| Со Иустином мудрым да воспоется Харита, и Харитон,/и Пеон, и Иеракс великий, с Валерианом,/страданием лесть отгнавшии и Ангельским ликом совокупльшиися. К вечней жизни ведоми, мудрии,/доблемудренно выи мечу единомыслием души вси преклонисте, мученицы,/яко жертвы, Богу приведшеся. Богородичен: Живота сущи источник, яко воду жизни порождши,/душу мою, истаявшую греховным пламенем, Дево Богородице, напой,/да Тя славлю во вся веки. Песнь 9 Ирмос: От Бога Бога Слова,/неизреченною мудростию пришедшаго обновити Адама,/ядию в тление падшаго люте,/от Святыя Девы неизреченно воплотившагося нас ради,/вернии, единомудренно песньми величаем. Божественною сияюще славою,/студень прелести разрушисте, доблии страдальцы,/ и общницы бысте священных страстей плоть приимшаго нас ради,/с Ним вечно на Небесех радуетеся. Иустинове мудрости, и Хариты мужеству, и Харитонове дерзости воистинну,/Пеоны же и Иеракса доблим подвигом/ и Валериана к лютым многому терпечнию и Ангели чудишася. Якоже на колесницу Божественную вседше славно,/кровию вашею к Небеси радостно востекосте/ и рукою живоносною победныя приясте, мудрии, венцы,/непрестанно о нас молящеся. Богородичен: Неискусомужно Слово паче слова рождшая,/Дево Неискусобрачная, Чистая,/напастей изми нас, и всяких бед, и вреда душетленна, и страстей,/ и вечнующего пламене, и осуждения. Святой мученик Иустин Философ Святой мученик Иустин Философ – образец человека, искренно стремящегося к истине, посвятившаго поискам истины всю свою жизнь и нашедшаго ее во Христе. Святой Иустин называется Философом, ибо избрал основным занятием философию, под которой понимал «разумение всего существующего и познание истины». Святой Иустин родился в начале II века в Сихеме, древнем городе Самарии (современный Наблус). Его родители, греки по национальности, были язычниками, и сам святой Иустин пришел к христианству не сразу. С детских лет он отличался глубоким умом и любовью к познанию. Жажда истины привела его к языческим философам – сначала стоикам, потом пери патетикам, пифогорейцам, платоникам, но чувство неудовлетворенности не оставляло его. |
| В лице философа-киника Кресценция, человека порочного и высокомерного, Иустин встретил непримиримого врага. Киник, увидев успех христианского философа и опасаясь потерять своих учеников, не переставал строить козни против него. Возможно, именно в ходе этих интриг примерно в 165 году, во время своего второго пребывания в Риме, Иустин был арестован по приказу префекта Рустика, бывшего наставника Марка Аврелия, вместе с шестью своими учениками: Харитоном, девицей Харитой, Евелпистом, Иераксом, Пеоном и Ливерианом (Валерианом). Как только они предстали перед судом, префект повелел Иустину поклониться богам и подчиниться императору. «Никого нельзя упрекать в том, что он повинуется заповедям Господа нашего Иисуса Христа, или казнить за это», – отвечал философ. Когда Рустик спросил его, какой науке он себя посвятил, Иустин сказал: «Я изучил все науки одну за другой. В итоге я принял истинное учение христиан, несмотря на то что оно неугодно тем, кто заблуждается». Затем он объяснил, что ничему не учил от себя, но только тому, о чем говорили и предвозвещали пророки, и что он распространял это учение открыто всем, кто приходил в его дом. Сподвижники философа один за другим признались, что являются христианами. Тогда префект, обратившись к Иустину, поинтересовался, надеется ли тот попасть на небеса через муки, которым его собираются подвергнуть. Философ сказал: «Я надеюсь получить награду, уготованную тем, кто хранит заповеди Христа, если перенесу мучения, о которых ты мне говоришь. Таково наше самое горячее желание – пострадать за Господа нашего Иисуса Христа и получить спасение. Так мы уверенно и спокойно сможем предстать перед Страшным судом нашего Бога и Спаса, на который должны будут явиться все». Другие мученики воскликнули: «Делай что хочешь. Мы христиане и не поклоняемся идолам!» Они выслушали смертный приговор, воздав славу Богу. Затем они, претерпев избиение, были обезглавлены. Так совершилось их мученичество. Верующие тайно унесли их тела и предали погребению в достойном месте. |
