| В 1769 г. эти лица окончили свое дело и представили свой отзыв о переводе Полетики Св. Синоду. Синод почему-то не удовлетворился этим отзывом (говоря вообще, одобрительным) и в 1770 году поручил своему члену, архимандриту Троицкой Сергиевой Лавры Платону Левшину (впоследствии митрополиту Московскому) вновь рассмотреть перевод Полетики. Платон занимался этим делом до 1774 года, когда он был поставлен архиепископом в Тверь. Тем дело и кончилось: перевод Полетики, подобно переводам иеромонаха Евфимия и Козловского, остался в рукописи 27 . Между тем экземпляры старой, никоновской Кормчей, со времени издания которой прошло слишком 120 лет, сделались большой редкостью: их не находилось даже в некоторых духовных Консисториях. В виду этого обстоятельства, а также и во внимание к тому, что «и в светских правительствах надобность в Кормчей случиться может», Св. Синод, не дожидаясь окончания дела о новом переводе канонического кодекса православной церкви, в 1786 году постановил отпечатать старую Кормчую вновь в 4 заводах (т. е. в числе 4800 экземпляров), во всем согласно с изданием 1653 года. Эта последняя оговорка ясно показывает, что Св. Синод, подобно патриархам и по той же самой причине, опасался не только изъять старую Кормчую из употребления, заменив ее новой, но и сделать в ней какие бы то ни было, даже заведомо нужные, исправления. В этом первом синодском издании Кормчей допущены только следующие незначительные отступления от никоновского издания: 1) перед именами Тимофея и Феофила александрийских, правила которых, как мы уже видели, приняты были трулльским собором, уничтожен титул «святый»; 2) исключен из Кормчей полемический трактат Никиты Стифата против латинян, составлявший в Никоновом издании, как мы видели, 47 главу, вследствие чего дальнейший счет глав как в этом, так и во всех дальнейших изданиях Кормчей, идет на единицу меньше; 3) в состав 50-й (по Никоновской Кормчей 51-й) главы -о браках – включена таблица употребляющихся в этой главе старинных названий родства и свойства, с объяснением их значения; 4) вся Кормчая явственно разделена на две части – каноническую и неканоническую. |
| И это чувствовалось тем очевиднее, что молились ведь еще по-славянски, а богословствовали уже по-латыни. Одно и то же Писание в классе звучало на интернациональной латыни, а в храме на родном языке... Вот этот болезненный разрыв в самом церковном сознании есть, быть может, самый трагический из итогов Петровской эпохи. Создается некое новое «двоеверие», во всяком случае: двоедушие... «Вступивши однажды в немцы, выйти из них очень трудно» (Герцен)... Строится западная культура. Даже богословие строится западное... В XVIII-м веке под именем науки разумелась обычно ученость, «эрудиция». И вот эта школьно-богословская эрудиция русских латинских школ XVIII-ro века изнутри церковной жизни и быта воспринимается (- и не без достаточного основания), как нечто внешнее и ненужное, что совсем не вызвано органическими потребностями самой церковной жизни. Эта эрудиция не была нейтральной. Изучение богословия по Феофану приучало все вопросы ставить и видеть по-протестантски. Заодно с эрудицией перенималась и психология, «реформировался» и сам душевный склад. В этом вряд ли не самая мощная причина того недоверия и того упрямого равнодушия к богословской культуре, которые и до сих пор еще не изжиты в широких кругах церковного народа и самого клира. В этом причина и того тоже еще не изжитого отношения к богословской науке, как к иностранному и западному изобретению, навсегда чуждому для православного Востока, которое так трагически мешало и мешает оздоровлению русского религиозного сознания и освобождению его от предрассудков старины и новизны... Это исторический диагноз, не оценка. «Примечено и во многих семинаристах, которые, обучаясь латинском языку и наукам, вдруг почувствовали в себе скуку» (из очень любопытного «вопля купецких и разночинческих детей», поданного в Твери архиеп. Платону Левшину в 1770 г., о заведении вновь русского учения). Эта «скука», а часто даже «скорбь» (т. е. повреждение в рассудке), рождались от душевного ушиба и надрыва. Не только при самом Петре, еще больше после него, для недоверия и подозрений было подано слишком достаточно и поводов, и оснований. Наука применялась против суеверий, а под этим одиозным окриком «суеверие» слишком нередко понималась именно вера и всякое благочестие. Ведь то было в «век Просвещения..». |
