| Ведь любовь – это еще и вечная память. Мы помним наших умерших родных и продолжаем их любить. И часто именно так неверующий человек приходит к пониманию Божественного. Пусть на примитивном и языческом уровне, но он надеется, что не все ограничивается этим миром, что есть еще какой-то другой мир, в котором он рано или поздно встретится с ушедшими любимыми. Так по-своему он приобщается к пониманию идеи вечной жизни и всепобеждающей любви. Свою трогательную уверенность, что где-то там, в другой жизни нас ждут ушедшие родные и близкие, мы распространяем не только на людей, но и на наших домашних любимцев. Николай Бердяев был уверен, что в Царствии Небесном встретит своего обожаемого кота Мури. Когда кот умер, философ был безутешен. «Смерть его, такой очаровательной Божьей твари, была для меня переживанием смерти вообще, смерти тех, кого любишь. Я требовал для Мури вечной жизни, требовал для себя вечной жизни с Мури. Я долгое время совсем не мог о нем говорить. Я все время представлял, что он прыгает ко мне на колени… В связи со смертью Мури я пережил проблему бессмертия… Проходя мимо могилы Мури, я думал о бессмертии конкретно-образно, а не отвлеченно. Мне противна идея безличного бессмертия, в котором исчезает все неповторимо и незаменимо индивидуальное». Н. Бердяев . Самопознание Практически все, кто имел когда-то домашнего любимца, однажды задумываются о встрече с ним, о том, что после своей смерти животные где-то ожидают своих хозяев. На эту тему не написано философских трактатов, нет никаких писаний святых отцов, никто нигде не найдет ответ на вопрос, что делают животные в раю, но любой любящий хозяин уверен, что именно там окажется его питомец. Изображения животных встречаются и на иконах. Довольно часто можно увидеть святых, обнимающих львов или медведей. Они словно привлекают к себе этот видимый, материальный мир, одухотворяют его и через свою любовь передают ему свойства вечности. Вместе с тем настоящая любовь – одно из самых тяжелых испытаний, которые Бог дает человеку, потому что любить другого – значит все время бороться с самим собой, все время себя открывать, все время менять и искоренять в себе то лишнее, что мешает любви и жизни. Выдергивать из себя пороки, как шипы и занозы. Любить – значит принимать недостатки, тяготы и проблемы другого человека. Стараться исцелять друг друга любовью. Понятно, что если мы будем друг друга выпивать, как стакан лимонада в жаркую погоду, то от нас очень быстро ничего не останется и не о чем будет говорить. Любовь , скорее, подобна костру, который надо постоянно поддерживать. Когда людям удается по-настоящему глубоко сродниться, они преображаются настолько, что становятся похожи. Тайна настоящей любви выходит за рамки человеческого понимания, видимого мира и его материальных отношений. |
| Смысл жизни. П., С. 124). Полагая, что «смысл жизни не дан, а задан» (Там же. С. 125), что нет готового для людей смысла Ж., что человек призван «являть» смысл Ж., Франк связывал поиски его с тем бытием, которое знаменует собою Ж. вечную, с Богом живых. Франк писал, что «по примеру самого Христа совершаемое, попрание смерти (и, следовательно, бессмысленности жизни) - смертью, это добровольное самоуничтожение своего тварного существа ради торжества в нас нашего божественного существа, есть реальное подлинное преодоление основного мучительного противоречия нашей жизни, реальное достижение - Царства Небесного. И оно в нашей власти. Таково последнее не умственно-теоретическое, а действенно-жизненное преодоление мировой бессмыслицы истинно сущим смыслом жизни. Его символ есть крест, приятие которого есть достижение истинной жизни» (Там же. С. 128). М. М. Рубинштейн в 1-й части своего исследования «О смысле жизни» давал исторический обзор учений о Ж., преимущественно в западноевроп. философии Нового времени (Лейбниц, Кант, Фихте, Гегель, Шопенгауэр, Дюринг, Лотце, Ницше, Бергсон), из рус. философии рассматривались учения Соловьёва, Лопатина, Бердяева и прот. С. Булгакова. Во 2-й, теоретической, части