| Елизавета Гадмер Гадмер Елизавета Саввична, по мужу Голова (1863–1934) – уральская поэтесса, прозаик. Свои произведения подписывала фамилиями дедов по отцовской линии – выходца из Швейцарии Гадмера и демидовского крепостного Ушкова. Автор очерков и рассказов о «золотой лихорадке» на Урале и нескольких поэтических книг. В ее стихах ощутимо уже не противостояние, а сочетание всех трех составных русской поэзии рубежа веков: «некрасовской школы» гражданской лирики, фетовского «чистого искусства» и религиозной лирики, что характерно и для другой ее современницы – Ольги Чюминой, соединившей ранее несоединимое. «Христос воскрес!», «Пасхальный звон» Елизаветы Гадмер, как и «Отче наш» Ольги Чюминой, – одни из лучших образцов женской религиозной поэзии. Молитва О Боже! Боже Вездесущий! Тебя молю я, как отца: Своей десницей всемогущей, Смягчи жестокие сердца! Да будем живы мы любовью, Свободны будем и равны, Рук не пятнаем братской кровью, – Не будет пусть у нас войны!.. Творец земли и сил небесных! Дай нам детьми Твоими стать, Людей всех братьями назвать И всех творений безсловесных За братью меньшую признать! Колокол Мерно несется торжественный звон, – Словно кого погребает... Время хоронит умершее он, В вечность его провожает! Только часы нам отмеряют час, С башни тот звон раздается; Напоминает, что больше для нас Час прожитой не вернется. – Надо, гудит он, с делами спешить: Жизни на все недостанет; Важные прежде должны завершить, Смерть дожидаться не станет. Добрые только дела и нужны, С злыми не стоит трудиться: Зерна, что сеешь, – созревши, должны После тебе ж возвратиться... Колокол, громче, сильнее гуди! Дальше пусть звуки несутся! Разум и сердце, и совесть буди – Спящие все да проснутся! Пасхальный звон 1 Святая ночь своим покровом Одела грешный мир земной; И мир молчанием суровым, Объят зловещей тишиной. То грешник кающийся, мнится, Пред исповедником стоит, В лицо взглянуть ему боится, Пред гневом Божиим дрожит. Изведал Каина он муки, Его злодейство повторил: Под дикой ненависти звуки |
| Пасхальная ночь детского доктора Навстречу мне в узком месте протискивается другой охранник, несущий на руках бледного ребенка с посиневшими губками. 21 апреля, 2014 Навстречу мне в узком месте протискивается другой охранник, несущий на руках бледного ребенка с посиневшими губками. Сначала я хотела надеть красивую юбку, вышитую бисером, и нежно-розовую блузку. Но пошла в длинном сером трикотажном костюме в бело-красные розовые букетики. У меня есть белое пальто, как раз для Пасхи, но я решила что мое любимое серо-черное полупальто будет самое оно. Потому что из обуви туфлям и полусапожкам на каблучке я предпочла свободные белые скетчерсы. В храме можно стоять спокойно. Хор поет перекличкой с алтарем канон. Сразу часы и Литургия. Я по обыкновению залезла на ступеньки — оттуда хорошо смотреть и можно посидеть. Бегают дети. Один пробежал мимо нас уже раз двадцатый. Херувимская. Слева какое-то движение. Молодой женщине стало плохо. Какой-то мужчина держит ее в несуразной позе. Ее надо бы положить, но сделать это не удается. Очень часто первая и необходимая помощь — просто разогнать народ, толпящийся вокруг человека, которому плохо, и обеспечить приток воздуха, который помогает им прийти в себя. Мужчина, подхвативший девушку, вначале обиделся и, сказав, что не будет говорить своих всех регалий, удалился. Девушка делает пару глотков воды. Ее больше не рвет, и это уже хорошо. Где- то справа боковыми зрением и слухом определяю Великий вход. Девушка сжимает мою руку достаточно крепко и высказывает желание все-таки выйти на воздух. Выходим. Херувимская