| В Наталью Алексеевну точно вселился бес, — с утра печалилась, — с приездом Гаврилы — раскраснелась, развеселилась, начала придумывать всякие забавы, чтобы никому ни минуту не посидеть покойно. Анисья Толстая не знала, как и поворачиваться. Царевна сказала ей: «Сегодня быть Валтасарову пиру, ужинать будем ряженые». «Свет мой, да ведь до святок еще далеко… Да и не знаю я, не видела, как царь Валтасар пировал…» «Обыщем дворец, что найдем почуднее — все несите в столовую палату… Сегодня не серди меня, не упрямься…» Заскрипели старые лестницы, застонали ржавые петли давно не отворявшихся дверей… Началась беготня по всему дворцу, — впереди — Наталья Алексеевна, подбирая подол, за ней со свечой — Гаврила, — от испуга у него остановились глаза. Испуг начался еще давеча, когда он с верха увидел в окошке Наталью Алексеевну, подперевшую, пригорюнясь, щечку. Было это, как из сказки, что в детстве рассказывала на печи Санька — про царевну Несравненную Красоту… Иван-то царевич скакнул тогда на коне выше дерева стоячего, ниже облака ходячего, под самое косящатое окошко и сорвал у Несравненной Красоты перстень с белой руки… Верчение головы было и у Андрея Голикова (ему велели также идти со всеми). Со вчерашнего вечера, когда он увидел портрет Гаврилиной сестры, на дельфине, все казалось ему и не явь и не сон… До задыхания смущали его светло-русые, круглощекие девы Меньшиковы, столь прекрасные и пышные, что никакими складками платья невозможно было прикрыть соблазна их телосложения. И пахло от них яблоками, и не глядеть на них было невозможно. В кладовых нашли немало всякой мягкой рухляди, платьев и уборов, какие и не помнили теперь, широченных шуб византийской парчи, епанчей, терликов, кафтанов, жемчужных венцов, по пуду весом, — все это охапками дворовые девки тащили в столовую палату. Высоко под самым потолком в одной подклети увидели небольшую дверцу. Наталья взяла свечу, приподнялась на цыпочки, закинула голову: — А что, если он там? Анна и Марфа — враз — с ужасом: — Кто? — Домовой, — проговорила Наталья. Девы схватились за щеки, но не побледнели, только раскрыли глаза — шире чего нельзя. Всем стало страшно. Старик истопник принес лестницу, приставил к стене. Тотчас Гаврила кинулся на лестницу, — он бы и не туда сейчас кинулся… Открыл дверцу и скрылся там в темноте. Ждали, кажется, очень долго, — он не отвечал оттуда и не шевелился. Наталья страшным шепотом приказала: «Гаврила! Слезай!» Тогда показались подошвы его ботфортов, растопыренные полы кафтана, он слез, весь был в паутине. |
| Стучит сторож. Медведенко и Маша входят. Маша (окликает). Константин Гаврилыч! Константин Гаврилыч! (Осматриваясь.) Нет никого. Старик каждую минуту все спрашивает, где Костя, где Костя… Жить без него не может… Медведенко. Боится одиночества. (Прислушиваясь.) Какая ужасная погода! Это уже вторые сутки. Маша (припускает огня в лампе). На озере волны. Громадные. Медведенко. В саду темно. Надо бы сказать, чтобы сломали в саду тот театр. Стоит голый, безобразный, как скелет, и занавеска от ветра хлопает. Когда я вчера вечером проходил мимо, то мне показалось, будто кто в нем плакал… Маша. Ну вот… Пауза. Медведенко. Поедем, Маша, домой! Маша (качает отрицательно головой). Я здесь останусь ночевать. Медведенко (умоляюще). Маша, поедем! Наш ребеночек небось голоден. Маша. Пустяки. Его Матрена покормит. Пауза. Медведенко. Жалко. Уже третью ночь без матери. Маша. Скучный ты стал. Прежде, бывало, хоть пофилософствуешь, а теперь все ребенок, домой, ребенок, домой, – и больше от тебя ничего не услышишь. Медведенко. Поедем, Маша! Маша. Поезжай сам. Медведенко. Твой отец не даст мне лошади. Маша. Даст. Ты попроси, он и даст. Медведенко. Пожалуй, попрошу. Значит, ты завтра приедешь? Маша (нюхает табак). Ну, завтра. Пристал… Входят Треплев и Полина Андреевна; Треплев принес подушки и одеяло, а Полина Андреевна постельное белье; кладут на турецкий диван, затем