| Рассказ об обстоятельствах утверждения акта против аннатов мы встречаем в одном из статутов 25 года. Здесь говорится, что акт этот был прежде постановлен, перечисляются снова те побуждения, которые его тогда вызвали, и затем сообщается о предоставленном королю праве переговоров с папою. Теперь статут прибавляет, что папа был извещён о происшедшем, но никакого ответа королю не дал и никаких мер к полюбовному соглашению с своей стороны не предложил, а потому король утвердил акт об уничтожения аннатов своим патентом и внёс его в число парламентских статутов 250 . Но одним подтверждением прежде сделанного статута настоящий парламент не ограничился. Общины жаловались теперь и на другие бесчисленные вымогательства и поборы, взыскиваемые папою под видом динария св. Петра, разных податей и налогов за диспенсации, лиценции, приговоры по апелляциям и т. д. и т. д. Такие поборы представляются невыносимым бременем для страны и приводят её к великому обеднению. А между тем, Англия не имеет над собою никакой власти, кроме Бога и короля, и не подчинена никакому иностранному государю. В ней имеют силу только те законы, которые постановлены её же собственною властью, или которые приняты в ней по согласию её сословий. И разрешать от этих законов имеет право только её собственная власть. Только благодаря долговременной снисходительности и попущению расплодились теперь папские узурпации, которые истощают средства страны, а потому парламент и постановил, чтобы отныне никто не платил римскому престолу динарий, или какие бы то ни было другие налоги и взыскании, но чтобы с настоящего времени всякие платежи в Рим были совершенно прекращены 251 . После таких постановлений, Англия переставала наконец быть постоянною данницей римского престола. И в юридическом и в финансовом отношении папство таким образом лишено было теперь в Англии почти всякого значения. Но могло ли анти–римское движение остановиться только на атом? – Стоит только немного вдуматься в смысл состоявшихся парламентских мероприятий, чтобы ответить на этот вопрос отрицательно. |
| — Курите, пожалуйста, — сказала она великодушным и вместе убитым голосом и занялась с Соколовым вопросом о цене места. Петр Иванович, закуривая, слышал, что она очень обстоятельно расспросила о разных ценах земли и определила ту, которую следует взять. Кроме того, окончив о месте, она распорядилась и о певчих. Соколов ушел. — Я все сама делаю, — сказала она Петру Ивановичу, отодвигая к одной стороне альбомы, лежавшие на столе; и, заметив, что пепел угрожал столу, не мешкая подвинула Петру Ивановичу пепельницу и проговорила: — Я нахожу притворством уверять, что я не могу от горя заниматься практическими делами. Меня, напротив, если может что не утешить… а развлечь, то это — заботы о нем же. — Она опять достала платок, как бы собираясь плакать, и вдруг, как бы пересиливая себя, встряхнулась и стала говорить спокойно: — Однако у меня дело есть к вам. Петр Иванович поклонился, не давая расходиться пружинам пуфа, тотчас же зашевелившимся под ним. — В последние дни он ужасно страдал. — Очень страдал? — спросил Петр Иванович. — Ах, ужасно! Последние не минуты, а часы он не переставая кричал. Трое суток сряду он, не переводя голосу, кричал. Это было невыносимо. Я не могу понять, как я вынесла это; за тремя дверьми слышно было. Ах! что я вынесла! — И неужели он был в памяти? — спросил Петр Иванович. — Да, — прошептала она, — до последней минуты. Он простился с Нами за четверть часа до смерти и еще просил увести Володю. Мысль о страдании человека, которого он знал так близко, сначала веселым мальчиком, школьником, потом взрослым партнером, несмотря на неприятное сознание притворства своего и этой женщины, вдруг ужаснула Петра Ивановича. Он увидал опять этот лоб, нажимавший на губу нос, и ему стало страшно за себя. «Трое суток ужасных страданий и смерть. Ведь это сейчас, всякую минуту может наступить и для меня», — подумал он, и ему стало на мгновение страшно. Но тотчас же, он сам не знал как, ему на помощь пришла обычная мысль, что это случилось с Иваном Ильичом, а не с ним и что с ним этого случиться не должно и не может; что, думая так, он поддается мрачному настроению, чего не следует делать, как это, очевидно было по лицу Шварца. И, сделав это рассуждение, Петр Иванович успокоился и с интересом стал расспрашивать подробности о кончине Ивана Ильича, как будто смерть была такое приключение, которое свойственно только Ивану Ильичу, но совсем не свойственно ему. |