заканчивается. На дворе ночь. На паперти одинокие люди. На мраморных перилах кто-то поставил красивый фонарь со свечой. Садимся в одну из арочек. Она продуваема. Начинает накрапывать мелкий несмелый дождь. Девушке уже явно лучше. Охранник принес влажные салфетки и сахар рафинад. Я помогаю ей вытираться, а потом даю сахар и прошу медленно рассосать. Жаль, не можем найти горячего чая сейчас. Все заняты, а оставлять ее и бегать в трапезную самой мне не хочется. Боюсь, что девушка опять упадет в обморок. Мы болтаем. Она позвонила мужу, и он скоро приедет за ней. |
| Какое слово человеческое можем мы сказать в честь и славу Того, Кто снят сейчас со Креста, когда у бездыханного Тела Его стоит Его Пречистая Мать? Что Она переживает? Вспоминает радость Благовещения, вспоминает всю Его жизнь, все Его слова, все Его дела. Сколько было в Нем любви, милосердия. Какие чудеса творил! А как учил и чему учил! А теперь этот крестный путь, Голгофа. Каждый гвоздь, вбиваемый в Его пречистое тело, каждый удар страшного молотка по этим гвоздям, были гвоздем и ударами в Ее материнское сердце. Каждый шип тернового венка, вонзавшийся в Него, был и шипом в Ее сердце. А дальше, каждый грех человека, который причиняет боль Ему, причиняет боль и Ей – Матери Его. Какое слово можно сказать тут, когда Она здесь так матерински страдает? Но если не слово, то, м. б., дар принесем. Что Ему нужно, что может Ее утешить? Эти свечи, эти цветы? Да, в них любовь, в них – жертва. Но не этого ждет Он от нас. Принесем сюда к гробу Его слезу покаяния; оставим здесь у гроба Его хотя бы один из наших грехов, которыми наносим Ему боль. Это будет радость для Него. Это будет радость и для Нее. Христос Воскресе! 3. Пасхальный период После Пасхи Кончилась св. Четыредесятница, пережили Страстную Седмицу и Пасхальный пир веры. Почти все приступили к таинству исповеди и причастились св. Христовых Тайн, души наши очистились и обновились. Что же дальше? Дальше забота, как бы не вернуться к старому, как бы духовно не завянуть, не умереть. А это ведь так легко. Вся окружающая нас жизнь этому способствует. Все спешат, все бегут, все заняты, всем некогда и так каждый день. Все скорее и скорее. А куда? Перед нами духовная задача, как бы не потонуть в этом потоке спешки, как бы не захлебнуться. Надо из него вырваться, надо сохранять свою духовную личность. Для этого надо иметь, если не часы, то хотя бы минуты, жизни для души, для духа своего, когда остановишься и подумаешь, помолишься, что либо прочтешь. Надо иметь какое-то “правило” для жизни духа, которое не будешь оставлять не потому, что ты законник или фарисей, но потому, что ты помнишь – “суббота (покой) для человека, а не человек для субботы.” И ты человек и тебе нужна помощь, поддержка, некие “перила”, чтобы не погибнуть в потоке современной жизни. Это некое “правило” для жизни духовной, для духа, для души каждому из нас следует для себя установить и его держаться. Ведь есть же у нас правила для жизни телесной – есть, пить, умываться, одеваться. Есть правила для жизни на улице – как через нее переходить, как по ней ездить. Попробуйте нарушать эти правила, что получится? Эти правила для человека, для его жизни, для его житейского спасения. |