Треплев идет к своему столу и садится. Зачем это, мама? Полина Андреевна. Петр Николаевич просил постлать ему у Кости. Маша. Давайте я… (Постилает постель.) Полина Андреевна (вздохнув). Старый что малый… (Подходит к письменному столу и, облокотившись, смотрит в рукопись.) Пауза. Медведенко. Так я пойду. Прощай, Маша. (Целует у жены руку.) Прощайте, мамаша. (Хочет поцеловать руку у тещи.) Полина Андреевна (досадливо). Ну! Иди с Богом. Медведенко. Прощайте, Константин Гаврилыч. Треплев молча подает руку; Медведенко уходит. Полина Андреевна (глядя в рукопись). Никто не думал и не гадал, что из вас, Костя, выйдет настоящий писатель. А вот, слава Богу, и деньги стали вам присылать из журналов. (Проводит рукой по его волосам.) И красивый стал… Милый Костя, хороший, будьте поласковее с моей Машенькой!.. |
| Дьяк перегнулся через стол, шепнул князю-кесарю, указывая глазами на Гришку: — Насторожился, ей, ей, по ушам вижу… — Не признаешь?.. Так… Упрямишься… А — напрасно… И нам с тобой лишние хлопоты, и тебе — лишние муки телесные… Ну, ладно… Теперь вот что мне расскажи… В чьи именно дома ты ходил? Кому именно ты читал из сей тетради про желание укротить нынешнее время, ярость его, и о желании вернуть буднишние времена?.. Князь-кесарь, будто просыпаясь, приподнял брови, лицо его вздулось. Палач мягко подошел к лежащему ниц Гришке, потрогал его, покачал головой… — Князь Федор Юрьевич, нет, сегодня он говорить не станет. Зря только будем его беспокоить. С дыбы да пяти кнутов он окостенел… Надо отложить до завтра. Князь-кесарь застучал ногтями по столу. Но Силантий, палач, был опытен, — если человек окостенел, его — хоть перешиби пополам — правды от него не добьешься. А дело было весьма важное: со взятием распопа Гришки князь-кесарь нападал на след — если не прямого заговора — во всяком случае злобного ворчания и упрямства среди московских особ, все еще сожалеющих о боярских вольностях при царевне Софье, что по сей день томится в Новодевичьем под черным клобуком. Но — делать нечего — князь-кесарь поднялся и пошел наверх по гнилой лестнице. Дьяк Чичерин остался хлопотать около Гришки. 4 Утро было сырое, теплое, мглистое. В переулках пахло мокрыми заборами и дымками из печных труб. Лошадь шлепала по лужам. Гаврила слез с верха у ворот Преображенского приказа и долго не мог добиться караульного офицера. «Куда же он, сатана, провалился?» — крикнул он усатому солдату, стоявшему у ворот. «А кто его знает, все время тут был, куда-то ушел…» — «Так — сбегай, найди его…» — «Никак не могу отлучиться…» — «Ну пусти меня за ворота…» — «Никого не велено пускать…» «Так я сам пройду», — Гаврила толкнул его, чтобы шагнуть за калитку, солдат сказал: «А вот — отвори калитку, я тебя, по артикулу, штыком буду пороть…» Тогда на шум вышел наконец караульный офицер, скучавший до этого в будке по ту сторону ворот, — конопатый, с маленьким лицом и никуда не смотревшими глазами. Гаврила кинулся к нему, объясняя, что привез из Питербурга почту и должен передать ее в собственные руки князю Федору Юрьевичу. |
| И т лодьи о берег розбило. А другую, дворянскую лодью, выкинуло на лтней стороне от Корелскаго устья сорок врст. А властей, и протопопа, и ключаря выкинуло лодью от тоя лодьи верст з десять на берег же. И т лодьи тоже розбило,//только люди всх тх лодей здоровы. А дьяка Гаврила Леонтьева и Ивана Пустынникова по 22-й день всти нт. А посылали провдывать по всему лтнему берегу, гд надялися вымету, и провдать не могли. А чаем, что впрям потонул, да с ним же, дьяком, твоя государева и казна была, что было милостыня давать братьи, тысяча рублев» (Сл., с. 320–321). «В нынешнем, государь, во 160 (1652) году писали мы к теб, великому государю царю и великому князю Алексю Михайловичу всеа Руссии, что маия в 16 днь от многия буря и от великих волн по морю лодьи рознесло и по морским берегам розметало, а иные лодьи о берег разбило. А тх лодй милостию Божиею