| Герцог де Лириа, очевидно, несколько утратив чувство реальности, готов был даже пойти на вмешательство в дела суверенного государства: «Единственным способом приступить к переговорам об объединении Церквей, о которых идет речь, было бы прежде всего добиться удаления от дел митрополита (архиепископа Феофана. – архим. А.) и поставить на его место во главе Синода прелата, способного рассуждать здраво, такого, с которым можно было бы спокойно вести переговоры, а таких при желании можно было бы найти немало» 196 . Ближайший помощник герцога, о. Бернардо де Рибера, взялся за дела столь рьяно, что к 1730 г. разногласия между ним и архиепископом Феофаном вылились в настоящий конфликт, – испанского монаха обвинили в навязывании публичных споров с владыкой. В итоге это привело к тому, что о. Бернардо де Рибера вынужден был покинуть Россию. В том же 1730 г. из С.-Петербурга отбыл и герцог де Лириа. Следует отметить, что положение французов-католиков, селившихся с петровских времен в России, постепенно улучшалось. Так, в 1720 г. католическая община в Москве состояла уже из 200 человек. Вместо священников-иезуитов из Польши в Россию начали приглашать французских капуцинов 197 . Сорбонна и Наполеон I Бонапарт Русско-французские связи вполне успешно развивались во второй половине XVIII в. В 1790 году в Париже побывал Николай Михайлович Карамзин (1766–1828). Хотя с 1789 году во Франции полыхала революция, Карамзин застал еще «прежнюю Сорбонну». В 1791 году Сорбонна была закрыта, и, хотя в 1808-м году Наполеон Бонапарт вернул ей прежние свободы, однако из былой богословской школы университет превратился в центр светского образования. Казалось бы, проект сорбоннских богословов за истекшие десятилетия должен был кануть в Лету. Однако на этом сорбоннская история не закончилась, получив неожиданное продолжение в начале XIX столетия. В мае 1810 г. император Наполеон I Бонапарт через сенатора графа Грегуара, бывшего епископа Блоаского, обратился к митрополиту Московскому Платону (Левшину) (1737–1812) с посланием, в котором вновь поднималась тема воссоединения Восточной и Западной Церквей: «Российские архиереи, … хотели, по их словам, иметь совещание с греческими патриархами Восточной Церкви. Думать надобно, что совещание сие уже было, но во Францию не сообщены ответы греческих патриархов, а меня уверяли, что они находятся в архивах Св. Синода в Москве. Не почтите с моей стороны нескромностью, Ваше Высокопреосвященство, просьбу о списке с оных» 198 . |
| Но в 1750 году у него повседневно учились 17 человек. К ученикам в школу приставлен был солдат для унимания учеников от резвости. В 1758 году, по распоряжению Гедеона Криновского , введено преподавание краткой географии в синтаксическом классе, который «по примеру знатных академий» переименован в высший латинский, а в низшем латинском классе, составившемся из прежних инфимы и Фары, введено обучение арифметике, которую с 1760 года преподавали по руководству, изданному академиею наук. Тогда же начато и чтение истории в риторическом классе, порученное Петру Левшину, – знаменитому в последствии митрополиту Платону. Класс нотного пения открыт с 1743 г. и поручен певчему Владимиру Рческовскому, усердием которого составлен из семинаристов прекрасный хор певчих, так что к архимандриту лавры, когда он жил в Петербурге, высылаемы были певчие из семинарского хора, а не выписывались из Малороссии, как бывало прежде. Кроме искусства пения, лавра признала полезным обучать семинаристов иконописи: класс открыт в 1746 году, и на первый раз из семинарии избрано 8 учеников, которых обучение вверено живописному мастеру Николаю Каменскому. В 1748 году место Каменского заступил иеромонах Павел Казанович, прибывший из Киева с двумя живописного мастерства учениками: Игнатием и Иаковом Бороховичами. При нем школа иконописи увеличена числом учеников из семинаристов, и они вместе с учителем исполняли иконописныя работы в лавре во многих местах, где живопись истреблена была пожаром 1747 года 36 . Классы языков. В первоначальном указе Императрицы об основании Троицкой семинарии обучение языкам поставлено на первом плане: «завесть семинарию с добрым основанием для обучения латинского, греческого, и если возможно, и еврейского языков». Из древних языков первое место дано латинскому, на котором, по изучению оного учениками, преподаваемы были и уроки по всем предметам. Потому язык этот, равно как и греческий, были обязательны для всех учащихся. Успехи по изучению греческого языка так были значительны, что семинарист Сергей Попов, только что перешедший в богословский класс в 1751 году, определен был учителем греческого языка. |