| Таким образом, пораздумавшись, положил я себе твердо, чтоб государю к этим и тому подобным мелочам отнюдь вкусу не давать, а стараться как можно приучить его к делам генеральным и государские великости достойным». Вот почему Порошин с восторгом упоминает об одном военном разговоре, происходившем в присутствии великого князя! «Обедали у нас графы Захар Григорьевич и Иван Григорьевич Чернышевы, Петр Ив. Панин, вице-канцлер кн. Александр Мих. Голицын, Мих. Мих. Философов, Александр Фед. Талызин и кн. Петр Вас. Хованский. Говорили по большей части граф Захар Григор. и Петр Иванович о военной силе Российского государства, о способах, которыми войну производить должно в ту или другую сторону пределов наших, о последней войне прусской и о бывшей в то время экспедиции на Берлин под главным предводительством графа Захара Григорьевича. Все сии разговоры такого рода были и столь основательными наполнены рассуждениями, что я внутренно несказанно радовался, что в присутствии его высочества из уст российских, на языке российском текло остроумие и обширное знание». Религиозное образование наследника было поручено ученому монаху и знаменитому тогда проповеднику Платону (Левшину) , бывшему впоследствии московским митрополитом. Порошин отзывается о Платоне постоянно с великим уважением. 20 сентября 1764 года, в день рождения великого князя, Платон говорил проповедь на текст: «В терпении вашем стяжите души ваша». «Сею проповедью, – говорит Порошин, – ее величество приведена была в слезы, и многие из слушателей плакали, когда проповедник на конце предлагал о терпении ее величества в понесении трудов для пользы и безопасности отечества, о успехах его высочества в преподаваемых ему науках и о следующей оттуда надежде российской». В другой раз Платон говорил проповедь на текст: «Будьте милосерды, якоже и Отец ваш Небесный милосерд есть». Порошин слышал отзыв Екатерины по поводу этой проповеди: «Отец Платон сердит сегодня был, однако ж очень хорошо сказывал. Удивительный дар слова имеет». Порошин записал и другой отзыв Екатерины по поводу проповеди Платона: «Отец Платон делает из нас все, что хочет; хочет он, чтоб мы плакали, мы плачем; хочет, чтоб мы смеялись, мы смеемся». |
| В конце XVII века турки были разбиты под Веной польским королем Яном Собеским. Побежденные турки стали вымещать свою ярость на сербах. В течение короткого времени они разрушили множество православных церквей и монастырей. Австрийский король Леопольд призвал все порабощенные народы к восстанию против общего врага. Сербы под водительством Патриарха Арсения III (1674 — 1690, f 1706) откликнулись на этот зов. . Наступило время борьбы. Австрийские войска дошли до Призрена, но здесь были разбиты турками. Патриарх Арсений был вынужден с 40000 семей (более 500000 человек), с епископами и монахами оставить Печ и перейти в Славонию (северная часть Хорватии) . Здесь он начал организовывать новый административный центр церковной жизни . Печская же Патриархия переживала удар за ударом; на ее Патриарший престол были посылаемы греки и, наконец, в 1766 году султан Мустафа III, по настоянию Константинопольского Патриарха Самуила, отдал распоряжение о полном подчинении Печской Патриархии Константинополю с низведением ее в ранг митрополии. Побуждением к устранению Сербского Патриархата были, «во-первых, со стороны греческих национально-политических интересов, поднятая тогда мысль о деятельной эллинизации славян Балканского полуострова, во-вторых, со стороны интересов Константинопольской патриаршей кафедры, желание облегчить, чрез умножение числа плательщиков (каковы все подведомые архиереи), бремя лежавших на ней долгов» . Последний Сербский Патриарх Каллиник II (1765 —1766), хотя и был греком, не был оставлен на кафедре. Вслед за ним были удалены со своих кафедр все епископы сербской национальности. Место их заняли греки. Лишенные кафедр епископы обратились в 1776 году к Московскому митрополиту Платону (Левшину) с просьбой о помощи против насилий Константинопольской Патриархии. В своем послании они изъявляли готовность иметь во главе Сербской Церкви архиепископа, который зависел бы от Святейшего Синода Русской Православной Церкви и в случае необходимости избирался бы из русских. Неизвестно, было ли митрополитом Платоном дано движение этой просьбе. |
