| Чрез обер-прокурора этот отзыв поступил в св. синод, который постановил отдать перевод книги Исаии в архив св. синода 237 . Затем мы знаем, что в конце 1840 г. архим. Макарий представил в св. синод исправленные под влиянием Г. П. Павского переводы тех же книг, за что и выдержал эпитимию при томском архиерейском доме. Но архим. Макарий не прекратил дела. Продолжая переводить пророков, он по временам возвращался к переведенным уже книгам и опять их исправлял и снабжал новыми примечаниями. Поводами к тому были то приобретение какого-нибудь неизвестного ему издания Библии или комментариев на нее каких-либо из заграничных ученых 238 , то встреча с знатоком языков, то необходимость проверить изготовлявшиеся копии переводов. Но, как мы видели, при жизни о. Макария не удалось ничего напечатать из его работ. После его кончины копии переводов распространялись среди его почитателей, пока в отношениях русского правительства не произошло поворота в воззрениях на русскую Библию. Это произошло чрез десять лет после его смерти. В 1857 г. св. синод, по предложению м. Филарета московского , постановил издать русский перевод Библии, а в 1877 вышла такая Библия по благословению св. синода. Но предварительно были изданы в духовных журналах работы разных частных переводчиков, в том числе архим. Макария, – как бы во исполнение его же мысли о том. Его переводы – пророков, Иова, Песни Песней, Экклезиаста, Притчей Соломоновых, Пятокнижия Моисеева, Судей, четырех книг Царств, книги Руфь, двух книг Паралипоменон, второй книги Эздры, книги Неемии, Есфири, первой и второй книг Маккавейских – были напечатаны в Православном обозрении 1860–1867 годов. Трудно сказать, окончательная ли редакция переводов была здесь издана. Известно только, что здесь напечатаны не все примечания, какие сделаны автором. Это можно утверждать, напр., касательно кн. Иова, одна из редакций которой находится в Императорской публичной библиотеке 239 . 11. Алфавит Библии, написанный архим. Макарием по возвращении из Петербурга, состоит из четырех глав: а) о свящ. |
| Макарий) был на вид около 60 лет, среднего росту, с небольшой сутуловатостью, голова его украшена достаточною сединою, волосы прядями лежали на его плечах; лицо его сухощавое, чистое и очень приятное, окаймлено густою с проседью бородою» 200 . Характеристика архим. Макария была бы не полна, если бы не было сказано еще об одной его черте, сведения о которой идут из разных периодов его жизни. Уже в отзыве о нем костромского епископа Самуила (1824) обращает на себя внимание фраза: «Подвержен частым припадкам». Затем в рассказе A. И. Муравьева о беседе (1839) о. Макария с двумя Филаретами о русском переводе Библии, с угрозами гневом Божиим, проскользнуло замечание: «Впрочем, все говоренное о. Макарием было, очевидно, не под влиянием экстаза, или вдохновения, как он хотел это представить, – а по готовому, затверженному» 201 . Потом он сам в письмах к Софии Вальмон (1843) сообщал о каком-то особенном душевном состоянии своем, связанном с опасностями для нее во время ее путешествия с Алтая в Москву. Тяжелое его настроение, полное то опасений, то надежд, свидетельствовало, что ей нечто угрожает (как это и было), и побуждало молиться за нее (424–426). Один из тобольских декабристов Π. И. Свистунов передавал об о. Макарии следующее: «Однажды, когда он приехал в Тобольск, его пригласили в дом Черепанова, служившего там прокурором. Этот Черепанов, человек гордый, прежде неверующий, вследствие разных семейных несчастий... обратился к вере, но больше с обрядной ее стороны. Архим. Макарий, взошед в первый раз в их дом и не имея до тех пор никакого понятия о семействе Черепановых, вдруг заговорил надменным тоном: «В Риме на седалище судия допрашивал подсудимого, и пред ним стоит истец», и потом вдруг прекратил эту речь, как будто выходя из забытья. Им овладел дух гордости хозяина дома, и вообще он проникался духом той среды, в которую входил» 202 . Другая знакомая о. Макария по Тобольску, М. Францева, рассказывает в своих воспоминаниях, как он на одном вечере удивлял всех своей прозорливостью, несколько раз проявлявшейся во внезапных обличениях там присутствовавших, как бы помимо его воли 203 . |
