| Зимой мы устраивали однодневные конференции в Лондоне. В центре нашего внимания был вопрос о свободе. Мы стремились также следить за событиями церковной жизни в оккупированной Европе. Сведения доходили до нас нерегулярно, но мы всё же знали, что богословский институт в Париже продолжает существовать. Получили мы и известие о смерти отца Сергия Булгакова 12 июля 1944, почти накануне освобождения столицы Франции. В конце войны произошло большое событие в жизни Содружества. Нам удалось приобрести дом в Лондоне. Летом 1943 года мы с женой уехали на несколько дней отдохнуть на берег океана. Там мы получили письмо от моей сестры – рядом с её домом продавался дом, подходивший по размеру и положению для предполагавшегося центра Содружества. Я сразу почувствовал, что настал решительный момент для осуществления плана, о котором я думал и молился в течение многих лет. Но у меня недоставало решимости взяться за это дело. Спасла положение жена. Она настояла, что мы должны сразу же по возвращении в Лондон приступить к сбору денег. Их у нас не было, город продолжал подвергаться воздушным налётам, время для покупки домов, казалось, было самое неблагоприятное. Дом стоил 4,000 фунтов. Я написал письма более состоятельным членам и получил отовсюду отказ. Всё же мы решили не отступать. Комитет, созванный нами, поддержал наше намерение и разослал всем членам призыв о пожертвовании. Около 300 человек отозвалось на нашу просьбу. Мы собрали 4,500 фунтов, часть денег была дана взаймы, но без процентов. 30 декабря 1943 года Содружество стало владельцем дома на 52 Ладбрук Гров. Ввиду продолжавшихся бомбардировок нам удалось купить дом за 2,500 фунтов, но здание было в плохом состоянии и мы затратили ещё 2,000 фунтов на его ремонт и меблировку. Из-за войны получить разрешение на это было очень трудно. Тут снова помогла Милица. Несмотря на свою напряжённую работу в госпитале, она отдала много энергии и времени на хлопоты и добилась необходимого позволения. Дом был открыт в октябре 1945 года. Новый центр содружества имел часовню 129 с православным и англиканским алтарями, библиотеку, зал для собраний. |
| А самые лавки! Прежде всего тут были ювелирные лавки со всеми сокровищами мира, выставленными в окне; и такие большие серебряные часы висели там за каждым окном, что если ход у них и был неважный, то уж, конечно, не оттого, что для механизма не хватило места. По правде сказать, они казались достаточно велики и достаточно безобразны, для того чтобы быть самыми образцовыми механизмами на свете. На взгляд мистера Пинча, однако, они были миниатюрнее швейцарских часов; а когда он увидел, что одни часы луковицей рекомендуются как часы с репетицией, наделенные редкой способностью вызванивать каждую четверть часа в кармане их счастливого обладателя, ему даже захотелось быть настолько богатым, чтобы купить их. Но что были золото и серебро, драгоценности и хронометры по сравнению с книжными лавками, откуда шел приятный запах свежей печатной бумаги, мгновенно будя воспоминание о какой-нибудь новой грамматике, по которой он когда-то, давным-давно, учился в школе, — с надписью «Томас Пинч, пансион Гров-Хаус», выведенной отличнейшим почерком на заглавном листе! А этот легкий запах сафьяна, а все эти ряды томов, аккуратно выстроенные один над другим, — какую радость они сулили! В окне были выставлены, радуя глаз, последние лондонские издания, раскрытые на заглавном листе, а иногда даже и на первой странице первой главы, что подстрекало неосмотрительных людей начать чтение, а потом, из-за невозможности перевернуть страницу, ринуться внутрь и купить книжку! Тут были изящные фронтисписы и тонкие виньетки, указывающие, подобно придорожным столбам на окраинах больших городов, на богатую событиями жизнь, которая скрывается за ними; и книги с благообразными портретами авторов, имена которых, хорошо известные мистеру Пинчу, были освящены временем, — много он отдал бы за то, чтобы иметь их труды, в каком угодно издании, на узенькой полочке рядом со своей кроватью, в доме мистера Пекснифа. Просто мучение, а не лавка! Была тут еще и другая лавка — не то, что первая, но все же завидное место, — где продавались детские книги и где бедняга Робинзон стоял одиноко во всем своем величии, с топором и собакой, в шапке из козьей шкуры и с ружьем, и спокойно взирал на Филиппа Кворла и целую орду подражателей вокруг него , призывая мистера Пинча в свидетели, что только он один из всей этой толпы оставил на песках мальчишеской памяти свой след, который бессильна стереть поступь новых поколений. |
