это известные еще римским авторам «варины» («вэрины», «вагры», «вары»). «Варины», или «вэринги», еще в IV в. в числе других племен участвовали во вторжении в Британию. Они входили в группу «ингевонов», племен, которые германцами не были, но зато в этой группе была сильная примесь уральских элементов. Германские средневековые авторы называли варинов «вэрингами» и считали их одним из славянских племен. Франкские авторы — «вэринами», балтийские славяне — «варангами», «ваграми». |
| Без длительной предварительной подготовки славяне весьма неохотно расставались с языческими нравами и обычаями. 150 Достаточно вспомнить о той упорной борьбе за свои языческие верования, какую вели прибалтийские славяне против немцев, пытавшихся силой насадить у них свою веру, и о привязанности западных славян, уже крещенных, к язычеству, чтобы оценить по достоинству соотношение исторического элемента и агиографического творчества в летописном сказании о крещении Руси. Язычество с его жертвоприношениями не исчезло даже в наше время среди народностей, живущих в соседстве и общении с более культурными нациями. В среду западных славян христианство проникало в течение столетий прежде, чем они были просвещены в 9 столетии. Но, еще сто лет спустя, языческие нравы и обычаи их вызывали отчаяние у их просветителей (у Войтеха-Адальберта и др.; Брунона Passio s. Adalberti с. XI, FRB, I, 275). Между тем, никаких следов подобной борьбы мировоззрений на Руси в 11 веке Повесть временных лет не сохранила. 151 Две-три упоминаемые ею эпизодические вспышки народных волнений, вызванных волхвами в конце 11 века в пределах Киева, Ростова, Суздаля и Белоозера (Лавр. 3 . 144, под 6532/1024-м годом; 170–176, под 6571–1071-м годом), если и имели связь с язычеством, то довольно отдаленную, так как во время этих местных смут не было речи о восстановлении языческого культа. Но, если в Повести временных лет отсутствуют какие-либо отражения народной борьбы за языческие верования у поляно-руси после ее крещения, то, очевидно, что реформа Владимира должна была иметь здесь для себя уже подготовленную почву, что и оправдывает изречение Нестора о киевлянах: «акы издавьна научены». 152 Пытаясь связать происхождение русской культуры единственно с Царь-градом и, вместе с тем, возвеличить заслугу Владимира, редакторы агиографического сказания о крещении Руси (в древнейшем своде) не могли быть заинтересованными в сообщении об этом подготовительном периоде в истории просвещения поляно-руси и об участниках довладимировой христианизации ее. |
| Русы в IX веке представляли собой не какой-то определенный народ или племя, а сложную по своему этническому составу боевую дружину (наподобие «Головного Коша» запорожских казаков или «Главной Войски» донских казаков в XV-XVII вв). Местом, где формировалась дружина, был «остров Русов» или Русия. С начала IX в. русы стали совершать боевые походы по Черному морю и впадающим в него рекам, в связи с чем, ведшие с ними торговлю арабские купцы назвали это море «Морем русов» (то же название мы встречаем в «Повести временных лет»). В середине IX в. русы освоили водный путь из Черного моря в Балтийское. В это время и были основаны их опорные пункты на севере – уже упоминавшиеся Рюриково и Труворово городища, Гнездова и т.д. и началось тесное взаимодействие русов со славянскими племенами. Летопись преподобного Нестора повествует о том, что в 862 году произошло так называемое призвание ильменскими славянами себе на княжение «руси-варягов». «Варягами» в то время греки называли наемных воинов из Скандинавии. Русские летописцы XI-XII вв. усвоили это наименование для обозначения северо-балтийских народов, но, если византийцы четко отличали варягов от русов, то «Повесть временных лет» часто смешивает и тех и других. Видимо, когда русы вошли в тесное соприкосновение с северными славянскими племенами, они одновременно познакомились и с их соседями, такими же, как они сами воинственными мореходами, норманнами-варягами. Скандинавы стали вливаться в состав русских дружин. Возможно, произошло объединение нескольких отрядов русов и скандинавов в одну общую дружину. «Повесть временных лет» говорит о том, что ильменские словене и соседние с ними племена чуди и мери были покорены, по-видимому, в середине IX в., пришедшими «из-за моря» варягами и платили им дань. Затем словене восстали и прогнали варягов, однако вскоре среди их племени началась междоусобная борьба – «восстал род на род». Тогда словене призвали себе на княжение Рюрика «С родом его и дружиной», которых летописец и называет «варягами-русью». |