| XXXVII . Это относительно личного настроения о. Макария. А вот что говорится в той же многосодержательной книге о благотворном воздействии о. Макария на других в рассматриваемом отношении. „В видах развития религиозной нравственности, Архимандрит (между прочим) запретил своей пастве пение как языческих, так и русских светских песен. В замен их он учил распевать антифоны, богородичны – догматики, ирмосы и канты из своей „Лепты». Умилялся слух, по свидетельству очевидца, когда вечером на одном конце улицы раздавалось пение „от юности моея», на другом „всемирную славу», из окон какого-либо дома неслось „на горе святой Фаворской» и т. д. – На религиозно-нравственное образование детей о. Макарий обратил преимущественное внимание. С самых же первых лет миссионерствования – учить молодое поколение грамоте, молитвам и пению стало его любимым занятием. Детей он привязывал к себе почти с колыбели, пел вместе с ними „Господи помилуй» и „аллилуиа», рассказывал им события из Священной Истории, иногда играл с ними, бегал в перегонки, комично подчас показывая вид, что силится перегнать какого-либо пятилетнего пузана, но не может, награждал их кусочками сахара. Школу Архимандрит постарался теснейшим образом связать с жизнию, – поставить так, чтобы она была душой и малых, и взрослых. Чрез детей он воздействовал на просвещение самих родителей. С этой целью ученье ведено было так, что дети передавали своим родителям слышанное и выученное. Самый учебник Макарий постарался составить одинаково полезным и малым, и старым, – такой, чтобы с азбукою славянскою и русскою совместить катехизис краткий, составлений из текстов Священного Писания , и небольшой молитвослов. Его „Начальное учение человеком, хотящим учитися книг Божественного Писания», к сожалению, до сих пор неизданное, заключает в себе, кроме, русско-славянской азбуки, чтения из Священного Писания в форме катехизиса, и некоторые молитвы церковные. Сверх сего, здесь в стихах изложены основания христианского учения о Богопознании и Богопочитании. Кроме этого руководства, Макарий приобретал другие общеполезные книжицы духовно-нравственного содержания, которые дети читали своим родителям» (стр. 52–53). – Наглядное подтверждение всего здесь изложенного в общих чертах, ясно видно в вышеприведенных Болховских записях тамошних старожилов о пребывании в их городе о. Макария и о постоянном, неослабном до последних дней жизни, его учительстве; при чем опытом всей своей жизни он показал, что он всегда стоял на одинаковой высоте и как профессор духовной семинарии, и как учитель народной |
| О. Макарий пробыл в Семинарии с полчаса. Для о. Протоирея Слюсарева особенно осталось памятным необыкновенно чистое и светлое лицо о. Макария, который, по его словам, был его роста, т. е. почти среднего, или немного менее среднего. Из этого сообщения можно заключить, что вполне согласно с действительностию изображение на портретах лица о. Макария необыкновенно светлым. Припоминал о. Протоиерей и то, что о. Макарий немало и в то время смущался тем, что предпринятый им тогда при громадных усилиях перевод Библии на русский язык не имел желанного для него движения вперед, по недоразуменным к нему отношениям тех лиц, от которых зависело дать ему это движение. – Можно полагать, что в это именно время, или вообще в один из своих приездов в Орел, о. Макарий лично познакомился и с известным уже в ту пору и впоследствии знаменитым о. Протоиереем – Законоучителем Орловского Бахтина Кадетского Корпуса, Е.А. Остромысленским, который в свою очередь был и у о. Макария в Болхове, и затем уже по кончине последнего писал свои необычайно живые и восторженно-прочувствованные воспоминания о нем, напечатанные в „Страннике». LIII 26 октября текущего 1896 года мою квартиру посетила Наталья Юрьевна Арсеньева, супруга Почетного Опекуна Московского Присутствия Опекунского Совета, вместе со своею дочерью Надеждою Васильевною Арсеньевою, проездом через Орел в Москву из своего имения в селе Красном, Новосильского уезда. Поводом к сему было то, что Наталья Юрьевна Арсеньева читала одну из моих книжек об о. Макарии и пожелала осведомиться от меня, в каком положении находится в настоящее время вопрос об издании Орловской Архивной Комиссиею бумаг о. Макария и того, что о нем намерена печатать Комиссия, особенно в виду предстоящего юбилея о Макария. Г-жа Арсеньева в свое время, бывши еще 14 – 15 летнею девушкою, лично знала о. Макария и считает себя его духовной дочерью, так как исповедывалась у него и пользовалась его духовными наставлениями, и с тех пор питает всегда благоговейное уважение к дорогой для нее его памяти. |