люди вс живы, а твоего, государева, дьяка Гаврила Леонтиева с людьми лодьи в вдом нт. И я, богомолец твой, и холоп твой для тх людй посылали в судах на мор сыскивать и провдывать по брегам, и сыскали впрямь, что дьяка Гаврила Леонтиева лодью розбило и плавает на море переломлена поперег пополам, и люди все потонули, и твоя, государева,//казна потонула же. А на судне у него, дьяка, был сын его, Петр, да Иван Пустынников, и всяких чинов богомолцов, и ево дворовых людей шездесят девять человек. И ис той, государь, лодьи деревяные суды и запасы на летней берег морем выметывает, а людей по се число еще в вымете нет. И я, богомолец твой, послал нарочьно колмогорскаго подьячего с стрельцами по летнему берегу, а велел везде по волостям и по деревням, которые по берегу моря живут, заказать накрепко, где объявятца люди топлые, велеть весть подавать к городу Архангельскому или на Колмогоры к околничему и воеводе Федору Васильевичу Бутурлину» (Сл., с. 321–322). Важная, на мой взгляд, особенность митрополита Никона как автора и человека заключается в том, что об одном и том же событии разным людям он рассказывает по-разному; способ изложения определяется не только целью повествования, но и личным отношением Никона к своим адресатам. |
| У Муси черные глаза, как у сестры, но тонко, очень крепко и изящно вычерчены губы. Смотрит на меня с вопросом, ожидая нападенья. — Большевики падут! Аха-ха-ха… Лена присела вся от хохота, большой рот ее захлебнулся, карие, как у сестры, глаза, залиты смехом. — Падут, падут… фу, чепуха, ничему не верю. Марья Гавриловна вздыхает. — Вот вы поговорите с ними! — Мне, право, все равно. По моему, большевички даже милы, вы не находите? Муся смотрит почти дерзко. Страшно хочется поспорить с кем-нибудь, сказать особенное. — Лена, правда милые? Мы их обучим танцовать, все дело только в том, чтобы большевичков танцам обучить, они отличные же кавалеры… Не находите? У нас гусар один, в совете, прямо прелесть! Он Лене нравиться… Глаза у него синие, и синие штаны. Чудесно? Коля, ты зачем сюда прилез? Нет, твое дело музыка, играй. Наталья Николаевна, дорогая, вальс со мной… И мы, конечно, прошлись вальсом, а потом я с Леной танцовала, а потом и гости стали подъезжать — помещицы, попадья, учитель Петр Степаныч, и еще помещики, и видно было, что живут здесь ежедневно так — пусть гости уезжают, вместо них другие, а рояль пока звучит, и камин топится, о чем же думать. Учитель Петр Степаныч мне понравился: человек немолодой, застенчивый, чисто одетый, с мягкою бородкой. — Во, смотрите, — говорила Марья Гавриловна: — из крестьян, в Ивановском, театр устроил ученический, любитель астрономии… конечно, долго здесь не просидит. Переведут повыше. Улыбнулась. — К нам все ходит. Мусю обучает астрономии. То-то наука… От Ивановского и в мороз, во вьюгу, нипочем… Муся подлетела, ухватила его за руки. — Фокс-трот? Петр Степаныч? — Видите, что с ним выделывает? И всегда так. Он ей шепнул что-то на ухо. В полутьме залы, где горела лампа на столе, с зеленым абажуром, да на рояле две свечи, я разглядела, все-таки, его лицо, глаза. Любовь, любовь! Да, от меня не скроешь. Легкое волнение прошло по мне. Муся приостановилась, ко мне повернулась, под руку с Петром Степанычем. Он так же был все красен. — Наталья Николаевна, умоляем спеть, он страшно хочет, но боится, а я тоже… и правда, это лучше фокс-трота… Ну, я вас прошу! |
