| Возвращаясь к рецензируемому изданию отметим, что результаты отбора опубликованных документов порождают ряд вопросов. Так, автор археографического предисловия не дает полного перечня проработанных архивов и их фондов, а лишь констатирует, что документы выявлены «в федеральных архивах и городских архивах Москвы и Санкт-Петербурга», в Курском и Псковском областных архивах, а также в Центральном архиве (ЦА) ФСБ России и Архиве Президента Российской Федерации (АП РФ), в государственных архивах Республики Украины и Республики Беларуси (С. 32). Об использованных фондах Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского государственного военного архива (РГВА) информация приводится, но отсутствуют сведения по ЦА ФСБ России, АП РФ российским региональным архивам, а также по фондам украинских и белорусских архивов. К сожалению, не оговариваются и критерии отбора материалов, а лишь указывается, что историки-архивисты трех стран выявили по теме свыше 600 документов, из которых в книге опубликован 221 (С. 33). Нигде не поясняется и новизна данного издания в сравнении с неоднократно выходившими в свет сборниками . Однако по содержанию видно, что в него включены не охваченные предшественниками архивные источники. В первую очередь, это документы из АП РФ, ЦА ФСБ России, архивов Украины и Белоруссии. (Причем в обеих бывших союзных республиках тема «РПЦ в годы Великой Отечественной войны» до сих пор не привлекала внимание археографов.) К тому же не ясно насколько полно представлены материалы названных архивов. Освещение истории РПЦ в годы войны через столь масштабный корпус документов предполагает и наличие библиографического списка по теме. Здесь же в краткой историографической части предисловия названы только отдельные работы и практически нет журнальных публикаций, в том числе «Журнала Московской патриархии», хотя именно там опубликовано немало важных материалов, например «Послание» патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского) к пастве от 7 ноября 1943 г. и «Слово» митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия (Симанского), сказанное 23 января 1944 г. по случаю снятия блокады с города на Неве . |
| Диабет, кстати, и явился поводом моего знакомства с отцом Марком. В 1963 году летом я приехала в Троице-Сергиеву лавру. На пути в Троицкий собор мне встретился знакомый иеромонах Варнава (Улитин) и сказал, что некоему молодому иеродиакону нужна моя консультация (я по профессии окулист). Отец Варнава проводил меня в Церковно-археологический кабинет (по сути – музей), в котором нес одно из своих послушаний отец Марк (Лозинский) . Он поприветствовал меня, пригласил сесть. Первые минуты мы обменивались незначительными фразами, присматриваясь друг к другу. Через тяжелые стекла очков на меня смотрели изучающие, внимательные и добрые глаза. Мы долго разговаривали. Отец Марк расспрашивал меня о работе, о жизни, о ярославских храмах, о вере… Я же пыталась выяснить характер его недуга и пришла к печальному выводу: передо мной человек с юношеской формой диабета, трудно поддающейся лечению (причина заболевания – стрессы). Затем отец Марк попросил меня быть его постоянным врачом. Я поблагодарила его за доверие, но сказала, что живу-то я в Ярославле и часто не смогу приезжать. На это отец Марк ответил: «Вы приезжайте, когда сможете, а я больше ни к кому не стану обращаться». А затем добавил смущенно: «Вы не могли бы посмотреть и моего друга, у него тоже проблема с глазами?» Речь шла об отце Матфее (Мормыле). Причиной моего частого посещения лавры теперь стала и необходимость контроля за состоянием зрения отца Марка. Встречались мы в его кабинете, посвященном Святейшему Патриарху Алексию (Симанскому). Стены были увешаны фотографиями Патриарха с детства и до последних дней его жизни. На одной из фотографий рядом со Святейшим были запечатлены два иподиакона. Один из них – отец Марк. Я удивилась: «Отец Марк, это Вы?» – «Да, я был иподиаконом Святейшего