| С утреней оправки, освобождённые от страха, они засыпали. Потом надзиратель вносил бачок с баландой и говорил: «Доброе утро!» По уставу полагалось, чтобы вторая решётчатая дверь открывалась только в присутствии дежурного по тюрьме. Но, как известно, сами люди лучше и ленивее своих установлений и инструкций, — и надзиратель входил в утреннюю камеру без дежурного и совершенно по-человечески, нет, это дороже, чем просто по-человечески! — обращался: «Доброе утро!» К кому же ещё на земле оно было добрее, чем к ним! Благодарные за теплоту этого голоса и теплоту этой жижи, они теперь засыпали до полудня. (Только-то утром они и ели! Уже проснувшись днём, многие есть не могли. Кто-то получал передачи — родственники могли знать, а могли и не знать о смертном приговоре, — передачи эти становились в камере общими, но лежали и гнили в затхлой сырости.) Днём ещё было в камере лёгкое оживление. Приходил начальник корпуса — или мрачный Тараканов, или расположенный Макаров — предлагал бумаги на заявления, спрашивал, не хотят ли, у кого есть деньги, выписать покурить из ларька. Эти вопросы казались или слишком дикими, или чрезвычайно человечными: делался вид, что они никакие и не смертники? Осуждённые выламывали донья спичечных коробок, размечали их как домино и играли. Власов разряжался тем, что рассказывал кому-нибудь о потребительской кооперации, а это всегда приобретает у него комический оттенок. (Его рассказы о кооперации замечательны и достойны отдельного изложения.) Яков Петрович Колпаков, председатель судогодского райисполкома, большевик с весны 1917 года, с фронта, сидел десятки дней, не меняя позы, стиснув голову руками, а локти в колени, и всегда смотрел в одну и ту же точку стены. (Весёлой же и лёгкой должна была ему вспоминаться весна 17-го года!.. А кого-то (офицеров) и тогда убивали.) Говорливость Власова его раздражала: «Как ты можешь?» — «А ты к раю готовишься?» — огрызался Власов, сохраняя и в быстрой речи круглое оканье. — Я только одно себе положил — скажу палачу: ты — один! не судьи, не прокуроры — ты один виноват в моей смерти, с этим теперь и живи! Если б не было вас, палачей-добровольцев, не было б и смертных приговоров! И пусть убивает, гад!» |
| (Даже наметился в том году маленький антипоток: уже засуженных или заследованных инженеров возвращали к жизни. Так вернулся и Д. А. Рожанский. Не сказать ли, что он выдержал поединок со Сталиным? Что граждански-мужественное общество не дало бы повода писать ни этой главы, ни всей этой книги?) Давно опрокинутых навзничь меньшевиков ещё покопытил в марте 1931 Сталин в публичном процессе «Союзного Бюро меньшевиков», Громан-Суханов-Якубович (Громан — скорее кадет, Якубович почти большевик, а Гиммер-Суханов — тот самый, теоретик Февраля, на квартире которого в Петрограде на набережной Карповки 10 октября 1917 собрался большевистский ЦК и принял решение о вооружённом восстании). И вдруг — задумался. Беломорцы так говорят о приливе — вода задумалась : это перед тем, как пойти на спад. Ну, негоже сравнивать мутную душу Сталина с водою Белого моря. Да может быть он нисколько и не задумался. Да и спада никакого не было. Но ещё одно чудо в том году произошло. Вслед за процессом Промышленной Партии готовился в 1931 году грандиозный процесс Трудовой Крестьянской Партии — якобы (никогда не!) существовавшей огромной подпольной организованной силы из сельской интеллигенции, из деятелей потребительской и сельскохозяйственной кооперации и развитой верхушки крестьянства, готовившей свержение диктатуры пролетариата. На процессе Промпартии эту ТКП уже поминали как прихваченную, как хорошо известную. Следственный аппарат ГПУ работал безотказно: уже тысячи обвиняемых полностью сознались в принадлежности к ТКП и в своих преступных целях. А всего было обещано «членов» — двести тысяч. «Во главе» партии значились экономист-аграрник Александр Васильевич Чаянов; будущий «премьер-министр» Н. Д. Кондратьев; Л. Н. Юровский; Макаров; Алексей Дояренко, профессор из Тимирязевки, — будущий «министр сельского хозяйства». А может быть и получше бы тех, кто эту должность потом сорок лет занимал. И вот человеческий жребий! Дояренко был принципиально всегда вне политики! Когда дочь его приводила в дом студентов, высказывающих как бы эсеровские мысли, — он их из дому выгонял. |