| Взял он тешь царскую – соколов и кречетов, и дорогие шубы, и цветные портища, и питья различные, и будучи край поля и озера, стал на колена перед Ахмылом и сказался ему древнего брата царевым племенем: «а это – говорил он – село царево и твое, господине! а купля прадеда нашего, где чудеса творились, господине!» И страшно было видеть рать Ахмылову вооруженну. Тогда Ахмыл сказал: «ты тешь подаешь; а это кто в белых ризах, и что это за хоругви? или биться с нами хотят?» Игнатий отвечал: «это богомольцы царевы и твои, да благословят тебя, а носят они божницу по закону нашему, господине!» В то самое время у города Ярославля был в тяжком недуге сын Ахмылов, и возили его на возилах. Ахмыл велел привести его, да благословят его. Владыка Прохор со всем клиросом, моляся Богу, пел чудотворцам молебны, и, освятив воду, дал испить больному царевичу и благословил его крестом, – и тотчас же стал здоров сын Ахмылов. Сам же Ахмыл возрадовался, сошел с коня перед крестами, и, воздев руки на небо, сказал: «благословен вышний Господь, вложивший мне в сердце прийти сюда! Праведен еси ты, господине епископе Прохоре! ибо молитва твоя воскресила сына моего. Благословен и ты, Игнатие! ты уберег людей своих и спас этот город; ты, – наше племя, царева кость! И если будет тебе здесь обида, не ленись дойти до нас!» Сказав это, дал он 40 литр серебра владыке и 30 его клиросу; а сам взял от Игнатия царскую тешь, целовал его, и, поклонившись владыке, сел на коня и поехал в Орду восвояси. Игнатий же, проводив Ахмыла с честью, возвратился вместе со владыкою и с гражданами в великой радости; и, певши молебны, прославили они Бога и всех святых чудотворцев». Это превосходное ростовское сказание оканчивается следующим заключением, из которого ясно видно, что предметом его было не одно житие царевича Петра, но историческое повествование обо всем роде его, который Татары величали своим племенем и царевою костью. Вот это наивное заключение: «Дай же, Господи, утеху почитающим и пишущим древних родителей деяния, зде и в будущем веце покой! А Петрову бы сему роду соблюдение и умножение живота и неоскудение до старости, и безпечалие, и вечная их память до скончания мира, о Христе Иисусе Господе нашем, ему же слава во веки аминь!» Этот любопытный эпизод из ростовских сказаний я внес с двоякой целью: во-первых, для того, чтоб яснее определить критический взгляд г. |
| Это был старый типичный сбитенщик, какого можно теперь увидеть, кажется, только на картинках, – с громадным, висящим на ручке, медным чайником, кипящим от горячих углей, и с особого рода деревянным ящиком на поясе, где у него помещались стаканчики, бутылка с молоком и полотенце. Я совсем не был любителем этого напитка, но обязательно заказывал себе стаканчик, чтобы провести время в интересной беседе со старцем. Сколько было ему лет, – не знаю; но, несомненно, он увидел свет далеко не в последние годы восемнадцатого столетия. Он прекрасно помнил, конечно, не только моего отца и его сверстников, но и знаменитых патриархов нашей академии Федора Александровича Голубинского и Петра Спиридоновича Делицына в их молодые годы. Журчащим потоком лилась его тихая речь об академических «преданьях старины глубокой», и под звуки его речи с величайшим интересом уносился я в эту далекую, дорогую нам, область. Годы студенчества (1870 – 1874) Глава VΙ Наше начальство; ректор, инспектор и его помощники He богата была