короткое время. Помню один каверзный случай…» И он стал рассказывать. Однажды во время литургии в Богоявленском соборе при великом множестве священнослужителей после малого входа в алтаре все стояли, тесно прижавшись друг к другу. Единственное свободное пространство – Горнее место. И вдруг отцу Марку велят срочно принести что-то (детали я забыла), что находится по другую сторону святого престола. Он ринулся было пробираться через толпу священнослужителей, но понял, что сделать это трудно, а его торопят: «Скорее, Сергей, скорее!» Тогда он поспешил к Горнему месту прямо перед Патриархом и, не поднимая глаз на Святейшего, тем же путем вернулся обратно. Тут раздался грозный голос одного из митрополитов: «Как ты осмелился пройти в такой момент по Горнему месту?» Отец Марк, пребывая в большом напряжении и сильно волнуясь, ответил, видимо, не очень тихо: «Тогда благословите, владыка, крылышки». Раздался тихий смех Святейшего. «Я взглянул на него виновато и увидел: глаза-то у него добрые и он пытается скрыть улыбку». |
| В меньшей степени к легализации стремились старообрядцы, предпочитавшие быть свободными от опеки государства. Необходимо отметить, что легальные и подпольные старообрядческие общины в силу своего идейного консерватизма оказывали помощь государству и Московской Патриархии в борьбе с сектантством, что ярко прослеживается на примере Молотовской области. В январе 1945 г. епископ Молотовский и Соликамский Александр (Толстопятов) докладывал Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Алексию (Симанскому): «Доношу Вашему Высокопреосвященству, что в Молотовской епархии сектантство стоит слабо и наблюдается лишь в нескольких селах. Развитию сектантства по-видимому, сильно препятствует старообрядчество, имеющее свои общины во всех районах и не только враждебно, но даже озлобленно относится ко всяким проявлениям сектантства» . По данным, собранным священниками Молотовской епархии, в 1920–1930 гг. в Кунгурском районе, преимущественно в с. Шубино, проповедовали «евангельские христиане» (евангелисты), которые там имели большой успех и обратили в свою веру многих православных. Однако около 1940 г. община евангелистов распалась. В 1943 г. евангелистов оставалось 5-6 человек, их проповедническая деятельность в с. Шубино прекратилась. В с. Пыскор (Ворошиловского района) проживали штундисты (баптисты). Однако местные старообрядцы полностью парализовали их деятельность. Епископ Александр писал в Московскую Патриархию: «Если сектантство и обновленчество в Молотовской епархии не имеют никакого успеха и окончательно выдыхаются, то старообрядцы проявляют усиленную деятельность… Во всех районах они встречаются в значительных группировках, но точных сведений о их численности мне не удалось получить, так как даже облисполком не может ответить на это вопрос» . Несмотря на совпадение интересов в борьбе с сектантами, между старообрядцами и Русской Православной Церковью сохранялись неприязненные отношения. Иерархи и духовенство Московской Патриархии по-прежнему смотрели на староверов как на раскольников, представляющих большую опасность для своей паствы. |
| Однажды владыка Агапит приехал к нам в гости с игуменом Евфимием (Логвиновым), это тоже уже почивший насельник мюнхенской обители Преподобного Иова Почаевского, до этого живший в России, в Москве. Дети стали канючить: – Давайте посмотрим какое-нибудь кино? Я долго думала, что поставить, чтобы всем было интересно, и достала, наконец, кассету «Мимино» Г. Данелии. И вот все мы смеемся, а владыка Агапит так очень серьезно уставился в экран, как будто это не трагикомедия, а вообще драма какая-то, или даже древнегреческая трагедия по всем правилам жанра разворачивается... Точно это какой-то языческий трам-бам-бам посреди уже христианского мира… Мы смотрели на него, напряженного, и еще больше хохотали уже без удержу. А он оборачивался на нас, потом снова на эти мелькающие – с какими-то надувными крокодилами у мужиков в номере – кадры, и опять на нас, точно пытаясь понять: над чем же мы там так смеемся?! Он не воспринимал всех этих советских-светских шуточек. У него был совершенно другой менталитет, – он, рожденный уже в Европе и выросший в семье русских эмигрантов, свято хранивших еще дореволюционные традиции, совсем не знал всей этой нашей жизни в СССР, – возможно, для него тогда увидеть всё это, даже так, в фарсовой версии, было неким культурным шоком. Зато когда владыка сам уже стал ездить в Россию, он очень многое наверстал, вник во все эти метаморфозы отечественного сознания, кое-какие свои представления пересмотрел. Например, говорил, что скажи ему что-нибудь ранее о том же Патриархе Алексии I (Симанском), он мог так разразиться… А вот после уже, пообщавшись лично с теми, кто со Святейшим в свою очередь лично общался, поняв, что тогда было за время в России, он уже по-другому многое оценивал. Но эти серьезные изыскания вовсе не мешали владыке быть внимательным к каким-то, например, мультяшным шедеврам советского образца. Он того же Вини-Пуха очень любил, о чем уже отец Игорь и матушка Вика Блиновы рассказывали . Или знаменитый мультфильм «Ёжик в тумане». Вот возвращается, помню, как-то из Екатеринбурга, который он очень полюбил, и начинает детей рассаживать… |
| Вне политики Архимандрит Киприан определенно не принадлежал к числу русских обитателей Парижа, приветствовавших советские успехи во Второй мировой войне, но, происходя из вполне двуязычной русско-немецкой семьи, не был и сторонником победы германской (в отличие от другой жертвы бессердечия С. М. Зерновой — князя Димитрия Шаховского, уже в 1950 году ставшего епископом Сан-Францисским и пережившего о. Киприана на три десятилетия). Для британской палестинской администрации он оставался в первую очередь русским аристократом, с которым не зазорно иметь дело, для германской администрации парижской — ученым арийцем, обитателем русского Сергиевского подворья, расположившегося в выкупленной усадьбе бывшего немецкого приюта, основанного почти святым немецким пастором Фридрихом фон Бодельшвингом-старшим, но как-то удерживался вне политического бытования своего времени, оставаясь выраженным противником большевизма и в действиях своих руководствуясь в первую очередь соображениями церковной пользы. Вероятно, этим в значительной степени определялось и его неодобрительное отношение к любого вида «возвращенчеству»… Окруженный собранными архимандритом Киприаном экзотическими растениями профессорский дом на Сергиевском подворье, где он жил. Красной стрелкой обозначено выходящее на сад одно из двух окон угловой комнаты, в которой он скончался. Фото автора ↓ Не жаловал отец Киприан и запоздалых французских патриотов, вылезших из своих углов и от души гонявшихся за совсем уж не опасными воображаемыми врагами после освобождения Парижа. Именно от их нашествия довелось ему безуспешно оборонять алтарь храма подворья после оставления Парижа германцами. Нет ни эллина, ни иудея Выраженное митрополитом Евлогием желание покинуть юрисдикцию Вселенского патриарха завершилось 29 августа 1945 года его воссоединением с Московским Патриархатом с последующим назначением его 7 сентября 1945 года экзархом патриарха Алексия (Симанского). Отец Киприан расценил это как трагедию подлинную и постыдную: «…и вот по личному желанию м. Евлогия, безо всякого согласия с большинством пастырей, без хотя бы какой-нибудь инсценировки той пресловутой соборности, о которой мы все говорим, которой мы хотим побеждать римо-католиков и для чего-то постоянно тревожим память Хомякова и др., по личному, стало быть, желанию Митрополита мы отданы были в распоряжение Москвы. Правда, Вселенский Престол не высказал еще своего решения и не дал нам еще пока отпускной грамоты, но тем не менее, как Вы знаете, приехавший из Москвы прелат сумел убедить Митрополита, а нас всех просто отдали. Митрополит, после двух пастырских собраний, на которых он слышал голоса многих пастырей, не сочувствующих присоединению, единолично или, вернее, в согласии с немногими пошел на подчинение Москве. Правда, имя Вселенского Патриарха мы возносим, и Митрополита поминаем как Экзарха Кон[стантино] поля, а не Москвы, но всё же событие имело место и, увы, всё блестящее прошлое нашего Митрополита заканчивается таким неславным эпилогом. |