Рубинштейн безуспешно пытался построить философски обоснованное учение о смысле Ж. на базе своей антропоцентрической философии, в которой отрицались вечная Ж., бессмертие и существование Бога, а основной идеей стала «апология земной жизни» ( Рубинштейн М. М. О смысле жизни. М., 1927. Ч. 2: Философия человека. С. 189-198). Полагая в центр исследования самосознающую и свободную личность, Рубинштейн пытался из нее вывести отношение к «чужому я», внешнему миру, происхождение ценностей и нравственных представлений; видел в этом созидании «своей сущности» преодоление смерти посредством творчества культуры и осуществление смысла Ж. человека. Ист.: Галич А. И. Картина человека: Опыт наставительного чтения о предметах самопознания для всех образованных сословий. СПб., 1834; Иванцов-Платонов А. М., прот. Что такое жизнь?: Религиозно-философское исследование. М., 18992; О цели и смысле жизни. Вышний Волочек, 1909. 2 ч. (Религ.-филос. б-ка; 20-21); Иванов В. И. Старая или новая вера?// Он. же. обр. соч.: В 4 т. Брюссель, 1979. Т. 3. С. 311-320; Ильин И. А. Философия и жизнь//София: Проблемы духовной культуры и религ. философии/Ред.: Н. А. Бердяев. Берлин, 1923. [Т.] 1. С. 68-81; Карсавин Л. П. О личности. Каунас, 1929; Боранецкий П. С. Ценность и человек. П., 1948. Лит.: Флоровский. Пути русского богословия; Бердяев Н. А. Собр соч. [Т.] 3: Типы религиозной мысли в России П., 1989; Зеньковский В. В., прот. История русской философии. П., 19892. Т. 1-2; Вересаев В. В. Живая жизнь. М., 1991; Смысл жизни: Антология/Ред.: Н. К. Гаврюшин. М., 1994; Смысл жизни в русской философии: Кон. XIX - нач. XX в./Ред.: А. Ф. Замалеев. СПб., 1995. |
| В России им были написаны труды «Философия свободы», «Смысл творчества», «Судьба России», в эмиграции – «Новое средневековье. Размышление о судьбе России и Европы», «О назначении человека», «О рабстве и свободе человека», «Истоки и смысл Н.А. Бердяев русского коммунизма», «Философия неравенства», «Философия свободного духа», «Опыт эсхатологической метафизики», «Истина и откровение», «Самопознание», «Царство Духа и царство кесаря», «Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого» и другие. Помимо чисто философских работ, перу Бердяева принадлежит фундаментальное исследование «Миросозерцание Достоевского», являющееся одной из лучших работ, посвященных великому русскому писателю, а также работы о Л. Толстом, А. Хомякове, К. Леонтьеве , Л. Шестове, других русских писателях и мыслителях. Бердяева иногда называют основателем русского экзистенциализма. Его экзистенциализм носил ярко выраженный религиозный, христианский характер. Задачей философии он видел возвращение к религиозным истокам: «Философская мысль не может питаться из себя, т.е. не может быть отвлеченной, самодовлеющей. Не может она питаться и одной наукой... Древнее питание философии было питание религиозное... Без посвящения в религиозные тайны и без приобщения к религиозным таинствам нет питания; знание становится худосочным и отвлеченным, порывает с живым бытием». Рационализму и позитивизму западной философии Бердяев противопоставляет свободную философию, или философию свободы, восстановившую свою связь с религиозным первоисточником и основанную на догматах веры. По словам Бердяева, «христианские догматы – не интеллектуальные теории, не метафизические учения, а факты, видения, живой опыт. Догматы говорят о пережитом и увиденном, догматы – факты мистического порядка». Подлинная философия свободы должна быть основана на христианском опыте и укоренена в Церкви, которая, по Бердяеву, «есть богочеловеческий организм и богочеловеческий процесс. Свободная активность человеческой воли органически входит в тело Церкви, является одной из сторон церковной жизни. |
