| И. выступил против договора, заключенного 16 сент. 1658 г. в Гадяче между гетманом Выговским и Речью Посполитой, по к-рому в отмену решений Переяславской рады 1654 г. верхнее Поднепровье возвращалось под власть польск. короля в качестве автономного Великого княжества Русского. И. отказался от участия в сейме 1659 г., к-рый должен был утвердить Гадячский договор, поэтому кор. Ян Казимир обещал передать Киево-Печерский мон-рь митр. Дионисию; решение это, однако, не было реализовано. После того как недовольные Гадячским договором казаки в 1659 г. низложили Выговского, гетманом стал Ю. Б. Хмельницкий, поначалу признавший решение Переяславской рады 1654 г., но осенью 1660 г. присягнувший польск. королю. В 1661 г. И. убеждал Хмельницкого вернуться под власть царя. По Андрусовскому перемирию 1667 г. (и «Вечному миру» 1686 г.) Левобережная Украина вошла в состав России. И. ходатайствовал перед царем о том, чтобы, несмотря на условия Андрусовского договора, Киев не был передан Польше и об участии укр. стороны в переговорах России с Польшей. 16 сент. 1667 г. И. обратился к гетману П. Д. Дорошенко, стремившемуся к сближению Гетманства с Османской империей, с посланием, в к-ром призывал отказаться от попыток «искати себе обороны у бусурман», обращая внимание адресата на то, что «за таковою их обороною народы христианские великие греческие, словенские и многие выгублены, и наш народ руский во все концы земли в неволи запровожен и без милости мучитца». В послании, содержавшем идеи, которые легли позднее в основу «Синопсиса», И. предлагал вспомнить о древних временах, когда «народы... росийские украинские в славе доброй, в вере православной... и во всяком изобилии пребывали и всему свету страшны бывали... за державою православных християнских монархов - великих князей росийских», и выражал глубокое сожаление, что «наш народ украинскии, заченши между собою брань и несоюз», оставил «своего доброго и мочного заступника - единоверного монарха» (Там же. Т. 6. 68. С. 229). После смерти митр. Дионисия в 1663 г. киевское духовенство во главе с И. стремилось поставить на Киевскую кафедру Лазаря (Барановича), с к-рым И. связывали дружеские отношения. Предложение еп. Лазаря в качестве кандидата в митрополиты было направлено против местоблюстителя Киевской митрополии Мстиславского еп. Мефодия (Филимоновича) . Однако митрополитом был избран Иосиф (Нелюбович-Тукальский). Позднее между И. и еп. Мефодием установилось сотрудничество, и они выступали в защиту автономии Киевской митрополии. Однако, когда еп. Мефодия в 1668 г. обвинили в участии в антироссийском восстании под рук. гетмана И. М. Брюховецкого, И. дал против него неблагоприятные показания. |
| Но еще когда московское правительство не имело в своих руках Соломона, а требовало его выдачи, в Киеве подкинуто было анонимное письмо, которым остерегали русское правительство «от злого и прелестного Мазепы». Киевский воевода отправил письмо это в Москву, а из Москвы оно послано было прямо в руки Мазепы с тем, чтобы гетман сообщил: не может ли, по своим соображениям, догадаться, кто бы мог составить это письмо? Мазепа указал, как на главных своих врагов, на бывшего гадячского полковника Самойловича, на зятя гетмана Самойловича, князя Юрия Четвертинского, на бывшего переяславльского полковника Дмитрашку Райча и на тогдашнего переяславльского полковника Леонтия Полуботка. По домогательству гетмана, оставленного гадячского полковника вывезли из его имения, находившегося в Лебединском уезде, привезли в Москву, а потом сослали в Сибирь; туда же сослан был и Райча; Юрия Четвертинского с женою и тещею переселили в Москву, а Леонтий Полуботок лишился должности полковника. В Малороссии явился после того новый, более деятельный враг Мазепы и всей панской партии. Это был канцелярист Петрик, женатый на племяннице генерального писаря Василия Кочубея, человек предприимчивый, горячий и деятельный, по крайней мере, на первых порах. В 1691 году он убежал в Сечь с важными бумагами, украденными из войсковой канцелярии, и вооружал сечевых казаков разом и против гетмана, и против московской власти. В следующем 1692 году он ушел в Крым и писал оттуда в Запорожье, что намерен, по примеру Хмельницкого, привести крымцев в Украину, поднять весь малорусский народ и истреблять жидов-арендаторов, всех панов и богатых людей. Весть о таком замысле, проникая в Украину, тотчас нашла себе сочувствие; удальцы пустились к Петрику; кто полем, а кто водою. Мазепа отправил в Запорожье казака Горбаченка с подарками к тогдашнему кошевому Гусаку – убеждать его, чтоб он не допускал запорожцев приставать к Петрику; между тем волнение готово было открыться не в Запорожье, а между городовым казачеством в малороссийских полках. |