впечатлениями студенческая жизнь в нашей «деревенской» академии, и не много было у нас средств, «чтобы», как писал мой петроградский друг, «сколько-нибудь оразнообразить и подцветить скучную жизнь». «А все виновато начальство», прибавлял он при этом; но из моих товарищей по московской академии, я уверен, никто этого не скажет. Наше начальство не только не теснило нас и не давило какими-либо чрезмерными требованиями суровой дисциплины; но, напротив, с отеческою снисходительностию относясь к нашим легким проступкам, само принимало по возможности все доступные меры к тому, чтобы оразнообразить и подцветить нашу скучную жизнь. Не начальство ли соорудило для нас кегельбан? Не оно ли позаботилось об устройстве и постоянной поддержке катка для наших конькобежцев? Не при его ли сочувствии и поддержке мы приобрели рояль? Не оно ли без малейших затруднений и с полною охотой отпускало студентов и на посадские балы, и в Москву для посещения театров и выхлопатывало нам бесплатные билеты для входа на московскую выставку? К нашему великому счастию, во главе этого начальства стоял при нас незабвенный Александр Васильевич . |
| К иллюстрации вопроса о преподавании осетинского языка в Кавказской семинарии имеют отношение следующие справки. В заседании Правления Кавказской духовной семинарии 27 августа 1858 года было доложено прошение окончившего курс Кавказской семинарии Петра Кузьмина от 24 июня 1858 года, коим изъяснив, что в течение двух последних лет пребывания в семинарии и исполняя обязанности ученические, он, по приказанию семинарского начальства, исполнял и должность учителя осетинского языка и желает остаться учителем осетинского языка и в настоящее время,-по окончании семинарского курса, – просит об определении его учителем осетинского языка. Правлением семинарии постановлено: «согласно сему прошению, впредь до решения дела о прекращении преподавания осетинского языка в Кавказской семинарии, поручить студенту Петру Кузьмину быть в должности преподавателя оного, как занимавшему сию должность еще в бытность его учеником семинарии, с производством ему положенного по штату жалованья, о чем объявить ему по надлежащему». На постановлении этом последовала резолюция Преосвященного Игнатия такого содержания: «22 сентября. Исполнить, а по ст. V иметь в виду мое мнение, основанное на личном убеждении при посещении епархии, что преподавание осетинского языка, в Кавказской семинарии необходимо нужно. Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский». Между тем, до вступления еще Преосвященного Игнатия на Кавказскую архиерейскую кафедру, Правлением Кавказской духовной семинарии было возбуждено пред Святейшим Синодом, через посредство Казанской академии, ходатайство о прекращении преподавания названного языка в Кавказской семинарии, которое, однако, не было уважено, что также усматривается из дел семинарского Правления. В журнале Правления Кавказской духовной семинарии по части внутреннего управления от 26 января 1859 года изложено предписание «Внешнего Правления Казанской духовной академии» от 19 декабря 1859 года, за 162, коим оно дает знать, что Св. Синод вследствие ходатайства Казанского академического Правления о закрытии в Кавказской семинарии класса осетинского языка, имея в виду, что преподавание в духовных учебных низших заведениях местных языков, а в том числе осетинского в Кавказской семинарии, признано уже полезным, и что в Кавказской епархии находятся более 4000 осетин, а в смежном с ней Закавказском крае число их простирается до нескольких десятков тысяч; и следовательно, Кавказское духовенство может встречать частые случаи для сношения с сим племенем, определением от 17 ноября 1858 года постановил: «оставив без последствий представление Казанского академического Правления о закрытии в Кавказской семинарии класса осетинского языка, предписать Правлению семинарии, чтобы на усиление преподавания в оной осетинского языка обращено было надлежащее внимание, и чтобы в случае недостатка сведущего и опытного преподавателя сего языка, Правление снеслось с Тифлисским семинарским Правлением, которое без всяких затруднений может приискать такового наставника». |
