| Что же делать? Нужно переставить слова и говорить так: братство, свобода и равенство. Или просто – братство, и достаточно. Ибо где есть братство, там будут и свобода, и равенство. Но изменить последовательность этих слов нелегко. Это могло бы быть целью некой третьей революции. Эта третья революция, по правде говоря, начата гораздо раньше двух этих европейских революций, она началась задолго до двадцатого столетия. И она еще идет и будет идти. Логика этой революции такова: Единый Отец на небесах, единое братство людей на земле, одно лишь состязание между людьми – состязание в добре. Шестая ночь суда. Ночь с пятницы на субботу Спаса Спасовича опять внесли в зал суда в том же гробу. Тело его было покрыто белым полотном, лицо рушником, а обе руки силой засунуты в гроб. Председатель (кричит): Опять?! Конвоиры вытянулись как по команде смирно, щелкнули каблуками, но ничего не ответили. Председатель: Снимите с его лица полотенце. Появилось лицо осужденного, однако оно выглядело не как лицо человека, а напоминало огромный баклажан. Председатель (покраснев от гнева и стыда): Спасович, кто тебя так избил? Спас (едва слышным голосом): Тот, кто презирает свою душу, но кого я не презираю, господин полковник. Тут гестаповец сильно закашлялся. Председатель: Поставьте перед ним микрофон, чтобы мы могли его слышать и приведите всех свидетелей из барака по списку подследственного. Гестаповец: Да я же вам еще вчера говорил, что это невозможно. Председатель: Почему невозможно? Или барак 99 переселился в Белград? Адъютант гестаповца (вполголоса, иронично): Если не барак, то те, кто был в бараке, переселились туда, откуда их не выведут на очную ставку. Гестаповец: Я повторяю, что это невозможно. Заканчивайте следствие и выносите приговор. Председатель: Вот это как раз нельзя. Рядовой, пригласи ко мне начальника караула того сектора, где находится барак 99. Когда явился начальник караула, председатель дал ему список почти из пятидесяти узников, которых необходимо было представить на очную ставку со Спасовичем. Он мельком взглянул на список и, с изумлением, воскликнул: |
| Полчаса спустя дежурный офицер отзывает меня в сторону и просит сказать Цесаревичу, что он в отчаянии от того, что ему пришлось сделать. После бесплодных попыток уговорить солдат он предпочел придти с ними сам, во избежание возможности грубых выходок с их стороны. Полковник Кобылинский остался очень недоволен, узнав об этом происшествии, и по частям вернул ружье Алексею Николаевичу, который им теперь играет только в своей комнате. Пятница 15 июня . — Мы закончили несколько времени тому назад наш огород, который стал великолепен. У нас есть все решительно овощи и пятьсот кочанов капусты. Служащие тоже разбили огород по другую сторону дворца; они разведут в нем то, что им вздумается. Мы ходили, в том числе и Государь, помочь им пахать землю. Теперь, когда мы закончили садовые работы и чтобы занять свободное время, мы попросили и получили разрешение срубить сухие деревья в парке. Мы переходим с места на место вместе с караулом. Мы становимся довольно ловкими дровосеками и сделаем таким путем запас дров на будущую зиму. Пятница 22 июня . — Так как у Великих Княжон после болезни сильно падали волосы, им наголо обрили головы; когда они выходят в сад, то надевают шляпы, сделанные, чтобы скрыть отсутствие волос. В ту минуту, когда я собирался их фотографировать, они по знаку Ольги Николаевны быстро сняли шляпы. Я протестовал, но они настояли, забавляясь мыслью увидеть свои изображения в этом виде и в ожидании возмущенного удивления родителей. Несмотря на все, время от времени их юмор вновь проявляется; это — действие бьющей ключом молодости! Воскресенье 24 июня . — Дни проходят за днями без всяких