| Κα ες το γιον πνεμα. Τος δ λγον τας , ν ποτε τε o х ν, х α πρν γεννηθναι οχ v, х α τι ξ οx ντων γνετο, ξ τρας ποστσεως οσας φσх οντας εναι, x τιστν τρεπτν λλοιωτν τν υν το θεο, ναθεματζειν х αθ ολιχ xx λησα. Догматическая деятельность первого вселенского собора достигла вожделенного конца. Возвышенная истина о совершенном Божестве Сына Божия была провозглашена на все века. Все епископы собственноручными подписями выразили свое согласие с символом Никейским. – Исключение составляли немногие. Двое египетских епископов отказались подписать Никейский символ 77 ; а Евсевий Никомидийский и Феогност Никейский, подписав символ, отказались скре- пить своей подписью анафематствование, приложенное к символу 78 . Почти все епископы собора Никейского подписались под символом, но с каким расположением? Приняли ли они его всей душей, всем сердцем? Что касается до партии епископов православных – это, несомненно, так. Но нельзя того же сказать о группах богословов арианствующих, бывших на том же соборе. Эти последние присоединили свои подписи к символу неискренне, лицемерно, лишь для того, чтобы покончить дело, которому они не сочувствовали. Церковный историк Руфин прямо замечает, что одни из епископов приняли символ с «полною искренностью» (veritate), другие же «лицемерно» (simulatione) 79 . То же самое подтверждает и Феодорит. По его словам, «на вселенском соборе Никейском вместе с православными подавали голос и приверженцы Ария и подписались под изложением веры апостольской, но потом продолжали нападать на истину так сильно, что тело церкви распалось» 80 . Какие же именно епископы, участвовавшие в соборе Никейском, отнеслись так недобросовестно к подписанию символа Никейского? Таких было много. Между ними первое место занимают епископы строго-арианской партии: Евсевий Никомидийский и его клевреты. Они подписались под символом только рукой, а не душею (manu solo, поп mente) 81 . Их сердца не расположены были к символу. Все они подписались, по свидетельству Федорита, „коварно, не искренне» ( πολως, οχ ελιχρινϖ ς), что и доказали своим последующим поведением и враждой к Никейскому символу. |
| 1509 Но аутентичность фрагмента «Панария» оспаривается, и никто никогда не говорил, что халкидонские отцы были обмануты, приняв поддельную формулу. Когда символ был зачитан на первой сессии собора, большинство делегатов, очевидно, никогда не слышали о нем, но в результате некоей непреодолимой силы они побороли сомнения и признали его аутентичность. 1510 Тем не менее, среди уважаемых ученых есть некоторые, которые держатся мнения, что константинопольские отцы действительно сложили новый символ. 1511 Но если их позиция заключается в том, чтобы бросить вызов сложившейся теории, они так и не смогли объяснить, что же конкретно сделали отцы I Константинопольского собора с текстом уже существовавшего символа. Адекватный подход к вопросу, вероятно, находится посередине (via media), как сказал Дж. Келли. 1512 Название «символ 318 отцов» может весьма гибко применяться не только к никейскому символу в чистом виде, но также и к различным формулам явно никейским по вере, но не совсем идентичным по тексту. Таким образом, Халкидон называет оба символа «той же самой верой». 1513 Когда 1-е правило Константинопольского собора говорит нам, что отцы подтвердили никейскую веру, это, скорее всего, означает, что они подтвердили версию символа, позже представленную в Халкидоне. Исторические источники не дают особого упоминания об этом, потому что такое деяние не было сложением нового символа. Поэтому отцы в Халкидоне проявили изначальную сдержанность к символу, представленному в качестве символа I Константинопольского собора. Это можно объяснить «чрезвычайно сомнительным статусом собора 381 г. в глазах многих епископов». 1514 В любом случае, для наших целей достаточно знать, что в обиходе существовали многочисленные символы, и одобренный в Халкидоне текст был тем, который господствует с V в. и со временем оказался в литургии. Введение Символа веры в литургию Как некогда заметил Эдмунд Бишоп, «введение символа в литургию погружено во мрак». 1515 История, по-видимому, восходит к монофизитам конца V в. Фрагмент «Церковной истории» Феодора Чтеца (ок. 528 г.) утверждает, что Петр Суконщик ввел в Антиохии (ок. 489 г.) произнесение символа на каждом общественном богослужении. 1516 Но из-за того, что данный фрагмент считается интерполяцией 1517 – что не делает событие небывшим, однако 1518 – и нашего сомнения, что «кафолический гимн» Псевдо-Дионисия означает Символ веры , 1519 древнейшим несомненным упоминанием символа на литургии является иной пассаж «Истории» Феодора, который сообщает, что патриарх Тимофей Константинопольский (511518 гг.) ввел Никейский символ в евхаристию Великой Церкви: Тимофей указал, чтобы символ веры 318-ти отцов произносился на каждом синаксисе для умаления Македония, который не принимал символа. Прежде он читался только раз в год в Великую пятницу во время наставления епископом оглашенных. 1520 |