| Богослужебный порядок устава Студийского по триоди цветной так же значительно разнится от современного порядка, как и порядок богослужения того же устава по триоди постной. Пасхальная утреня, по уставу Студийскому, отличается тем, что ей не предшествует полунощница и не бывает пред началом её крестного хода вокруг церкви с пением стихиры: «Воскресение Твое, Христе Спасе»... После стихир на хвалитех поется славословие великое «потиху» и в конце возглашается сугубая ектения, в которой после первого прошения поется «Господи помилуй» три раза, а после второго двенадцать раз и непосредственно отпуст. 114 Часы пасхальные, по уставу Студийскому, также имеют вид отличный от часов, отправляемых в тот же день по уставу Иерусалимскому. На них в начале поется: «Христос воскресе» трижды, затем, «Веселитеся небеса», слава «Аще и во гроб» и ныне – «Что Тя наречем», Святый Боже и по Отче наш : Господи помилуй 12 раз; таким образом поется за все четыре часа. 115 Такой же точно вид, но только без тропарей «Аще и во гроб» и «Веселитеся небеса», имела, по уставу Студийскому, и пасхальная повечерница. 116 При изложении порядка литургии в день Пасхи замечено, что вся служба божественной литургии в великую неделю, кроме антифонов, поется от священников внутри алтаря. 117 Особенности богослужебного порядка в пасхальную седмицу заключаются в том, что в день Пасхи на вечерне поются стихиры на «Господи воззвах» на восьмой глас, во вторник те же стихиры на первый и второй гласы, в среду – на четвертый и пятый, а в четверток – на шестой и восьмой; в пятницу, как и в понедельник, на восьмой. 118 Особенности богослужебного порядка в светлую седмицу в отправлении утрени заключаются в том, что пасхальный канон полагается петь только в понедельник, вторник и субботу, а в остальные дни, как канон так и стихиры на хвалитех поются тех воскресных гласов, которых накануне пелись стихиры на «Господи воззвах», – так в среду поются каноны и стихиры на хвалитех воскресные 1 и 2 гласа, в четверток 4 и 5 и в пятницу 6 и 8 гласа. 119 |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 12 голосов: 4.0 из 5) Елизавета Гадмер Гадмер Елизавета Саввична, по мужу Голова (1863–1934) – уральская поэтесса, прозаик. Свои произведения подписывала фамилиями дедов по отцовской линии – выходца из Швейцарии Гадмера и демидовского крепостного Ушкова. Автор очерков и рассказов о «золотой лихорадке» на Урале и нескольких поэтических книг. В ее стихах ощутимо уже не противостояние, а сочетание всех трех составных русской поэзии рубежа веков: «некрасовской школы» гражданской лирики, фетовского «чистого искусства» и религиозной лирики, что характерно и для другой ее современницы – Ольги Чюминой, соединившей ранее несоединимое. «Христос воскрес!», «Пасхальный звон» Елизаветы Гадмер, как и «Отче наш» Ольги Чюминой, – одни из лучших образцов женской религиозной поэзии. Молитва О Боже! Боже Вездесущий! Тебя молю я, как отца: Своей десницей всемогущей, Смягчи жестокие сердца! Да будем живы мы любовью, Свободны будем и равны, Рук не пятнаем братской кровью, – Не будет пусть у нас войны!.. Творец земли и сил небесных! Дай нам детьми Твоими стать, Людей всех братьями назвать И всех творений безсловесных За братью меньшую признать! Колокол Мерно несется торжественный звон, – Словно кого погребает… Время хоронит умершее он, В вечность его провожает! Только часы нам отмеряют час, С башни тот звон раздается; Напоминает, что больше для нас Час прожитой не вернется. – Надо, гудит он, с делами спешить: Жизни на все недостанет; Важные прежде должны завершить, Смерть дожидаться не станет. Добрые только дела и нужны, С злыми не стоит трудиться: Зерна, что сеешь, – созревши, должны После тебе ж возвратиться… Колокол, громче, сильнее гуди! Дальше пусть звуки несутся! Разум и сердце, и совесть буди – Спящие все да проснутся! Пасхальный звон 1 Святая ночь своим покровом Одела грешный мир земной; И мир молчанием суровым, Объят зловещей тишиной. То грешник кающийся, мнится, Пред исповедником стоит, В лицо взглянуть ему боится, Пред гневом Божиим дрожит. Изведал Каина он муки, |