| 4). Кто бы стал отрицать, что к этому глубокому всестороннему самопознанию и самоопределению лучше всякой науки и философии ведет Богословие с его наукой о человеке в себе самом, с его практическою философией об отношениях к Богу и Божьему миру? Вниманию наших слушателей в этих целях особенно рекомендуем труд проф. Несмелова , «мыслителя глубокого и оригинального», по отзыву Бердяева. Двухтомный труд этого светского по складу мышления, но духовного по внешнему своему положению писателя «Науку о человеке» Бердяев называет «единственным в своем роде опытом философского построения религиозной антропологии» (Бердяев. «Духовный кризис интеллигенции», стр. 276–7). Но если даже в университетах, при множестве воспитывающих научных дисциплин, как-то: философия, литература, история, Богословие, по компетентному суждению профессора о. Светлова, «является одним из необходимых моментов в процессе выработки миросозерцания, без которого этот процесс может оказаться неправильным и бесплодным как в логическом, так и в психологическом отношении» («О месте Богословия в системе университетского образования»), – то в Политехникуме, как школе по преимуществу практической, при заполнении образовательного курса науками математическими и техническими специально-прикладного характера, Богословию, как науке философско-гуманитарной, принадлежит очевидно исключительно воспитывающее значение, как системе идей, выясняющих идеалы христианской морали в отношении к внутреннему миру и внешним условиям человеческого бытия на земле. Потребность в такой науке для слушателей Политехникума не трудно обосновать. В самом деле, как бы юноша не был развит умственно, как бы богато он не был снабжен в практическую жизнь специальными знаниями в технических отраслях труда, он, как мыслящее существо, не может да и не должен заглушать в себе голоса природы, пытливо домогающейся ответа на вопросы, стоящие выше и вне компетенции избранной им специальности. Кто в юности не обращался к себе самому и к другим с вопросами Гейневского юноши-мужа: «О, разрешите мне жизни загадку, Вечно тревожный и страшный вопрос, Дайте ответ мне, что тайна от века, В чем состоит существо человека? Что он такое? Откуда приходит? Куда он идет? Кто там вверху Над звездами живет»? («Вопросы». Книга песен). Вопросы эти и много других подобных им справедливо считаются верными вопросами, ибо каждое поколение молодежи пытается их перерешить заново и по-своему, в связи с господствующими в данный момент научными и социальными течениями мысли и жизни. Но есть область вечной истины, где вопросы эти решены раз навсегда и окончательно для всех поколений, и вот в эту-то область христианской философии, где царит вечная гармония верующего разума с разумной верой, мне надлежит ввести своих слушателей. |
| 13//14 » и поэтому была исключена из числа «гафизитов». Лидия Юдифовна явно не справилась с ролью той свободной женщины, «женщины-гетеры в новом — древнем смысле», на которую рассчитывали Л. Д. Зиновьева-Аннибал и ее гости. Это исключение из «избранного круга», по-видимому, очень задело Л. Бердяеву. Михаил Кузмин записал в своем дневнике 29 мая 1906 года: «Лидия Юдиф очень стремится опять в Гафиз и только боится Кузмина и хочет писать челобитную в стихах, где Кузмин рифм с «жасмин», «властелин» и т. д.» . После смерти Л. Д. Зиновьевой-Аннибал (1907 г.) отношения с семьей Ивановым продолжились. Бердяев написал об «ивановских средах» статью , а Вячеслав Иванов в своем сборнике «Сог ardence» (1911 г.) посвятил Бердяеву «Мистический триптих», а его жене стихотворение «Из далей далеких»: Пустынно и сладко и жутко в ночи Свирельная нота, неотступно одна, Плачет в далях далеких... Заунывно звучи, Запредельная флейта, голос темного дна! То Ночь ли томится, или шепчет кровь (Ах, сердце — темница бессонных ключей!), — Твой зов прерывный вернул мне вновь Сивиллинские чары отзвучавших ночей. Тоскуя, ловил в неземной тишине Неразгаданный стон мой младенческий слух. И душа, как сомнамбула, шла в полусне Чуткой ощупью вслед… И светоч тух… Море, темное море одно предо мной... Чу, Сирена-ль кличет с далеких камней?.. «Вспомни, вспомни», звучит за глухой волной, — В воспоминаниях Андрея Белого есть несколько строк об участии в «ивановских» средах Лидии Юдифовны: «[...] тема беседная: " " Что есть любовь? " Л.