| Вследствие этого заявления постановлено, «что эти притеснения никоим образом не должны быть терпимы» 43 . Через десять лет вопрос об отношениях к римским злоупотреблениям подвергнут был довольно тщательному обсуждению на Карляйльском парламенте 1307 г. В одном из актов этого парламента говорилось, что монастыри, приории и другие религиозные учреждения, основанные королём и нобльмэнами или их предками для специальных религиозных целей, имеют часто своими начальниками иностранцев, как например: учреждения цистерзианцев, премонстрантов, орденов Августина и Бенедикта. До короля дошли горькие жалобы благородных лиц, лордов и нобльмэнов королевства, что эти и иностранцы–аббаты и приоры берут с подведомственных им учреждений в Англии, Ирландии, Шотландии и Уэлльсе, тяжёлые подати под разными предлогами, от чего происходят разные злоупотребления и причиняется ущерб и соблазн народу. По совещанию с графами, баронами и др. король теперь постановил, чтобы ни один аббат, приор иди другой какой–либо из духовных, к какому бы учреждению он не принадлежал, не смел вносить никаких рент, податей и налогов начальникам–иностранцам; чтобы никто из них не смел путешествовать за море в учреждения своего ордена и перевозить туда часть своих доходов; чтобы иностранцы–аббаты и приоры не смели требовать никаких платежей с учреждений, находящихся в пределах королевства 44 . Этому же парламенту представлены были от нобльмэнов петиции с жалобами на разные папские вымогательства, практиковавшиеся в то время легатом Теста и его агентами. Бароны жаловались на громадное количество папских провизий, вследствие которых лучшие бенефиции заняты итальянцами и другими иностранцами, вовсе и не живущими в Англии. Они жаловались на то, что папа присвояет себе право требовать аннаты с вакантных бенефиций. Это, говорили они – новость, никогда доселе не слыханная и весьма оскорбительная для короля, церкви и королевства. Они жаловались далее, что динарий св. Петра много превосходит теперь свою первоначальную норму и вымогается в количестве, втрое большем против первоначального. |
| Печатные каталоги: Bibliothecae imp. Petropolitanae. Petropoli, 1742. 4 p.; Российские [рукописные] и печатные книги, находящиеся в Имп. библиотеке. [СПб.: тип. Акад. наук, 1744]; Соколов П. И. Каталог обстоятельный книгам богословским церковной и гражданской печати, находящимся в 1-м отделении Библиотеки имп. Академии наук, по приказанию президента оной Академии Сергия Семеновича Уварова вновь составленный. СПб., 1831; Срезневский В. И. Список русских повременных изданий с 1703 по 1899 г. с сведениями об экземплярах, принадлежащих библиотеке имп. Академии наук. Корректурное изд. СПб., 1901; Описание рукописного отделения императорской Академии наук. СПб.; Пг., 1910-1915. Т. 1-2; Описание Рукописного отдела Библиотеки Академии наук СССР. М.; Л., 1959. Т. 3-8; Каталог инкунабулов/Сост. Е. И. Боброва. М.; Л., 1963; Пергаменные рукописи Библиотеки Академии наук СССР: Описание русских и славянских рукописей XI-XVI веков/Сост. Н. Ю. Бубнов, О. П. Лихачева, В. Ф. Покровская. Л., 1976; Библиотека Петра I: Указ.-справ./Сост. Е. И. Боброва. Л., 1978; Латинские рукописи библиотеки Академии наук СССР: Описание рукописей латинского алфавита X-XV вв. Л., 1978; Библиотека Я. В. Брюса: Кат./Сост. Е. А. Савельева. Л., 1989; Книги из собрания польского короля Сигизмунда II Августа: Кат./Сост. Е. А. Савельева. СПб., 1994. Лит.: Бакмейстер И. Г. Опыт о Библиотеке и Кабинете редкостей и истории натуральной Санкт-Петербургской императорской Академии наук. СПб., 1779 (то же см. на фр. яз., 1776, нем. яз., 1777); Платонов С. Ф. Библиотека Академии наук СССР, 1728-1929: Краткий ист. очерк и путев. Л., 1929; История Библиотеки Академии наук СССР. М; Л., 1964; Исторический очерк и обзор фондов Рукописного отдела Библиотеки Академии наук. М.; Л., 1956-1961. 3 вып.; Путеводитель по каталогам Библиотеки Академии наук СССР. М; Л., 1960; Никольский Н. К. К вопросу об историческом значении и первоначальном книжном фонде Библиотеки Академии наук СССР//Тр. БАН ФБОН АН СССР. 1963. Т. 7; История Библиотеки Академии наук СССР. |