| И как любо целый год потом видеть вербочку за образом. Взглянешь — и вспомнишь праздник, и подумаешь: есть ещё на земле радость, придёт ещё, если потерпит Бог грехи, снова придёт желанная предвестница Пасхи — вербная суббота и будем стоять с вербочкой, свечечкой. 2. На пятой седмице в пост, в понедельник В благостном свете православия, в свете и радости праздников Церкви Христовой росли мы дома. Старшие строго соблюдали посты. Но и дети не ели мяса, разве рыбу. С крестопоклонения начиналось трепетное, но и деятельное приготовление к празднику. …Много лет прошло. Многое и забылось. Но любы, светлы и вечно юны воспоминания о праздниках Христовых там, дома. Ставши постарше, после христосования, разговения, когда все прилягут отдохнуть, я любил посидеть один в нашей старинной низкой зале, где бывал накрыт пасхальный стол. Синева светающего дня Воскресения льётся уже в окна сквозь тюлевые гардины, странно сливаясь с жёлтым светом лампад. Зальца сверкает праздничной чистотой, блестит резьба старинного дивана, наполированы ряды старинных стульев. Вощёные столы покрыты узорными скатертями. Всюду фикусы, по окнам розаны, резеда. На пасхальном столе в красивых горшках цветущие благоухающие гиацинты. В старинной вазе пасхальные яйца , красные, мраморные, розовые, разрисованные моею рукой. На куличах и бабах сахарные нарядные фигурки ангелков-купидонов, агнцы с хоругвью, искусно сделанные сахарные розаны. Пасхи, сыры творожные и окорока на ночь выносятся в холодную кладовку. Тишина, в доме в дальних комнатах прозвенят часы. Высокие, стоящие в зале дедовские часы бьют половины и четверти. В красном углу зальцы иконостас красного дерева сияет серебром окладов и горящих цветных лампад. Фарфоровая, расписанная золотом и букетами, лампада у образа Богоматери казалась какой-то райскою птицей. Но что особенно казалось нам смала упоительно — это фарфоровые яйца у образов и лампад на розовых и голубых бантах, сияющие золотом и цветной росписью. Натёртый пол отражает окна, всё сверкает праздничностью, ведь даже выстираны и вычищены паруса на больших моделях кораблей, укреплённых над дверьми и диваном. |
| Эту молитву А. П. всегда читала. Перед смертью ее, рано утром, другая дочь ее услышала во сне голос за окном: – Она – впереди всех лампадок! Ты слышишь? Дочь вскочила, подбежала к окну, открыла форточку и ответила: – Слышу! С этих пор и привилось к ней слово: «Лампадка». Незадолго до самой смерти ее дочь въяве услышала чудное пение птиц на дереве перед домом. Она позвала старшую сестру. .. Обе вышли во двор и слушали пение. И обе подумали, что это – сигнал: «Скоро мамочка уйдет от нас». И действительно, она скоро скончалась. Дочь ее с горя скорбела и обливалась слезами. Но в момент смерти матери ее неожиданно вошла в сердце радость, и она начала петь пасхальные песнопения перед телом усопшей матери: «Христос воскресе из мертвых...», «Воскресение Христово видевше...». Через несколько месяцев после ее смерти, в Великом посту, дочь встала рано утром и, помолившись, снова одетая прилегла и слегка задремала. Вдруг в комнате появилось белое облако. Оно опустилось, и в нем, в центре, появилось лицо покойной матушки. Строго глядя на дочь и указывая на иконы, Анна П. произнесла: – Почему часы не заводите? Дочь тотчас очнулась и, вскочив с постели, начала –как всегда делала с покойной сестрой, – вычитывать 1–й, 3–й, 6–й и 9–й часы. Умерла Анна П. на 90–м году своей жизни... Часто она являлась живой дочери, делая ей различные указания. «Читатель! Вспомни