| Все лучшие язычники первых веков христианства, искренно стремившиеся к истине, после всех своих напрасных попыток найти ее в других религиозных и философских системах своего времени, обыкновенно останавливались на платонизме, как на единственном якоре спасения, – и потом, когда открывался им случай познакомиться с христианством, они уже легко его принимали, будучи уже заранее предрасположены и приготовлены к нему возвышенными воззрениями платонизма. Сделавшись потом христианами, они обыкновенно относились к платоновскому учению с самым глубоким уважением. Тоже самое случилось теперь и с Иустином. Он обратился к одному знаменитому платонику, который лишь недавно прибыл в тот город, где ему пришлось в это время жить. «С ним я занимался много времени, рассказывает Св. Иустин Трифону, и с каждым днем делал быстрые успехи. Сильно восхищало меня платоново учение о бестелесном, и теория идей придавала крылья моей мысли; казалось, что я скоро сделаюсь мудрецом и буду созерцать Бога в самом себе, в существе Его, потому что такова именно цель всей платоновой философии». Но и этой мечте молодого философа не суждено было осуществиться. Раз Иустин удалился в одно пустынное и безмолвное место на берегу моря, чтобы там, вдали от всякого шума, предаться своим философским созерцаниям. Когда он пришел туда, то вдруг увидел позади себя неизвестного ему старца почтенной и важной наружности. Это удивило и изумило Св. Иустина: – он вовсе не предполагал встретить кого-нибудь в этом безлюдном и пустынном месте. «Я пришел сюда встретить своих домашних, начал старец объяснять Иустину свое присутствие в этом месте, они отлучились, и я иногда прихожу сюда посмотреть, откуда-нибудь не покажутся ли они. А ты зачем здесь?» «Я люблю, отвечал ему Иустин, такие прогулки, где ничто не развлекает моего ума и где я могу беседовать с самим собою, не опасаясь перерыва; эти места весьма удобны для умственных и философских занятий». «Как, разве ты из тех, спросил его старец, которые любят одни только умствования и софистику, и враги истины и всякой практической деятельности?» Этими самыми обыкновенными вопросами началась та обширная религиозно-философская беседа между незнакомцем и Св. |
| Признавая число и гармонию принципом всех вещей, ученики Пифагора, прежде чем посвящать своих новых последователей в тайны своего учения, требовали от них предварительного знакомства с разными вспомогательными науками: арифметикой, геометрией, музыкой и астрономией, которые должны были, по их мнению, постепенно «отвлекать душу новичка от всего чувственного, и постепенно приготовлять ее к умственному так, чтобы она была способна созерцать добро и красоту в самой их сущности». Поэтому, когда Иустин пришел к одному «знаменитому», по его словам, пифагорейцу и объявил ему о своем желании сделаться его слушателем и учеником,– тот спросил его: «а учился ли ты музыке, астрономии и геометрии?» и стал потом пространно говорить о пользе и необходимости этих наук, чтобы достигнуть высшего ведения и мудрости. «Естественно, рассказывает Св. Иустин, я опечалился тем, что разрушилась и эта моя надежда, тем более, что я считал пифагорейца человеком с некоторым знанием; но с другой стороны, соображая, как много мне нужно времени для изучения означенных наук, я не решился на дальнюю отсрочку». Теперь оставалась еще одна философская школа, к которой Св. Иустин еще не обращался, – школа учеников Платона. Это была самая лучшая школа из всех философских школ тогдашнего времени; она скорее других могла удовлетворить стремлениям людей, подобных