| В Государственной Думе открылись выставки «Россия в мировой цивилизации. Уроки истории» и «Красота Божьего мира» 31 января 2019 г. 14:41 30 января 2019 года в рамках VII Рождественских парламентских встреч в Государственной Думе ФС РФ прошло открытие выставок «Россия в мировой цивилизации. Уроки истории» и «Красота Божьего мира». На них представлены уникальная экспозиция икон и детские рисунки, победившие в конкурсе «Красота Божьего мира». В церемонии открытия приняли участие председатель Синодального отдела религиозного образования и катехизации митрополит Ростовский и Новочеркасский Меркурий , председатель Комитета Госдумы по развитию гражданского общества, вопросам общественных и религиозных объединений Сергей Гаврилов, заместитель председателя Государственной Думы Петр Толстой, лидеры политических партий России и др. Открывая выставку, митрополит Ростовский Меркурий отметил: «Для меня очень радостно то, что вновь в стенах Государственной Думы проходят очередные Рождественские Парламентские встречи и, уже по традиции, они начинаются с культурного мероприятия — мы открываем очередную выставку. Это две выставки — " Место России в мировой цивилизации " и " Красота Божьего мира " . И замечательно то, что эти два названия соединяет союз " и " . Потому что место России в мировой цивилизации определяется той красотой Божьего мира, которую Россия являет для мирового сообщества. Россию можно и нужно узнавать по ее культуре, по ее красоте, по ее духовному богатству. Только так можно понять, что такое Россия, и как с ней можно разговаривать и выстраивать диалог». «Мы надеемся, что и выставка, и сегодняшние Рождественские парламентские встречи, и круглые столы станут серьезным вкладом в укрепление законодательства, направленного на защиту наших традиционных духовно-нравственных ценностей: ценностей семьи, любви к родине, уважения к нашему прошлому», — заявил председатель Комитета Госдумы по развитию гражданского общества, вопросам общественных и религиозных объединений Сергей Гаврилов. В своем приветственном слове заместитель председателя ГД Петр Толстой подчеркнул: «Никакое развитие нашей великой страны невозможно без опоры на нашу историю, без того, чтобы учесть и творчески переработать опыт предыдущих поколений. Только так Россия может совершить тот самый рывок, прорыв в будущее, который сегодня от нас ждут молодые люди». Руководитель фракции КПРФ Геннадий Зюганов напомнил, что Патриарх Московский и всея Руси Кирилл в третий раз прибывает в Государственную Думу для того, чтобы провести Рождественские парламентские встречи. «Здесь впервые несколько лет назад Святейший попросил всех нас подумать о святых именах, подвигах и о нашей великой культуре», — добавил депутат. «Православное образование» /Патриархия.ru Календарь ← 7 апреля 2024 г. 7 января 2024 г. |
| Сын купца, он же главный душеприказчик, Петр Гаврилович Солодовников по завету покойного батюшки совсем не торопился с исполнением его воли. В результате в 1909 году удалось построить лишь два упомянутых дома для бедных в районе Мещанских улиц. Первый получил название «Свободный гражданин» и предназначался для одиноких холостых жителей, а второй, «Красный ромб», строился для семей. По тем временам новостройки были обустроены по последнему слову техники и имели высокоразвитую инфраструктуру с подключенным электричеством, лифтами, магазином, столовой, баней, прачечной, библиотекой, летним душем и медицинским кабинетом. При этом квартиры в «солодовках», как их называли москвичи, действительно были доступны по смешным ценам: однокомнатная квартира в «Гражданине» сдавалась за 1,25 рублей в неделю, а в «Ромбе» – за 2,5. При этом средняя оплата труда столичного рабочего составляла 1,48 целковых в день. «Большинство этой бедноты, – писал Солодовников в завещании, – составляет рабочий класс, живущий честным трудом и имеющий неотъемлемое право на ограждение от несправедливости судьбы». С возведением остальных домов Петр Гаврилович промедлил вплоть до роковых событий 1917 года, хотя ему удалось выгодно вложить деньги и увеличить оставшуюся сумму завещания до 40 миллионов рублей. В результате с приходом большевиков сын купца эмигрировал во Францию, а солодовниковские миллионы бесследно растворились в хаосе советской действительности. «В Глазове, Вятской губернии, среди лесов и болот… встретил дворец-гимназию. “На капиталы Солодовникова”» Пожертвования на благо ближних, соизмеримого