в своих молитвах рабу Божию Анну!» – так заканчивает жизнеописательница, может быть, сама дочь ее. Вероятно, она же писала и о «Явлениях умерших». А я только переписал «житие» усопшей и явления их, с маленькими изменениями в порядке написанного. Явления умерших Усопшие очень близки к нам и принимают участие во всех наших делах, слышат нас, видят и приходят к нам на помощь в бедствиях. Но они относятся к нам строже, чем мы сами к себе, потому что правильно и ясно видят, что нам полезно и необходимо для спасения. Одна дочь договорилась со своей престарелой матушкой, чтобы она после смерти являлась бы ей въяве или во сне. И она действительно не раз являлась, делая ей различные указания. |
| Насколько непрочной являлась подобная связь, видно, между прочим, из чина, изложенного в Типографском Стихираре 148/306, XII–XIII в., и в Софийском 85, XIII в. Читается он так: «Служ(ба) двоюнадесяте трепарю, поющихся в великыи пят(ок), – на часех поют. Третий час по единомоу псалмоу, бес пения псалтырьнаго, с прокименмь: Господи, Иже еси Пресвяты Дух Твои, и прочая. А Господи помилоуи 30. Посем поеться 12 треп. святых страстни и по-пятишьды: треп. глас 8, Дньсь церковная завеса». Приводятся тропари, прокимны и чтения в обычном порядке и составе. Некоторые незначительные, впрочем, и часто встречающиеся отступления допущены в выборе прокимнов и в размерах чтений. Припевов к тропарям нет. Тропари разделяются на «антифоны», по три в каждом: «есть же первыи антифон тропарем сице» – первые три тропаря и первый отдел чтений; второй антифон – следующие три тропаря с чтениями, и т. д. Каждый тропарь поется «по пятишьды». Первый раз поет его правая сторона, – левая повторяет. Затем правая сторона поет тропарь третий раз, на «Слава»; в свою очередь левая сторона поет его еще раз, на «И ныне». Последний, пятый раз, тропарь поют обе стороны вместе, «сьшедшися на сред(ине)». «Тем же образом и прочии троп(ари) поются». Псалмов при этом рукописи не указывают. После евангелия 4-го антифона «бывает ектения и отпущение. Поетжеся и 6-й час купно по единому псалму, и прок.: Иже в 6-й час; потом паремия 6-го часа: посем Святый Боже, и отпущение. Посем мало побывши особь братия, абие клеплеть, и поется 9-й час по единому псалму, якоже и прочии, и блаженна; таже вечерня» 362 . Итак здесь «служба 12-ти тропарей» совершенно внешним образом связывается с часами; она не сливается с ними, а выступаетъ за их пределы, помещаясь в промежутке между часами 3-м и 6-м. 12. Часы великого вторника Но славянские рукописи представляют еще более наглядное доказательство независимости рассматриваемой службы от часов. Как оказывается, наша древнеславянская практика довольно широко применяла перемещение «службы 12-ти тропарей святых страстей» с пятницы на великий вторник, совершенно отрывая ее, таким образом, от естественной почвы. |
| Жена банкира давно уже по секрету сообщила самым близким подругам ничтожную цифру его сбережений в банке. Предусмотрительные и благоразумные торжествовали: Джон Эшли целых семнадцать лет нарушал непреложный закон цивилизации. Он не делал сбережений. Суд над ним затянулся сверх всякой меры. Уже на первых порах Эшли вежливо отказался от услуг платного адвоката, положившись на ту защиту, которую ему предоставил суд. На глазах у всего города из Сомервилла прибыл торговец подержанными вещами. Он увез в своем фургоне мебель, посуду, гардины, столовое и постельное белье, дедовские часы из холла, старинное фортепьяно, под звуки которого столько раз танцевали виргинскую джигу, даже банджо Роджера. Семья еще не голодала — у нее оставались