| Символ Константинопольский при важнейших случаях церковной жизни этого длительного периода времени (каковы Соборы), несмотря на многие и ближайшие поводы к тому, не был ни разу не только провозглашён или цитируем, но и не был ни разу же упомянут и назван. Как понимать это? Встречаем что-то странное, наводящее на сомнения касательно традиционного воззрения на происхождение изучаемого Символа. 2. Но удивительнее всего то, что Константинопольский символ, о котором так упорно молчали Соборы указанного нами времени, вдруг появляется на IV Вселенском соборе с самого же начала деятельности этого Собора, встречается здесь всеми как давно известный, и ему отводится почётнейшее место наряду со знаменитым символом Никейским, за охранение целости которого многие ранее того сделались исповедниками и даже пролили самую кровь свою. Речи о символе Константинопольском начинаются вестись с первого же заседания Халкидонского собора. Первый раз он был упомянут на Соборе в 1-м заседании императорскими сановниками, присутствовавшими здесь. Они говорили: «Каждый из епископов Собора пусть поспешит изложить на письме, как он верует (т. е. касательно сделавшегося тогда предметом споров христологического вопроса), зная, что благочестивый государь наш (Маркиан) верует по изложению 318 отцов, бывших в Никее, и по изложению 150, бывших после них» (Деяния Вселенских соборов. Т. III. C. 220). Последними словами прямо и ясно указывается символ Константинопольский. Здесь замечательно, что Символ этот назван «изложением (κδεσις) I Вселенского собора», подобно тому, как здесь же, да и весьма часто, символ Никейский назывался также «изложением» ( κδεσις) I Вселенского собора, в смысле неотъемлемой и несомненной принадлежности этого именно Собора; заслуживает внимания и то, что символ Константинопольский указан в качестве образца веры не кем другим, а самим императором (через его уполномоченных), т. е. самой верховной властью. Таким образом, первое выступление Символа нужно признать очень торжественным. |
| н. длинный символ), сделанное «сообразно с верою (т. е. символом) тех св. отцов (Никейских), которые издали вышеприведенное изложение» (т. н. Епифаниев символ). Судя по этим словам, говорил я, можно было бы ожидать, что второй символ в тех его частях, где он не направлен против новых еретиков (а такими еретиками, как можно догадываться, были апполинаристы и духоборцы) должен оставаться в полном согласии с первым символом. Но на самом деле вышло не так. Начало второго символа, где излагается учение о Отце и Сыне Божием, безо всякой видимой причины отступает от редакции первого символа. Весьма характеристично то, в чем заключаются эти отступления. Именно начало второго символа есть повторение не слов первого символа, а Никейского в точнейшей его форме. Второй символ начинается так: «Веруем во единого Бога, Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого; и во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, рожденного от (Бога) Отца, Единородного, то есть из сущности Отца, Бога от Бога, света от света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, чрез Которого все произошло, как на небесах, так и на земли». Не дает ли это наблюдение права делать такое заключение: между первым и вторым символом нет гармоний, поэтому второй символ предполагает, что на месте первого символа должен бы быть какой-либо другой, с которым он находился бы в большем соотношении. Принимая же во внимание буквально сходство начала второго символа с Никейским символом в его подлинной редакции, можно допускать мысль, что на месте теперешнего первого символа «Якоря» в первоначальной редакции этого сочинения стоял никакой другой символ, как именно настоящий Никейский (bene!) 35 , а впоследствии кем либо из писателей «Якоря», сообразно с потребностями времени, после II вселенского собора, заменен Константинопольским (pessime!), когда этот стал распространятся, т. е. входить в употребление более и более» (из истории вселенских соборов IV и V веков, стр. 224–225. Москва, 1882). |