| Что еще очень интересно, «Повесть временных лет», написанная в начале XII века, уже втянувшая в себя всю терминологию, свойственную для «Slavia Orthodoxa», она царями однозначно называет византийских императоров. Здесь стоит отметить то, что царь – это самый высокий титул в монаршей иерархии того времени и «Повесть временных лет» это очень живо и четко улавливает, потому что царь – это византийский василевс. Он один, как Бог один на небе, так и царь, император один на земле. Эта идея в общем-то, была общей для всей европейской культуры того времени и как бы соотносила небесную власть с властью, которая находилась на земле. Единственным императором признавался естественно византийский император, или «базилевс Румеев». И эту иерархию поддерживали и с ней соглашались абсолютно все западные европейские монархи, известно о том, что и короли франков, и прочие монархи варварских королевств себя считали, или вассалами византийского императора, да, это было естественно абсолютно формальным, но тем не менее, они считали себя в подчиненном положении. Именно также выступает и первый русский князь, который заключил договор с византийцами – князь Олег, мы все прекрасно знаем, что этот договор 907 года включал в себя торговые соглашения. Но на самом деле, здесь очень важно отметить то, что фактически Олег выступает здесь, как младший партнер Византийской империи. И очень характерно, опять-таки, очень известным фактом является то, что перед принятием христианства князь Владимир должен был разбить мятежного византийского военачальника – Варда Фока. Почему он это делает – потому что он обязан был это делать по ряду договор, заключенных в X веке. Киевский князь – это по большому счету вассал Византийского императора. Это абсолютно формальность, но тем не менее, в этой иерархии он является именно таким. И что очень характерно для «Повести временных лет», западноевропейские короли – это, или «краль», собственно церковнославянская форма произношения слова «король», или же «рикс», что является прямым заимствованием из греческой номенклатуры – «рэкс» – король, правитель, царь. И здесь, пожалуй, что стоит отметить, один очень важный подтекст использования титула «царь» в ранней нашей книжности – это естественно внешнеполитическое могущество. Это не только религиозный термин – это еще и термин абсолютно политический. В частности, простой пример, что в Сербии – это третья страна, где был принят царский титул, его впервые на себя берет Стефан Душан – это XIV век и Стефан Душан примеряет к себе царский титул в результате того, когда сербская держава достигает своего внешнеполитического могущества, фактически полностью контролируя весь Балканский полуостров. Точно также поступал его дед Милутин, но он не брал его официально, но частенько именовал себя царем. И здесь прямая абсолютно аналогия с болгарским царем Симеоном, который будучи правителем, контролирующим также весь Балканский полуостров в начале X века, принимает уже этот титул официально. |
| 251 Скочи отъ нихъ лютымъ звремъ въ плъночи изъ Бла-града, обсися син мьгл… – В 1069 г. против Всеслава пошли походом Изяслав и польский король Болеслав. Всеслав выступил против них вместе с киевлянами. Но еще до встречи с войском Изяслава и Болеслава, по неясным для нас причинам, Всеслав принужден был бежать ночью из Белгорода тайно от киевлян (см. «Повесть временных лет» под 1069 г.). Следовательно, «они» – это киевляне. 252 …утръже вазни с три кусы: отвори врата Новуграду… – Мы принимаем здесь деление на слова, предложенное Р. Якобсоном. Однако перевод, им предлагаемый («знать, трижды ему довелось урвать по куску удачи»), кажется нам неудачным, так как образность его («куски удачи» и пр.) в древнерусской литературе не встречается и не соответствует образности «Слова». 253 …разшибе славу Ярославу… – С именем Ярослава Мудрого в древнем Новгороде Великом связывались представления о начале новгородской независимости. 255 На Немиз снопы стелютъ головами… – Немига – небольшая река, на которой стоял Минск (сейчас этой реки нет). На Немиге Всеслав потерпел поражение от трех сыновей Ярослава: Изяслава, Всеволода и Святослава. 256 …а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше… – То убегая от погони, то стремясь захватить города, то отстаивая свою вотчину, Всеслав действительно носился, как волк, по всей Русской земле. Есть прямое свидетельство быстроты передвижений Всеслава. Владимир Мономах говорит в своем «Поучении», что он гнался за Всеславом (в 1078 г.) «о двою коню» (то есть с поводными конями), но не смог нагнать его (см. стр. 156). 257 …великому Хръсови… – Хорс – славянский языческий Бог, по-видимому, Бог солнца. Следовательно, слова «великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше» означают, что Всеслав «рыскал» до восхода солнца. 258 Тому въ Полотьск позвониша заутренюю рано у святыя Софеи въ колоколы, а онъ въ Кыев звонъ слыша. – Здесь, по-видимому, имеется в виду следующее: Всеслав сидел в Киеве в заключении (в «порубе»), в то время как в родном его Полоцке его считали князем и поминали как князя в церковных службах (1067–1068 гг.). |