перемен, в уроках и прогулках. Государь рассказал мне сегодня забавный случай, нарушившей однообразие нашего заключения. Вчера вечером он читал вслух в красной зале, где находились Государыня и Великие Княжны. Вдруг около одиннадцати часов входит весьма смущенный лакей и докладывает, что начальник караула желает быть немедленно принятым Государем. Думая, что дело идет об очень важных событиях в Петрограде, — ждали вооруженного выступления большевиков против Временного правительства, — Государь приказывает немедленно пригласить начальника караула войти. Входит офицер в сопровождении двух унтер-офицеров. Он объясняет, что вызван выстрелом часового, заметившего красные и зеленые сигналы, подаваемые из окон комнаты, занимаемой Царскою Семьей. Общее полнейшее недоумение! Какие сигналы? Что это все означает? Страшное волнение Государыни и Великих Княжон. Офицер приказывает наглухо закрыть шторы, — стоит удушливая жара, — и собирается уходить. В это время выступает вперед сопровождающий его унтер-офицер и разъясняет загадку. Великая Княжна Анастасия Николаевна вышивала, сидя на подоконнике. Нагибаясь к столу, чтобы брать со стола нужные ей для работы вещи, она то загораживала, то открывала свет двух ламп с красным и зеленым абажурами, при которых читал Государь. Сконфуженный офицер удаляется. |
| И каждый из них – стыдился иметь такого брата и самой фамилии своей стыдился из-за брата, брезгливо не желая быть спутанным с ним. Это – те были братья, что если б один тонул при другом, тот с берега не протянул бы ему палки. Так и сейчас, может быть Василий где и прохаживался по Таврическому своей умеренной походочкой, чуть утиной, – но только облегчение могла доставить ему весть, что арестован и сидит в министерском павильоне позорный Николай Маклаков. При аресте отбивался (гимнастические навыки), был ранен в голову солдатским штыком и приведен сюда под сильным конвоем, угрожавшим добить его по дороге. Уже в Таврическом наложили ему на голову повязку. Арестован – и введен в душные, непроветренные комнаты министерского павильона, в фантастическую смесь заседания высших сановников государства – и неустроенной тюрьмы. Увидел столько знакомых сразу, в жалком состоянии, и узнал, что разговаривать с ними запрещено. Увидел на столе неаппетитную сгрудку недоеденных бутербродов с сыром и рыбой, пустых чайных стаканов и пепельниц. Увидел изнеможенного, стонущего Протопопова, вторым на диване с Барком. Увидел Горемыкина с разведенными баками, с усталыми глазами, всё так же хладнокровного и философичного. А кой у кого увидел в немых глазах облегчение: что вот и он, Маклаков, арестован. И увидел издали ещё одни немые глаза Ширинского-Шихматова, с кем позавчера они составляли отчаянный план, а кажется – ничего невыполнимого, как бы бросить бомбу на этот Таврический, в один миг и кончить со всей революцией, – но далеко сидели теперь, и глазами много не поговоришь. А у стен стояли часовые преображенцы с винтовками, пугая этих стариков не бежать и не разговаривать. И влитой походкой расхаживал прапорщик Знаменский с неподкупным лицом и густым голосом. А курсистки-еврейки, разносившие подносы, корили: «Вот, когда мы сидели в тюрьмах, то вы надевали на нас кандалы, а мы вас угощаем бутербродами и папиросами». И томился Маклаков, что дал себя взять, что не спроворился застрелиться. И, как все, должен был встать при входе коменданта дворца полковника Перетца. Полковник этот – кажется журналист из кадетской «Речи», маленький, ничтожный, упивался видом поднявшихся перед ним вчерашних владык, ожиревших генералов и высохших стариков. Он держал лицо не прямо к людям, но полузапрокинутым к потолку и так отвечал. Что беседовать разрешить – никак нельзя во избежание сговора между арестованными. А почему Караулов сказал, что можно? Караулов уже не комендант дворца. Этот вопрос не в его ведении. Но если мы не будем касаться внутренней политики? Сказано: нельзя. |