| —278— поведей, автор пришёл к несомненному заключению, что 10 из них принадлежат не м. Гавриилу, а Златоусту, Илье Минятию, Сорену, Гедеону (Криновскому) и Платону (Левшину) . Автор всюду приводит параллельные тексты – греческий, латинский, французский, русский, которые не оставляют никакого сомнения относительно принадлежности этих проповедей известному автору. К сожалению, автор изучил и проанализировал таким образом только 10 проповедей. Мы советуем ему изучить самым тщательным образом и прочие 22 проповеди, приписываемые м. Гавриилу, и о результатах своего исследования сообщить в печати (153–261). В третьей главе автор делает обзор проповедей м. Гавриила со стороны содержания, формы и изложения. Автор мог бы здесь более широко посмотреть на дело, чем как он посмотрел на него (262–292). В заключении автор подводит краткий итог своим исследованиям о м. Гаврииле, как проповеднике. Сочинение написано довольно литературно, не пестрит особенно иностранными словами (77. 107. 109. 139), почти совершенно свободно от описок (41. 46. 126. 134. 149). К сожалению, есть в нём не мало лишнего, не имеющего почти никакого отношения к теме (51 слл. 61 слл. и мн. др.), встречаются преувеличения (51 и др.). Деление на главы по местам нуждается в поправках (11–136.136–152), анализ проповедей с внешней и внутренней стороны далеко не отличается обстоятельностью, архивы с драгоценными рукописными материалами остались необследованными автором. Степени кандидата за свой труд автор заслуживает.“ 37) Экстраординарного профессора Алексея Введенского о сочинении студента Спасского Георгия: „Закономерность и „контингентность“ в истории религий“: „В основу сочинения автора положена глава из нашего исследования: Религиозное сознание язычества. Однако, взяв общую схему, автор остаётся достаточно самостоятельным в раскрытии деталей вопроса и во многом освещает его с тех сторон, которых мы не имели в виду. При этом он проявляет большую начитанность и, хотя нередко злоупотребляет выписками, – всегда, впрочем, цитируемыми, – однако, нить изложения, определяемая его соб- |
| После Димитрия старейшим в Синоде оставался Гавриил (Кременецкий) архиепископ с-петербургский, который не был в эту сессию в Москве, а оставался в С-Петербурге согласно указу государыни, который был объявлен Святейшему Синоду 15-го сентября 1766 года в следующей редакции: «По Высочайшем отсутствии из С-Петербурга в Москву, куда и Святейшему Правительствующему Синоду следует отправиться, синодальным членам преосвященному Димитрию митрополиту великоновгородскому ехать в Москву и присутствовать в Святейшем Синоде, Гавриилу архиепископу с-петербургскому остаться в С-Петербурге и присутствовать в синодальной конторе; в Москве же в Святейшем Синоде присутствие иметь синодальному члену преосвященному Тимофею митрополиту московскому, а третьему архиерею из синодальных членов-чередному или другому кому из преосвященных архиереев быть, о том оставлено на рассмотрение Святейшего Синода, и ежели рассудится кому именно, о том бы представить Ее Величеству от Синода докладом». Митрополит Тимофей не вступал в присутствие Синода, ибо за болезнью 4 января 1767 года, по докладу Синода, был уволен от присутствия в московской синодальной конторе. Место Тимофея как в московской синодальной конторе, так и в Святейшем Синоде, занял Амвросий (Зертис-Каменский) архиепископ крутицкий, который после смерти, 18 апреля 1767 года, Тимофея занял и кафедру московскую. Из других первоначально, 21 декабря 1766 г., повелено присутствовать в Москве в Святейшем Синоде синодальному члену Палладию рязанскому. Впоследствии, а именно указом, от 22 января 1767 года повелено-как преосвященному псковскому, так и преосвященному Гавриилу (Петрову) епископу тверскому-ехать в Москву с тем, чтобы преосвященному псковскому наперед заехать на время в свою епархию. Из означенных членов возвратился в С-Петербург в Синод только Иннокентий псковский, ибо указом от 16 января 1768 года государыня организовала присутствие Синода следующим образом. Она повелела: « к присутствующим ныне в Синоде членам Гавриилу архиепископу с-петербургскому и Симону архимандриту новоспасскому, которому токмо один нынешний год присутствовать определяется, повелеваем членами же в Синоде присутствовать Иннокентию (Нечаеву) епископу псковскому и Троицкой Сергиевой Лавры архимандриту Платону (Левшину) да гвардии нашей протопопу Андрею (Михайлову)». |