Св. Иустину. Своим возвышенным спиритуализмом, своим учением о Верховном Благе, как высшем и единственном принципе всех вещей, и своею теорией вечных и неизменных идей, причастных высшей, божественной идее, – платоническая школа по-видимому обещала своим последователям проникновение в самую сущность вещей, – созерцание истины, добра и красоты в самом их принципе, – созерцание Бога в Нем самом. По своему духовному и идеальному характеру и по своим возвышенным нравственным принципам, учение платонической школы ближе всех философских учений древнего мира подходило к духу и сущности христианства и было самой последней приготовительной ступенью к принятию нового божественного учения. |
| Алексей Дунаев в приведенных выше словах высказывает мысль об экзегетическом содержании хилиазма святых отцов древней Церкви. Невозможно согласиться с его мыслью, будто бы в святоотеческом хилиазме нет универсального богословского наполнения: у учителей древней Церкви, как правило, екзегеза не отрывалась от богословия. Как представляется, является серьезной ошибкой рассматривать вопрос хилиазма с позиций современного искусственного разделения богословия на богословие догматическое и экзегетическое. Давайте посмотрим, как отвечает на этот вопрос св. Иустин Мученик в «Разговоре с Трифоном Иудеем»: « Скажи же, истинно ли вы признаете, что это место Иерусалима будет возобновлено, и надеетесь ли, что народ ваш соберется и будет блаженствовать со Христом, вместе с патриархами, пророками и уверовавшими из нашего рода, равно как и с теми, которые сделались нашими прозелитами прежде пришествия вашего Христа? Или ты прибег к такому признанию для того, чтобы оказаться победителем в этом споре.– Я не так несчастен, Трифон,– отвечал я,– что иное говорить, нежели, что думаю. Я тебе и прежде объяснял, что я и многие другие призывают это, как и вы совершенно уверены, что это будет. Впрочем, как я тебе говорил, есть многие из христиан с чистым и благочестивым настроением, которые не признают этого... я и другие здравомыслящие во всем христиане, знаем, что будет воскресение тела и тысячелетие в Иерусалиме, который устроится, украсится и возвеличится, как объявляют то Иезекииль, Исаия и другие пророки» . Св. Иустин Мученик не был кабинетным ученым-богословом, «здравомыслие» времен гонений не позволяет ради экзегетических успехов искусственно вычленять экзегезу из богословия. В.В. Акимов, усматривая, как и Дунаев, в хилиастических воззрениях святых отцов древней Церкви экзегетический подход, полагает, что хилиазм святых отцов преследовал всякий раз и какие-то практические цели: « Хилиазм представлял собой нечто среднее между движением и настроением. Он не имел самостоятельной доктрины, а являлся функциональным элементом в учении отдельных богословов. Поэтому каждый случай использования хилиазма следует рассматривать отдельно. Иустин Философ использовал этот элемент для подчеркивания преемства христианства от Ветхого Завета. У Лактанция через хилиазм находят свое выражение чаяния язычников. У Иринея Лионского хилиазм является орудием борьбы с гностиками, отрицавшими все телесное и историческое. Всех сторонников хилиазма объединяет общий экзегетический подход к текстам Священного Писания» . |
| Вместо высокого знания “episteme”, укоренненного в философии, подтверждаемой всем образом жизни, оставалось лишь врачебное искусство, низводимое к мастерству горшечника – “tehne iatrike”, цель которого — заработок. Опуститься до давно язвительно описанных Аристофаном в “Облаках” в “ученых, и врачей, и гадателей, франтов в кудрях, с перстеньками на крашеных пальцах, голосистых искусников в скучных хорах, описателей высей надзвездных…бездельников праздных” желали не все. Хотя медицина была сначала отдана в Римской империи рабам-грекам (servus medicus), а затем вольноотпущенникам, то есть людям, заинтересованным