| Харитонов сопровождал государя в Ставку и на фронт, был с ним практически во всех заграничных поездках, видел Италию, Германию, Великобританию… И отовсюду слал своим близким открытки с видами, а потом обязательно приезжал с подарками для детей: однажды к восторгу сыновей привез им из Германии исторический трофей — германский шишак (шлем с острием). Иван Михайлович был счастливым мужем и отцом, но в ссылку за императором отправился без раздумий. В Тобольске круг его обязанностей стал гораздо шире — из «суповника» он превратился в повара-универсала. А так как продуктов не хватало, ему нередко приходилось ходить по богатым домам, прося взаймы для царской семьи. Но расплачиваться было нечем, и ему часто отказывали. Либо требовали записывать любую мелочь, поэтому в хозяйственной книге Харитонова появлялись записи: от купца такого-то получено столько-то ведер молока, от мастерового такого-то — столько-то гвоздей и так далее. А вот простой народ и монахи и близлежащих монастырей сами несли все, что могли: сметану, яйца, молоко… «Щи кислые, жареный поросенок с рисом»; «борщ, макароны, картофель, котлеты рисовые, хлеб», — такие обеды устраивал Иван Михайлович императору в те дни. Один из последних групповых снимков: Николай II с детьми —Алексеем, Ольгой, Татьяной, Марией и Анастасией. Тобольск, 1917 Когда в мае 1918 года Харитонов вместе с цесаревичем и княжнами Ольгой, Татьяной и Анастасией уезжал из Тобольска в Екатеринбург, ему разрешили проститься с семьей. Его жена Евгения Харитонова вспоминала: пристань, где стоял готовый к отправке пароход «Русь», была почти пустой. Цесаревич Алексей глядел из окна каюты и беспрестанно махал рукой. А на берегу стояла дочь доктора Боткина Татьяна, а неподалеку — она со своей десятилетней дочкой Катей, которая тоже махала рукой наследнику. На этой пристани Иван Михайлович в последний раз видел жену и дочь. Когда он прибыл в «дом особого назначения», то первым делом отремонтировал там сломанную плиту. 18 (4) июня Николай II сделал в дневнике запись: «Харитонов готовит нам еду… Дочери учатся у него готовить и по вечерам месят муку, а по утрам пекут хлеб. Недурно!» |
| Ты должен был благодарить митрополита за его доброту, а денег не брать, сказав, что ты обез-печен, что прислуживание тебе нравится и что ты делаешь это не из-за денег, а во славу Божию. Теперь ты должен возвратить эти деньги Церкви. Опусти их в церковную кружку. В ближайшее посещение храма я опустил в церковную копилку митрополичий подарок. Это был для меня один из первых жизненных уроков; первый и последний «заработок» в Церкви. Наказ отца о церковных деньгах я неукоснительно и строго выполняю. Как-то в мае 1918 года в этом же храме должен был служить Патриарх Тихон. Радостный пришел я пораньше в алтарь, чтобы подготовиться держать посох у Патриарха. Но каково же было мое удивление, когда в алтаре я увидел незнакомых иподиаконов. Мне сказали, чтобы я не без-покоился, и указали на мальчика постарше меня, который будет держать посох у Патриарха. Обида, досада и уязвленное самолюбие охватили меня. Больше всего меня угнетало сознание, что я недостоин держать посох у Патриарха. Подавленное настроение отравило мне эту патриаршую службу. Правда, я вспомнил, что этот мальчик всегда держал посох у Патриарха Тихона, даже когда он был еще Московским митрополитом. Это меня несколько успокоило, но все же на душе остался неприятный осадок. Вскоре, читая Евангелие, я обратил особое внимание на следующие слова: «Когда ты будешь позван кем на брак, не садись на первое место, чтобы не случился кто из званых им почетнее тебя, и звавший тебя и его, подойдя, не сказал бы тебе: уступи ему место; и тогда со стыдом должен будешь занять последнее место». Евангельские слова ярко напомнили мне недавний эпизод с патриаршим посохом. «Если званый был устыжен, когда полез не на свое место, — подумал я, — то как же должен быть устыжен я, если меня вообще никто не звал?». Неприятный случай с посохом — урок для меня. Урок — на всю жизнь. Из этого урока я сделал вывод: «Не лезь туда, куда тебя не зовут, иначе, кроме огорчения, ничего не получишь». И еще раз перечитал евангельские слова: «Всякий возвышающий сам себя унижен будет». |