| Одна из причин положительного эмоционального воздействия природы, возможно, состоит в том, что ее зеленые просторы не оставляют людей равнодушными: легче строятся их взаимоотношения, рождается общественное взаимодействие. Так, например, проведенные в Швеции наблюдения показывают, что и у детей, и у родителей, живущих в местах, где природа легкодоступна, друзей в два раза больше, чем у тех, для кого пребывание на свежем воздухе связано с транспортными проблемами. Конечно, никто не станет утверждать, что даруемое природой успокоение целиком зависит от социальной активности, на которую она сама вдохновляет. Во время одной из бесед о природе и детстве в аудитории университета в Сан-Диего двадцатилетняя студентка Лорин Харинг так сказала о влиянии природы на ее эмоциональное здоровье: «Когда я росла [в Санта-Барбаре, штат Калифорния], то жила в доме, за которым находился достаточно большой двор, а напротив через дорогу начиналась бухта. Природа для меня много значила, особенно когда я оставалась наедине с собой. Она была единственным местом, куда я могла уйти ото всех, когда мне было плохо. Мой отец умер от рака мозга, когда мне было девять лет. Это был один из самых трудных периодов в жизни для меня и моей семьи. Природа стала единственной отдушиной — только там я могла по-настоящему успокоиться и уйти от мрачных мыслей. Я на самом деле думаю, что в природе что-то есть. Ведь когда к ней обращаешься, она дает возможность понять, что существует нечто более значительное, чем ты сам. Это позволяет взглянуть на свои собственные проблемы со стороны. Только среди природы я понимаю, что мои проблемы не требуют такого напряжения и не настолько неотложны. Когда ты среди природы — это все равно что ты ушел от мира, не покидая его насовсем». Ричард Геррманн, фотограф-пейзажист, также признает целительную силу природы, которая помогала ему в сложные моменты жизни. Вот что он мне рассказал: «Первые воспоминания о том, как мир природы подействовал на меня, относятся к временам детства, которое я провел в Пасифик Гров , недалеко от сгоревшей консервной фабрики в Кэннери Роу. Я помню, когда мне было четыре года, я все время смотрел в озерцо, которое образовывалось после прилива, и был зачарован крошечными рыбками, плававшими в мерцающей во-де, анемонами, снующими там крабами. Я не мог отвести глаз. |
| (Ст. 6–8). Моисей начинает воспоминать Израилю то время, когда после объявления закона и устройства скинии, Господь выводить народ от горы Хорива (Синая и повелевает идти прямо к южной границе Палестины, что ясно определяется горою Аморрейскою», под которою разумеют Негеб или южную часть удела, доставшегося впоследствии колену Иудину, и которая называлась также Сир или Сеир (Гров в Библейском лекс. Смитта (ad. voc. Seir.) замечает, что в самаританском Пятикнижии и в иерусалимских Таргумах Сеир заменяется общим названием горы « Гебал» арабское «Джебал»). (Ср. Иис. Hab. XI, 17 , у которого Сеир есть местность внутри пределов Палестины, определяя южную ее оконечность. Ср, также Иис. Hab. XV, 10 об уделе Иуды). Мы в примечании на Быm. XIV, 7 (прим. 7) уже говорили, что аморреи было одно из сильнейших племен ханаанских, живших на запад от Мертвого Моря, в так называемой пустыне Иудейской. Аморреи, по-видимому, были сильным хищническим племенем, которого разные колена кочевали или жили оседло в разных местах: мы видели в книге Чисел (XXI, 26), что Сигон Аморрейский отнял у Моавитян часть земли по левую сторону Иордана. Можно кажется думать, что главная сила аморреев сосредоточена была на юге Палестины так, где был их главный город Хацацон Фамар (впоследствии Ен