| И это чувствовалось тем очевиднее, что молились ведь еще по-славянски, а богословствовали уже по-латыни. Одно и то же Писание в классе звучало на интернациональной латыни, а в храме на родном языке... Вот этот болезненный разрыв в самом церковном сознании есть, быть может, самый трагический из итогов Петровской эпохи. Создается некое новое “двоеверие,” во всяком случае: двоедушие... “Вступивши однажды в немцы, выйти из них очень трудно” (Герцен)... Строится западная культура. Даже богословие строится западное... В XVIII-м веке под именем науки разумелась обычно ученость, “эрудиция.” И вот эта школьно-богословская эрудиция русских латинских школ XVIII-ro века изнутри церковной жизни и быта воспринимается (- и не без достаточного основания), как нечто внешнее и ненужное, что совсем не вызвано органическими потребностями самой церковной жизни. Эта эрудиция не была нейтральной. Изучение богословия по Феофану приучало все вопросы ставить и видеть по-протестантски. Заодно с эрудицией перенималась и психология, “реформировался” и сам душевный склад. В этом вряд ли не самая мощная причина того недоверия и того упрямого равнодушия к богословской культуре, которые и до сих пор еще не изжиты в широких кругах церковного народа и самого клира. В этом причина и того тоже еще не изжитого отношения к богословской науке, как к иностранному и западному изобретению, навсегда чуждому для православного Востока, которое так трагически мешало и мешает оздоровлению русского религиозного сознания и освобождению его от предрассудков старины и новизны... Это исторический диагноз, не оценка. “Примечено и во многих семинаристах, которые, обучаясь латинском языку и наукам, вдруг почувствовали в себе скуку” (из очень любопытного “вопля купецких и разночинческих детей,” поданного в Твери архиеп. Платону Левшину в 1770 г., о заведении вновь русского учения). Эта “скука,” а часто даже “скорбь” (т. е. повреждение в рассудке), рождались от душевного ушиба и надрыва. Не только при самом Петре, еще больше после него, для недоверия и подозрений было подано слишком достаточно и поводов, и оснований. Наука применялась против суеверий, а под этим одиозным окриком “суеверие” слишком нередко понималась именно вера и всякое благочестие. Ведь то было в “век Просвещения...” |
| Еще, так же как сон занимает только тело и внешние чувства, а между тем душевные действия не останавливаются, так и в смерти: тело разрушается, а душа в недро Авраамово относится и наслаждается утешением вечной жизни. Как через сон, телесные и душевные силы возобновляются так, что человек поутру веселее и бодрее на первое дело возвращается, так и смерть благочестивых есть как бы некое обновление и возвращение всех сил, чтобы Христу, Солнцу правды, в последний день веселейшими и охотнейшими явиться и изыти на сретение Господне на воздусе. В покое сна мы не пребываем постоянно, но в известное время опять восстаем, так и мы, не всегда пребудем в смерти, но грядет час, когда все сущие во гробах услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут. Спящие удобно пробуждаются, ежели чьим голосом будут позваны: так и мертвые Христовым гласом преудобно возбудятся, и никто из нас так легко не разбудит спящего на постели, как Христос – лежащего во гробе. Опять, восставши от сна, одеваемся, так и благочестивые, восставши от мертвых, одеждою бессмертия украсятся, – так как подобает тленному сему облечься в нетление и смертному сему облечься в бессмертие. И еще: так же, как мы не знаем, как мы пробуждаемся ото сна – так же не знаем, как будет и воскресение; так же как, пробудившись от сна, думаем, что немного часов спали – так и в последний день воскресшим от мертвых весьма коротким покажется то время, которое прошло между смертью и воскресением. Вот смерть – пресладкий сон, желанный покой на земле, как в материнских недрах. Памятник митрополиту Платону (Левшину) Но смерть такая только тем, которые никаких мирских печалей в сердце своем не имеют. Например, не сладок сон тем, которые находятся в какой-нибудь беде или ожидают какой казни. Так и смерть не спокойна, томительна, страшна тем, которые в мирских заботах себя сокрушали, в собирании богатств потели, в искании почестей себя мучили, а о смерти никогда и не думали. Этим, говорю, смерть не сладка, но более того: она – начало смерти вечной. |