| Что это нужно делать для того, чтобы поддерживать свой религиозный духовный и интеллектуальный уровень. С другой стороны, это якобы некий нравственный самоотчет. Поэтому он придавал большое значение таким дневникам. Но он, видимо, брал пример Святейшего Патриарха Алексия I (Симанского), который вел сам дневник. Я помню, я читал этот дневник Святейшего Патриарха Алексия: он его вел, по-моему, до 1945 года. Он в 1945 году уже стал Патриархом, 2 февраля, а последняя запись – кстати, может быть, у него было продолжение, я не знаю точно об этом (просто не изучал этот вопрос, потому что на все времени не хватает), - до этого были у него записи довольно «дежурные»: «принимал корреспондента ТАСС», «отвечал на вопросы», - в общем, такие важные события он помечал в дневнике, А последняя запись была у него сделана в дневнике под датой «9 мая 1945 года». И там было написано только одно слово: «Победа!» И больше ничего не написано… И 10 мая – в дневнике не было никаких записей. А 10 мая, на другой день после Победы, Сталин, глава нашего государства, вызывает его к себе на прием – это, можно сказать, был первый день мира после войны – и они обсуждают вопрос об организации поездки Святейшего Патриарха Алексия I в Иерусалим. 10 мая у них состоялась встреча, а 27 мая уже наша делегация во главе со Святейшим Патриархом Алексием I вылетела из Москвы в Святую Землю по маршруту: Москва – Баку – Тегеран – Дамаск. В Дамаске Святейшему Патриарху Алексию I был предоставлен автомобиль, и он на этом автомобиле въехал в город Иерусалим. Н. Б.: Я вроде бы впервые слышу об этом… А. П.: Я помню, доклад читал отец Николай Смирнов о поездке Святейшего Патриарха Алексия в Иерусалим. И он писал (у него была такая своеобразная манера читать лекции, доклады): «И когда Святейший Патриарх Алексий прибыл в Иерусалим, весь град потрясеся…» Да, он как бы привел слова Евангелия от Матфея. Это действительно был некий такой триумф, как бы некая манифестация нашего церковного – я бы не сказал «превосходства»… Н. |
| Она была из Черновиц, поэтому, когда мы поженились, я в Черновцы ездил каждое лето. Старший сын в Черновцах был рожден, с меня черновицкие интеллигенты брали честное слово, что в будущем году я буду говорить по-немецки. Черновцы до Первой мировой войны были частью Австро-Венгрии, и местная интеллигенция училась в Венском университете, они говорили на образцовом немецком, а у меня немецкий был вторым языком, и на нем шпрехать было очень стыдно в присутствии людей, которые воспитаны на Гете и Шиллере. – Ничего себе, в Черновцах, оказывается, такая интеллигенция была… – Из них девять десятых отправили в Сибирь, когда их советская власть освободила от Румынии. И жена мне рассказывала, как она была стрижерой, что-то вроде румынских пионеров. Сидела на эстраде и вышивала кошелек королю Михаю, который тогда был мальчиком, и все школьники младших классов должны были любить Михая и что-то ему дарить. – А как вы стали священником? – Я же крестился, еще когда учился в Лениграде, и у меня уже была та же идиотская позиция идти до конца. Я сел на троллейбус и поехал на Обводный канал, где находится Санкт-Петербургская духовная семинария и академия. Меня вахтер спросил, кого мне надо. Я сказал – ректора или инспектора. Меня провели к инспектору, это был профессор Лев Парийский, когда-то он был в Москве референтом патриарха Алексия Симанского. Он со мной побеседовал, спросил, кто меня крестил. Я сказал, что митрофорный протоиерей Владимир Смирнов. «А где сейчас отец Владимир?». – «Сейчас он в больнице, я у его постели дежурил, потому что он не встает, у него сердечный приступ, за ним нужно утки выносить». – «Да, правда, вы не обманываете, отец Владимир в больнице. А где учитесь?» Я сказал, что в институте иностранных языков, на английском. Он мне дал какую-то книжку на английском, чтобы я почитал. И я почитал, перевел. «Да, язык вы плохо знаете, студенты нашей семинарии переводят лучше, но государство потратило на вас такие большие деньги, вы ведь должны государству вернуть, поэтому мы вас принять в семинарию не сможем. Вы должны поехать на работу, три года отработать, потом мы вас примем». |