Гедди, ныне Анн Джедди, под 30 , 28, северной широты близ долины Мертвого Моря), и что только некоторая часть этого племени под предводительством Сигона заняла страну на восток от Иордана. Во всяком случае под именем горы Аморрейской несомненно надо понимать горную часть южной Палестины. Впрочем это подтверждается и следующими выражениями (ст. 7): «на равнину», т. е. на возвышенную плоскость между Арадом и Хормой, «на гору» т. е. к Хеврону; «на низкие места», что означает приморскую полосу (пешела) занятую филистимлянами, «и на южный край и к берегам моря», что ясно определяет откуда должно было быть произведено нападение на Ханаан, которого последствием долженствовало быть занятие всей страны «к Ливану», т. е. к горам Ливанским и «даже до реки Евфрата», т. е. занятие страны к востоку от Иордана, чем приобреталось влияние на всех кочевников в степи в на все пути ведущие к Месопотамии. |
| 701 (Ст. 26–27). С этими заключительными словами обращается Моисей ко всему народу, называя Иегову «Елогимом Иешуруна» (о значении слова Иешурун см. прю 9 на XXXII, 15 Второзакония) (ст. 26) т. е. Богом праведного, и подразумевая тем, что только народа праведного Богом может быть Иегова. Выражения стиха 27-го напоминают первые два стиха Псалма 90-го (Живый в помощи Вышняго). Мы потому часто возвращаемся к этим сближениям, что они доказывают, что во времена написания большей части Псалмов, т. е. при Давиде еще очень памятны были народу книги Моисеевы, и священный псалмопевец и его последователи, как впоследствии и пророки видимо черпали свои выражения из этого древнего священного источника. Тем же объясняются и многие места Пр. Иеремии, имеющие поразительное сходство с языком Второзакония. 702 (Ст. 28–29). По поводу выражения ст. 28-го. «Израиль живет безопасно один» необходимо вспомнить пророчество Валаама в кн. Чucл. XXIII, 9 , «вот народ живет отдельно и между народами не числится». Мы в пр. 4-м на эту главу высказывали, что это одиночество посреди других народов составляло характеристику Израиля и залог его безопасности и спокойствия. Если бы он подчинился влиянию других народов, (как то и было с ним), он утрачивал бы свое значение избранного народа, хранителя обетований, народа священников истинного Бога. 703 (Ст. 1–3). Гора Нево с вершиной ее Фасги, как мы знаем, (ср. пр. 15 гл. XXI Чисел) находилась в том хребте гор, носивших имя гор Аваримских, которые тянутся на восток от Иордана меньшими отрогами гор Моавитских, составляя спуск к долине Иордана со степных высот земли Аммонитской и Галаада. Зеетцен (Reise I, 408) и Буркгардт (пут. в 1812), как говорит Гров, по-видимому независимо друг от друга указали на высоту Джебел Аттарус, как более всех отвечающую описанию библейской горы Нево. В. дер Вельде на своей карте, хотя с некоторым сомнением, но помещает гору Нево несколько севернее Аттаруса и ручья Вади Зерка Маин (Каллирое) на высоте Есевона. Это колебание в отождествлении горы; столь по-видимому ясно описанной в 1-м стихе этой главы, зависит, как указывает Шатобриан от того главнейше, что в цепи гор нет ни одного выдающегося пика: издали они представляют как бы отвесную сплошную стену скал. До сего дня исполнилось слово сказанное в 6-м стихе этой главы «что место погребения Моисея не знает никто до сего дня». |
| Моисей напоминает в 36–37 стихах Израилю, что от Арнона до Галаада, включая сюда и Вассан, все предприятия и походы его были удачны, и он не встречал неодолимого сопротивления от народов занимавших страну на восток от Иордана. Из 37-го стиха видно, что у аммонитян не взято ни клочка земли, и что Израиль не подходил к городам их, лежащим близ Иаввока, (в верхней части его течения?) и к городам лежащим на горе, которою как мы думаем обозначена возвышенная плоскость и гористая страна занимаемая аммонитянами на восток от истоков Иаввока и от Равваф Аммона. 