| Рождаются совершенно новые богословские системы и ритуалы. Одной из характернейших черт язычества является своего рода стихийный материализм. Все бытие объявляется материальным, и даже у Бога появляется тело, у человеческой души - формы, размеры и вес, да и мир " духовный " оказывается всего лишь миром " тонкой материи " . Любой читатель оккультной литературы это прекрасно знает. Но и в популярных " православных " изданиях сегодня утверждается, что оконное стекло или салфеточка, накрывающая тарелку с едой, могут стать неодолимым препятствием для бесов... И порой даже священники начинают играться в этот мистический материализм. Задают священнику вопрос: " Обязательно ли после Причастия употреблять запивку? " - и слышат в ответ: " После Причастия обязательно надо употреблять запивку, но некоторые старцы говорят, что духовнобольным (бесноватым) можно немного подождать, ибо враг в них обжигается от Святыни, а так он прячется в воду и получает через это облегчение " . Уже на грани XVIII и XIX веков московскому митрополиту Платону (Левшину) приходилось сетовать на то, что православному богослову очень непросто полемизировать именно с неумеренными " ревнителями благочестия " , которые всюду видят чудеса, убеждены в богодухновенности каждой строчки, подписанной авторитетным именем или посвященной святому. Любую церковную книжку или даже сплетню они склонны воспринимать как прямо глас с Небес. По горькому признанию митрополита Платона, " Церкви Христовой пастырю, и самому просвещенному, невозможно иметь с раскольниками прение и их в заблуждении убедить. Ибо в прениях с обеих сторон должно быть едино начало или основание, на котором бы утверждались все доказательства. Но если у одной стороны начало будет иное, а у другой - другое, то согласиться никогда будет не возможно. Богопросвещенный христианский богослов для утверждения всех истин веры Христовой не иное признает начало, как едино слово Божие или писания Ветхого и Нового Завета; а раскольник, кроме сего начала, которое и мало уважает, ибо мало понимает, признает еще за равносильные слову Божию начала и всякие правила Соборов, и всякие писания церковных учителей, и всякие повести в книгах церковных обретаемые, да их и более уважает, нежели слово Божие, ибо они для него понятнее. |
| В эпоху Возрождения, особенно в конце XV – начале XVI веков, недовольство римским клерикализмом и схоластическим аристотелизмом вызвало широкую тягу к альтернативным течениям античной мысли – платонизму и стоицизму. Сенека и Цицерон ставятся на книжные полки рядом с творениями святых отцов. Идет поиск простоты веры. Лабиринтам библейской герменевтики противопоставляется простота Книги Природы, данной самим Создателем… Авторитарности духовенства – самодостаточность разума. В этой атмосфере рождаются различные толкования «естественной религии», вновь поднимается старый вопрос о соотношении веры и разума, который красной нитью проходит через всю историю новой философии… В атмосфере архитектурного и литературного классицизма начинается становление нового русского богословия. Через схоластику и западную книжность оно унаследовало даже отдельные ренессансные установки, но они не были отрефлектированы. А тут уже пришло время романтизма… Одно дело – сочинять латинские вирши, посвященные олимпийским богам, понимая «естественную религию» как некое прообразование христианства (что на рубеже XVIII–XIX столетий было даже академической модой), другое – видеть в ней выход из тупиков христианской культуры и «разумное» упрощение догматики (как, например, позднее в толстовстве)… Что разумные аргументы в делах веры необходимы, сознавал уже одиннадцатилетний наследник российского престола цесаревич Павел Петрович. В письме к своему наставнику по Закону Божию, архимандриту Платону (Левшину) – будущему московскому митрополиту, он, замечая, что его учитель берет себе за правило показывать согласование «заключающихся в Священном Писании уставов и бытий с естественным разумом» 8 , высоко оценивает критическую установку философии Декарта. «Несказанно расширилось и возросло, – пишет он, – учение