| Предисловие Между русскими иерархами 18-го века и начала 19-го, несомненно, первое место должно быть отведено московскому митрополиту Платону Левшину . И как высший церковный администратор, и как церковный писатель, и как богослов, он прославил своё имя не только в России, но и заграницей. A его особые отношения ко двору делают его личность ещё более заслуживающей внимания всех, κτо интересуется историей нашей родины. Римский император Иосиф II-й, путешествуя по России в 1780-м году, посетил Москву и Троицкую Лавру, где он все осматривал с большим вниманием и где он вёл беседу с митрополитом Платоном о разных научных предметах. Когда Екатерина II-я после того спросила Иосифа, что он нашёл в Москве особенно достопримечательного, император ответил: «Платона». Так оценил Платона иностранный монарх, который, несомненно, знал много выдающихся личностей как духовных, так и светских во всей Европе. Немудрено, что русские люди ценили Платона не менее, чем иностранцы. Сам Платон рассказывает в своей автобиографии следующий факт. Когда в 1763-м году императрица Екатерина прибыла в Лавру, то Платон был приглашён к Высочайшему столу (он был в то время ещё архимандритом). За столом ему случилось сидеть с генерал – прокурором кн. Я. П. Шаховским, прежде бывшим синодальным обер-прокурором, который был в особой милости y императрицы. Князь за столом вёл речь с Платоном о разных предметах, и императрица, видя это, спросила y князя: «князь! вы никак полюбили отца наместника, что с ним не переставая говорите?» На это князь отвечал: «Это, государыня, не человек, a урод».–«Почему так? Какой он урод?» спросила государыня.–«Да я, государыня,– ответил князь – с ним о разных материях разговаривал, и он все столь основательно решает, что меня удивил. И как я его о многом и до иных стран касающемся вопрошал, он все так объяснил, как будто в чужих странах учился. Я его спрашивал: не был ли он в чужих краях и где учился? Он говорит, что нигде не был, a учился в Москве в Спасской школе. Сие все меня, государыня, удивило, что сей монах в столь молодых летах столько знания имеет; потому я его называю уродом». Князь прибавил при этом: «дай Бог , чтобы наши дети столько учились и, столько издерживая, до такого просвещения достигли». |
| И это чувствовалось тем очевиднее, что молились ведь еще по-славянски, а богословствовали уже по-латыни. Одно и то же Писание в классе звучало на интернациональной латыни, а в храме на родном языке… Вот этот болезненный разрыв в самом церковном сознании есть, быть может, самый трагический из итогов Петровской эпохи. Создается некое новое «двоеверие», во всяком случае: двоедушие… «Вступивши однажды в немцы, выйти из них очень трудно» (Герцен)… Строится западная культура. Даже богословие строится западное … В XVIII-м веке под именем науки разумелась обычно ученость, «эрудиция». И вот эта школьно-богословская эрудиция русских латинских школ XVIII-ro века изнутри церковной жизни и быта воспринимается (— и не без достаточного основания), как нечто внешнее и ненужное, что совсем не вызвано органическими потребностями самой церковной жизни. Эта эрудиция не была нейтральной. Изучение богословия по Феофану приучало все вопросы ставить и видеть по-протестантски. Заодно с эрудицией перенималась и психология, «реформировался» и сам душевный склад. В этом вряд ли не самая мощная причина того недоверия и того упрямого равнодушия к богословской культуре, которые и до сих пор еще не изжиты в широких кругах церковного народа и самого клира. В этом причина и того тоже еще не изжитого отношения к богословской науке, как к иностранному и западному изобретению, навсегда чуждому для православного Востока, которое так трагически мешало и мешает оздоровлению русского религиозного сознания и освобождению его от предрассудков старины и новизны… Это исторический диагноз, не оценка. «Примечено и во многих семинаристах, которые, обучаясь латинском языку и наукам, вдруг почувствовали в себе скуку » (из очень любопытного «вопля купецких и разночинческих детей», поданного в Твери архиеп. Платону Левшину в 1770 г., о заведении вновь русского учения). Эта «скука», а часто даже «скорбь» (т. е. повреждение в рассудке), рождались от душевного ушиба и надрыва. Не только при самом Петре, еще больше после него, для недоверия и подозрений было подано слишком достаточно и поводов, и оснований. Наука применялась против суеверий, а под этим одиозным окриком «суеверие» слишком нередко понималась именно вера и всякое благочестие. Ведь то было в «век Просвещения…» |