в денежном доходе, среди врачебной интеллигенции было много людей, которые желали излечивать не ради гонораров. Присутствовал, таким образом, своеобразный кризис профессии врача. Врачи обращались в христианство для разрешения создавшегося в их мировоззрении кризиса, который пусть и не был сводим до конца к исключительно профессиональному, но был тесно с ним соединен. Не следует забывать, что во все времена “врач” является не столько профессией, сколько целожизненным служением. Святой мученик и философ Иустин писал: «Что такое человек, как не животное разумное, состоящее из души и тела? Разве душа сама по себе есть человек? Нет, она душа человека. А тело разве может быть названо человеком? Нет, оно называется телом человека, но только существо, состоящее из соединений той и другого, называется человеком, а Бог человека призвал к жизни и воскресению: то Он призвал не часть, но целое, т.е. душу и тело». Неудивительно, что из врачей-христиан образовалась самая большая группа святых с указанием профессиональной принадлежности. Фигура Пеона-врача не случайна среди учеников философа Иустина. Для него, безусловно, ответом на религиозные и философские искания стали и другие слова его учителя: «Пища эта у нас называется Евхаристиею (благодарением), и никому другому не позволяется участвовать в ней, как только тому, кто верует в истину учения нашего и омылся омовением во оставление грехов и в возрождение, и живет так, как заповедал Христос. Ибо мы принимаем это не как обыкновенный хлеб или обыкновенное питье, но как Христос, Спаситель наш, Словом Божиим воплотился и имел плоть и кровь для спасения нашего, таким же образом пища эта, над которой совершено благодарение через молитву слова Его и от которой через уподобление получает питание наша кровь и плоть, есть — как мы научены — Плоть и Кровь того воплотившегося Иисуса. ( св. Иустин Философ, «Первая апология») |
| По окончании этого рассуждения, Трифон благодарит Иустина за беседу, и они расстаются со взаимными благожеланиями (гл. 142). Время написания разговора невозможно определить с точностью, хотя из него самого видно, что он написан Иустином после апологий. Так как сочинения того же почти времени, написанные Апполлинарием, епископом иерапольским и ритором Мильтиадом (Евсевий «Церковная история» IV, 27. V, 17) против иудеев, не дошли до нас, то разговор св. Иустина с Трифоном составляет весьма значительный памятник христианской апологетики. В нем Иустин первый из церковных учителей собрал и объяснил пророчества и прообразования о Христе и Его благодатном царстве; ими он довольно занимается и в апологиях, но здесь излагает их со всею подробностью, потому что рассуждает с иудеем. Впрочем в нем, как первом опыте, естественно встретить объяснение некоторых мест из Ветхого Завета в пророчественном смысле, тогда как они собственно не имеют его; понятно так же, что апологет в борьбе с иудейством не везде выдержал взгляд ап. Павла на ветхозаветные постановления, как служившие пестуном во Христа 7 . Глава 1 Однажды утром во время прогулки моей по аллеям Ксиста 8 , со мною встретился некто в сопровождении других и сказал мне: «здравствуй, философ!». И после этих слов он тотчас поворотился ко мне и стал прогуливаться рядом со мною: то же сделали и его друзья. Я в свою очередь приветствовал его и спросил, что ему угодно от меня? – Я узнал, – сказал он, – от Коринфа, последователя Сократова, в Аргосе, что не должно пренебрегать или презирать людей, которые носят такую, как у тебя, одежду 9 , но должно оказывать им всевозможное уважение и вступать в беседу с ними; может быть, из такого обращения будет какая-либо польза для того человека, или для меня, а для обоих хорошо, если тот или другой получит пользу. Вот почему, когда увижу кого в такой одежде, с радостью подхожу к нему; по той же причине и теперь охотно обратился к тебе с своею беседою, и эти люди следуют за мною также в надежде услышать от тебя что-нибудь полезное. |