| Наконец, и не потому только стояли эти учителя церкви за неприкосновенность никейского символа, что этот символ составлен исповедниками и мучениками (как об этом говорится у г. Лебедева на 63 странице). Это соображение могло у них быть в виду при защищении авторитета никейского символа: но главное основание их приверженности к этому символу заключалось не в том, кем он был составлен, а в том, что он содержал в себе. Никейский символ был дорог учителям церкви прежде всего потому, что они видели в нем твердое и точное наилучшее выражение истины православия, исконного христианского верования, преимущественно потому вопросу, который тогда подвергался стольким недоумениям и перетолкованиям. Твердые формулы никейского символа и в особенности слово δμоо σо ς устраняли возможность неправильных перетолкований более чем всякие другие выражения того же понятия об отношениях Сына Божия к Богу Отцу. Затем в глазах учителей церкви имело значение и то, что никейский символ составлен Вселенским собором, первым Вселенским собором, собравшимся из представителей различных частей христианского мира ради уяснения истины, а не происками какой-либо отдельной партии из епископов известной лишь местности. Им действительно тогда уже представлялось, что этот символ, составленный представителями различных частей христианского мира, людьми высокого разума и святой жизни и, представляющий в себе наилучшее по общему признанию собравшихся (за исключениями весьма незначительными) выражение христианской истины, может на будущие времена заменить все прежние, не совсем полные и определенные, и вообще всякие другие частные и местные символы, и дать, таким образом, твердое руководство и строгое согласие в самом внешнем исповедании веры всему христианскому миру. Наконец, и в том самом для учителей церкви открывалась необходимость твердо стоять за неприкосновенность никейского символа веры, что на этот символ были в то время постоянно сильные и хитрые нападения. Истина, твердо выраженная в этом символе, еще не вошла у многих в ясное разумение; формулы символа казались сомнительными людям с невыясненными колеблющимися понятиями. |
| 1 . „Так как символ Константинопольский до настоящего времени и уже с начала средних веков носить имя Никео-константинопольского или просто Никейского, так как его считают за простое распространение этого последнего символа, даже прямо смешивают с ним, так как, наконец, неоспоримо он заключает в себе много родственного с Никейским символом, то для того, чтобы правильно понимать историю возникновений константанопольского символа, нужно возвратиться к вопросу о возникновении и истории самого Никейского символа. Никейский символ, оригинальный текст коего может быть восстановлен на основании самых лучших источников, составлен первым вселенским собором, как первое относительное заключение тринитарного спора, составлен под давлением императорской воли и явился, благодаря моральному преобладанию маленькой Александрийской партии». Те предварительные обстоятельства, которые в заключение привели к победе сторонников Александрийской партии и к составлению и принятию символа, остаются в темноте, потому что Евсевий умышленно хранит молчание, оставляя сокрытыми ближайшие обстоятельства дела, позднейшие же историки черпали свои сведения из области легенд. Также и о первоначальном смысле слова μοο ιος нельзя составлять себе достаточно верного понятия. Однако, известно, что Евсевий в главном прав, именно – если он говорит, что предложенный от него крещальный символ церкви Кесарийской послужил основанием для новой формулы (т. е. Никейской), хоти подробности, о которых говорит при этом Евсевий, мало могут заслуживать вероятия. Указанное известие Евсевия подтверждается исследованием композиции Никейского символа. Важнейшие сведения касательно композиции никейского символа 935 заключаются в следующем: I. Никейский символ имеет в своей основе, как показывает сравнение, крещальный символ церкви Кесарийской. II. От этого последнего он отличается: а) некоторыми пропусками и небольшими изменениями, b) принесением в него Александрийских христологических выражений, с) редакция его носит печать приспобления к иерусалимско-антиохийским крещальным исповеданиям веры. |
