| Другую победу одержал о. Макарий над своей гордостью, о которой он не раз говорит в своей исповеди, называя ее то просто гордостью ученой, то гордой самоправедностью. Мы выясняли, как она могла образоваться в о. Макарие; теперь, на основании близкого знакомства с его личностью, можем сказать, что ее в нем не осталось или почти не осталось. Постоянное наблюдение над собой, постоянное умаление своей личности, соединенные с сознанием своих недостатков, повели к развитию одной из выдающихся черт характера архим. Макария – его глубокого смирения, граничившего даже с самоунижением. В письмах к Непряхиной он называет себя иногда «человеком темным», лишенным «света горняго», «окаяннейшим из всех человек», «извергом человечества, Макарием грешным» (219, 230, 238). «Я весь немощь, мерзость и грех», писал он ей: «Мы ничто пред Богом, и еще менее и хуже, чем ничто совершенное; ибо в нас нет ничего своего, кроме греха, кроме растления, кроме стремления, склонности и способности к нарушению вечных законов Создателя» (218, 248). Сам боровшийся всю жизнь с своею гордостью, в которой видел сильного врага спасения, о. Макарий и другим рекомендовал борьбу с нею и воспитание противоположной ей добродетели. «Не режьте себя тупым ножом по горлу, писал он Непряхиной, но одним решительным размахом отрубите голову гордости вашей, смиритесь, – и Бог спасет вас» (235). «Господь гордых смиряет, и дарует благодать смиренным. Будем у Спасителя нашего учиться смирению до конца жизни; будем рыть сей кладенец, тем более воды живой будет, тем изобильнее любовь Божия будет изливаться в сердца наши Духом святым», наставлял он княжну Трубецкую (96–97). Софии Вальмон он писал: «Учись послушанию и смирению, благодушно и радостно подвизаясь в благоразумном отсечении своей воли, которая, по свидетельству и выражению св. отцев, есть медная стена, отлучающая душу от истинного просвещения» (444). О смирении о. Макария свидетельствует и отказ его в Костроме от звания архимандрита (35), а на Алтае – от ордена за присоединение к христианству первых ста алтайцев (153), и нежелание его быть увековеченным на портрете или в биографии. По словам Стурдзы, он, заметив однажды, что одно из приближенных к нему лиц пишет его биографию, рассердился на автора и подверг его эпитимии, а написанное изорвал 197 . По тому же смирению о. Макарий легко отрекся и от авторских прав на жизнеописание архиеп. Иова (46). Не любил он и лести и «похвальных слов» себе, которые называл «толстыми и длинными колодами на пути общения» и на пути спасения (464). |
| Между тем ему готовилось новое наказание. Посланным им в ноябре 1841 г. кн. Д. В. Голицыну Алфавит Библии попал чрез обер-прокурора синодального, гр. Протасова, к ректору петербургской академии еп. Афанасию Дроздову, который дал о нем суровый отзыв, отметив в частности, что тексты библейские приведены в нем по переводу, русской церкви неизвестному (т. е. русскому). В виду этого св. синод в декабре 1842 г. постановил рукопись сдать для хранения в синодальный архив, а автору «вновь подтвердить... чрез преосвященного томского со строгим внушением, что если он и впредь будет преступать долг смирения пред церковною властию, с произвольным объяснением св. писания и по таковым совершенно духовным предметам обращаться мимо духовного начальства к посторонним властям, то за сие подвержется неминуемо законному взысканию. О чем и послать указ преосвященному, чтобы он для такового внушения вызвал его в архиерейский дом и вообще принял надежные меры к наблюдению за его действиями и к отклонению его впредь от неправильных умствований» 131 . Но прежде чем это синодальное решение было приведено в исполнение, архим. Макарий подал прошение об увольнении его от звания начальника алтайской миссии и о разрешении ему отправиться на богомолье в Иерусалим. Когда он окончательно решил покинуть миссию и отправиться в Палестину, точно неизвестно. Но мы знаем, когда он послал прошение об увольнении и чем ближайшим образом было вызвано оно. Приехавши в декабре 1842 г. в Бийск для отправки своего прошения и бумаг Софии Вальмон, которая