| Эту дату принято считать важной вехой в деятельности ВУИМ. М. Ф. лично занималась всеми вопросами, связанными с работой подведомственных ей учреждений. Ее заботы в первую очередь были направлены на уменьшение катастрофической смертности детей. Коммерческое уч-ще было обновлено и переведено в С.-Петербург, а вместо него в Москве учреждено новое. Реорганизации подверглись опекунские советы, объединявшие действия благотворительных учреждений и контролировавшие их работу. Теперь члены совета, называемые почетными опекунами, избирались по непосредственному монаршему усмотрению из знатных лиц и работали без к.-л. вознаграждения. В их новые обязанности входило заведование отдельными учреждениями или их подразделениями. По части финансов М. Ф. выявила упущения со стороны лиц, распоряжавшихся деньгами Сохранной и Ссудной казны, что привело к увеличению доходов; она регулярно вносила крупные пожертвования и находила благотворителей среди дворян. В 1797 г. к уже имевшимся учреждениям добавились открытые по инициативе М. Ф. уч-ще для сирот из детей ремесленников, мещан и разночинцев (на 40, потом 50 чел.), родильный госпиталь (на 20 женщин) и ин-т повивального искусства (на 22 воспитанницы). С 1798 по 1802 г. увеличилось число жен. учебно-воспитательных учреждений. В основном на личные средства императрицы были основаны уч-ща ордена св. Екатерины (в С.-Петербурге - в 1798, в Москве - в 1803). В последующие годы данная практика распространилась и на др. города империи. За образец учебного заведения был взят Смольный ин-т. Из его устава заимствовали мн. пункты, относящиеся к учебной, воспитательной и хозяйственной практике. Благотворительная деятельность М. Ф. включала регулярную раздачу милостыни беднейшим жителям С.-Петербурга и Москвы. «Я знаю и чувствую, что лучшая благодарность, которую мы можем показать Богу, в том состоит, чтоб бедным помогать»,- писала она Московскому митр. Платону (Левшину). В др. письме она просила митр. Платона поручить приходским священникам «уговаривать жен несчастнородивших и лишившихся вскоре после родов детей своих, чтобы являлись в воспитательный дом для определения в кормилицы или для взятия к себе в дом на воспитание детей, и о таковых желающих немедленно б давали знать священники к главному того дома надзирателю, за что производиться будет помянутым женщинам весьма выгодная по состоянию их плата» (Из писем имп. |
| Высокопреосвященный митрополит Михаил Высокопреосвященный митрополит Михаил родился 8 ноября 1762 года. Отец его, пономарь Михаил, служил в селе Топоркове, богородского уезда, московской епархии. В семействе пономаря были тогда жена и сын. Михаил при рождении был назван Матвеем. Отец его, страдавший от оспы, в день рождения Матвея, принимал таинство Елеосвящения. К нему поднесли новорожденного младенца, и он благословил его руками, помазанными елеем. Отец скончался в тот день, когда над Матвеем совершено было таинство Крещения. Мать его, истомленная горестью, не могла сама кормить младенца и не имела средств нанять кормилицу. Поэтому, при участии добрых людей, младенец был вскормлен молоком козы. Чтобы дать осиротелому семейству средства к жизни, московский митрополит Платон (Малиновский) оставил за Матвеем причетническое место отца его. Возрастая среди скромной обстановки сельского церковника, Матвей готовился к должности, которую проходил отец. Дядя его, Матвей, священник села Хомягина, научил его читать псалтирь, петь церковные песни, и когда сирота достиг 14-ти летнего возраста, мать отвела его к митр. Платону (Левшину) и просила определить сына на место, предоставленное ему от рождения. Платон оставил за ним место на прежних правах, не сделал его причетником, а отослал в ученье в Троицкую семинарию. Здесь Матвей, с фамилией Десницкого, учился шесть лет (с 1776 по 1782 год). Семинария, под покровительством Платона, была в цветущем состоянии. Содействуя успеху наук и зная, что ученым занятиям особенно благоприятствует уединенная жизнь монаха, Платон старался развивать в учащихся стремление к монашеству и определяя в семинарию наставников, всегда предпочитал монахов. Во время пребывания здесь Матвея Десницкого, все преподаватели были монахи. Десницкий сам стал стремиться к монашеству и уже с 23-х лет готов был идти в монахи. В Семинарии Десницкий отличался кротостию в обращении с товарищами, ревностью к наукам, даром слова и искусством вести публичные диспуты, употреблявшиеся тогда в духовных училищах. |