| Сергей Прокопенко. Речи, речи! Иван Трофимович. Слово принадлежит Андрею Евгеньевичу. Пружанская. Андрей Евгеньевич, мы вас умоляем! Несколько слов, произнесите, несколько слов. Я всегда говорю, Андрей Евгеньевич – гениальный оратор. Секретарь общества… Николай Прокопенко. Любовь Романовна, вашу биографию вы расскажете после. Речи, просим, просим… Подгорный. Простите, господа, я решительно не могу. Ершов. Андрей Евгеньевич предпочитает прыгать через верёвочку. Сергей Прокопенко. Господа, я скажу речь! Татьяна Павловна. Только не кричите. Николай Прокопенко. Караул!! Не надо! Прыгать через верёвочку! Господа, не надо речей – давайте верёвку. Иван Трофимович. Да дайте вы ему сказать, голубчик. Николай Прокопенко. Пусть лучше Таракан говорит. Голоса. Таракан, Таракан… Пружанская. Ха, ха, ха… Я умоляю вас… Вытаскивают Вассо на авансцену. Вассо (упирается) . Что вы, господа… тут лидэры есть – какой я оратор… Голоса. Речь, речь, речь!! Пружанская. Я умоляю, умоляю вас… Вассо. Татьяна Павловна – учёный женщина: материалы собирает, всегда сказать может… Аркадий Тимофеевич – ума палята… Николай Прокопенко (берёт Вассо за шею) . Говори, Таракан, или мы подвергнем тебя инквизиции! Окружают Вассо. Вассо. Двумя слявами скажу. Много нэ надо. У нас на Кавказ людэй много – дэнэг нэт. В Росыи дэнэг много – людэй нэт. Ваши бы дэнги нашим людям – хорошо будет. Николай Прокопенко (кричит) . Ого-го-го! Таракан… Хохот. Сергей Прокопенко. Качать Таракана, ура!.. Общий шум. Действие третье Картина первая Небольшая комната в типографии. Входная дверь налево. Прямо стеклянная дверь, в неё видны типографские машины, рабочие, электрическая лампочка, в правом углу около окна небольшой стол, заваленный грудой корректур, около стола поломанный плетёный диван, старое мягкое кресло и два венских стула. В комнате обычный типографский беспорядок. Стены без обоев. На полу лоскутки бумаги, в левом углу кипы журналов, входная дверь часто отворяется и хлопает: проходят рабочие типографии. На диване сидит Ершов и курит. Сниткин читает корректуру и делает пометки карандашом. Сергей Прокопенко ходит из угла в угол. |
| Изучали ли пожарные здание ТРЦ Пожарная часть неоднократно проводила учения в торговом центре “Зимняя вишня”. В разных социально-значимых объектах Заводского района их устраивали “один или два раза в месяц”, как пояснял Бридов в ходе судебного заседания. Всего их было порядка 90. Также на социально-значимые объекты составляются планы тушения пожара. Свидетель Малашенко на вопрос суда ответил, что до пожара “ни разу” не был в “Зимней вишне”. В учебных мероприятиях в ТРЦ не участвовал. Также, как и командир отделения Антон Бридов. Он заявил в суде, что во время учений находился “либо в отгуле, либо в отпуске, либо на учениях на другом месте”. Информацией о здании торгового центра владел только Сергей Генин, поскольку по пути в “Зимнюю вишню” он изучал план тушения пожара. Как пояснил Бридов, этот документ начальнику караула перед выездом выдали в диспетчерской пожарной части. Светлана Тарасюк, адвокат Генина: Ранее вы поясняли, что начальник караула знакомился с планом тушения пожара. Что это за документ? Антон Бридов: В нем указаны размеры здания, из чего оно сделано, поэтажные планы, общий план, варианты развития пожара — их два, план тушения пожара. Прописаны силы и средства, которые должны привлекаться, водоснабжение, электричество… Тарасюк: Каков объем документа? Бридов: Около 40 страниц. У Сергея Генина было порядка шести минут, чтобы восстановить в памяти план тушения “Зимней