| Как полагает автор, охлаждение кремлевской власти к Церкви отчасти наступило по причине несоответствия целого ряда служителей алтаря тем духовно-нравственным задачам, которые возникли в деле послевоенного восстановления народнохозяйственного комплекса, государственного строительства и общественного развития в новых условиях. В этой связи сошлемся на редкий, в силу закрытого предназначения «для служебного пользования» и совсем малого количества экземпляров – по числу существовавших в то время епархий, исторический документ, оказавшийся в наших руках: Обращение к преосвященным епархиальным архиереям Патриарха Алексия (Симанского) 1959 г. Насколько нам известно, оно нигде не публиковалось. В нем, фрагментарно, говорится: «Несколько лет тому назад я обратился к Епархиальным архиереям с братским посланием, в котором я отмечал отрицательные стороны в обиходе многих Преосвященных, именно: – стремление «расширять» в широком смысле слова, как говорится в св. Евангелии о фарисеях и книжниках, «воскрилия риз своих», в иных случаях даже с явным злоупотреблением церковными средствами, к крайнему недоумению и соблазну многих – и духовных, и мирских людей, – и распространять свои личные хозяйства за счет церковных сумм, с ущербом для общецерковного дела. Я тогда указывал на то, что широкая жизнь некоторых архиереев с поездками на курорты, с заведением для себя личных нескольких машин, с широким празднованием своих именин и т. д. – является соблазном для верующих, для подведомого духовенства и вызывает крайнее осуждение, прежде всего, со стороны тех, кто надеется видеть в духовных лицах, а особенно в архиереях, людей, преданных своему церковному делу, являющихся примерами жизни скромной, соответствующей тому, чему они учат с церковного амвона. Говорил я и том, что широкая жизнь архиерея заражает многих из рядового духовенства, которые, подражая своему архипастырю, также употребляют не принадлежащие им церковные деньги на свои личные нужды и прихоти… Замечено, и это совершенно понятно, что именно те духовные лица, которые гонятся за внешними благами жизни, являются неисправными, как священнослужители, извлекая из своего положения лишь то, что удовлетворяет их честолюбию, корыстолюбию, властности начальнической и прочим отрицательным свойствам лицемерного и нерадивого служителя церкви. К сожалению, мои надежды не оправдались, и мне приходится снова подымать вопрос о соблазне, вносимом некоторыми Преосвященными своим образом действий». |
| —244— семинарским Правлением, которому, в виду особой постановки учебного дела в семинарии, испытание по греческому языку было заменено испытанием по латинскому языку. ж) Донесение врача академической больницы Сергея Успенского с приложением списка лиц, прибывших для поступления в состав нового академического курса, которых он, в присутствии О. Инспектора Академии и одного члена Правления, свидетельствовал в отношении телосложения и здоровья. Из отметок доктора в списке видно, что все поименованные в нем лица могут продолжать свое образование в Академии. з) Донесения экзаменационных комиссий, производивших поверочные испытания студентов духовных семинарий и других лиц, явившихся в Академию для поступления в состав LX академического курса, о достоинствах устных и письменных ответов, данных на испытаниях. и) Представленные экзаменационными комиссиями списки с обозначением баллов, полученных явившимися в Академию лицами на поверочных