тоже решила покинуть миссию, в виду оставления ее о. Макарием, и поселиться в арзамасской женской общине, архим. Макарий писал ей 23 числа: «Письмо Ваше в Арзамас долетело: свои бумаги решительные хотел было я послать 1 янв. нового года, но по совету И. П. Пелехина (врача), от которого получено свидетельство о болезненном состоянии зрения и груди и вообще о слабости моего организма, предполагаю послать еще в этом году, декабря 25 дня» (419). Какими интересами жил после того о. Макарий и какое настроение создал в нем отказ от должности, на которой он прежде хотел умереть, видно из его письма к Софии Вальмон (из Улалы в Майму) от 1 февр. 1843 г.: «He того теперь, чтобы новые копии производить; как бы только поправить и разослать куда следует написанные. И так я не поручаю вам снова писать книгу Иова, а посылаю четыре экземпляра ее, и усерднейше прошу вас исправить три из них по четвертому верному, который легко отличите от прочих... От вчерашнего занятия этим же делом у меня зрение ослабело; и совесть, или другое чувство делает выговор. Между тем открываются мысленные искушения, относящиеся к пути, которого я ищу в воле Божией. Не изменяются и не колеблются намерения, но по самым сновидениям заключаю, что надобно ожидать всякой всячины, приготовляться к терпению, вооружиться словом Божиим и молитвою» (419, 420). |
| Макарии Болховских старожилов, которые буквально приведены в значительном количестве в начале настоящих сообщений об о. Макарии. Можно сказать, что как те записи особенно наглядно характеризуют личность о. Макария во время пребывания его в Болхове, так и рассматриваемая книга живо изображает личность о. Макария во дни пребывания его в пределах Алтая. Почему жизнеописателю о. Макария нужно особенно дорожить теми и другими сведениями о нем, как сведениями, идущими от лиц, непосредственно знавших его и навсегда запечатлевших его светлый образ в своей благодарной памяти... Позаимствую несколько строк об о. Макарии и из этой прекрасной книги, присланной мне из далеких пределов величественного и дивно-прекрасного Алтая, о котором еще лет 12–15 тому назад с одушевленною восторженностию писал мне принимавшиий участие в Алтайской миссии мой товарищ по Академии А. Н. Голубев, давший мне дружески-товарищеский совет письменно обратиться по вопросу об о. Макарии к его высокочтимому соименнику, Архипастырю Томскому. „В один день вечером, – рассказывается в рассматриваемой книге, – о. Макарий у себя в доме, с послушниками своими напившись чаю, пел из „Лепты». Я тогда еще грамоте не учился, – говорит о себе самом о. Чевалков. – Я с удовольствием слушал их пение. По окончании пения, о. Макарий подошел ко мне и спросил: „Здоров ли сын твой – Григорий»? – „Здоров», – ответил я. О. Макарий сказал: „Отчего твой мальчик так красив»? Я молчал. А он прошел в передний угол, потом воротился назад и ставши возле меня, сказал: „Если у тебя будут дети, отдашь ли ты их на служение Богу»? Я ответил: „Если будут двое, я одного отдам». О. Макарий сказал: „Ты говори: если Богу угодно будет, то всех отдам»! Сказавши это, он спросил послушника Степана Васильевича: „Ты слышал? Вот он обещал, что, если будет у него двое детей, то одного из них он отдаст на служение Богу». Он благословил меня. – Возвратившись домой, я нашел сына своего больным, а на следующий день он отошел и Господу. Когда он помер, я пришел к о. |
| Еще говорил о. Макарий: «В человеке благочестивом, боголюбивом, молящемся умною сердечною молитвою, имеется в сердце как бы златая дщица, укрепляющаяся благодатью Христовою. Молитва такового благоугодна Богу, и благодать Божия хранит его от козней вражьих. Если же человек впадает в грех и, тем более, в смертный, то эта благодатная дщица прорывается. И тогда человека объемлет греховность, и помрачается его душевное состояние, и удаляется от него благодать Божия. И тогда весьма трудно бывает возвратить прежнее благодатное состояние души, и сие возможно сделать токмо искренним, со слезами, раскаянием во грехах, молитвою, постом, смиренномудрием. Положивши опять начало благочестивой жизни, нужно возможно чаще