вишни” — он изучал его по пути на место пожара (это следует также из его показаний в психолого-психиатрической экспертизе, которая находится в распоряжении “Правмира”). Когда пожарные приехали в ТРЦ, документ пришлось оставить в машине. В условиях плохой видимости он бы им не помог, отмечал Бридов. Судья Николай Быданцев: Вы проводили разбор ситуации с установлением причин, которые привели к гибели людей? Пожарный Александр Малышенко: Да. Судья: Какие выводы сделали? Малышенко: Я считаю, что план пожаротушения нужен в планшете, чтобы его видно было в темноте…. Судья: Как вы считаете, занятия на месте не надо было чаще проводить? |
| Я и отпросился у маменьки к Николе, чтобы душу свою исцелить, а остальное все стало, как сваха Терентьевна сказывала. Подружился я с девицей Аленушкой, и позабыл я про все про истории; и как я на ней женился и пошел у нас в доме детский дух, так и маменька успокоилась, а я и о сю пору живу и все говорю: благословен еси, господи! Человек на часах (1839 г.) Глава первая Событие, рассказ о котором ниже сего предлагается вниманию читателей, трогательно и ужасно по своему значению для главного героического лица пьесы, а развязка дела так оригинальна, что подобное ей даже едва ли возможно где-нибудь, кроме России. Это составляет отчасти придворный, отчасти исторический анекдот, недурно характеризующий нравы и направление очень любопытной, но крайне бедно отмеченной эпохи тридцатых годов совершающегося девятнадцатого столетия. Вымысла в наступающем рассказе нет нисколько. Глава вторая Зимою, около Крещения, в 1839 году в Петербурге была сильная оттепель. Так размокропогодило, что совсем как будто весне быть; снег таял, с крыш падали днем капели, а лед на реках посинел и взялся водой. На Неве перед самым Зимним дворцом стояли глубокие полыньи. Ветер дул теплый, западный, но очень сильный; со взморья нагоняло воду, и стреляли пушки. Караул во дворце занимала рота Измайловского полка, которою командовал блестяще образованный и очень хорошо поставленный в обществе молодой офицер, Николай Иванович Миллер (впоследствии полный генерал и директор лицея). Это был человек с так называемым «гуманным» направлением, которое за ним было давно замечено и немножко вредило ему по службе во внимании высшего начальства. На самом же деле Миллер был офицер исправный и надежный, а дворцовый караул в тогдашнее время и не представлял ничего опасного. Пора была самая тихая и безмятежная. От дворцового караула не требовалось ничего, кроме точного стояния на постах, а между тем как раз тут, на караульной очереди капитана Миллера при дворце, произошел весьма чрезвычайный и тревожный случай, о котором теперь едва вспоминают немногие из доживающих свой век тогдашних современников. Глава третья |
| Все эти фокусно-роскошные затеи не могли задеть сашиной души, даже напротив – вызывали раздражение. Но, пожалуй, – до революции. А сейчас – его отношение как-то повернулось. Хозяйка сбежала от своих забав, а – местечко большое и богатство большое, всё это надо бы сохранить, особенно от глупого пустого погрома. Решил Саша – караул здесь поставить и пока подержать. Пошёл наверх, уже один. А, вот здесь-то погром и был, и остался хаос: в двух комнатах пол забросан фотографиями и бумагами, фотографиями и бумагами, все ящики столов и бюро выдвинуты. Висела, нетронутая, остеклённая большая фотография молодого царя в морской форме, и внизу надпись, да кажется и его рукой: «Николай, 1892». Другие портреты, великие князья, генералы, артисты. Мебель и обстановка пострадали мало. Под стеклянным футляром лежал венок, какая-то награда, – да не золотой ли? Саша снял колпак, вертел венок и внизу обнаружил явную пробу: «96»! Грабители просто не сообразили. Да, караул