| А все это опять подтверждает уже высказанные нами предположения: 1) что православные учителя IV века и до Константинопольского Собора далеко не так буквально и формально относились к редакции никейского символа, как представил это г. Лебедев в третьей главе своего сочинения; и 2) что символ, утвержденный на Константинопольском Соборе, имеет ближайшую связь с православными (александрийскими по выражению г. Лебедева) редакциями никейского символа, встречающимися у церковных учителей IV века, а никак не с полуарианскими (антиохийскими по выражению г. Лебедева) вероопределениями Соборов антиохийских и сирмийских 191 ). Говоря о дополнении никейского символа на Константинопольском Соборе, г. Лебедев пытается, между прочим, решить и тот вопрос, когда именно, в какой период деятельности собора совершено это дополнение (стр. 134–135, 138). Вопрос этот, как справедливо замечает г. Лебедев, за совершенным отсутствием всяких исторических данных представляется весьма неясным. Г. Лебедев полагает, что символ составлялся тогда, когда св. Григорий богослов еще не оставлял окончательно Константинополя, но уже во многом разошелся с членами собора, и, по всей вероятности, прежде прибытия египетских и македонских епископов на собор. Соображения, приводимые по этому поводу г. Лебедевым, заслуживают некоторого внимания, но далеко не уясняют удовлетворительно темного вопроса 192 ). Существеннейшие вопросы о том, как относился утвержденный на константинопольском соборе символ к тому изложению веры ( τo μo), о котором упоминали отцы Собора в послании к западным епископам, приведенном у Феодорита 193 ), равно как и о том, почему писатели, ближайшие к времени собора, и церковные историки V века, описывавшие собор, не дают нам никаких известий о таком, по-видимому важном деле, как утверждении на соборе новой редакции символа, эти вопросы г. Лебедевым совершенно оставлены без внимания 194 ). Совершенно не обращено также внимание г. Лебедевым на догматическое значение правил соборных, в особенности первого и седьмого (хотя бы последнее, как полагают, лишь по сродству содержания и было присоединено к правилам, 2-го Вселенского Собора одним из соборов последующих): а между тем рассмотрение содержания их также могло бы помочь разъяснению направления догматической деятельности собора 195 ). |
| Лишь одно представляло затруднения и приводило к различиям между приверженцами Никейского символа: это именно вопрос, как впредь поступать при крещении. Мы уже видели, что символ Никейский не есть Символ крещальный, но есть правило веры, и, действительно, нет ни одного свидетельства в пользу того, чтобы где-либо в Церкви между 325 и 361 годами употреблялся Символ этот при совершении крещения, а оставались в употреблении в этом случае древние Символы поместных Церквей. Но когда, с восшествием на императорский престол Юлиана, православная партия снова подняла голову, когда знаменитыми Соборами в начале шестидесятых годов быстро и успешно совершена была решительная реставрация Православия, когда мужественные епископы в Малой Азии и Сирии выступили за Православие и повели это дело с силой, мудростью и благоразумием, так что православная позиция стала защищённой со всех сторон, тогда явилось желание, чтобы и при торжественном акте крещения произносимо было чистое Никейское исповедание. Это приведено было в исполнение таким образом: или начали привносить главнейшие Никейские выражения в древние поместные крещальные Символы, или позволяли себе расширять и распространять Никейский символ так, что он стал пригоден для специальной цели, стал пригодным для употребления в таинстве Крещения, или же, наконец, этот самый Символ, несмотря на его неполноту и его полемический характер, без всяких изменений ввели в практику при совершении Крещения. Все эти три способа действительно имели место в Церкви в течение столетия между собором Александрийским (362 г.) и Халкидонским; в историю этих-то попыток входит по своему происхождению и Символ, который носит название Константинопольского». Таковы суждения Гарнака по поводу происхождения и истории символа Никейского, суждения, служащие подготовлением для дальнейших выводов его о происхождении собственно Константинопольского символа. Вообще они правильны и свидетельствуют о серьёзном изучении этим учёным данного вопроса. Есть, конечно, мысли, выраженные языком непривычным для православного человека, но этого нельзя ставить в вину протестантскому автору. |