| Хлебом кормили крестьянки меня, Парни снабжали махоркой. Чёрта лысого! Время не то. Продадут. Или от души продадут, или себя спасая. Потому что за соучастие можно и им влепить по четвертаку. В прошлом веке не догадывались давать за хлеб и за воду политическую статью. И мы тащимся дальше. Тащимся всю ночь. Мы ждём Иртыша, мы ловим признаки реки. Но нет их. Мы гоним и гоним себя, не щадя. К утру попадается опять стог. Ещё трудней, чем вчера, мы на него взлезаем. Засыпаем. И то хорошо. Просыпаемся к вечеру. Сколько же может вынести человек? Вот уже пять суток побега. Недалеко видим юрту, близ неё — навес. Тихо туда крадёмся. Там насыпана магара. Набиваем ею портфель, пытаемся жевать, но нельзя проглотить — так высох рот. Вдруг увидели около юрты огромный самовар, ведра на два. Подползли к нему. Открыли кран — пустой, проклятый. Когда наклонили — сделали глотка по два. И снова побрели. Брели и падали. Лежишь — дышится легче. Подняться со спины уже не можем. Чтобы подняться, надо сперва перекатиться на живот. Потом, качаясь — на ноги. И уже одышка. Так похудели, что, кажется, живот прирос к позвоночнику. Под утро переходим зараз метров на двести, не больше. И ложимся. Утром и стог уже не попался. Какая-то нора в холме, выкопанная зверем. Пролежали в ней день, а заснуть не могли; в этот день похолодало, и от земли холодно. Или кровь уже не греет? Пытаемся жевать макароны. И вдруг я вижу: цепь идёт! Краснопогонники! Нас окружают! Жданок меня дёргает: да тебе кажется, это — табун лошадей. Да, померещилось. Опять лежим. День — бесконечный. Вдруг пришёл шакал — к себе в нору. Мы положили ему макарон и отползли, чтоб заманить его, припороть и съесть. Но он не взял. Ушёл. В одну сторону от нас — уклон, и по нему ниже — солончаки от пересохшего озера, а на другом берегу — юрта, дымок тянется. Шесть суток прошло. Мы — уже на пределе: прибредились вот краснопогонники, язык во рту не ворочается, мочимся редко и с кровью. Нет! Этой ночью пищу и воду добыть любой ценой! Пойдём туда, в юрту. |
| Макарово. Церковь Александра Невского. Добавить фотографии Карта и ближайшие объекты Добавить статью Церковь во имя святого благоверного князя Александра Невского – действующая святыня с.Макарово г.Рыбинск. Строительство церкви в деревне Макарово началось в 1913 году душеприказчиками Александра Петровича Кожевникова — уроженца этих мест, владельца кожевенного завода, который размещался на берегу Волги, в районе нынешнего завода гидромеханизации. Выходец из крестьян, А.П. Кожевников(1845-1909) — известный промышленник и общественный деятель, избирался гласным Рыбинской городской думы, уездного земского собрания, неоднократно исполнял обязанности председателя Рыбинской уездной земской управы. В октябре 1907 года избран депутатом III Государственной Думы. После его смерти вдова Анна Дмитриевна и племянник Николай Сергеевич Кожевниковы, выполняя волю покойного, решили построить церковь. Торжественная закладка храма состоялась при большом стечении народа из ближних и дальних деревень 15 сентября 1913 года. Из-за первой мировой войны храм построили только в 1918 году. К этому времени Н.С. Кожевников скрывался от преследований ЧК, его имущество было описано и приток средств для стройки прекратился. Тогда жители прилегающих деревень организовали церковную общину и на собрании 14 декабря 1918 года приняли решение достроить церковь самостоятельно «на собственные средства». Власти разрешили церковной общине достроить храм, передали недостающую утварь и в 1919 году в храме начались регулярные богослужения. К этому времени относятся первые захоронения на Макаровском кладбище. Церковь построена в «русском стиле», сочетающем традиционную композицию приходских церквей и их отдельные элементы со стилизованными деталями и классическими профилями. Первым священником церкви Александра Невского стал диакон церкви села Иваново о. Александр Хмельницкий (1869-1925). После смерти о. Александра священником стал его сын Борис Александрович (1902-1933). В период коллективизации о. Бориса арестовали, и он умер в заключении, реабилитирован в 1989 году. После него в церкви служил протоиерей о. Петр Дубасов. |