397 (Ст. 1–4). Ср. Чucлa XXI, 33–35 и при 21-е этой главы. Ог Вассанский и народ его, как мы уже говорили и увидим ниже, были остатками племени Рефаимов, разбитых и рассеянных нашествием Кедорлаомера ( Быm. XIV ). Города Вассана числом шестьдесят, вероятно, те же селения Иаировы упомянутые ниже в стихе 14 и у Иис. Hab. XIII, 30 , которые там уже названы: «города в Вассане числом шестьдесят». Может быть сравнивая с этим местом и с приведенными текстами Чucлa XXXII 40–42, Суд. Х, 4 и 1-й Парал. II, 22, можно думать, что число шестьдесят есть общая сумма всех поселений, взятых сынами Махира, Иаиром и Новахом (ср. Чucлa XXXII , прим. 8-е). Область Аргов или Аргоб передается Таргумами именем Трахонитида, т. е. страна каменистая (неприветливая). Хотя Фюрст переводит значение слова Аргоб «плодоносная», но лучшие авторитеты держатся первого значения. Впрочем страна Аргов, к которой в еврейском постоянно придается название (Хебел) веревка, естественно должна была носить название «каменистой» по самому виду своему. Аргов отождествляют с округом, который ныне называется Леджа. Он находится на юг от Дамаска и на восток от Галилейского озера. Эта необыкновенная каменистая долина овальной формы, имеющая 22 мили длины при 14 ширины, имеет вид базальтового застывшего моря, потрясенного впоследствии подземными ударами. В этой местности Буркгадт, Зеетцен и Портер нашли значительное количество остатков древнейших хорошо построенных селений. Их насчитывают до пятидесяти, не смотря на неприветливость страны; здесь же нашли остатки римской дороги. На краю Леджа найдены остатки городов известных в Библейской истории под именем Кенаф и Едрея. Гров (в Библ. словаре), у которого мы заимствуем эти сведения, говорит, что для видевших эту страну совершенно понятно название веревки, придаваемое еврейским текстом Аргову. Эта каменистая страна как бы обтянута кругом каменным валом, (похожим на циклопическую стену,) (Портер (Travels I) Ч. II, 19, 219, 239 (ссылка Грова). Мы должны прибавить, что не следует смешивать этого Г. Портера, жившего пять лет в Дамаске в пятидесятых годах, с Кер Портером – знаменитым путешественником на востоке в 1817–20 годах) который резко отделяет каменный Аргоб от окружающей его равнины Хаурана, представляющей мягкие волнообразные очертания плодоносной земли, и которая от моря Галилейского до степи не представляет глазу ни одного почти камня, прерываясь только овальной каменной долиной Леджа. |
| II, 19). Об Едоме же выражено еще определительнее: «Остерегайтесь начинать с ними (сынами Исавовыми на Сеире) войну, ибо я не дам вам земли их ни на стопу ноги, потому, что гору Сеир Я дал во владение Исаву». (Второз. II:4–5). Вследствие этого для Израиля оставалось два пути, или из Вади Араба повернуть на сквозь гор Эдома ущельем Вади Гхувейр (вероятно оно то и названо « дорогою царскою» в ст. 17) если Эдом допустит пройти Израиль; или же в случае отказа его, обогнуть с юга весь этот хребет, тянущийся почти до залива Аккабы, и составляющий горный берег лощины Вади Ель Араба. Горы Сеира, по описанию Робинзона (III, 102), состоят из трех приблизительно параллельных хребтов; не высоких известковых скал, потом порфировых накоплений составляющих главную массу гор и достигающих до 2000 футов вышины, и наконец самого высокого хребта верхняя части которого суть горные известняковые породы, меловые формации и красные песчаники возвышающиеся скалами прихотливых форм выше 3000 фут. (Джордж Гров в Bibl. Dict.) Ущелье Гхувейр (царская дорога) есть единственный по свидетельству путешественников проход на восток, которым сквозь горы могла бы пройти значительная касса людей. Из стиха 17-го, как из свидетельства путешественников видно, что продольные и поперечные ущелья гор Сепра представляют плодоносные долины обработанные и насажденные плодовыми деревьями потомками Исава В определении положения горы Ор все почти согласны, что предание арабов, указывающее на Джебель Неби Харун как на место смерти и потребления Аарона, заслуживает полного вероятия (так Стэнли, Stanley Sinai and Palestine p. 86). гора эта находится в связи с хребтом Сеира, на восточной стороне углубленной долины Араба и весьма отчетливо отделяется для взгляда от группы гор Едома. Гора по свидетельству Вильсона (I, 290) состоит вся из песчаника, наслоенного почти совершенно горизонтально и возвышается на 4800 футов выше уровня Средиземного моря. У подошвы горы простирается так называемая Ааронова площадь, из которой подымается прямо масса горы состоящая из голого красного песчаника, на котором не видно никакого признака растительности. |