| 1027 Секунд, епископ Птолемаиды в Верхней Ливии, был ливиец. Он поддержал Ария еще до 320 г., хотя его догматика несколько отличалась от догматики Ария: Секунд считал, что Сын не знает Отца в совершенстве. На Никейском соборе Секунд не подписал символ веры , и за это был отправлен в изгнание в Галатию. 1028 Феона был епископом Мармарики, города в Ливии. Все основные вехи его церковной биографии, вплоть до догматических различий с воззрениями Ария, полностью совпадают с церковной биографией Секунда (см. кн. I прим. 22). 1029 Евсевий, епископ Никомедии в Вифинии, с юности дружил с Арием и также был последователем Лукиана. Первоначально он был епископом Берита в Сирии, а затем уже был назначен в Никомедию. В 321 г. Арий обратился к Евсевию за поддержкой в деле примирения с Александром, епископом Александрии, и Евсевий написал к Александру письмо, но безрезультатно. Евсевий занимал достаточно видное положение при дворе и стал воспитателем будущего императора Юлиана. Главным образом подобный высокий статус епископа Никомедии был обусловлен тем, что он был родственником императора Лициния и имел значительное влияние на Констанцию, жену Лициния и сестру Константина Великого . В 325 г. Евсевий выступил в защиту Ария на Никейском соборе, а позднее вместе с Евсевием Кесарийским он был главой примирительной партии, получившей название евсевиан. За это Константин отправил Евсевия в изгнание в Галлию, но в 328 г. Евсевий уже был возвращен. Вскоре после возвращения, в 328/329 г., Евсевий потребовал в ультимативной форме от нового епископа Александрии Афанасия (Великого) вступить в общение с Арием и, когда тот отказался, выступил против Афанасия и добился его ссылки. Евсевий сохранил свое высокое положение при дворе, и 22 мая 337 г. именно он крестил умирающего императора Константина. В 338 г. Евсевий стал епископом Константинополя и по приказу императора Констанция в 341 г. председательствовал на соборе в Антиохии. В том же году Евсевий скончался. 1030 Феогнид, епископ Никеи, был арианином, но имел некоторые догматические отличия от воззрений Ария: Феогнид считал, что и до рождения Сына Бог был Отцом, поскольку имел возможность родить Сына. На Никейском соборе Феогнид подписал символ веры , но отказался подписать анафему Арию, поскольку, как говорил, не верил, чтобы Арий действительно утверждал то, что ему приписывали. В ноябре 325 г. Феогнид был сослан, а уже в 328 г. возвращен на свою кафедру. В 335 г. он принимал участие в соборе в Тире и в составе специальной комиссии ездил в Мареот (город в Египте) для сбора доказательств обвинений против Афанасия Александрийского и его сторонников. |
| Это варианты изложения одной и той же истины. В пример одновременно проявляющегося в них разнообразия и единства мы можем привести многочисленные ортодоксальные и поместные символы веры пуританских церквей в Новой Англии, основанные на вестминстерских стандартах. Восточные варианты обычно длиннее, более разнообразны и более метафизического характера, чем западные; они включают ряд догматических формулировок, нацеленных на борьбу с еретическими учениями, изобиловавшими на Востоке. В конце концов все они были вытеснены Никейским символом веры (325, 381 и 451 г.), который закреплен авторитетными постановлениями вселенских соборов и который по сей день остается фундаментальным символом веры Греческой церкви. Строго говоря, это единственный вселенский символ веры христианства, принятый также и на Западе, но с добавлением Filioque, которое стало причиной разделения. Мы вернемся к этому моменту в следующем томе. Западные варианты символов веры – северо–африканский, галльский, итальянский – короче и проще, менее разнообразны, больше похожи на единый образец. Они все слились в Римский символ веры, ставший и остающийся по сей день фундаментальным символом веры Латинской церкви и ее дочерних церквей. Этот Римский символ веры больше известен под почетным именем Апостольского символа веры . В течение долгого времени он считался (и так до сих пор считают многие представители Римской церкви) произведением апостолов, которые записали основные положения своего учения, прежде чем покинуть Иерусалим (каждый написал по одной из двенадцати статей, под действием Божественного вдохновения) 995 . Это предание возникло в IV веке 996 , но его опровергают разночтения в доникейских символах веры и в самом Апостольском символе веры. Если бы апостолы составили подобный документ, он, конечно, передавался бы без изменений. Символ веры , носящий их имя, формировался постепенно. До нас он дошел в двух формах. Более старая форма встречается в древних рукописях 997 , она гораздо короче и, вероятно, восходит к III или даже II веку. Вероятно, она была ввезена с Востока или же сформулирована в Риме, по сути она идентична греческому символу веры Маркелла из Анкиры (около 340), который он вставляет в свое послание к папе Юлию I с целью доказать ортодоксальность своих взглядов 998 , а также символу веры в Псалтири короля Ательстана 999 . Греческий был ведущим языком Римской церкви и литературы вплоть до III века 1000 . |
|
|