Бердяева томно поведала: " Есть розы черные: страсти! " ». При всей вычурности и стилизованности воспоминаний они очень образны и помогают нам представить Лидию Бердяеву в петербургский период жизни. Атмосфера творчества и духовности, окружавшая Лидию Юдифовну, создавала условия, при которых к ней самой приходило вдохновение. Бердяев писал в «Самопознании»: «Она обладает несомненным поэтическим даром, периодич- 14//15 ески у нее являлось поэтическое вдохновение, и она писала интересные стихи. Кое-что было напечатано, но охоты печатать у нее не было. М. Гершензон и В. Иванов ценили стихи Л » . В 1915 году в «Русской мысли» П. Б. Струве опубликовал, с подачи Бердяева, активно сотрудничавшего в этом журнале, три стихотворения Лидии Юдифовны под псевдонимом «Лидия Литта» . В архиве сохранились образцы «поэтического вдохновения» Л. Ю. Бердяевой. Эти стихотворения, особенно дореволюционного периода, находящиеся в русле символизма, могли бы дополнить антологию поэтесс Серебряного века, Аделаиды Герцык, Софьи Парнок, Поликсены Соловьевой... Однако имя Лидии Литты до сих пор было сокрыто для читателей и исследователей русской литературы (см.: Сто одна поэтесса Серебряного века. Антология. СПб.: ДЕАН, 2000. С. 5). |
| 163 О достоинствах и недостатках Блаватской-прозаика русский читатель может судить по повести «Из пещер и дебрей Индостана», впервые напечатанной в журнале «Русский вестник» (1884, 12; 1885, 1–4, 11; 1886, 2, 3, 8); англоязычный читатель может составить свое мнение по книге рассказов «Nightmare Taies» (L., N. Y., 1892). 169 См.: Sarma D. S. Hinduism Through the Ages. Bombay, 1956, c. 116. Об «индуизации» Безант свидетельствуют и ее западные биографы (см., например: Nethercot A. Y. The Last Five Lives of A. Bezant. Chicago, 1963, c. 46). 184 Jung C. G. Modern Man in Search of a Soul. N. Y.– L., 1933, c. 210. Примерно в это же время сходное суждение высказывает О. Мандельштам, называя теософию «религией аптекаря» – флоберовского господина Гомэ (Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987, с. 84). 189 На обвинения в гомосексуализме Ледбитер отвечал, что в его прошлых рождениях в Древней Греции педерастия была частью культуры, и поэтому он ни в чем не виноват (см.: Bassuk D. Е. Incarnation in Hinduism and Christianity: The Myth of God-Man. L. 1987, c. 115). 196 Жизни и деятельности Вивекананды посвящена огромная литература, имеются работы и на русском языке. См.: Костюненко В. С. Вивекананда. М., 1977; Рыбаков Р. Б. Буржуазная реформация индуизма. М., 1981, с. 90–102. 200 Цит. по: Borthwick М. Keshab Chander Sen: A Search for Cultural Synthesis. Calcutta, 1977, c. 215. 205 Swami Vivekananda. Vedanta. Voice of Freedom. Ed. by Swami Chetananda, Calcutta, 1987, c. 294. 212 Это заставляет меня не соглашаться с позицией некоторых современных католических богословов, например, Р. Паниккара, которые упрекают Вивекананду за чрезмерный богословский рационализм. Он, право же, не больше, чем рационализм неотомистов. Об отношении Р. Панниккара к Вивекананде см.: Капа Mitra. Catholicism–Hinduism. Vedantic Investigation of Raimondo Panikkar’s Attempt at Bridge Building. N. Y., L., 1987, c. 18, 29–31. 213 См.: Прот. С. Четвериков. Оптина пустынь. Париж, 1926. Однако, отношения интеллигентов с оптинцами складывались отнюдь не гладко. Не нашел с ними общего языка Н. Бердяев, о чем откровенно написал в своей автобиографии (см.: Бердяев Н. Самопознание, с. 200–204). Возможно, сложность таких контактов и вызвала замечание В. Розанова о том, что славянофилы принимали православных старцев «близко к сердцу», а вот наоборот – едва ли (см.: Розанов В. В. Сочинения. М., 1990, с. 402). |