| Юрий Немирич принял было начальство над регулярным войском, состоявшим из поляков, немцев и казаков: взволнованный народ перебил все его войско; Немирича догнали и изрубили в куски. В Сечи атаман Сирко поднял всех запорожцев и провозгласил атаманом Юрия Хмельницкого. В самом Чигирине, где находился Выговский, вспыхнуло восстание; Выговский едва убежал оттуда. Выговский назначил генеральную раду под местечком Германовкою; туда же его противники привели Юрия Хмельницкого. Выговский приказал было на этой раде читать гадяцкий договор, но казаки подняли шум, крик; старшины увидели, что им несдобровать, и пристали к большинству; чтецов договора изрубили в куски; Выговский бежал, а потом, по требованию казаков, прислал свою булаву. Казаки выбрали гетманом Юрия Хмельницкого. В октябре собрана была новая рада в Переяславле, и прибывший туда с царским наказом князь Трубецкой утвердил Юрия в сане гетмана, но с некоторыми важными ограничениями против прежнего договора с Богданом Хмельницким: гетман не имел права принимать иноземных послов, вступать с кем-либо в войну без воли государя, не мог назначать в полковники иначе, как с совета всей казацкой черни. Казацкие старшины всеми силами старались избегнуть этих прибавок, но не могли преодолеть настойчивости московского военачальника и его товарищей. Казацкие старшины сильно домогались, чтобы никому из малороссиян не позволять сноситься с Москвою помимо гетмана; и на это не согласились; право же сноситься прямо с Москвою давало возможность недругам гетмана и старшин прямо посылать доносы в московские приказы, а московское правительство чрез то могло иметь тайный надзор за делами Малороссии. Московские воеводы были посажены в нескольких малорусских городах: Киеве, Переяславле, Нежине, Чернигове, Брацлавле и Умани. Для посполитого народа, который так усердно противодействовал козням Выговского в пользу Москвы, не сделали ничего; напротив, освободивши казаков от постоя и подвод, наложили эти повинности на посполитых и лишали их права производства напитков, которое предоставлялось казакам. Этот новый договор с Москвою естественно не был по сердцу старшине и значным казакам, которые видели, что Москва прибирает их к рукам, не мог он довольствовать и массу народа, который опять увидел свои надежды на уравнение прав разрушенными. Договор этот был приятен только для отдельных лиц, которые могли обращаться прямо в Москву и выпрашивать себе разные льготы и пожалования: кто на грунт, кто на дом или мельницу. Ездили в Москву полковники со своей полковою старшиною, ездили духовные, ездили войты с мещанами; все получали разные милости и подачки: соболи, кубки и пр. Приезжих малороссиян в Москве обыкновенно расспра-шивали и записывали их расспросные речи. Смекнувши, что таким путем можно получать выгоды, малоруссы повадились писать в Москву друг на друга доносы: себя выхваляли, других чернили. |
| Сначала произнесли присягу на подданство те заднепровские старшины и полковники, которые прибыли с Хмельницким. Левобережные уже прежде присягнули. Потом последовал выбор; все беспрекословно огласили гетманом Юрия Хмельницкого: то есть одобрили в Переяславле то, что уже было сделано за Днепром. Потом прочитаны были статьи переяславскаго договора 1654 г.; а потом читались новые статьи, которые теперь московское правительство сочло нужным дать казакам, чтобы поставить их в зависимость более тесную, чем та, в какой они находились по условиям присоединения Малой Руси в Москве, при Богдане Хмельницком. Гетману воспрещалось принимать иноземных послов; гетман со всем войском запорожским обязан был идти в поход, куда будет царское изволение, следовательно, и за пределы Малой Руси, тогда как по прежним статьям служба казацкая ограничивалась только внутри. Гетман обязывался не поддаваться никаким прелестям, не верить никаким возбуждениям против Московского государства, казнить смертью тех, которые станут возбуждать неудовольствие против Московского государства и заводить ссоры с московскими людьми, а порубежные воеводы будут казнить тех великороссов, которые станут подавать повод к ссорам. Гетман лишался права ходить с Войском Запорожским на войну, куда бы то ни было, не мог никому помогать и не посылать никуда ратных людей без воли государя, равным образом обязан был карать тех, которые пойдут для такой цели самовольством. Вопреки выраженному в жердёвских статьях желанию избавиться от московских воевод, в предъявленных от московского правительства статьях требовалось, чтобы воеводы московские с ратными людьми находились в городах: Переяславле, Нежине, Чернигове, Брацлаве, Умани; они, впрочем, не должны были вступать в права и вольности казаков; ратные люди должны были кормиться из своих запасов; а в тех городах, где московские воеводы заменяли прежних польских, именно – в Киеве, Чернигове и Брацлаве они могли пользоваться теми самыми местностями, которые некогда предоставлялись на содержание польских воевод. |