придётся поставить. А потом – многое отсюда вывезти, спасти. Пачки писем, пачки писем – перевязанные ленточками. И стопка сафьяновых тетрадочек. Дневники… За 20 лет… О, тут читать и читать… Сколько ж ей может быть лет? Уж за сорок? И ещё танцует и ещё чарует? В детской разбросаны были по полу дорогие игрушки, рельсы с локомобилем и вагонами. Сколько ж у неё детей? От кого? Уже ясна была обстановка, и ждали его дела в комиссариате, надо было уходить. А он всё бродил по комнатам. Его затягивало. В гардеробной отодвинул дверь – висело множество платьев, блузок, юбок, – двести, всех цветов, шерстяные, воздушные, вязаные, кружевные. Оглядясь – никого не было, тихо, – он медленно провёл рукой по перебору этих платий. Как по струнам. И платья как будто зазвучали. И – пахли. Он открыл ещё дверь. Ванная комната. Но не просто с овальной ванной – а вели ступени вниз, в углубление – в мраморный бассейн. А на верхней ступеньке стояли маленькие-маленькие туфельки, непонятного назначения – балетные? купальные? Саша остановился над ними, замер. |
| Переночевав на «Ливадии», на следующий день, в 10 ч. утра, Его Высочество поехал проститься с Султаном. Многие из боевых сподвижников Великого Князя приехали на пристань, чтобы еще раз повидать и напутствовать добрыми пожеланиями своего бывшего Главнокомандующего. Наконец, в 11 3 / 4 ч. дня «Ливадия» снялась с якоря и тронулась в путь мимо очаровательных берегов Босфора, где встречные суда при звуках русского гимна отдавали честь Великому Князю. Царьград и Мраморное море стали бледнеть в волнах света и постепенно скрылись за выступом берега... Совершив морской переход до Одессы, Его Высочество отсюда по железной дороге отправился на Вильну и Динабург (Двинск) в Петербург, куда прибыл 22 апреля. Подъезжая к столице, Великий Князь был бледен и молчал. Видно, что и теперь на душе у Него было неспокойно... Поезд медленно подошел к платформе. Послышалась команда, заиграла музыка... На платформе стоял Государь, окруженный свитою. Великий Князь вышел. Государь обнял Его и предложил принять почетный караул. При криках «ура» собравшейся толпы Его Высочество обошел караул и затем пропустил его мимо Себя. После этого Государь с Великим Князем сели в коляску и отбыли в Зимний дворец. ГЛАВА VII Берлинский конгресс, на котором условия Сан-Стефанского договора были пересмотрены коренным образом, значительно ограничил результаты заключенного нами с Турциею мира, но не уменьшил славы Великого Князя Главнокомандующего: победные лавры украсили Его чело и укрепили Его в сознании исполненного долга пред Царственным Братом и Россиею. Однако перенесенные труды и волнения сильно поколебали здоровье Его Высочества: необходимо было долго отдохнуть и основательно полечиться. Все лето 1878 года Великий Князь провел в Воронежской губернии. Здесь, в Своей Чесменке, Его Высочество, в виде отдыха, отдавался любимым занятиям по образцовому конскому заводу, бывшему предметом гордости и славы его Августейшего Хозяина. Кстати, в этом же году в Париже была всемирная выставка, на которую Великий Князь послал шестнадцать лошадей. Здесь они обратили на себя общее внимание любителей и знатоков |
| Свидание Его Высочества с Султаном происходило около часу, причем, после краткого официального разговора, продолжительная беседа велась в глубине гостиной, куда Султан отвел Великого Князя и сел с Ним на отдельном диване. Сначала Султан был застенчив и говорил через драгомана, а потом разговорился и стал произносить целые фразы по-французски. Султан был очень доволен этим визитом и охотно согласился на предложение Его Высочества и впредь вести переговоры без посредников. Оказалось, что еще накануне Лейярд употреблял все усилия к тому, чтобы это свидание