| Офицер вздохнул, открыл глаза, увидел Тихонова и порывисто сел. – Солдат? – спросил он и схватился рукой за грудь. – Куда мы вышли, служивый? – Аландские острова, ваше благородие, – ответил Тихонов. – Разрешите спросить – откуда идете и по какой надобности? Офицер усмехнулся. – Идем мы, – ответил он медленно, – из самого Петербурга. В Швецию. А надобность у нас простая, братец: спасаемся от царской петли. Понял? – Так точно, понял, ваше благородие. – Что же ты думаешь делать? Тихонов молчал. Он вытер нос мокрым рукавом шинели и долго мигал воспаленными от ветра глазами. – Ну? – спросил офицер. – Ваше благородие, – умоляюще сказал Тихонов, – здесь все доподлинно известно, караулы стоят по всем островам. Все равно не пройдете. – Что вам известно? – Насчет бунта. Прапорщик Бестужев нам объяснял. Тихонов помолчал, помялся и спросил: – Разрешите узнать, ваше благородие: был ли в деле лейб-гвардии Московский полк? – Был. На стороне мятежников. Его расстреляли картечью. Тихонов сел на корточки около печки и задумался. – Эх, беда, беда! – сказал он, ворочая в печке дрова. – Брат мой младший в том полку служил. Неужто убили? – Свободно, – ответил матрос. – Их в Неве сколько утопили, московцев, – не счесть! – Слушай, солдат… – сказал офицер. Тихонов сидел все так же, уставившись на огонь. – Подымались мы за правое дело. За вольность народную, за счастливую солдатскую долю. Царь Николай – тиран. Он слезами затопит Россию; засечет ее насмерть. Наше дело проиграно, но семена брошены и взойдут. Не ты, так внуки твои увидят бесслезную жизнь и нас за нее поблагодарят. Понял? – Понял, ваше благородие, – глухо сказал Тихонов. – Что ни делай, а правду в кандалы не забьешь. Офицер встал, запахнул плащ и надел простую крестьянскую меховую шапку. Несмотря на жару в сторожке, в лице офицера не было ни кровинки. Он крепко взялся дрожащей левой рукой за стол и сказал матросу: – Ну, Пахомыч, пойдем. Ночь еще долгая, до света успеем отойти на пять выстрелов от островов. Места здесь опасные. – Поесть бы вам надо, Николай Иваныч, – сказал матрос. – Лица на вас нету. |
| Находясь там, я один раз видел на прогулке в саду бывшего Царя с которой-то дочерью, во время прогулки везде во дворе стояли часовые. В разговоре в караульном помещении я слышал от некоторых часовых, что Царь с ними иногда здоровается, а дочери смеются. Часовые к Царю относились хорошо». Иначе обстоял вопрос с внутренней охраной. Она сразу же была специально подобрана. Ее составили рабочие местной фабрики братьев Злоказовых. Это было общеизвестно, и выяснить ее состав не представило затруднений . Эту охрану составляли: 1. Авдеев Александр Дмитриев, 35 л., из Южноуфимского завода той же волости Осинского уезда Пермской губернии, слесарь. 2. Мошкин Александр Михайлов, 28 л., из г. Семипалатинска, слесарь. 3. Логинов Иван Петров из Каштымского завода той же волости Екатеринбургского уезда. 4. Логинов Василий Петров, его брат. 5. Логинов Владимир Петров, их брат. 6. Гоншкевич Василий Григорьев, 30 л., из Локшинской волости Тюкалинского уезда Тобольской губернии, слесарь. 7. Соловьев Александр Федоров, из м. Гусевского Заболкской волости Меленковского уезда Владимирской губернии, слесарь. 8. Люханов Сергей Иванов, из Ревдинского завода той же волости Екатеринбургского уезда, шофер. 9. Люханов Валентин Сергеев, его сын. 10. Шулин Иван Степанов, из Шадринского завода той же волости Екатеринбургского уезда, слесарь. 11. Бабич Антон, 20 л., из г. Уфы, слесарь. 12. Мишкевич Николай, матрос, из Петрограда. 13. Мишкевич Станислав, его брат. 14. Крашенинников Иван, из Пензы. 15. Украинцев Константин Иванов. 16. Лабушов Леонид Васильев, слесарь. 17. Комендантов Алексей. 18. Сидоров Алексей . 19. Корякин Николай. Все эти люди жили в верхнем этаже дома Ипатьева, занимая комнаты под цифрами V и VI. Только они несли охрану на двух внутренних постах. Но не следует думать, что роль их ограничивалась только охраной этих постов. Они были хозяевами в доме и вторгались во все комнаты, где жила царская семья. С момента приблизительно приезда детей был создан постоянный кадр наружной охраны. |