| Хмельницкий со своими казаками, а также со вспомогательным отрядом поляков и с татарами, стоял станом недалеко Переяславля более месяца. Происходили частые стычки. Между тем татары и правого берега казаки ходили по окрестностям. 23 июня, Чигиринского полка казаки овладели Кременчугом. Кременчугские мещане впустили их; пятьсот человек ратных московских людей заперлись в малом городке с запасами и орудиями. С ними было небольшое число кременчугских жителей, не хотевших изменить царю. Три дня они отбивались от приступов, но, наконец, 25 июня прибыл Ромодановский с десятью тысячами конных. Тогда осаждённые сделали вылазку и, уварив на врагов, рассеяли их и прогнали. Другие казацко-татарские загоны следовали по направлению к северу, 20 июня взяли Носовку, перебили жителей, взяли в плен священника с семьёю. В июле, загоны татар, поляков и казаков опустошили окрестности Козельца. Нежин со дня на день ожидал их посещения, не надеясь отстояться от неприятельского нашествия. Тем не. менее нежинский полковник не хотел действовать заодно с Сомком, не хотел признавать его наказными, чтобы впоследствии не признать настоящим гетманам. Сомко писал к нему, жаловался, что сам он один с переяславцами должен отбиваться от многочисленной силы; друг друга оба они укоряли. Сомко во время осады выходил неоднократно на вылазки, посылал подъезды, ловил пленников и посылал их к царю. Так, 15 июня, Сомко отослал в Москву трёх взятых на бою поляков, и снова обычно умолял царя прислать скорее московское войско на выручку Переяславля, чтобы предупредить неприятеля, который, как показывали языки, ожидает к себе свежих сил, – «Самим нам, писал Сомко, сил и помочи ни от Васюты, ни от князя Ромодановского не имеючим, придётся сесть в запор и самим нам голодом помереть и коням и всякому животному». Вместе с тем он снова просил опять защитить его от внутренних неприятелей, и дать ему власть карать своих врагов. – «Прикажи, милосердый государь, на таковых гетману и полковнику и всему войску дать власть, чтобы таковых смутников и раскольников нам вольно было, по своему войсковому обычаю, судить и карать; инако та измена искоренитись не может». |
| Вы и сами такую царскую милость выставляете. Так великий государь, желая, чтоб Войско Запорожское было от неприятельских безвестных приходов в бесстрашии, изволил в знатных городах малороссийских, Чернигове, Нежине, Переяславле и других, быть своим воеводам и ратным людям и крепить эти города; полковники будут ведать козаков и расправу между ними по войсковому праву чинить, а в городах мещан будут ведать войты и бурмистры по их правам, а воеводы станут ведать осадных людей, судить и расправу чинить по вашим правам; поборы подымные и с аренд сбирать в войсковую казну и давать на Войско Запорожское, как на службу пойдет, и осадным ратным людям, которые будут при царских воеводах». Выговский, чтоб оттянуть страшное дело, отвечал письменно: «Мы постановили быть воеводам в городах Малой России, а в каких городах им быть, об этом доложу вашему царскому величеству, когда, Бог даст, увижу ваши пресветлые очи». Потом Хитрово говорил, что Старый Быхов сдался на царское имя, а залога (гарнизон) в нем козацкая: так пусть гетман прикажет козакам выйти из Быхова, потому что этот город издавна принадлежит к Оршанскому повету. На это Выговский отвечал, что готов исполнить царскую волю. Хитрово повторил также старую жалобу на прием беглых крестьян: от помещиков и вотчинников брянских, корачевских и путивльских бегут крестьяне толпами в черкасские города, Новгород Северский, Стародуб, Почеп, и, приходя из этих городов к старым своим помещикам и вотчинникам, жен и детей их бьют, грабят и в избах заваливают, людей их и крестьян с собою вывозят со всем имением. Гетман обещал разыскать и карать полковников, виновных в приеме крестьян. Наконец Хитрово сделал Выговскому следующий упрек: «Гетман Богдан Хмельницкий в грамотах царскому величеству писался верным слугою и подданным, а ты теперь, Иван, написался вольным подданным, и так тебе к царскому величеству писать не годилось». Кроме гетмана Ивана Выговского Хитрово нашел в Переяславле обозного, судью, полковников, сотников и много черни. Несколько времени дожидались полтавского полковника Мартына Пушкаря; потом начали говорить, что ждать больше нельзя, все разъедутся и если Пушкарь так долго не едет, то это неспроста, приедет с войском и начнется междоусобие. |