| Ст. 23-й передается Таргумами (ссылка Еспина) иначе: «Нет (говорит Валаам) волшебства против Иакова и нет ворожбы против Израиля», (сознавая таким образом свое бессилие). В этом же смысле передает этот стих Библия изд. Общ. распр. просв, между евреями. Но большая часть переводов согласна с нашим текстом. Если следовать ему, то надо разуметь, что пока волшебства и ворожбы нет среди Израиля, т. е. нет среди его языческих верований и приемов, Господь Бог его с ним и потому его будет сопровождать счастье, на которое будут указывать как на пример другие народы (ст. 23). Ст. 24-й напоминаете благословение Иакова данное Иуде царственному племени Израиля: «Молодой лев Иуда, с добычи сын мой поднимается. Преклонился он, лег как лев, и как львица кто поднимете его»? ( Быm. XLIX 9). В этом сравнении Валаам произносит пророчество о будущем величии царства Давида и Соломона: быть может это пророчество можно также отнести вообще к воинственному воспитанию народа боровшегося и при судьях, и позже при Маккавеях 247 (Ст. 25–26). Валак в страхе и негодовании упрекает Валаама за то, что он действует совершенно против его желаний и соглашается, чтобы он лучше совершенно молчал «не кляни его и не благословляй его», чем при всякой попытке проклятия произносить благословения, на врагов его. Но Валаам отвечает ему, что он не раз говорил ему (XXII 38, XXIII 12), что он может говорить только то, и должен говорить то, что Господь повелевает ему 248 (Ст. 27–28). Валак с упрямством и тупостью неразвитого язычника полагает что место может иметь влияние на самое пророчество. Гора Пеор, или Фегор, как полагают, находилась в тех же горах Аваримских, как и Фасги, но несколько ближе к Мертвому морю, против Беф-Иесимофа недалеко от устья Иордана и с вершины ее (гл. XXIV, 2) можно было по долине Иордана видеть весь стан Израилев. Гров (Bibl. diction.) указывая на это положение Фегора замечает, что мы можем лишь с особою осторожности говорить об тождестве известных местностей с библейскими названиями, и потому все указания суть только предположения. Имя Фегор придается по-видимому и городу и долине (Ср. Второз. III, 29; IV 46; XXXIV, 6). Тристрам (Landof Jsrael p. 648) полагал, что долина, идущая от Есеона (Хешбона) (Об Есевоне и положении его смотри прим.: 17, главы XXI) к востоку мимо предполагаемого места поселения Беф Гарама упомянутого у Иис. Hab. XIII, 27 , и которое ныне называется ер-Раме, есть долина Фегора. Это есть мрачное, дикое, глубокое ущелье с нависшими над ним акациями и теревинфами, орошаемое обильным потоком, и в вершине которого нашли развалины города называемые На’ур или Та’ур (вероятно по арабски Фа’ур). |
| Об этом не знала ни одна душа, потому что я стеснялся и боялся насмешек, а то и суровых упреков. Очень рано я пришел к пониманию, каким образом Венера способна отнять все мои силы, и, хотя я не мог похвастаться идеальной «чистотой», я все же держался в определенных рамках. Меня сковывал и суеверный страх. Может быть, то был непростительный грех перед Святым Духом, который неизбежно повлечет за собой наказание. Впрочем, последнее больше беспокоило моего брата. Мне же было лет одиннадцать-двенадцать, когда я расстался с верой. А в семь лет (точнее говоря, за три месяца до того, как мне исполнилось восемь) я отправился в школу мистера Морли на Главной улице. Я был тогда бледным ребенком в холщовом переднике с зеленой суконной сумкой для книг, и между мною и большим миром стоял холодный протестантский Бог; он отгораживал меня от снежных гор, Арктики, негров и дикарей с островов, от тропических лесов, прерий, пустынь и глубоких морей, городов и армий, горилл, людоедов, слонов, носорогов и китов, о которых я мог говорить и говорить, а в глубинах моего сознания жили безымянные, любимые мною богини, о которых я не обмолвился и словом ни одной