испытаниях, и общую табель сих баллов, составленную секретарем Совета по окончании испытаний. Справка: 1) §§112–113 устава духовных академий: «Из числа подвергавшихся поверочному испытанию, как по вызову академий, так и по прошениям, выдержавшие оное удовлетворительно принимаются: лучшие – казеннокоштными студентами, а остальные – своекоштными. Своекоштные студенты допускаются в академию только пансионерами и живут в зданиях академии, подчиняясь всем правилам, установленным для казеннокоштных студентов; число их определяется вместительностью академических зданий». Примечание: «Вне зданий академии своекоштным студентам дозволяется жить только у родителей». 2) По § 81 лит. δ. п. 1 устава духовных академий «зачисление в студенты академии» значится в числе дел Совета Академии, представляемых на утверждение Епархиального Преосвященного. 3) По определению Совета Академии от 5 июня текущего года студентам I курса предоставлены были на 1901–1902 учебный год следующие стипендии: одна имени —245— профессора В. Д. Кудрявцева в 220 р., одна – протоиерея I. В. Рождественского в 194 р., одна – Епископа Никодима в 192 р. и одна – Г. И. Хлудова в 86 рублей. – Кроме того студентам I же курса имеют быть назначены вновь учрежденная стипендия имени Статского Советника А. Е. Косташ в 250 р. и академическая стипендия в 210 р., назначенная Советом на 1901–1902 учебный год студенту 2 курса Сергею Симанскому, который от пользования ею отказался. |
| Глядя на Владыку Питирима, думалось: вот образ человека – священнослужителя, неожиданно сошедшего с полотен Павла Корина «Русь уходящая». Людям подобного душевного склада не надо рядиться в пышные одежды знатности происхождения и мирской славы, им необходимо одно – внутренняя сосредоточенная работа над своей душой, Божественная благодать, сближающая нас с Творцом и жертвенная любовь к ближним. Когда Господь сподобляет встречаться с людьми такого духовного склада, ты невольно становишься сопричастным глубинам православной человеческой души, ее Божественной красоте, сокровенным тайнам духовного подвига веры. Владыка Питирим был всегда любим людьми, теми, кто близко с ним соприкасался. Теми, кто был связан с ним по работе, учебе и послушаниям, всеми, кто получал добрую закваску от этого мудрого наставника. Этот глубокий и мудрый человек оставил след в сердцах многих учащихся духовных школ, всех, кому посчастливилось с ним общаться. Как мудрый педагог и наставник, Владыка был выше обыденной суеты и «учебной рутины», никогда не придирался к семинаристам по мелочам, а, наоборот, стремился в жизни каждого принять живое, деятельное участие. Он всегда был эталоном христианской культуры, того, как надо писать, говорить, поступать. Ему была свойственна глубочайшая церковная культура и высокое чувство вкуса. Он был иподиаконом и помощником Патриарха Алексия (Симанского), учился у него высокой аристократической культуре, старым богословским традициям. Он прекрасно знал Святейшего Патриарха Алексия I и мог часами рассказывать о нем. Однажды, как повествовал Владыка, во время беседы Патриарха Алексия I (Симанского) со своим старинным товарищем по дореволюционной семинарии в кабинет неожиданно вошел посторонний человек. Чтобы не прекращать начатую беседу, не предназначенную для посторонних ушей (время служения Патриарха Алексия (Симанского) – время гонений, слежки и притеснения Церкви от безбожных властей), Патриарх без каких-либо затруднений перешел на французский язык, продолжая начатый разговор. Эту необычную историю о высокой духовной и светской образованности и о своих учителях Владыка часто рассказывал в ЦАК, когда проводил там свои экскурсии. Для нас, молодых семинаристов и начинающих экскурсоводов, безусловно, это было огромной школой – уроком настоящей жизни в Церкви. Владыка много мог рассказать о жизни православной Москвы, часами повествовать о ее традициях и особенностях, зная каждого из старых священнослужителей прежних десятилетий. |
|
|