| Иннокентий – самородный сильный и ясный ум: он действовал преимущественно катехизической проповедью и инородческими переводами, которые он вполне убежденно и неотразимо считал (и совершенно справедливо) необходимым орудием миссии. Архим. Макарий имел некоторый мистический оттенок, старался возбудить дух христианский и благодатный в инородцах, хотя он не отрицал и даже признавал пользу местных языков. Но в том и в другом, в Иннокентии и Макарии, обитала таинственная и благодатная сила и действенность, и они прочно насадили христианскую веру среди полудиких племен Алтая и отдаленнейших окраин Сибири». Очень значимое сопоставление имен двух величайших деятелей православной миссии XIX столетия, двух, без преувеличения, апостолов Сибири. Позволим себе высказать только одно уточнение в отношении данной оценки маститого ученого. В сравнении с очерченной деятельностью святителя Иннокентия по переводу в ней несколько теряется значение переводческих трудов Алтайской миссии и непосредственно ее первого начальника на языки просвещаемых народов. Конечно же, переводы стали важнейшим направлением в деятельности миссионеров. Трудностей здесь было достаточно: большое количество диалектов в ареале работы Миссии, отсутствие грамматик, которые пришлось составлять самим... Однако результаты были и немалые. Так, за время пребывания архим. Макария начальником Миссии на одно из алтайских наречий, телеутское, были переведены: Четвероевангелие, почти полностью; несколько апостольских посланий и кн. Деяний; многие псалмы и выборочные места из Ветхого Завета; краткая Священная история; краткий катехизис митр. Филарета; огласительные поучения и сборник молитв. Однако по мере накопления опыта миссионерского служения архим. Макарий стал отдавать предпочтение использованию русского языка в деле христианского обращения и воцерковления. Для нужд христианского просвещения на рубеже 1830–1840-х годов он составляет пособия, причем не только для крещеных алтайцев, но и для проживающих русских: «Начальное учение человеком, хотящим учиться книг Божественного Писания», «Алфавит Библии». |
| Ставился вопрос и о запрещении чтения Священного Писания мирянам. В начале 1842 г. началось громкое синодальное расследование по поводу литографированных переводов прот. Г. Павского , которому пришлось давать обстоятельные и унизительные объяснения, отрекаться от собственных убеждений. Отзыв на «Алфавит», естественно, был отрицательный, а архим. Макарий серьезно предупрежден. Небезынтересный контраст представляет отношение к двум «закононепослушным» переводчикам: прот. Г.Павскому и архим. Макарию. Архим. Макарий буквально кричал о переводе. От него отворачивались, стараясь не слышать. Он стучал в спины, продолжая убеждать. В своей настойчивости постоянно нарушал столь значимые в то время для общества, как светского, так и церковного, правила приличия. Чего стоил хотя бы тон его писем в Св. Синод или прямое обращение на Высочайшее имя! От него отмахнулись, отослав обратно на Алтай, для острастки пожурили. В отношении находящегося с 1835 г. на покое прот. Г.Павского, чья работа по переводу Священного Писания велась в рамках учебного процесса и не претендовала выйти за границы учебного заведения (отлитографированные варианты переводов, которые и дали основание для расследования, делались студентами исключительно по собственной инициативе), был проведен целый показательный процесс. Чем объяснить столь разительное отличие? Поддержкой, которую, безусловно, оказывал Московский святитель своему «неугомонному» чаду? Очевидно предвзятым отношением митрополита к прот. Г. Павскому?.. Неудача в официальных инстанциях никак не сказалась на решимости архим. Макария продолжить свой труд. Трудности его не останавливали. Рукописи своих переводов он широко рассылал для отзывов и просто в дар самым разным людям. Уже в начале работы своим авторитетом священника и личной увлеченностью он вовлек в дело перевода многих лиц из своего обширного окружения. Близкие и просто знакомые люди, сочувствующие о. Макарию, переписывали варианты перевода. Своей сотруднице по Миссии Софье де-Вальмон он писал: «Достопочтенная сестра о Господе, благодарю за труды, и посылаю исправленный перевод кн. |