| Воскресенье, 13-е декабря. Час от часу не легче от наивности, легкомыслия, недомыслия, соединенного с дерзостью студентов. Дело в следующем. В пятницу, 11-го декабря, в одиннадцать часов приходит ко мне общий дежурный IV курса Островский с просьбою от имени студентов о разрешении концерта, предполагаемого московскими артистами, в пользу недостаточных студентов. Я ответил, что давать вообще артистам концерты я ни позволять, ни разрешать не вправе, но в пользу недостаточных студентов я положительно запрещаю, так как у нас недостаточных студентов нет, ибо кому нужно, Братство оказывает помощь. Кажется, ясно. На этом я и успокоился было. Пришел ко мне в тот же день по какой-то надобности помощник инспектора 922 и как-то к слову сказал о предполагаемом концерте в воскресенье 13-го декабря. Это меня крайне удивило: говоря с общим дежурным, я даже не спросил его о времени концерта, совершенно не предполагая, что он так скоро может быть. Еще более я удивился и возмутился, узнав только тогда же, что уже и афиши расклеены. Призываю общего дежурного и спрашиваю, передано ли мое запрещение концерта студентам. Ответил утвердительно, но затем пояснил, что затея концерта не общестуденческая, а двух студентов IV курса Молчанова и Соколова Петра 923 , которые и послали его ко мне за разрешением концерта. Из объяснений этих студентов выяснилось, что они являются только распорядителями концерта по просьбе знакомых им артистов, решивших дать концерт в пользу недостаточных студентов, что это дело – не общестуденческое, что ими не надлежаще понято мое запрещение, что они и в мысли не имели выразить этим какую-либо демонстрацию, потому что в противном случае не действовали бы так открыто, даже разнося билеты профессорам и посадским жителям, афиши отпечатали и расклеили, будучи уверены, что с моей стороны препятствий не будет, так как против артистов, желающих помочь студентам, ничего нельзя иметь, и тому подобные представляли детские объяснения. Когда ими была выяснена вся преступность их поступка, тогда они, как дети, начали просить у меня прощения, приписывая всю эту затею их глупости, и что концерт будет прекращен. Между тем я был ужасно возмущен полицмейстером 924 , разрешившим напечатать афишу, и думал по телеграфу жаловаться губернатору. Полицмейстер, узнав об этом, поспешно прибыл ко мне и начал умолять меня не делать этого, так как его подвели студенты (Соколов) или, по крайней мере, он был введен в заблуждение, вполне надеясь, что студенты, как порядочные люди, предварительно испросили разрешения у своего начальства. Оказывается, и профессора были введены в заблуждение. Одним словом, целый ряд глупостей был совершен. Конечно, концерт моментально был воспрещен, афиши сорваны. |
| Надо сказать, что протоиерей Гриневич был заведующим каптерки, и епископ Григорий особым доносом его оттуда выбросил. Преосвященный Петр по этому поводу давно еще мне жаловался на епископа Григория, на его неуживчивый характер. По моему докладу Кириллин из каптерки взял протоиерея Гриневича в лесничество как специалиста по лесокультурным новонасаждениям. Тяжелое это воспоминание. Человеческие слабости действующих лиц проявились во всей силе. Горько было. Очутившись в VI отделении, я скоро узнал о болезни владыки, он подарил мне две денежных квитанции, должно быть, рублей на пятнадцать. За ним ухаживала послушница Ш. К. 108 Архиепископу Петру был воспрещен выход из командировки. Ш. К. получала за него посылки, по денежным квитанциям получала продукты из кооператива, равно как и пайки из каптерки VI отделения, готовила ему кушанье, мыла белье и т.