| Скачать epub pdf Глава 28. Общий список некоторой части умученного российского духовенства и мирян, претерпевших мученическую кончину во время гонения на церковь от безбожников-большевиков (В свое время каждый город и каждая область должны дать подробные списки своих мучеников). Протоиерей Иоанн А. Кочуров , убитый в Царском Селе в ноябре 1917 г., первая жертва духовенства. Протоиерей А. Скипетров, церкви св. Бориса и Глеба, убит в Петрограде. Протоиерей Ф. Орнатский , настоятель Казанского собора, убит в Петрограде. Протоиерей Алексий Ставровский , настоятель Адмиралтейского собора в Петрограде, убит 15 августа 1918 г. в Кронштадте. Протоиерей Иоанн Восторгов , настоятель храма Василия Блаженного в Москве, убит 23 августа 1918 г. Протоиерей Петр Довганев , брат епископа Гермогена. Священник M. Макаров и член Московского Собора, присяжный поверенный Минятов убиты вместе с епископом Гермогеном в 1918 г. Лев Захарович Кунцевич , Воронежсюй епархиальный миссионер, расстрелян в июле 1918 г. Протоиерей Григорий Поспелов за отпевание восставших матросов Кронштадта расстрелян в 1918 г. с крестом в руках, которого не могли у него отнять. Протоиерей Александр Вераксин , член Государственной Думы от Виленской губернии, повешен на воротах своего дома в Черкассах в 1918 г. Леонид Ница , член Московского Собора, убит в Уфе в 1918 г. В Святогорском монастыре Изюмского уезда Харьковской губернии уже с января 1918 г. начались конфискации имущества, отбирание земли, принудительное выселение большинства монастырской братии, обыски и грабежи. Большевики, появляясь в монастыре, врывались в храмы в шапках, с папиросами в зубах, сквернословили, переворачивали престолы, распивали церковное вино и увозили с собою церковную утварь. Когда в одно из таких посещений эконом скита при деревне Гороховке отказался выдать деньги, его вывели за ограду и тут же у ворот расстреляли. Тогда же был убит при попытке бежать монах Израиль . А когда в октябре того же года переносили из села в село особо чтимую икону Святогорской Божией Матери и крестный ход расположился на ночлег в селе Байрачах, то большевики напали на помещение, занимаемое духовенством, и убили иеромонахов Модеста и Иринарха, иеродиакона Феодота и приютивших их хозяина дома с дочерью. Пять трупов легли у подножия иконы, стоявшей в луже крови. |
| Не следует думать, что в 1940–1950-е годы Ленинградская духовная академия была «тихой гаванью», где находили пристанище бывшие узники ГУЛАГа. Бывало так, что «брали» прямо из её стен – в «застенки». Откроем «Журнал Московской Патриархии» за 1958 г., На странице 28 – портрет профессора ЛДА А.И. Макаровского, в траурной рамке. В некрологе – краткие сведения о его биографии. Александр Иванович родился в 1888 г. в Пскове; в 1913 г., вместе с о. Михаилом Сперанским, окончил Санкт-Петербургскую духовную академию. С 1914 по 1918 гг. преподавал в Псковской духовной семинарии. Далее – вполне объяснимая перемена: с 1918 по 1947 гг. преподавал историю и географию в светских учебных заведениях – церковных не было. В годы «малого Ренессанса», когда щупальца режима несколько ослабли, вернулся на церковную стезю: с 1949 г. начал учебно-педагогическую деятельность в ЛДА в должности доцента. В 1951 г. А.И. Макаровский защитил магистерскую диссертацию и получил звание профессора. (Уже тогда маститый церковный историк и молодой отец Никодим могли «пересекаться» в стенах ЛДАиС.) Следующий абзац некролога: «В мае 1955 года А.И. Макаровский, ввиду тяжёлой болезни, прекратил чтение лекций в Академии, но по мере своих сил продолжал трудиться: руководил курсовыми сочинениями студентов IV курса, писал на них рецензии...» 484 Казалось бы, естественный ход вещей: послевоенные годы – «вегетарианские», это вам не расстрельные 30-е. Но недаром мы гордились: советская нация – самая читающая в мире. Между строк... Прошли десятилетия, и лишь после 1991 г. у многих «развязались языки». Теперь уже можно было поведать о «фигуре умолчания». Вот что рассказал автору этих строк профессор-протоиерей Иоанн Белевцев – автор того самого некролога. Вскоре после смерти Сталина (март 1953 г.) А.И. Макаровский как-то внезапно исчез, и лекции вместо него стал читать другой преподаватель («нэзамэнымых людэй у нас нэт»: «нэт человэка – нэт проблэм»). Члены профессорской корпорации лишних вопросов не задавали, но прошёл слух о том, что Александр Иванович арестован. (Можно предположить, что он недостаточно глубоко выражал скорбь по поводу того, что «Хозяин откинулся».) |