| 17 октября открылась эта рада на поле за городом; тут же, на поле, для обереганья стоял с московским войском окольничий князь Петр Алексеевич Долгорукий. Теперь уже обеими сторонами Днепра выбран был в гетманы Юрий Хмельницкий. Читали статьи, прежние, Богдановские, и новые; новые говорили: гетман со всем войском всегда должен быть готов на царскую службу. Никакими ляцкими прелестями не прельщаться, про Московское государство никаким ссорам не верить, ссорщиков казнить смертью, о всяких ссорных делах писать к великому государю. Без государева приказа на войну никуда не ходить и никому не помогать, чтоб этим вспоможением Войско Запорожское не умалялось, а кто пойдет самовольством, того казнить смертью. Быть царским воеводам с войсками в городах: Переяславле, Нежине, Чернигове, Браславле, Умани – для обороны от неприятелей; воеводам этим в войсковые права и вольности не вступаться; в Переяславле и Нежине быть воеводам на своих запасах, в Киеве, Чернигове и Браславле владеть маетностями, которые прежде принадлежали тем воеводствам, а в полковничьи поборы воеводам не вступаться; государевым ратным людям у реестровых козаков на дворах не ставиться, ставиться им у других жителей, также подвод под посланников и гонцов у реестровых козаков не брать, брать у городских и деревенских жителей; реестровым козакам держать вино, пиво и мед, продавать вино бочкою куда кто захочет, а пиво и мед вольно продавать гарнцем, кто же будет вино продавать в кварты, тех карать. В городах, местах, местечках белорусских залогам козацким не быть, чтоб ссоры между ратными людьми не было. Если гетман совершит какое-нибудь преступление, то Войско не может его переменить без указа царского: государь велит сыскать о гетманской вине всем Войском и по сыску велит указ учинить, как повелось в Войске; также и гетману без рады и без совету всей черни в полковники и в иные начальные люди никого не выбирать, выбирать полковников на раде, кого меж себя излюбят из своих полков, а из иных не выбирать; гетман также имеет право отставлять полковников без рады. |
| 6 июля, в четверг, полякам привезли пушки; началась такая пальба, что казаки, как они сами сознавались, думали, что земля под ними провалится. Они храбро отстреливались, но польские пушки были больше казацких и наносили казакам больше вреда. Тогда, подобно осажденным полякам под Збаражем, русские окапывали себя и лошадей; но такая война была не в казацком духе. Казаки готовы были пойти в огонь, в воду, но сидеть неподвижно и бояться выглянуть на свет – было не сходно с их размашистою натурою. Джеджалык, принявший в третий или в четвертый раз начальство, увидел, что вместо поляков они скоро начнут с досады бить друг друга, и опять послал к панам предложение прекратить пальбу для начатия мирных переговоров. Король принял его, но приказал держать в готове артиллерию. «Уже раз (говорили поляки) они нас обманули; с ними надобно дружиться, а камень за пазухой держать» 631 . И вот в русском лагере собралась рада, шумная, беспокойная, какая бывала только в крайних случаях угрожавшей гибели. «Старшина нас покинул (говорили русские), Хмельницкий всему виною! Он злодей, изменник, погубил нас! Мы выбились из ляшской неволи, а он нас опять предал панам! Мы восстали… вот он нам за то и наделал беды! Он нарочно покинул войско! Он подружился с бусурманом и сам ушел с ним, а нас оставил на зарез! Будем просить милости у короля; пусть только он сохранит наши зборовские статьи: а его, злодея, поймаем и выдадим. У нас будет лучше его гетман». Тут среди разъяренной толпы явился митрополит Иосаф с духовными и успокоивал волнение. После разных споров и несогласий решили наконец отправить к королю посольство с предложением заключить мир 632 . Посланы были три чиновника: сотник чигиринского полка Крыса, миргородский полковник Гладкий и сотник переяславского полка Петрашенко. 633 В блестящих кармазинных кунтушах, как будто для показания казацкого богатства, явились казацкие посланцы к Потоцкому. – Мы пришли просить милосердия и пощады! – сказали они по-латыни, (все трое были люди образованные) и поклонились почтительно. |