| Его помощник и командующий Кавказской армией, гене рал Николай Николаевич Юденич. Главнокомандующие: Северным фронтом – генерал-адъютант Николай Владимирович Рузский. Западным – генерал-адъютант Алексей Ермолаевич Эвер Юго-Западным – генерал-адъютант Алексей Алексеевич Брусилов. Румынским – генерал Владимир Викторович Сахаров. Начальник главной санитарной и эвакуационной части, его императорское высочество принц Александр Петрович Ольденбургский. Туркестанский генерал-губернатор, генерал-адъютант Алексей Николаевич Куропаткин. Генералы: Клембовский, Лукомский, Кондзеровский – ближайшие помощники генерала Алексеева, – все это умные толковые люди, известные генералы генерального штаба, работали свое дело усердно и вообще Ставка была поставлена твердо. Гарнизон ставки состоял из следующих частей: 1 . Георгиевский батальон, сформированный для охраны Ставки во время войны и составленный исключительно из раненых георгиевских кавалеров; это были избранные по своим заслугам люди. Командовал ими генерал-майор Па-жарский, тоже георгиевский кавалер, видный, прекрасный боевой командир. Все офицеры, подобно солдатам – раненые и георгиевские кавалеры. По своему виду, по своей безукоризненной службе, Георгиевский батальон являлся превосходной частью. Люди одеты были в их красивую форму с георгиевскими цветами. Нельзя было не любоваться часовыми, стоявшими у подъезда государя, командами, караулами этого батальона, встречавшимися по городу. 2 . Одна очередная сотня конвоя его величества. Казаки-конвойцы несли свою обычную службу внутренних постов во дворце государя. В Ставке постоянно находился командир конвоя с. е. в. генерал-майор, граф Александр Николаевич Граббе, граф Никитин и очередные офицеры дежурной сотни. Внешний вид конвойцев и их выправка обращали на себя внимание в особенности иностранцев, всегда поражавшихся и нарядностью формы и красотою кавказских казаков. 3 . Одна (кажется) дежурная рота Сводного etb величества полка. Люди этой части отличались превосходной выправкой и очень внимательной дворцовой службой. Командир полка с. е. в. генерал-майор Ресин находился постоянно в Царском Селе, а в Ставку поочередно командировался один из старших полковых штаб-офицеров и офицеры дежурной роты. |
| В происшедшей схватке Семенищев убил двоих, а остальных обратил в бегство, но при этом и сам получил семь штыковых ран и два удара прикладом по голове. После этого Семенищев десять дней пролежал в госпитале, а затем выписавшись, разыскал свой Морской полк и явился к командиру. За этот подвиг Семенищев награждён Георгиевским крестом 2 степени. Под Ченстоховом Под Ченстоховом для охраны важного стратегического поста, немцы поставили передовую цепь, за ней заставу, и, кроме того, усиленную охрану самого мостового строения. Отряд кубанцев в составе четырёх человек, ночью попытался взорвать мост. Запасшись пироксилиновыми шашками и бикфордовым шпуром, казаки прошли цепь, сняв без крика кинжалами часовых, и проползли к реке. Бросившись в воду, они в темноте подплыли к деревянным устоям моста и, ловко взобравшись по перекладинам под настил, кинжалами сделали отверстия и, прикрепив шашки, подожгли шнур. Уплыв обратно и выбравшись на берег, храбрецы стали ожидать взрыва, которого, к