живой душе. Глaba III. Школьник 1. Коммерческая академия мистера Морли (1874–1880 гг.) Это путешествие по Главной улице к академии мистера Морли знаменует новую фазу в развитии интеллекта, коим одарили мир Дж. У. и его Сэдди. В Бромлейской академии придерживались старых традиций, зато долгие годы учения с успехом завершились для меня в самой современной по тем временам научной школе в Южном Кенсингтоне — контраст, чрезвычайно характерный для той эпохи. Начатки современной цивилизации, ныне победно прокладывающей себе путь в мире, появились еще до моего рождения, принявшись исподволь подтачивать устои старого, сформировавшегося еще b XVIII веке и казавшегося незыблемым порядка. В моем городке к железнодорожной станции дуврской ветки, когда мне исполнилось двенадцать, добавилась еще одна — на ветке от Гров-парка к Чизлхерсту. Городку, где было всего лишь несколько больших домов, старинная рыночная площадь, кривая Главная улица, две гостиницы и множество пивных, с появлением этой станции предстояло разрастись и начать бурно заселяться. Лондон постепенно приближался к нему, превращая в свой пригород. Предвидеть очевидные последствия этого могли лишь наиболее дальновидные строительные подрядчики; другие не заглядывали столь далеко. Дома и лавки, вроде той, где я провел свое детство, тем не менее начали множиться. Немедленно стали превращаться в помойку дворы и грязные проулки. Но вокруг открывались просторы лугов и полей. Бромли и Чизлхерст утопали в зелени, окруженные большими парками вроде Сандридж-парка, Кэмден-парка, а к югу простирались вересковые пустоши возле Кестонских прудов и луга. |
| В 1994 -1997 гг. П.- президент Американской академии искусств и наук, в 2000-2001 гг.- президент Американской академии политических и социальных наук, в 2003-2004 гг.- ее председатель. В 1996 г. ему было присуждено самое высокое ученое звание в Йельском ун-те - заслуженный стерлингский профессор истории. Деятельность П. была тесно связана с правосл. Свято-Владимирской духовной семинарией Православной Церкви в Америке . В течение мн. лет П. поддерживал дружеские отношения с ее деканами - прот. Георгием Флоровским , ставшим впосл. его духовным наставником, протопр. Александром Шмеманом и прот. Иоанном Мейендорфом . 25 марта 1998 г. в семинарской часовне предстоятелем Православной Церкви в Америке митр. Феодосием (Лазором) П. был присоединен к Православию (см. ст. Присоединение к Православию ) через таинство Миропомазания . В том же году он стал работать в Попечительском совете семинарии, затем председателем Комитета по академическим вопросам, корпоративным секретарем семинарии (2004-2005). За время преподавательской и научной деятельности он получил почетные научные степени 42 ун-тов мира, был редактором религ. отдела в энциклопедии «Британника». В 2004 г. за многочисленные достижения в области гуманитарных наук П. совместно с франц. философом П. Рикёром удостоен премии Дж. У. Клюге, денежное вознаграждение за к-рую принес в дар Свято-Владимирской духовной семинарии. Похоронен на кладбище Гров-стрит г. Нью-Хейвен (шт. Коннектикут). Историко-богословские воззрения Историко-богословские воззрения П. были сформированы под влиянием трудов А. фон Гарнака . П. отдавал дань уважения ему как ученому, применявшему строгую историко-критическую методологию, и воспринял от него концепцию экзистенциального знания, способного раскрыть смысл человеческой жизни. Вместе с тем П. подверг критическому анализу его принципы исторического исследования догматов, согласно к-рым история определяет универсальную сущность христианства, а поиск христ. вести сопряжен с отсечением незначительных фактов истории. По мнению П., такой подход ведет к радикальному редукционизму. Принимая концепцию истории прот. Г. Флоровского как трагедии греха и тайны спасения, он согласился с ним в том, что задача исторического метода заключена не в обнаружении Божественного действия в истории, но в понимании человеческой деятельности «в потрясающем разнообразии и смешении, в котором она представляется наблюдателю» (The Predicament. 1997. P. 209). |
|
|