| В николаевскую эпоху было двое главных переводчиков: кабинетный ученый и полевой миссионер. Первый – это протоиерей Герасим Павский , ставший еще в 1819-м г. основным редактором первого официального перевода. Затем он преподавал древнееврейский язык в С.-Петербургской Духовной Академии. На занятиях широко использовались подготовленные им учебные переводы некоторых пророческих и поэтических книг Ветхого Завета, где, помимо всего прочего, отрывки из пророческих книг располагались не в каноническом, а в «хронологическом» порядке, в соответствии с представлениями ученых того времени, строго с Масоретского текста. Переводы показались студентам настолько интересными, что их литографические копии стали расходиться за пределами Академии и даже С.-Петербурга. В результате на вольнодумца был написан донос и в 1841-м г было проведено синодальное расследование. О. Герасим остался преподавать в Академии, но о всякой переводческой деятельности должен был на долгое время забыть. Впоследствии в журнале «Дух христианина» в 1862 – 1863 гг., уже в ходе подготовки Синодального издания, вышли его переводы некоторых исторических книг Ветхого Завета и Притчей. Другой переводчик – архимандрит Макарий (Глухарев), просветитель Алтая. Живя в основанной им миссии в алтайских предгорьях, он не только переводил Писание на язык местных кочевников (потомки которых сегодня хранят о нем самую теплую память), но и думал о необходимости русского перевода Ветхого Завета. Для начала о. Макарий написал о своих предложениях московскому митрополиту Филарету (сегодня оба они прославлены как святые), но поскольку ответа не было, он с 1837 г. приступил к самостоятельной работе, пользуясь отчасти литографиями Павского. Результаты своих трудов он сначала отсылал в Комиссию духовных училищ, а затем и непосредственно в Синод, с особыми разъяснениями. Тон его послания к Синоду – под стать книге Исайи, которую оно сопровождало. О. Макарий обличает Синод за нежелание порадеть в деле духовного просвещения России, называет бунт декабристов, наводнение в Петербурге и прочие бедствия прямым следствием этого нерадения. Те же слова повторяет он без стеснения и в письме самому императору Николаю I! Ответом была епитимья: ежедневно служить литургию – и сданные в архив черновики переводов. Впрочем, митрополит Филарет после этой истории обратил внимание на о. Макария и написал ему подробный ответ, суть которого сводилась к одному тезису: еще не настало время. |
| Первые 7 лет служения миссионера в АДМ были одним из самых трудных периодов его пребывания на Алтае. Позже М. не раз говорил о трудностях, к-рые сопровождали его благовестническое служение алтайскому народу: «Служение миссионерское, как служение апостольское, есть более всего - ряд скорбей, болезней и трудов. Мы не говорим уже о трудностях миссионерских путешествий, которые доводится совершать редко в экипаже, никогда в вагоне, но нередко пешком, на лыжах, часто верхом, на лодке под дождем, иногда в снежную метель. Все это - болезни и труды для тела. Но есть страдания большие - страдания души. Миссионер - страдалец: он страдает душой в начале служения своего от среды, в которую он попадает, там нет ни родной семьи, ни родного общества, ни привычной для него жизненной обстановки. Затем он страдает за юную паству свою» (Макарий (Невский), свт. Архимандрит Макарий (Глухарёв) в отношении к основанной им Алтайской миссии: Речь... 16 марта 1908 г.//Полн. собр. проповеднических трудов. 1910. С. 502-503). Важнейшей стороной миссионерского служения М. была его переводческая деятельность. Приступив к служению в миссии, он, хорошо освоив алтайский язык, эту «азбуку миссионерства», серьезно занялся переводами. С самого начала М. и его сподвижник Чевалков заложили принципы, к-рым они неуклонно следовали в дальнейшем: «перевод на одно из алтайских наречий (телеутское), но с выбором таких слов и оборотов, которые делали бы переводимое понятным алтайцам, говорящим и на других наречиях; изучение духа и конструкции алтайского языка, его внутреннего и внешнего склада, чтобы перевод воспроизводил в уме инородца те же мысли и чувства и в том же порядке и направлении, в каком русский текст воспроизводит в уме русского; свободное творчество в создании новых слов и в установлении христианской терминологии на алтайском языке, понятном инородцам, и в то же время нисколько не напоминающей им прежних образов языческой веры» (Царю Небесному и земному верный. 1996. С. 251). М. обдуманно и тщательно работал над переводами. Для того «чтобы подыскать и ввести в употребление какой-нибудь новый термин, нередко нарочно отправлялся на несколько недель и даже месяцев в отдаленные захолустья Алтая и только путем долгих и многих бесед с различными инородцами, после убеждения, что для обозначения известного христианского понятия подходит и для всех инородцев понятно то, а не другое выражение, приходил к принятию и употреблению известного термина» (Там же. С. 251-252). М. писал, что «в течение зимы 1860 года переведено нами: 1) «О вере и жизни христианской» св. Геннадия, Патриарха Константинопольского; 2) Краткая Священная история Нового Завета; 3) сделан опыт перевода Литургии на татарское наречие; 4) переведено несколько молитв и псалмов. Составлены вновь: 1) Огласительные поучения для приемлющих святое Крещение более пространные, чем прежде составленные о. архим. Макарием; 2) Катехизические поучения на 10 заповедей» (Записки Алтайского миссионера. 1862. С. 262, 264). |