| Отсюда можно видеть, как нужны были для нее духовные лица, которые стояли бы на ее стороне и сочувствовали ее стремлениям. Так-как Арсений по происхождению был малоросс, а малороссийские архиереи почти все были одного духа и понятия об отношении между светской и духовной властью, то становится понятным, почему Екатерина была не расположена к малороссийским архиереям, а приближала к себе и поручала все важные дела великороссам: Димитрию Сеченову, Гедеону Криновскому , Иннокентию Нечаеву, Гавриилу Петрову и Платону Левшину . Только немногим малороссам пришлось занимать в начале царствования Екатерины видные места: Тимофей Щербатский в начале ее царствования собственно доживал уже свой век, Гавриил Кременецкий, архиепископ Петербургский, и преемник Тимофея Амвросий Зертис-Каменский, были люди просвещенные и ревнители просвещения и действовали в духе Екатерины, но и им она не особенно доверяла и не давала никаких важных поручений. Нужно заметить, что и великорусские архиереи, пособники Екатерины в ее преобразованиях, сознавали впоследствии свою ошибку и жаловались на поведение своих собратьев, в духе которых они прежде действовали и сами; но это сознание являлось у них довольно поздно, именно тогда, когда они уже удалялись от дел правления. Письма Платона к Амвросию Подобедову , писанные им уже после удаления его от заседания в св. Синоде, носят на себе печать глубокой грусти и сожаления о подчинении интересов церкви и духовенства видам и стремлениям светской власти. В 17 письме его мы читаем следующее: «пишете о жалком положении духовенства: и у нас не иначе: та же надутость. И не удивляюсь, зная, что привнесены светские начала, от чего проистекает все зло, именно им вверена вся власть; нас ставят ни во что и не только хотят подчинить нас себе, но и почитают своими подчиненными.... Особенно тяжко, что наше-то начальство не только не идет против них, но даже содействует им и бежит с ними в перегонки» 112 . В следующем письме Платон пишет Амвросию: «получил и я известие, что отказано в деньгах на поправку церковных зданий и не дивлюсь этому, а тому больше удивляюсь, что наши не только не заботятся облегчить эти бедствия, но еще умножают их и увеличивают. |
| Титлинов. Гавриил Петров. С. 131; Снегирев. Жизнь митрополита Платона (1891). С. 115; см. также письмо Екатерины II к Платону Левшину : Чтения. 1875. 4. С. 166 (от 30 февраля 1766 г.). 584 Сборник. 4. С. 37. 585 Сергеевич, в: ВЕ. 1878. 1. С. 200. 586 Сборник. 43. Приложение; Титлинов. Ук. соч. С. 166; Флоровский. Ук. соч. С. 57–60. 587 Согласно А. Флоровскому (Состав законодательской комиссии 1767–1777 гг. Одесса, 1915. С. 17), этот доклад был написан председателем Комиссии А. И. Бибиковым. В распоряжении генерал-прокурора кн. А. А. Вяземского Сенату с перечислением учреждений, которым следовало послать копию «Наказа», Святейший Синод упомянут не был (ПСЗ. 18. 12977). 588 Сборник. 42. С. 42–62; также в: Прилежаев. С. 241–262. При обсуждении пунктов обер-прокурор И. И. Мелиссино предложил внести в Наказ для депутата Святейшего Синода пункт об уменьшении числа икон (Чтения. 1871. 3. Смесь. С. 114–117). Синод,по-видимому, не обратил внимания на предложение Мелиссино (Прилежаев. С. 227). 589 Прилежаев. С. 226. 590 Сборник. 43. Введение. С. I-II. 591 Там же. Приложение. Из числа предложений епархиальных епископов наиболее интересными являются пункты Афанасия Волховского, епископа Ростовского, в которых предлагалось открыть приходские школы для крестьянских детей обоих полов (там же. С. 421–425). 592 Сборник. 43. С. 42–65. Димитрий Сеченов скончался 14 декабря 1767 г.; председательствующим был избран Гавриил Петров. 593 О причинах неуспеха комиссии см.: Сергеевич. Ук. соч.; Платонов. Лекции. С. 624–628. 594 Латкин. Учебник (1909). С. 63; Сборник. 93. С. 541, 92, 162, 192, 257, 305, 349, 370. 595 См. прим. 340; Крылов В. Екатерининская комиссия в ее отношении к духовенству как сословию, в: Вера и разум. 1903. 8. С. 480. 596 Сборник. 36. С. 185–188. Введение. С. IV-VII; проект – с. 179–231; о духовенстве – с. 185; мнение Святейшего Синода – с. 187–188. 597 Там же. С. 188. 598 Сборник. 7. С. 378. О предпочтении великорусских епископов: Титлинов. Гавриил Петров. С. 46; Харлампович. 7. С. 488. В «Каталоге членов Синода» (Чтения. 1917. 2. Смесь) всегда приводятся данные об их происхождении. |
|
|