приступать к св. таинствам покаяния и приобщения Тела и Крови Христовых, так как, по слову св. Апостола, Кровь Иисуса Христа, Сына Божия, очищает нас от всякаго греха, – и уже не возвращаться на тот же грех». Неимоверная неутомимость о. Макария в подвиге народного учительства и молитвы, его прозорливость. Любовь народа к о. Макарию Однажды, бывши у о. Макария вечером под праздник, я остался у него ночевать, чтобы быть с утра во всенощной, которая должна была начаться во втором часу. Уже довольно поздно о. Макарий позвал меня к себе в зал, вел со мной душеполезную беседу и спрашивал меня о молитве, и советовал мне совершать оную наедине один раз и дважды в сутки, сидя и стоя. И в этот раз, подобно прежнему, он сам занялся со мною упражнением в молитве. Также, как и тогда, он наклонил мою голову и сказал мне: «Смотри умом в сердце, глаза закрой, руки приложи к персям и, помышляя о присутствии Господнем, взывай: Господь мой и Бог мой! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! – с такою верою, что Он как бы уже отзывается на то, что тебе нужно, – помилуй мя грешнаго, – делая это с любовью и духовною радостью о Господе». Сим упражнением в молитве батюшка занимался со мною так долго, что пришел звонарь и сотворил обычную молитву. О. Макарий ответил ему на оную обычно же: " аминь». |
| В начале 40-х годов архим. Макарий, собрав свои «стихи христианского содержания» представил их м. Филарету в виде небольшой книжки, названной «Лепта», с таким посвящением: «Высокопреосвящениейшему Филарету митрополиту Московскому и всем живущими в царственном граде Москве и постоянно благотворящим церковной Алтайской Миссии благоговейнейшее приношение». При этом он выразил желание, чтобы издание этих стихов с нотами некоторых из них, как в этот раз, так и впредь, было производимо в пользу бедных новокрещенных Алтайской Миссии и всегда было бы собственно ее. На издании он не желал обозначать свое имя. Но не получив ответа от Филарета, о. Макарий в начале 1842 г. просил свящ. Н.Д. Лаврова «искусно, – тихо и смиренно осведомиться» о том, как святитель принял это предложение. О. Макарий готов был, совсем не упоминать на книжке имени м. Филарета, а просто написать: «Лепта в пользу алтайской церковной Миссии». Самого о. Лаврова он просит быть издателем книжки («Письма», 243). Напечатана она была в Москве в 1846г. 21 в типографии, как кажется, Авг. Семена. Выход ее в свет совпал, с пребыванием в Москву самого автора. Экземпляры ее были раздаваемы и рассылаемы самими, им, а также о. Лавровым и Д. И. Поповым (у которых был склад издания) разным лицам по указанию о. Макария. В бумагах последнего сохранилось десятка два благодарственных писем, начиная с 4 ноября 1846 г. по 29 апр. 1847 г., из разных мест – из Орла, Москвы, Костромы, Екатеринослава, Тобольска. В начале 1847 г. явилась нужда во втором издании. 4 марта Д. И. Попов писал о. Макарию: «Второе издание Лепты требует, по уставу цензурного комитета рассмотрения вновь, без чего печатать ни в одной типографии не станут. Почему не угодно ли вам, будет в самой Лепте сделать изменение, как часто печатается при издаваемых вторично книгах: вновь исправлена, рассмотрена и умножена. Все это предоставляется вашему благоусмотрению». 3 мая архим. Макарий напоминал, о. Лаврову, что Лепта и теперь продаваться не будет, почему при печатании и цены обозначать не должно и объявлять о ней не следует в журналах и газетах (475). |
| Таким образом, можно констатировать глубокую внутреннюю связь и близость русских переводов первой половины XIX столетия: РБО, прот. Г.