| Настоятеля Рузского храма поддержали прихожане и клир. Тем не менее, священник был оставлен под стражей и отправлен в Таганскую тюрьму в Москве. О его освобождении ходатайствовал член Поместного собора Н.Д. Кузнецов и сообщал в трибунал о взятии его на поруки известным московским священником Алексием Мечевым . В рапорте на имя Святейшего Патриарха Тихона о. Александр сообщал, что в тюрьме его поместили в самую грязную камеру, заставляли исполнять разные черные работы, а первые два дня к нему не пускали ни одного посетителя, и лишь на третий пустили на свидание жену. Из Рузской тюрьмы о. Воскресенского отправляли в Москву. В дороге и потом в самой столице ему пришлось претерпеть различные тяготы и издевательства. Из имеющихся в деле допросов следует, что в общем-то священник был совершенно ни в чем не виноват, а всё произошло на почве личной ненависти со стороны Скворцова. Тем не менее, его продолжали держать в тюрьме до середины июня. 15 июня 1918 г. следственная комиссия постановила предать священника Александра Воскресенского суду трибунала за демонстративное непризнание советской власти и агитацию против нее в проповедях, произносившихся в Рузском соборе. До суда о. Воскресенский был освобожден под поручительство протоиерея Алексия Мечева и выехал на временное место жительства на станции Дорохово у своей дочери Лидии. 3 июля 1918 г. московский трибунал приговорил протоиерея Воскресенского к десяти годам тюремного заключения с зачетом предварительного заключения . Но 20 ноября того же года на основании амнистии VI съезда советов о. Александр был освобожден как «неопасный для республики» . В революционный трибунал передавались также дела, связанные с подмосковными монастырями, в том числе с национальные святынями русского народа. Так, одним из самых крупных дел из числа разбиравшихся в 1918 г. Московским революционным трибуналом стал «процесс города Звенигорода». Он возник после попыток местного комиссара Макарова реквизировать материальные ценности из Саввино-Сторожевского монастыря. Население города и окрестных сел взбунтовалось и встало на защиту святыни. Наличие трех томов архивных материалов позволяет посвятить этому делу отдельное исследование, которое автор этих строк планирует провести в скором времени, с учетом уже имеющихся в историографии данных о звенигородском восстании. |
| Саввино-Сторожевский монастырь основан в 1398 г. монахом Саввой, учеником преподобного Сергия Радонежского, по просьбе и при поддержке звенигородского князя Юрия Дмитриевича, сына святых Димитрия Донского и Евфросинии Московской. Вначале была выстроена деревянная церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Ее расположили на высокой горе Стороже, в виду Москвы-реки — основного транспортного пути на запад из Москвы в то время, у устья речки Розвадни, позже названной Сторожкой. Для уединения Савва ископал пещерку, где проводил время в молитве. В XV-XVII вв. Саввино-Сторожевский монастырь выполнял роль западного форпоста Московского княжества. Обитель была любимым местом молитвы многих русских царей. Сюда, в частности, приезжали Иван IV Грозный с супругой Анастасией Романовной, а также их сын Федор Иоаннович. При царе Алексее Михайловиче монастырь стал загородной царской резиденцией и получил лаврский статус, а по уставу был приравнен к Троице-Сергиеву монастырю. Монастырское предание объясняет особое усердие второго царя из династии Романовых к этой обители чудесным заступничеством звенигородского чудотворца — спасением самодержца на охоте от лап лютого медведя. В царствование этого же государя случилось и обретение честных мощей преподобного Саввы Сторожевского — 19 января (1 февраля н. ст.) 1652 г. В 1917 г. настоятелем монастыря был назначен будущий священномученик Димитрий (Добросердов). В мае 1918 г. отряд продкомиссара Константина Макарова реквизировал у Саввино-Сторожевского монастыря хлеб, а заодно попытался вскрыть раку с мощами преподобного Саввы Сторожевского, что стало причиной Звенигородского мятежа. Участники мятежа убили Макарова и еще двух коммунистов, но подошедший вскоре вооруженный отряд из Дедовска подавил восстание. В середине 1919 г. монастырь был закрыт. В 1941 г. во время эвакуации сломали уникальный 35-тонный Большой благовестник (его изображение до сих пор украшает герб Звенигорода), звон которого, по свидетельству очевидцев, доходил до Москвы (в начале нынешнего века его заменил другой, столь же массивный). В 1986 г. сгорел деревянный шатровый верх одной из монастырских башен. |
|
|