с тем, какое оставил после себя Гаврила Гаврилович, в России так больше и не случалось. Тем не менее для многих этот странный человек остался, мягко говоря, непонятым. В его личности проявилась вся та широкая, противоречивая и необузданная натура русского человека со свойственным ему максимализмом, которую, по мнению Федора Михайловича Достоевского, «хорошо бы сузить». На вопрос: о чем свидетельствует такая широта и поляризованность? – Дмитрий Сергеевич Лихачёв очень точно ответил: «о внутренней свободе русского человека, в котором сквозь завесу дурного может неожиданно вспыхнуть самое лучшее, чистое, совестливое». |
| Указ его величества императора и самодержца всероссийского. Объявляется ради народного известия. Июля 9 дня нынешнего 1722 году в поданном в Сенат доношении морского флота капитана господина Нарышкина написано: указом его императорского величества Санкт-Питербурскую Академию и Московскую школу, также и прочие школы, которые обретаютца от той Академии в губерниях и в правинцыях и содержались в ведении генерала-маэора и обор-прокурора и гвардии маэора господина Скорнякова Писарева, повелено ведать ему Нарышкину; а по принятии оной Академии по списку Московской школы школьников во учении не явилося ста двадцати семи человек, которые бежали до его принятия школ и по се время из оных беглецов нихто не явился, в чем есть немалая ослаба и протчим школьником и утрата денежной сумме академической, понеже оные школьники жив многие лета и забрав жалованья бежали; – и чтоб повелено было из Сената публиковать листами и повелеть оным беглецам явитца. И сего июля 16 дня по его императорского величества указу и по сенацкому приговору о сыску и о высылке вышеписанных школьников шляхетских детей и о протчих публиковать в народ из Сената немедленно, дабы оные школьники явились конечно с чего числа которые в Москве тем в две недели, а которые в губерниях и в правинцыях, тем в месяц в тех местах, в которых сии указы публикованы будут. А буде они по сему его императорского величества указу во оной срок не явятца, и за то им учинен будет немалый штраф, а другим из нижних чинов учинено будет наказанье; а где такие в губерниях и в правинцыях явятца, и таковых выслать за поруками, а буде порук не будет, за караулом, и о том в Сенат и в Академию писать. А кто имяны школьники, о том при сем его императорского величества указе реэстр. Реэстр Из шляхедства: князь Александр Вяземской, Яков Бакеев, Федор Кашкадамов, Михайла Кошкин, Семен Щербачев, Иван Постелников, Афанасий Арнаутов, Михайла Ендауров, Петр Золотилов, Алексей Домнин, Парфеней Верховской, Андрей Шетнев, Степан Золотилов, князь Егор Козловской, Иван Симанской, Петр Дубасов, Гаврила Заборовской, Федор Мякишев, Иван Кресников, Петр Кошелев, Александр Шишкин, князь Данила Енгалычев, Федор Сафонов, Василей Кошелев, Федор Кожин, Мартын Семынин, Василей Мячков, Дмитрей Щербачев, князь Иван Вяземской, Петр Аксаков, Иван Шишков, Степан Расловлев, Василей Зотов. |
| — Ух, — сказал он, — ну вот, я и пришел. — Вытащил из-за пазухи цветной большой платок, вытер лицо, шею, мокрые волосы, начесанные на лоб. Это был самый страшный на Москве человек — князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский. — Слышали мы, слышали, — неладные здесь дела начались. Ай, ай, ай! — Сунув платок за пазуху армяка, князь-кесарь перекатил глаза на царевен Катерину и Марью. — Марципану захотелось? Так, так, так… А глупость-то хуже воровства… Шум вышел большой. — Он повернул, как идол, широкое лицо к Наталье. — За деньгами их посылали в Немецкую слободу, — вот что. Значит, у кого-то в деньгах нужда. Ты уж на меня не гневайся, — придется около дома сестриц твоих караул поставить. В чулане у них живет баба-кимрянка и носит тайно еду в горшочке на пустырь за огородом, в брошенную баньку. В той баньке живет беглый распоп Гришка… (Тут Катерина и Марья побелели, схватились за щеки.) Который