| 710 ...и поидоша усвояси.– Следующий далее рассказ об ослеплении Василька Теребовльского, по мнению ряда исследователей, – отдельное произведение, принадлежащее Василию (как полагают – «мужу» Давыда Игоревича) и впоследствии включенное в состав ПВЛ. Д. С. Лихачев включает в состав Повести об ослеплении Василька Теребовльского весь текст статьи 1097 г. от слов «Приидоша Святополкъ и Володимеръ...» (См.: Комментарии. С. 459–460), А. А. Шахматов относил к рассказу Василия лишь фрагменты «И прииде Святополкъ Кыеву съ Давыдомъ... 2 отрока княжа, Улана и Колчю», «Василкови же сущю в Володимери ...и сею снемьше погребоша» и «Святополкъ же, прогнавъ Давыда, нача думати ...посади сына своего Ярослава» (Повесть временных лет. Т. 1. С. XXXI–XXXVI). 713 ...чтяшеть бо ю яко матерь, отца ради своего... – Сноска 372. 474. На основании этих с0лов исследователи заключают, что Всеволод женился вторично и речь идет о мачехе Мономаха. Действительно: Мономах родился в 1053 г., а княгиня умерла в 1111 г., то есть в очень преклонном возрасте, если считать ее матерью Мономаха. Но утонувший в Стугне Ростислав был сыном этой второй жены (его оплакивала мать, что подчеркивала летопись и «Слово о полку Игореве»), Владимир был его сводным братом, и возможно, прозвище Мономах должно было отличать Владимира как сына «царицы грекини». 714 ...присла по мя князь Давыдъ. – Эти слова указывают на рассказчика, а далее Давыд Игоревич обращается к нему по имени: «Да се, Василю, шлю тя...». 715 Всеволожь – город на реке Западный Буг к юго-западу от Владимира Волынского (См.: Котляр Н. Ф. Формирование территории и возникновение городов Галицко-Волынской Руси IX–XIII вв. Киев, 1985. С. 35–36), Шеполь – город северо-западнее Луцка, Перемиль – город южнее Луцка. Вероятно, предлагая города в центре собственных владений, Давыд рассчитывал тем самым поставить Василька в полную от себя зависимость. 716 Азъ бо ляхомъ много зла створихъ... – Возможно, Василько вспоминает свой поход в Польшу с половцами в 1092 г. 718 |
| закон имамы един, елико во Христа крестихомся и во Христа облекохомся» (Лавр. 3 , 15,16–18). По-видимому, так понимал известие о добрых нравах славянских и редактор Летописца Переяславля Суздальского(1210–1219 гг.), присоединивший (не называя полян) к словам: «И имахоу обычай свой добр, и кроток» заметку: «И Бог возлюби их» (»и стыдяху бо ся отец и матерей, и снох своих, и сестр» и проч., Летописец Переяславля Суздальского, М. 1851, стр. 3). Хотя предложенное толкование летописного сообщения о полянах не восстанавливает документально непрерывной исторической и литературной нити между киевской и западнославянской культурами и опирается на соображения, быть может, не для всех достаточно убедительные, но в настоящий раз задача наша ограничивается только намерением отметить, что в основе вводных статей и Сказания о преложении книг лежал, в свое время, источник, содержавший не ту версию о просвещении Руси, какую предлагает Повесть временных лет. Большую убедительность предлагаемый комментарий к летописному сказанию о полянах должен будет получить после сравнительного анализа легендарной части Повести временных лет и Корсунской легенды и после идеологических и других наблюдений над памятниками древнерусской письменности. Но, если согласиться, хотя бы, на время с предложенным толкованием и признать не случайностью заявление летописца, что учителем полян был апостол Павел, учение которого объединяло их в стародавние времена с западными славянами, то, во-первых, в полном соответствии с этим будет содержание той обособленной группы памятников нашей древнейшей письменности, которая, не имея ни монашеской окраски, ни полемического элемента против латинства, ни узкого эзотеризма греков, была проникнута самым глубоким уважением к учителю Павлу. В таком случае, для нас станет возможным сблизить эту группу сочинений с литературным влиянием на нее традиций не только греческих, но и славянских, и для нас станет понятным, почему с этим влиянием она объединяется и в своем идеологическом содержании. |
|
|