| Знание не есть отражение бытия и не есть конструирование бытия, а есть самораскрытие бытия, его расчленение и оформление. В акте познания с самим бытием, с самой реальной действительностью происходит нечто такое, в силу чего бытие творчески совершенствуется, развивается, осуществляет ценность. И это происходит не в индивидуальном психологическом сознании, а в недрах универсального бытия. Знание есть путь от хаоса к космосу, от тьмы к свету, и не потому, что познающий субъект своим трансцендентальным сознанием оформливает бытие и распространяет на него рациональный свет, а потому, что само бытие просветляется и оформляется в акте самопознания. Эту точку зрения я бы назвал творческим реализмом и еще назвал бы мистическим реализмом. Да, знание есть ценность, в знании совершается творческий акт, но ценность в самом бытии, творчество в его развитии. Познание дерева есть развитие, совершенствование дерева, реальное осуществление ценности в растительном мире. Познание – солнечный свет, без которого бытие не может возрастать. Это звучит парадоксально лишь при поверхностном слушании. Как раньше уже было установлено, мы исходим из того положения, что познание совершается в церковном, соборном, вселенском, божественном сознании и разуме. В церковном сознании дано тождество субъекта и объекта, познающего и познаваемого, мышления и бытия. В церковном сознании всякое познание есть самопознание универсального бытия, переход его к светлому космосу. То, что гносеологам представляется лишь идеальной, познавательной ценностью, то обладает ценностью реальной, бытийственной. То расчленение, и дифференциация, и объединение, и синтезирование, которые даны в знании, совершаются в самом бытии, в нем самом побеждают хаотическую тьму. Еще раз подчеркиваю: не в индивидуальной душе знание есть оформление и просветление, т. е. творческое развитие бытия, а в самом универсальном бытии. Чтобы дерево росло, цвело и совершенствовалось, оно должно познаваться в соборном, вселенском сознании, и это познание есть в то же время самопознание. |
| Коль скоро речь все время возвращается к антропологии, то нельзя не упомянуть фундаментальный труд профессора Казанской духовной академии В.И. Несмелова «Наука о человеке» (впервые опубликован 1895–98 гг.). Методологически Несмелов предвосхитил многие положения европейской философии первой половины XX в. (феноменология, персонализм, герменевтика) и его труд был необычайно высоко оценен как академическим богословием (митр. Антоний Храповицкий) , так и либеральной религиозной философией ( Н.Бердяев ). Конечная задача труда – апологетическая, философская позиция Несмелова в том, что человек объективно по своей онтологии выпадает из ряда всех вещей этого мира. Тем не менее, работа несет и аскетические выводы: также объективно человек способен созерцать и опознавать в себе собственную неотмирность и в этом его неразрешимая загадка для самого себя. То есть речь идет о важности самопознания. Для всей святоотеческой аскетики, которую по-другому можно назвать «наукой самопознания» необычайно важна антропологическая модель, условно разделяющая богодарованные способности человека на три основных: ум, чувство и волю. Названия этих трех «сил души» варьируют у разных писателей-аскетов, но все авторы аскетических творений проводят анализ поступков и состояния души человека в свете именно этой трехчастной антропологии. Да и появилась она как плод самонаблюдения, поэтому предназначена не для изучения некоего внешнего «объекта», а для приобретения внутреннего опыта самоконтроля и духовного роста. Поскольку сегодня остро стоит вопрос об эффективных методиках нравственного воспитания, о нравоучительном предмете, формирующем личность нравственную, творческую, законопослушную, то пришло время, отбросив уже неактуальные идеологические ограничения, обратиться к той этической науке, которая одна способна решить эту задачу. Этическую дисциплину для школьного использования, задача которой не образовательная, а воспитательная, надо основывать на христианской аскетической традиции, рассматривающей свой предмет – поведение и самоопределение человека – изнутри, а не снаружи. |