смущению их, долго не было. Для проверки они решили бросить жребий и послать одного осмотреть шнур. На жеребьёвку никто не согласился, так как все решили плыть вторично. Доплыли опять до моста. Оказалось, что в одном месте шнур замок и потух. Его обрезали и зажгли снова. Свет привлёк внимание немцев, которые открыли по реке пальбу. Казаки, видя, что дело плохо, бросились в воду и поплыли по течению. Не успели они отплыть и 10 сажен, как раздался взрыв, и мост рухнул в реку. Храбрецы, выйдя на берег, благополучно вернулись к своим. Верность присяге Рядовой Николай Алексеев Когда рядовой Николай Алексеев, вместе с другими нашими солдатами попал в плен, то австрийцы заставили его рыть окопы. Зная, что эти работы направлены против пас, он решительно отказался принимать в них участие. Всякими мучениями и истязаниями старались австрийцы заставить его подчиниться их требованию, но ничего от него не добились. Наиболее тяжким мучением, которому подвергся Алексеев, было следующее: Его поставили спиной к дереву па несколько кирпичей, положенных один на другой, связали ему в щиколотках ноги бечёвкой, подвесив последнюю на вбитый на этой высоте гвоздь, и слабо привесили туловище к дереву. Затем кирпичи вытащили, так что Алексеев оказался подвешенным на гвозде. Так его держали минут двадцать, причём в то же время австрийский офицер с револьвером в руке все время грозил смертью . Зрелище было тягостное, так что от него отворачивались даже караульные австрийцы. |
| Вот как заметно поворотила руль на нашем маленьком семейном корабле слабая, детская ручка Наташи, – усмехаясь своему сравнению, заканчивал Николай Платонович, – и от этого поворота совершенно изменился курс нашего плавания по бурным волнам житейского моря!» Рассказчик смолк. Я еще весь находился под впечатлением его одушевленного рассказа и не заметил, как наступила полная ночь. – Господа, прошу к столу, – раздался из комнаты голос Натальи Николаевны, приглашавшей нас ужинать. – Ну-с, пожалуйте: команды нашего грозного капитана надо слушаться! – шутил Николай Платонович... И я неохотно направился в столовую. В караулке «Предодобне Отче Серафиме моли Бога о нас». I – Ну и вьюга! зги не видно... Того и гляди, что собьешься с дороги... – так ворчал про себя уткнувши нос в громадный воротник армяка, мой разговорчивый, но, видимо, продрогший возница. Я молчал. В теплых валеных сапогах выше колен, в тяжелой енотовой шубе и в меховой шапке, надвинутой на самые брови, я чувствовал себя пока превосходно. Поднимавшаяся пурга меня не пугала. Напротив, я с интересом вслушивался в ее злобный, заунывный свист. Точно жаловалась она своим воем на что-то особенно горькое и безотрадное для нее... и в этой жалобе, казалось, выпевала свою злость, свое недовольство. Мне немножко хотелось дремать. Но окрики извозчика, то и дело подгонявшего притомившихся лошадей, спугивали мою дремоту... Напрасно я старался направить свою мысль на что-либо серьезное. Воображение настраивалось на мечтательный лад и в голове складывались прихотливые, туманные образы, которые, не успевая принять определенных форм, расплывались, таяли, как иногда в чистом, морозном воздухе тают клубы беловатого дыма. А ветер все усиливался, крепчал и, поднимая целые кучи сухого, мелкого снега, передувал их с места на место. Порывом ветра заносило иногда несколько острых снежинок ко мне за воротник шубы, и они неприятно резали мое лицо... Лошади бежали легкой трусцой. Колокольчик изредка и глухо побрякивал. Но его слабые звуки совершенно терялись в том адском концерте, который разыгрывался здесь, на открытом поле. Вспоминались знакомые стихи: |