светское с тех времен, как ревнующий по правде поборник Картезий, отложась от порабощения аристотельского, любопытствующий разум на путь явственного и бодрствующего исследования поставил» 9 . То, что, по видимости, понимал будущий монарх, не могло в нормативном порядке быть усвоено системой духовного образования. Пройти всеми лабиринтами смыслов от Декарта и Спинозы до Канта и Гегеля, разобраться в отношениях христианства с «естественной религией» было куда как не просто… Легче, как это сделал Ириней Фальковский, отнести скептицизм, рационализм, натурализм, спинозизм и пантеизм к порокам, препятствующим познанию божественной истины (vitiis, quae cognitioni divinae veritatis opponuntur) 10 , – и более их не замечать… |
| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 Обсуждение Изменить Версии В Москве будет установлен памятник митрополиту Московскому и Коломенскому Платону (Левшину) 16.10.2008 Памятник выдающемуся иерарху Русской Православной Церкви, проповеднику, педагогу и богослову митрополиту Московскому и Коломенскому Платону (Левшину) в скором времени появится на юго-востоке Москвы. Бронзовый монумент установят на территории Николо-Перервинского мужского монастыря, пишет в четверг газета " Московский комсомолец " . Церемония торжественного открытия мемориала намечена на воскресенье, 26 октября, — праздник Иверской иконы Божией Матери. Ровно 100 лет назад был освящен храм, построенный в честь этого святого образа. Рядом с ним и установят памятник. Автором памятника митрополиту стал народный художник России, скульптор Анатолий Бичуков. Ваятель запечатлел его облаченным в митрополичьи одеяния с посохом в левой руке, благословляющим православный люд крестным знамением. Памятник будет установлен на цилиндрическом постаменте из белого мрамора. Надпись на бронзовом картуше гласит: " Митрополиту Платону от благодарной Перервы " . Владыка Платон, будучи еще архиепископом Московским и Калужским, в 1775 году основал в стенах заштатного тогда Николо-Перервинского монастыря духовную семинарию. Существовавшие в то время две духовные школы — Славяно-греко-латинская академия (ее ректором владыка был с 1775 года) и Троицкая семинария — не могли в полной мере удовлетворить нужды духовного образования. В памяти потомков митрополит Платон остался и как законоучитель и воспитатель наследника царского престола, будущего императора Павла I. Также при нем был основан Спасо-Вифанский монастырь с семинарией, а составленная митрополитом " Краткая российская церковная история " стала первым научно-критическим исследованием по истории Русской Церкви. Седмица.Ru/ИНТЕРФАКС-Религия Редакция текста от: 16.10.2008 00:00:00 Новости 26.04.2024 |
| В Спасо-Вифанском монастыре откроют памятник митрополиту Платону (Левшину) 22 ноября, 2012. Новостная служба Кроме торжественной церемонии открытия с участием администрации города и священнослужителей, в недавно отреставрированном Спасо-Преображенском храме монастыря пройдет торжественное богослужение. 22 ноября. ПРАВМИР. В Спасо-Вифанском монастыре Сергиева Посада 24 ноября будет открыт памятник основателю обители митрополиту Платону (Левшину). Кроме торжественной церемонии открытия с участием администрации города и священнослужителей, в недавно отреставрированном Спасо-Преображенском храме монастыря пройдет торжественное богослужение. Митрополит Платон (Левшин) (1737 — 1812) родился в Московской губернии и был сыном сельского причетника. Приняв монашество, был назначен ректором Троицкой семинарии. Был избран Екатериной II в законоучители к наследнику престола. В 1766 г. Платон назначен архимандритом Троицкой лавры, в 1768 г. — членом Синода, в 1770 г. — архиепископом тверским, с оставлением в должности законоучителя наследника и его невесты, Наталии Алексеевны. В 1775 г. он был переведен на архиепископскую кафедру в Москве, где в продолжение 37 лет, по общим отзывам, являл собой истинный образец епархиального начальника. В 1787 г. возведен в сан митрополита Московского, тогда же основал Спасо-Вифанский монастырь близ Троице-Сергиевой лавры и семинарию при нем. Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Материалы по теме 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 9 апреля, 2024 Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. Лучшие материалы Показать еще Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее! |
|
|