| Крупнейшей фигурой русского религиозного ренессанса и наиболее ярким религиозным философом России первой половины XX века был Н. А. Бердяев (1874–1948). Его творческая судьба началась в России, а завершилась в эмиграции, куда он был выслан в 1922 году вместе с группой философов, богословов и деятелей культуры. В России им были написаны труды «Философия свободы», «Смысл творчества», «Судьба России», в эмиграции – «Новое средневековье Размышление о судьбе России и Европы», «О назначении человека», «О рабстве и свободе человека», «Истоки и смысл русского коммунизма», «Философия неравенства», «Философия свободного духа», «Опыт эсхатологической метафизики», «Истина и откровение», «Самопознание», «Царство Духа и царство Кесаря», «Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого» и другие. Помимо чисто философских работ перу Бердяева принадлежит фундаментальное исследование «Миросозерцание Достоевского», являющееся одной из лучших работ, посвященных великому русскому писателю, а также работы о Толстом, Хомякове, К. Леонтьеве , Л. Шестове, других русских писателях и мыслителях. Бердяева иногда называют основателем русского экзистенциализма, однако необходимо отметить, что его экзистенциализм носил ярко выраженный религиозный, христианский характер. Задачей философии он видел возвращение к религиозным истокам: «Философская мысль не может питаться из себя, т. е. не может быть отвлеченной, самодовлеющей. Не может она питаться и одной наукой... Древнее питание философии было питание религиозное... Без посвящения в религиозные тайны и без приобщения к религиозным таинствам нет питания; знание становится худосочным и отвлеченным, порывает с живым бытием» 292 . Рационализму и позитивизму западной философии Бердяев противопоставляет свободную философию, или философию свободы, восстановившую свою связь с религиозным первоисточником и основанную на догматах веры. По словам Бердяева, «христианские догматы – не интеллектуальные теории, не метафизические учения, а факты, видения, живой опыт. Догматы говорят о пережитом и увиденном, догматы – факты мистического порядка» 293 . |
| Крайне отрицательно Николай Александрович относится к идее существования ада: «Проблема вечной гибели и вечного ада – самая мучительная из проблем, которые могут возникнуть перед человеческим сознанием. И вот что представлялось мне самым важным. Если допустить существование вечности адских мук, то вся моя духовная и нравственная жизнь лишается всякого смысла и всякой ценности, ибо протекает под знаком террора… Наибольшее противление у меня вызывает всякая объективация ада и всякая попытка построить онтологию ада, что и делают традиционные богословские учения. Я вижу в этом догматизирование древних садических инстинктов человека» с.304]. Далее он продолжает: «Ад есть посмертное выпадение из вечности и вступление в смертоносное время, но оно лишь временное, а не вечное. Об этом я постоянно медитирую. И я верю последней, окончательной верой в последнюю, окончательную победу Бога над силами ада, в Божественную Тайну, в Бога, как Тайну, возвышающуюся над всеми категориями, взятыми из этого мира. Окончательная победа Бога над силами ада не может быть разделением на два царства, Божье и диавольское, спасенных и обреченных на вечную муку, оно может быть лишь единым царством» с.310]. Таким образом, мы видим, что Н.Бердяев здесь проповедует идею апокатастасиса. Это подтверждается и следующими его словами: «Я каждый день молюсь о страдающих адскими муками и тем самым предполагаю, что эти муки не вечны, это очень существенно для моей религиозной жизни» с.313]. Идея отрицания вечности ада, о которой говорил Н.А. Бердяев в книге «Самопознание», вступает в противоречие со свободой человека. Читая далее его произведение «Назначение человека» можно понять, что он вполне осознавал данную проблему: «Идея ада онтологически связана со свободой и личностью, а не со справедливостью и воздаянием. Как это ни парадоксально звучит, но ад есть нравственный постулат свободы человеческого духа. Ад нужен не для того, чтобы восторжествовала справедливость и злые получили воздаяние, а для того, чтобы человек не был изнасилован добром и принудительно внедрен в рай, т. |
|
|