| 3. 2). Далее И. Ф. рассказывает, что, задав Крискенту ряд вопросов, «доказал, что он вовсе ничего не знает» и предложил императору проверить истинность своих слов, повторив диспут с Крискентом в его присутствии (Ibid. 3. 4-5). Подобная смелость И. Ф., столь уверенно готового отстаивать невиновность христиан и истинность их учения перед лицом имп. власти, может свидетельствовать о его явном успехе в подобных диспутах (см.: Munier. 2002. P. 18). Согласно Актам Иустина, в дни 2-го пребывания И. Ф. в Риме он и 6 его учеников были арестованы и предстали перед судом префекта (παρχος) Квинта Юния Рустика (163-168), философа-стоика и учителя имп. Марка Аврелия. На вопрос префекта об учении, к-рого придерживается И. Ф., мученик ответил: «Я старался познать всякие учения, но пристал к истинным учениям христиан, хотя они и не нравятся лжемудрствующим» (Acta Iustini. AB 2. 3). Далее И. Ф. исповедал веру в Бога «Творца мира и Создателя всей твари» и «Господа Иисуса Христа Отрока Божия, о Котором предсказано было пророками, что Он придет к роду человеческому глашатаем спасения и наставником добрых учений» (Ibid. 2. 5). После того как И. Ф. и его ученики решительно исповедали себя христианами, префект Рустик спросил, уверен ли И. Ф. в том, что после бичевания и казни он взойдет на небо? «Надеюсь благодаря терпению, если претерплю. Но знаю, что и проживших правильно ожидает благодать Божия» (Ibid. A 5. 2). Несмотря на угрозы префекта, мученики отказались принести жертвы идолам, после чего были подвергнуты бичеванию и обезглавлены. Распространенное в лит-ре мнение о причастности к смерти И. Ф. киника Крискента основывается на свидетельстве об этом Евсевия ( Euseb. Hist. eccl. IV 16. 1). Сам И. Ф. выражал опасение, что претерпит смерть по вине Крискента ( Iust. Martyr. II Apol. 3. 1), к-рый, по словам Татиана, называя себя философом-киником, настолько боялся смерти, что старался причинить ее как зло и И. Ф., и ему «за то, что Иустин, проповедуя истину, обличал философов в сластолюбии и лжи» ( Tat. Contr. Graec. 19). При этом Татиан не уточняет, удалось ли намерение Крискента по отношению к его учителю. Вероятно, приняв во внимание дошедшие до него свидетельства церковных писателей о мученической кончине И. Ф. и слова самого И. Ф. и близкого ему ученика Татиана, Евсевий заключил, что именно «козни Крискента» привели к смерти И. Ф. ( Лебедев А. П. Эпоха гонений на христиан и утверждение христианства в греко-римском мире при Константине Великом. М., 1994. С. 97-99). Поскольку все достоверные источники, включая Акты Иустина, об этом умалчивают, невозможно определить, причастен ли был враждебный И. Ф. Крискент к его аресту и смерти (см.: Osborn. 1973. P. 8-10; Allert. 2002. P. 30-31). Сочинения |
| Дмитриевский . Евхологион IV в. Серапиона, еп. Тмуитского, стр. 15. Киев. 1894). Положением автора, что 10 гл. Διδαχ говорит об агапах, остается необоснованным, а в зависимости от этого и усвоение им на основании ее 6 ст. эсхатологического характера является ничем неоправданным предположением. Во втором периоде своей истории агапы приобретают характер благотворительных учреждений и совершаются как в соединении с евхаристией, так и отдельно от нее. Первым показателем такого состояния является Иустин Мученик . «Их благотворительный характер, замечает автор, выступает у него так ярко, что какому бы то ни было сомнению в этом направлении не остается места». Другой новой чертой в истории агап является из иное, чем прежде, положение. В первом периоде «сначала отправлялись агапы, потом евхаристия, теперь агапы стали заключением евхаристии». Подобные выводы основываются у автора на двух местах из 1-ой апологии Иустина Философа . В одном из них, изложив учение об евхаристии, как