не состоялось. По окончании беседы Султан проводил Главнокомандующего до нижней площадки большой парадной лестницы. Великий Князь сел в паровой катер, на котором развевался Его значок, и переехал на азиатский берег, в отведенный Ему загородный дворец Бейлербей, где уже собрались чины штаба. От пристани до дворца стояли друг против друга почетные караулы: наш - от Гвардейского Экипажа и турецкий - от дворцовой гвардии, а на самой пристани еще третий - от дворцовой пехоты. Караулы отдали честь и заиграли русский гимн. Поздоровавшись с ними, Его Высочество прошел во дворец, где было предложено угощение. Вскоре на пароходе прибыл Султан. Великий Князь встретил его на пристани, стоя на фланге нашего почетного караула и взяв под козырек, когда все три караула отдали честь и музыка заиграла турецкий гимн Султан и Его Высочество, в сопровождении обеих свит, проследовали во дворец. Яркое солнце освещало живописную картину этого шествия, во главе которого шли Султан, маленький, тщедушный и невзрачный, в черном сюртуке, с двумя звездами, и красною фескою на голове и рядом с ним - наш красивый, статный и величественный Главнокомандующий, в блестящем мундире... Около двадцати минут продолжался визит Султана, после чего он предложил Его Высочеству вместе вернуться на султанском пароходе в Константинополь, в виду желания Великого Князя посетить германского посла и его тещу, герцогиню Софию Саксен-Веймарскую. Его Высочество, принявший это любезное приглашение, по-видимому, очаровал Султана, который пожелал не только оказать внимание своему Гостю, но и продолжить беседу с Ним. Во время этого нового визита беседа наедине, через драгомана Ону, продолжалась четверть часа. |
| Сергей Прокопенко . У кого в груди горит жажда правды, кто хочет обновить мир -- тот не может сидеть сложа руки. Николай Прокопенко . Да кто тебе сказал, что я мир обновить хочу? Доктор . Ну, братья-разбойники, скучно. Николай Прокопенко . Нет, серьёзно. Я решительно ничего не хочу. Помните, у Горького пьяный: ничего, говорит, я не хочу -- и ничего не желаю Так и я: ничего не хочу и ничего не желаю... Сергей Прокопенко . Мило. Татьяна Павловна . Будет дурака валять. Вассо . Ест хочу. Все смеются. Ершов . Смех смехом. А дело-то, похоже, лопнет? Николай Прокопенко . О деле нельзя -- доктор нам предписал развлекаться. Сергей Прокопенко . Почему лопнет, не понимаю, за нас правда и вера в победу. (Встаёт в позу.) Чем больше препятствий, тем больше крепнут наши силы. Николай Прокопенко (хохочет, перебивая). Ну, теперь дорвался, спасайся, кто может. Сергей Прокопенко (не обращая внимания). Великое дело, которое мы начинаем, не умрёт: не в деньгах сила, а в идее. (Всё больше и больше возвышает голос.) Мы смело должны продолжать наш путь к великой цели; если до конца пути не суждено дойти нам, это сделают за нас грядущие поколения... Звонок. Сергей Прокопенко не обращает внимания. Сниткин . Звонок, кажется. Сергей Прокопенко (продолжает во весь голос). Заря новой жизни, надеждой на которую мы живём, загорается с каждым днём всё ярче и ярче... Звонок. Татьяна Павловна . Прокопенко! Звонят -- перестаньте вы. (Идёт в прихожую.) Вассо . Я скоро " карауль! " кричать буду. Николай Прокопенко (хохочет и хлопает в ладоши). Браво, оратор. Просим, просим... Иван Трофимович . Тише, господа, -- может быть, кто-нибудь чужой. Смолкают. Голос Татьяны Павловны в прихожей: " Дома -- он у себя наверху " . Входят Мирский и Татьяна Павловна . Мирский молча кланяется всем присутствующим. Мирский . У вас гости, может быть, мне удобнее прямо пройти к нему? Татьяна Павловна . Нет, это свои. И мы сейчас идём обедать. Таракан, позовите Андрея Евгеньевича. Садитесь. Он сейчас придёт. Пойдёмте, господа, в столовую. |
|
|