д. «Деловод» административной части Соколов все это разрешал. Приходилось с ним делиться, и протестовать нельзя было. Мы знали, что он крадет посылки у владыки, но помешать не могли. С моим приездом в VI отделение Ш. К. подружилась со мной. Да и нужно было ею руководить, ибо ей был запрещен доступ на «Троицкую» – все шло через Соколова. На «Троицкую» архиепископа Петра привезли около 4–5 октября 1928 г., а больного на Голгофу в больницу отправили около 5–7 января 1929 г. Ш. К. едва успела проводить его, укрыть ему ноги и даже меня не вызвала, хотя я и был в хозяйственной части в двух шагах. Конвой спешил: было холодно, январь! Так я и не увидел его до самой кончины. Доктор посвятил уходу за ним все силы, знания и лекарства, держал меня в курсе болезни, обязательно заходя в хозяйственную часть. В Анзер доктор приезжал к тифозному начальнику шестого отделения Вейсману, который лечился дома. Велика была радость наша, когда доктор сказал Ш. К., что кризис миновал, а она тотчас прибежала ко мне. То же и мне доктор сказал. Владыка стал выздоравливать, и доктор ослабил уход. Вдруг 7 февраля 1929 г. телефоном Богданов узнает, что владыка скончался – его нашли мертвым. Мы не поверили и проверили. Около него был наш доверенный человек, всю переписку мы быстро изъяли, квитанции взяли, и вещи разошлись по верным рукам. Правду сказать, мы их потом все и не собрали, а часть пропала. Те, кто его убили отравой, ошиблись: воспользоваться ничем не пришлось. А что он был убит – несомненно. Только каким способом – осталось тайной. Своих доверенных винить не можем. Все квитанции были на учете, равно как и все вещи. Вот тут-то и загорелась борьба. |
| Эти удивительные симптомы времени нанесены были извне. Тут, не как в столкновении Славенецкого с Полоцким, открыто действовала чуждая махинация и, конечно, не латинская, которая поражала бы здесь саму себя и со стороны которой не видно никакой поддержки Медведеву, но немецко-протестантская. Расчет последней понятен. Запутав православных и католиков в непримиримых спорах о пресуществлении, она имела цель распространить свое лютеранское учение о Евхаристии и отчасти успела в том: есть несомненные свидетельства, что во время горячих споров о времени пресуществления св. Даров свободомыслящее люди на Москве держались мнение лютеран о значении хлеба и вина в Евхаристии 244 . А главное, хитрой интриге хотелось «избыть врага врагом», низвести и Сильвестра, «мужа, – по отзыву современников, – великого ума и остроты ученой», и талантливых и глубоко образованных Лихудов. В последнем случае интрига достигла полного торжества. На соборе 1689 г. Медведев объявил свой «манну обманной» и лишен иночества. Лихуды, уступая потребностям времени, осмелились ввести в академии и латинский язык в дополнение к греческому, а этого и довольно было, чтобы обвинить невинных в связи с латинниками; затем, их заподозрили в сношениях с турецким правительством и заточили в монастырскую тюрьму. О первом обвинении положительно известно, что оно было делом сильного при дворе Петра влияния немцев. Злоба врагов была утешена. Не безвыгодно было для них и то, что вслед за изгнанием латинского языка из вновь учрежденной академии, все иезуиты были выгнаны из Москвы (в 1689 г.) и католикам дозволено держать при себе только плебанов ксендзов, а отнюдь не иезуитов. Протестантские агитаторы остались теперь один почти без соперников. Устранив эту главную помеху, иезуитов, ослабив энергию православных утомительной борьбой с врагами, они тем удобнее могли проводить свои идеи в русскую среду через частную и общественную жизнь, и чем незаметнее и вкрадчивее их влияние, тем оно обаятельнее, опаснее. Вообще, когда пропаганда действовала тайно и безлично, когда все и никто были ее адептами, за полтора почти века не было так распространено протестантствование на Руси, как теперь, когда всенародно выступил первый ее агитатор. |
|
|