| – Бог знает, братья, чье это несчастье, что не дал мне Господь окончить этой войны так, как бы хотелось: во-первых, утвердить навеки независимость и вольность нашу; во-вторых, освободить также Волынь, Покутье, Подоль и Полесье, и так избавить оружием нашим от ига польского народ русский благочестивый, принуждаемый к унии, – словом, все земли, которыми владели великие русские князья наследственно, преклонить под высокую руку всероссийского монарха. Богу иначе было угодно. Не успел я окончить своего дела, умираю с величайшим прискорбием; но не знаю, что будет после меня. Прошу вас, братья, пока я жив, изберите себе, при моих глазах, новаго гетмана вольными голосами. Если я буду знать от части будущую судьбу вашу, то спокойнее сойду в могилу. Никто не отвечал на предложение Хмельницкого. Старик подождал несколько времени, потом снова сам прервал молчание. – Есть между вами люди опытные и искусные; изберите себе, братья, либо Антона Ждановича полковника киевского, или полковника переяславского Тетерю, или полковника полтавского Мартына Пушкаренка, но, по моему мнению, я бы советовал вам избрать Ивана Выговского: он был все время при мне писарем, знает всю политику и может управлять войском. Его бы я желал особенно видеть моим преемником. – – Нет, нет! – закричали голоса: – за твои знаменитые заслуги пред войском запорожским, за твои кровавые труды, за твой разум и мужество, с которыми ты избавил нас от ярма ляхского, прославил пред целым светом и устроил свободным народом, мы должны и по смерти твоей оказывать честь твоему дому. Никто не будет у нас гетманом, кроме Юрия, твоего сына. – Кандидаты, которых предлагал Хмельницкий, с своей стороны отказывались от начальства и подавали голоса в пользу Юрия. – Вижу, братья мои возлюбленные, вижу, что вы любите меня и благодарю вас, но должен вам отсоветовать: сын мой дитя молодое; ему ли исправлять должность гетмана и в такое опасное время? Нужен для этого муж опытный и искусный, а не юноша. Сын же мой пусть служит войску запорожскому по его летам, и вы другим образом будете покровительствовать ему, и тем докажете благодарность свою ко мне. |
| Вероятно от насмешек над одеждою казаков разнесся в то время слух, будто царь хочет, чтобы казаки не носили красных сапогов, а непременно все обулись в черные, а послитые одевались бы как великорусские мужики и ходили в лаптях 12 . Но пуще всего усиливало и развивало эту недовольную партию опасение, чтоб царь, по достижении польской короны, не присоединил Украины к Польше 13 и не уничтожил бы казачества: в Виленском договоре царь обещал возвратить Польше все земли, от нее отторгнутые. 14 Недовольные хотели предупредить это ожидаемое присоединение Украины к Польше, как провинции к государству, добровольным соединением с Польшей на правах федеративных, с условиями, которые поставили бы Польшу в необходимость сохранять права Русского народа и в невозможность их нарушить. В XVII веке не понимали, что в мире нет условий для будущих поколений. Партия эта действовала по следам Богдана Хмельницкого; во время своей борьбы с Польшей, до присоединения к Московскому государству, он следовал этой идее федеративного союза и, в противность народному желанию совершенного разрыва с Польшей, долго думал уладить дело без расторжения. При жизни Хмельницкого, более всех поддерживает в нем эту мысль генеральный писарь Выговский, – и теперь он стал во главе федеративной партии. Его ревностными соумышленниками были его двоюродные братья, Выговские: Данило, женатый на дочери Хмельницкого, Елене 15 , Константин и Федор, дядя его Василий, овручский полковник, и племянник Илья 16 ; воспитатели молодого Юрия: генеральный судья Богданович Запрудный, есаул Ковалевский и миргородский полковник, исправлявший должность второго генерального судьи – Григорий Лесницкий, соперник Выговского; Иван Груша, после избрания в гетманы назначенный генеральным писарем; обозный Тимофей Носач, человек без образования, каким отличались его товарищи, но с природным умом; переяславский полковник Павел Тетеря, человек без дарований, но с образованием; прилуцкий полковник Петро Дорошенко, лубенский – Швец, черниговский – Иоаникий Силич, знаменитый Богун; тогда уже полковник не виницкий, а паволочский; подольский полковник Евстафий Гоголь, поднестрянский – Михайло Зеленсикий, уманский – Михайло Ханенко, бывший киевский полковник Жданович, смененный по воле царя за поход против Польши – люди, также получившие образование 17 . |
|
|