| После службы нас пригласили к праздничному столу. Я сидела недалеко от митрополита, рядом с другими матушками, а Коля со Светой - в конце стола, где разместилась молодежь. В конце трапезы я спросила митрополита Пимена: - Владыка, вот на Вашей службе сегодня народу было так много, что и руку не поднимешь, чтобы перекреститься. А дьякон, как всегда, произносил: " Оглашенные, изыдите! " . Что делать некрещеному еще человеку, если нельзя пробиться через народ к выходу? Митрополит ответил густым басом: - Хоть караул кричи, но выходи! Я взглянула на Колю и Свету. Они поняли, что камень был брошен в их огород. В тот вечер я отдыхала в постели в нашей квартире, Светочка сидела около меня. Я сказала ей: - Деточка, ты поняла, что ответ митрополита относится к тебе. Мы, конечно, очень рады, что ты с Колей посещаешь церковные богослужения. Но надо бы креститься... Девушка взглянула мне в глаза и тихо произнесла: - Помогите мне креститься. - О, дитя мое, я - с радостью! Я сошью тебе длинную белую рубашечку для крещения... Мы с тобой устроим все так, что комар носу не подточит, никто об этом не узнает. Ты взрослая, для родителей твоих это останется тайной. - Да, конечно, - согласилась Света. Темным осенним вечером мы со Светой взяли такси и поехали далеко за город. Накануне я договорилась со знакомым священником, что он будет нас ждать. Мы нашли отца Валериана в маленькой сторожке храма, где он приветливо встретил нас. Он был мужем моей крестницы, а старушка, сидевшая рядом, была вдовствующей матушкой моего крестного, отца Константина. Любезно расспросив друг друга о здоровье членов наших семейств, мы перешли к делу. - А Вы подготовили девушку ко крещению? - спросил священник. - Нет, я ее не готовила. Сын наш Николай с пятнадцати лет дружит со Светой. Надеюсь, что за семь лет он хорошо подготовил ее. - А какие у него с ней отношения? - Самые сердечные, самые близкие. - В дальнейшем, может быть, Ваш Николай со Светой и венчаться захотят? - Как Бог даст. Мы будем рады. - Тогда, матушка, Вам не следует быть ее крестной матерью. Духовное родство может помешать их браку. |
| Исчезали флигель-адъютанты. И только единственный остался изо всей свиты, из двенадцати человек, молодой князь Василий Долгоруков. Ожидал сопровождать Государя во дворец и распоряжался о его вещах. Наконец полковник с перрона сказал, что можно выходить. Передали Государю. Уже готовый, одетый, всё в той же своей черкеске кубанского батальона, с пурпурным изнутри башлыком, в чёрной папахе и с казачьим кинжалом на поясе – Николай вышел из вагона – нет, выскочил порывисто. И опять при общем молчании, как и в Могилёве, – перебежал в шатёр, с опущенной головой – скорей мимо ещё нового стыда! – сквозь него – и в закрытый автомобиль, с Долгоруковым. А полковники от гарнизона – в свой автомобиль. И так оба автомобиля покатили ко дворцу. Милое Царское лежало в своих уютных сугробах, но разбросаны были на чистом снегу – клочки газет, бумаг, папиросные пустые пачки, а встречные солдаты некоторые были неимоверно распущены в форме, военному глазу больно смотреть. Кто-то узнал автомобиль царя, кто-то и кулаком показал. Перед решётчатыми воротами Александровского дворца стоял усиленный караул – не своих, но гвардейских стрелков. Всегда бросались распахивать ворота перед автомобилем Государя – а сейчас, как будто не понимая, из-за ворот резко окрикнули: – Кто здесь? Из автомобиля некому было ответить. И дежурный незнакомый прапорщик у ворот не спешил распорядиться открыть. Но кто-то другой, спускавшийся по лестнице из дворца, спросил: «Кто здесь?» И от ворот туда тот же резкий голос, первый спросивший, ответил дерзко, звонко: – Николай Романов! Показался поручик – горящая папироса в пальцах, красный бант на груди, крикнул: – Открыть ворота бывшему царю! Открыли. Автомобиль въехал. На крыльце стояли и другие офицеры стрелков, и рядом внизу – стрелки, и все с красными приколотыми лоскутами. Ещё раз надо было быстро перейти. Не глядя. Не видя. Как можно быстрей. И Николай рванулся перейти, поднимался на крыльцо – никто ему не отдал чести, никто не вытянулся. А он – не мог им не отдать. Рука сама поднялась к папахе. |