куры, корова, огород; но счета от мясника перестали приходить. Накануне отправки в Джолиет Эшли переслал сыну свои золотые часы, и это было последнее семейное достояние, которое можно было обратить в деньги. Во время процесса и первые недели после исчезновения Эшли весь город следил за всем, что делалось в «Вязах», со скрытым, но напряженным интересом. Мало кто приходил в дом — доктор Гиллиз, мисс Томс, на чьи плечи легло пока что все административное бремя, портниха Ольга Сергеевна Дубкова да иногда чиновники ведомства полковника Стопа, являвшиеся донимать миссис Эшли очередными расспросами. Духовник семьи доктор Бенсон не приходил ни разу. Он посетил заключенного в тюрьме, но Эшли явно не расположен был каяться, и доктор Бенсон почел себя свободным от всех дальнейших обязательств. Несколько ревностных прихожанок, после долгих переговоров так и не заручившись благословением пастора, решили все же навестить свою старую приятельницу. Однако, не дойдя двадцати шагов до дому, смалодушничали. Миссис Эшли вместе с ними усердно шила в миссионерском кружке, вместе с ними занималась украшением церкви к пасхальным и рождественским праздникам; приглашала их детей в «Вязы» на партию в крокет или на чашку чаю. Но за все годы она ни разу не обратилась ни к одной из них просто по имени. |
| Все же до ножей не доходит — три-четыре милиционера для прилики прохаживаются там и здесь. И мат — не воплями через весь двор, а просто в голос, в сердечном русском разговоре. Потому и милиция нарушений не видит, дружелюбно улыбается подрастающей смене. Не будет же милиция папиросы вырывать из зубов, не будет же она шапки с голов схлобучивать: ведь это на улице, и право не верить в Бога ограждено конституцией. Милиция честно видит, что вмешиваться ей не во что, уголовного дела нет. Растесненные к ограде кладбища и к церковным стенам, верующие не то чтоб там возражать, а озираются, как бы их еще не пырнули, как бы с рук не потребовали часы, по которым сверяются последние минуты до Воскресения Христа. Здесь, вне храма, их, православных, и меньше гораздо, чем зубоскалящей, ворошащейся вольницы. Они напуганы и утеснены хуже, чем при татарах. Смотрящие за молящимися, 70-е годы. Фото: Олег Полещук Татары наверное не наседали так на Светлую Заутреню. Уголовный рубеж не перейден, а разбой бескровный, а обида душевная — в этих губах, изогнутых по-блатному, в разговорах наглых, в хохоте, ухаживаниях, выщупываниях, курении, плевоте в двух шагах от страстей Христовых. В этом победительно-презрительном виде, с которым сопляки пришли смотреть, как их деды повторяют обряды пращуров. Между верующими мелькают одно-два мягких еврейских лица. Может крещеные, может сторонние. Осторожно посматривая, ждут крестного хода тоже. Евреев мы все ругаем, евреи нам бесперечь мешают, а оглянуться б добро: каких мы русских тем временем вырастили? Оглянешься — остолбенеешь. И ведь кажется не штурмовики 30-х годов, не те, что пасхи освященные вырывали из рук и улюлюкали под чертей — нет! Это как бы любознательные: хоккейный сезон по телевидению кончился, футбольный не начинался, тоска, — вот и лезут к свечному окошечку, растолкав христиан как мешки с отрубями, и, ругая «церковный бизнес», покупают зачем-то свечки. Одно только странно: все приезжие, а все друг друга знают, и по именам. Как это у них так дружно получилось? Да не с одного ль они завода? Да не комсорг ли их тут ходит тоже? Да может эти часы им как за дружину записываются? Ударяет колокол над головой крупными ударами — но подменный: жестяные какие-то удары вместо полнозвучных глубоких. Колокол звонит, объявляя крестный ход. |
|
|