| В Москву архимандрит Макарий из-за болезни приехал только в конце августа 1839 года и остановился у митрополита Филарета на Троицком подворье. Тотчас по приезде он просил Святейший Синод разрешить ему остаться в городе «до зимнего пути» С. 33], но жил он в Москве до начала марта 1840 года. Пребывание в древней столице оказалось очень плодотворным, особенно в отношении поиска благотворителей и попечителей для Алтайской миссии. Архимандриту Макарию удалось привлечь внимание богатых и благочестивых москвичей к проблемам миссионерского дела на Алтае и собрать немало пожертвований 50 . Достаточно сказать, что уезжая из Москвы, архимандрит Макарий положил в сохранную кассу «на вечное время» 10 тысяч рублей в пользу Алтайской миссии С. 306]. Он завязал обширные знакомства и обрел таких влиятельных благотворителей, как генерал-губернатор Москвы князь Д. В. Голицын, князь Н. С. Меньшиков и другие. Кроме того, он познакомился со священником Никитской, что за Яузой, церкви о. Николаем Лавровым, который стал впоследствии усерднейшим сотрудником Алтайской миссии, представлявшим ее интересы в Москве. Архимандриту Макарию удалось привлечь к сбору пожертвований для миссии даже некоторых приверженцев инославных вероисповеданий. Так, известный своей широкой благотворительной деятельностью доктор Ф. П. Гааз, по вероисповеданию католик, член Попечительного комитета о тюрьмах, составил – вероятно, не без решающего участия архимандрита Макария – проект воззвания о пожертвованиях на Алтайскую миссию и начал ходатайствовать о публикации воззвания в «Ведомостях». Сделать это, правда, не удалось: митрополит Московский Филарет, которому оно было послано на рецензию, дал на него отрицательный отзыв. Важным приобретением были и найденные архимандритом Макарием в Москве сотрудники, решившиеся ехать на Алтай, – Артемий Левицкий и София де Вальмон. Артемий Левицкий впоследствии принял на Алтае монашеский постриг с именем Акакий и закончил там земную жизнь в 1875 году в священном сане игумена. София де Вальмон, дочь француза, капитана русской армии, оставшись сиротой после Бородинского сражения, училась в Смольном институте, а окончив его, давала уроки в дворянских семьях. |
| Между тем, было много и других проповедей архим. Макария, написанных им. Таковы говоренные им в Смоленске по должности учителя, в Екатеринославе – по поручению архиеп. Иова, в Костроме 246 и в других местах 247 . Но еще больше поучений произнесено было о. Макарием экспромтом и не было записано. По рассказу квакеров, посетивших о. Макария в Екатеринославе, «у него сначала было обыкновение приготовлять свои проповеди тщательно и усердно; но раз на кафедре ему самому показалось, что он говорит так сухо и безжизненно, что язык отказался продолжать и он принужден был остановиться. С тех пор, выходя на кафедру, он возлагал все свое упование на Бога и говорил проповедь без приготовления» 248 . Но и помимо храма архим. Макарий много проповедовал: многие его беседы с людьми при частных встречах и письма даже являются поучениями о вековечных истинах. По свидетельству же одной его почитательницы, он не сказал ни одного слова неспасительного 249 . Вообще это был человек с прирожденными проповедническими талантом и призванием. По словам Д. Е. Голубинского , он «обладал необыкновенным даром слова: речь его была исполнена назидания, он удивительным образом умел приспособляться к состоянию человека, даже малые дети хорошо понимали и долго помнили обращенные к ним слова» 250 . Своими проповедями о. Макарий «то потрясал душу грешника до глубокого раскаяния, то возгревал в ожесточенном сердце сладкую божественную любовь, то возжигал в отчаянном сердце луч надежды». Слово его было так живо и действенно, что и по прошествии десятков лет люди, слышавшие его, проникались чувствами проповедника 251 ... 14. Письма. Мысль о издании писем архим. Макария возникла, по-видимому, у свящ. Н. Д. Лаврова, который и выпустил в 1851 г. первую книжку «Писем покойного миссионера архим. Макария, бывшего начальником алтайской миссии». В нее вошло 52 письма его к Е. Е. Непряхиной и 14 к кн. Трубецким – внучке (13) и бабушке (1). Приостановка в издании следующих книжек объясняется, по- видимому, неблагосклонным отношением к «Письмам» духовных властей, о чем узнаем из писем Непряхиной к Софии Вальмон от 27 февр. |
|
|