вкушении не хлеба и вина, а тела и крови Христовой, апологет прибавляет: «и достаточные из нас помогают всем бедным, и мы всегда живем заодно друг с другом». Печатая эту фразу курсивом, автор дает понять, что она говорит о совершении агап после евхаристии. Доказательство построено, очевидно, таким образом: у Иустина Мученика сперва идет речь об евхаристии, затем об агапах; следовательно, в порядке совершения они занимали второе место. Силлогизм, может быть, и правильный; но, будучи применен ко второму месту из апологии, приводит к нежелательным для автора результатам. «Мы, замечает, Иустин Философ , научены, что один только образ почтения достойный Его – тот, чтобы данное для питания нашего не истреблять огнем, а приносить для нашего собственного употребления и для нуждающихся, а Ему в чувстве благодарности возносить посредством слова торжественные действия служения и песни за то, что мы сотворены, за все средства к благосостоянию нашему»… «Возношение посредством слова торжественных действий служения и песней» составляет несомненно содержание евхаристии. И так как указанию на нее предшествует замечание об агапах («приносить для нашего собственного употребления и для нуждающихся»), то, согласно логике самого автора, мы должны признать, что они отправлялись ранее евхаристии. С другой стороны, приводимые автором из апологии Иустина Мученика места, особенно первое, настолько общи, что в качестве свидетельств об агапах могут быть приняты только после соответствующих разъяснений. Последних, к сожалению, у него не имеется, а потому и отдел об агапах по сочинениям Иустина Философа представляется мало убедительным. |
| 26 Флавий Иустин мученик считается самым значительным греческим апологетом II в. Искание истины у различных учителей философии привело его, наконец, к принятию христианства. После обращения продолжал носить мантию, считавшуюся одеянием философов, и, странствуя по Римской империи, проповедовал Евангелие. В 138—161 гг. в Риме имел свою школу. До нас дошли только три сочинения Иустина: Первая и Вторая Апология и Диалог с Трифоном Иудеем. 27 Эрмий (Ермий) — автор апологетического сочинения «Осмеяние языческих философов» (между 180—200 гг.), В десяти главах этого сочинения остроумно высмеиваются противоречащие друг другу мнения языческих философов. О личности автора почти ничего не известно. 28 Татиан (ум. ок. 75 г.) известен как автор ряда богословских трудов, среди которых знаменитая апология «Речь против эллинов». В ней проявляется (в отличие от его учителя Иустина Философа) ригоризм автора в отношении светской культуры. Христианство означает для него совершенный отход от этой культуры. Впоследствии предрасположенный к крайностям Татиан в некоторых пунктах отошел от учения Церкви. Вероятно, в 172 г. он основал гностическую секту энкратитов, которые отвергали брак, считая его блудодеянием, гнушались мяса и вина вплоть до того, что заменили в Евхаристии вино водой, благодаря чему были известны также под именем «аквариев». 29Кельс (Цельс) — философ-эклектик II в., по воззрениям эпикуреец, усвоивший идеи платонизма. В своем сочинении «Правдивое рассуждение» («Sermo verus»), написанном ок. 150 г., собрал все, что в его время говорили язычники в опровержение христианства. С целью опровергнуть христианство он с предвзятостью читал книги Св. Писания, не отличая, впрочем, еретических писаний от принятых Церковью. По его поверхностному представлению, христианство не больше как произведение презираемого им иудейства. А если и есть в нем что истинного, так это заимствовано от греческих философов. Кроме нападений на основы христианства Келье постарался еще выставить христианское общество опасным для всех общественных учреждений. Сочинение Кельса было убедительно опровергнуто Оригеном в 249 г., написавшим 8 книг «Против Кельса» («Contra Celsum»). |
|
|