| Город имел вид парадный, ярко светило летнее солнце. Генерал Курлов распорядился разредить цепь городовых и убрать их вглубь толпы. В 10 часов утра доступ публики был прекращен и на перекрестках улиц, в тылу за толпой, поставлены полицейские заслоны. В 11 часов утра к вокзалу бесшумно и плавно подошел императорский поезд. Государь принял рапорт губернатора и депутацию от города Киева, поднесшую ему хлеб-соль. Поздоровавшись с встречающими, Государь обошел почетный караул и сел в коляску с одним из Великих Князей. По установленному для торжественных царских выездов правилу, я должен был ехать в двадцати шагах впереди Государя, стоя в коляске. Сложные чувства счастья, смущения и страха мной овладели. Я видел обращенные к Государю взоры тысяч бежавших в моем кругозоре людей, слышал вырывавшиеся из их грудей радостные крики и звуки гимна, мне казалось, что я уношусь куда-то ввысь, то холод пронизывал меня при мысли, что никакие меры охраны уже не помогут и все мы во власти народной стихии. Я незаметно крестился и сам себя успокаивал, повторяя навеенные мне происходящим слова: «Велик Царь земли Русской!..» В 1911 г. Государь снова посетил Киев, где в его присутствии был освящен памятник Императору Александру II. «31 августа Государю было представлено более 2300 крестьян на площадке перед дворцом, созванных из всех волостей Киевской губернии. Беседа продолжалась более двух часов. Крестьяне живо и толково отвечали Государю на его расспросы об их службе по призыву в войсках. Украшенных знаками военного ордена Государь расспрашивал об их подвигах и благодарил их за службу. Крестьяне были в пестрых малороссийских свитках, что доставило Его Величеству видимое удовольствие. Государь убеждал своих собеседников носить их всегда, взамен, как он выразился, «неуклюжих городских пиджаков». Ободренные царскою простотою, крестьяне стали рассказывать о красивых нарядах, носимых их женами и девушками, но, не находя нужных слов, сопровождали их показом и жестами. Все смеялись, и по лицу Государя было видно, что общее увлечение его радовало». |
| Бывший преображенец А.Ф. Гире дополняет изложенное генералом Миллером: «Осенью 1892 г. стало известно, что Император Александр III выразил желание, чтобы Наследник Цесаревич, недавно возвратившийся из путешествия на Дальний Восток и уже отбывший стаж ротного командира в лейб-гвардии Преображенском полку, вернулся в тот же полк в чине полковника для командования батальоном. Наследник Цесаревич имел в то время 24 года. Через несколько дней после объявления в приказе по полку в конце декабря того же года о назначении Наследника командиром 1-го батальона он прибыл утром в казармы на Миллионной улице для его принятия от полковника Огарева. Наследник Цесаревич обошел с командующим полком Великим Князем Константином Константиновичем и полковником Огаревым все ротные и батальонные помещения, посетил кухню, пробовал пищу, знакомился с состоянием денежных сумм и батальонного имущества и, по окончании занятий в ротах, прошел в офицерское собрание, где перед общим завтраком ему были представлены все офицеры. С этого дня Наследник почти ежедневно приезжал в батальон во время утренних занятий, наблюдал за их ходом, вел подробные беседы с ротными