распоп Гришка варит будто бы в баньке любовное зелье, и зелье от зачатия, и чтобы плод сбрасывать. Ладно. Нам известно, что распоп Гришка, кроме того, в баньке пишет подметные воровские письма, и по ночам ходит в Немецкую слободу на дворы к некоторым посланникам, и заходит к женщине-черноряске, которая, черноряска, бывает в Новодевичьем монастыре, моет там полы, и моет пол в келье у бывшей правительницы Софьи Алексеевны… (Князь-кесарь говорил негромко, медленно, в светлице никто не дышал.) Так я здесь останусь небольшое время, любезная Наталья Алексеевна, а ты уж не марайся в эти дела, ступай домой по вечерней прохладе… Глава вторая 1 За столом сидели три брата Бровкины — Алексей, Яков и Гаврила. Случай был редкий по теперешним временам, чтобы так свидеться, душевно поговорить за чаркой вина. Нынче все — спех, все — недосуг, сегодня ты здесь, завтра уже мчишься за тысячу верст в санях, закопавшись в сено под тулупом… Оказалось, что людей мало, людей не хватает. Яков приехал из Воронежа, Гаврила — из Москвы. Обоим было указано ставить на левом берегу Невы, повыше устья Фонтанки, амбары, или цейхгаузы, у воды — причалы, на воде — боны и крепить весь берег сваями — в ожидании первых кораблей балтийского флота, который со всем поспешением строился близ Лодейного Поля на Свири. Туда в прошлом году ездил Александр Данилович Меньшиков, велел валить мачтовый лес и как раз на святую неделю заложил первую верфь. Туда привезены были знаменитые плотники из Олонецкого уезда и кузнецы из Устюжины Железопольской. Молодые мастера-навигаторы, научившиеся этим делам в Амстердаме, старые мастера из Воронежа и Архангельска, славные мастера из Голландии и Англии строили на Свири двадцатипушечные фрегаты, шнявы, галиоты, бригантины, буера, галеры и шмаки. Петр Алексеевич прискакал туда же еще по санному пути, и скоро ожидали его здесь, в Питербурге. |
| Ср. в Коломенском уезде село Толочаново Толочинский Федор, литвин, помещик, 1578 г., Арзамас Толпыга Иван Иванович Апраксин [см. Апраксины-Вердеревские], начало XVI в.; Толпыгин Михаил, подьячий, 1616 г., Москва Толпыга – неуклюжий, грубый человек, болван Толстая Голова Иван – по генеалогическому пасквилю, незаконный сын кн. Юрия Михайловича Тарусского, XVI в., родоначальник князей Волконских Толстая Ногавица см. Ногавица Толстик, Толстиков : Гаврило Толстик, крестьянин, 1564 г., Олонец; Петр Толстиков, холоп боярина Тучка Морозова, 1481 г.; Урывок [см. Урывок] Григорьевич Толстиков, 1568 г., Ярославль [см. Рогуля] Толстой, Толстого, Толстые – очень распространено; Иван Григорьевич Толстого, начало XVI в., Новгород; Михаил Васильевич Толстой-Годунов [см. Годун], середина XVI в.; Федор Федорович Толстой, немчин, 1608 г., Нижний Новгород Толстопят , крестьянин, 1545 г., Новгород; Толстопятый Сергей, крестьянин, 1627 г., Белев Толстоух , крестьянин, 1495 г., Новгород Толстошеин Федор, помещик, 1614 г., Углич Толстошея Афанасий, крестьянин, 1596 г., Арзамас Толстые Пальцы , крестьянин, 1540 г., Новгород Толтунов Федор Феофанов, солевар, середина XV в., Соль Галицкая Толутины Захарий и Гаврило Борисовичи, 1540 г., Тверь Толыга, Толыгин : Иван Ильич Толыга Апраксин [см. Апраксины-Вердеревские], начало XVI в.; Федор Кондратьевич Толыгин, 1590 г., Рязань; Игнат Афанасье вич, вторая половина XV в., Муром Толыза Игнатий Афанасьевич, вторая половина XV в.; от него – Толызины [см. Зубарь, Пестрик, Чешиха] Толыза – толстая комлевая дубина Томанец , крестьянин, 1501 г., Ростов Томило – очень распространено повсеместно [см. Багряный, Бехтерев, Блажонков, Дрягиль, Клеона, Луговской, Люшин, Пригонский, Старухин, Тарабука] Томин Григорий Григорьевич, 1590 г., Ряжск; Степан Григорьевич, 1597 г., Рязань Тонкачев Василий Истомин [см. Истома], помещик, 1597 г., Рязань Тонкий, Тонкого : Петр Федорович Черленого-Заболоцкий [см. Черленый, Заболоцкий], 1495 г.; Тонкого Власий Афанасьевич, 1556 г., Кашира |
|
|