командирами и младшими офицерами по вопросам, касающимся службы, в перерывы разговаривал с солдатами и скоро начал поражать знанием всех фамилий унтер-офицеров своего батальона и губерний, из которых они вышли. С самого начала Наследник обратил внимание на занятия с солдатами грамотностью, стараясь внушить им, что звание солдата высоко и почетно, как то значилось в раздававшейся им памятке. Присутствуя при обучении нижних чинов фехтованию, Наследник любил взять ружье и с небольшого разбега, проткнуть штыком чучело, а при стрельбе дробинками пострелять в цель с солдатами. В этом сказалось его влечение к спорту, в те далекие времена еще крайне примитивному. Наследник исполнял все сопряженные с его должностью обязанности и наряду с другими батальонными командирами назначался дежурным по караулам. К этой службе он относился с особым вниманием, увлекая других своим примером. В исполнение инструкции Санкт-Петербургского коменданта, невзирая ни на какую погоду или зимнюю стужу, он поздно вечером объезжал караулы и для обхода постов вызывал разводящего. По установленному правилу, в каждом батальоне в течение зимних месяцев назначалось несколько офицерских собраний для решения тактических задач, предлагавшихся батальонными командирами. Эти собрания обыкновенно проходили вяло, офицеры не любили высказываться, и батальонные командиры, не добившись толка, давали свое заключение, которое охотно принималось всеми. |
| Первое Рождество после Революции Как отметили праздник 100 лет назад 7 января, 2018 Как отметили праздник 100 лет назад Нет электричества, скромная еда и тюрьма, тягостные ожидания и, с другой стороны, ель, огни, подарки от родных и друзей. Как прошло первое после Революции Рождество в дневниковых записях рассказывают отрекшийся император, политический заключенный, художник и гимназистка. 6 января (24 декабря) 1918 года Николай II В ссылке в Тобольске Утром сидел полчаса у дантистки. В 12 час. была отслужена в зале обедница. До прогулки готовили подарки для всех и устраивали ёлки. Во время чая — до 5 час. — пошли с Аликс в караульное помещение и устроили ёлку для 1-го взвода 4-го полка. Посидели со стрелками со всеми сменами до 5½ час. После обеда была ёлка свите и всем людям, а мы получили свою до 8 час. Всенощная была очень поздно, началась в 10½, так как батюшка не успел прийти из-за службы в церкви. Свободные стрелки присутствовали. Николай II в ссылке, 1917 г. Алексей Будберг, 48 лет Генерал-лейтенант Печальное, небывало грустное Рождество; сидим во мраке; электричество дают вечером от 9 до 10 часов, а свечи не по карману. Праздничное довольствие выразилось в даче еще одной восьмой фунта хлеба. Вспоминается прошлое Рождество среди частей 70 дивизии, в расцвете боевых надежд, когда такой близкой казалась возможность скорой победы над врагом, когда и в мыслях не могло быть, что придется встречать следующее Рождество в такой ужасной обстановке. Софья Дрыжакова, 46 лет Жена уездного врача Самый невеселый сочельник в моей жизни. — В. Н. всё так же далеко… Женя где-то на позициях — один. Погода ужасная, метель и буря… Спаси, Боже, людей! Болит душа — последние события — не мне, конечно, творить историю, — только больно и грустно! Поддерживает неистощимая жизнерадостность Юры — наше ясное солнышко! Он захотел елку — убрали, но не зажжем, — так печально все вокруг… и я перестаю себя чувствовать. — Машинально делаю очередные дела, — как-то особым образом сознавая свою ненужность, ничтожность — и порой ничтожность и бессмыслицу человеческого существования вообще… даже мировые системы… другие солнца вселенной… и… страшно немного — Бога. — Всё это не нужно. Андрей Шингарев, 48 лет |
|
|