Павского, архим. Макария. Можно ли на этом основании утверждать, как это делает Чистович, что перевод архим. Макария «не имеет значение труда самостоятельного»? Скорее эта близость дает основание оценить труд о. Макария в более широком аспекте замысла и характера работы. Очевидно, что архим. Макарий выступает как самостоятельный переводчик. Другое дело, стремился ли он придать своей работе отличительные и индивидуальные черты. Сопоставление переводов позволяет дать однозначно отрицательный ответ на данный вопрос. Определенно не предполагал архим. Макарий и прославится как переводчик Библии. Посылая в Синод свои переводы, он просил, «чтобы, в случае издания его перевода, не показывали его имени и не означали Алтайской церковной миссии на заглавных листах». Эта просьба полностью отвечала сложившейся на Руси традиции издания Священного Писания, не знавшей опубликования имен переводчиков. Таковыми были все издания славянской Библии, подобной же практике придерживались издания русских переводов в проекте РБО. (Опубликованный в 1876 г. первый полный перевод русской Библии, «Синодальный», также не называет имен переводчиков, будучи авторизован именем Высшего управляющего органа Русской Церкви, что определяло его авторитет, как санкционированного Церковью перевода.) Задача архим. Макария не в индивидуальности перевода, не в увековечении своего имени как переводчика. Его главная цель – дать народам Российской империи, русскому в первую очередь, полный и понятный текст Священного Писания. В этом – его миссия несения Слова Божьего народам России. Он стремился завершить дело Российского Библейского общества и прот. Г.Павского. Работу над переводом архим. Макарий не прекращал до самых последних дней своей жизни. Перевод постоянно редактировался. Важнейшей целью его поездки в Святую Землю было окончание перевода и организация его издания Заграницей, поскольку весь опыт общения с официальными инстанциями свидетельствовал о невозможности напечатать его в России. |
| Об этом, в частности, свидетельствует тот упрек, который о. Макарий высказывает в цитированном выше послании в Св. Синод. С большой долей вероятности можно предположить, что экземпляром данного издания располагал и архим. Макарий, хотя прямых указаний на это нам у него найти и не удалось. О таком положении дел может говорить явная близость двух переводов. Можно отметить незначительные стилистические отличия в подборе отдельных слов. (К примеру, Быт 2, 2 : «совершил» – Мак.; «окончил» – РБО...). Они, как правило, не затрагивают строя предложения и не влияют на смысловое выражение текста. Перевод архим. Макария также более последователен в его ориентации на еврейский текст, что, в частности, проявляется в выборе произношения собственных имен. Перевод РБО в этом старается не отходить от традиции славянской Библии. Например, «Беэр-Шава» ( Быт 21, 31, 32 и др.) у Мак., когда перевод РБО сохраняет традиционное «Вирсавия»; «Реуэл» и «Циппора» ( Исх 2, 18, 21 и др.) в противоположность «Рагуил» и «Сепфора»; «Елишева, сестра Нахашонова» ( Исх 6, 23 ), а не «Елисавета, сестра Наассонова»,.. Хотя в отношении наиболее значимых деятелей Священной истории Ветхого Завета, произношение имен которых в масоретском тексте иное, нежели в славянской библейской традиции, таких как «Исаак» («Ицхак» – МТ), «Моисей» («Моше»),.. архим. Макарий, как и перевод РБО, остается на позиции, утвердившейся в русском Православии. Несколько неопределенно выглядит практика двух переводов в отношении Личного, Священного божественного имени. У архим. Макария в книгах Бытие и Исход везде читается «Иегова». («Иегова» – искусственная форма прочтения Священного божественного имени, согласно Исх 3, 13–15; 6, 2–3 , открытого Моисею, и представленного в еврейском тексте четырьмя буквами YHWH, Священная тетраграмма, Тетраграмматон. Еще в дохристианскую эпоху из благочестивых побуждений охранения этой величайшей святыни от «профанного» употребления Имя табуируется в произношении и заменяется при чтении соответствующих мест чаще всего на имя Adonay, «Господь». |
| В том же году, осенью, он совершил путешествие в Москву 172 . Неизвестно точно, зачем он ездил туда. Быть может для справок и поправок в своем переводе Библии, может быть для издания «Лепты» – сборника религиозно-нравственных стихотворений, может быть для приобретения книг, нужных для перевода и для раздачи богомольцам, а может быть в виду вновь предположенной им поездки в Иерусалим 173 . Но замечательно, что и в этом вопросе о. Макарий обошел молчанием м. Филарета. «Вы, кажется, кроете от меня, что проситесь в Иерусалим, писал ему митрополит 9 авг. 1846 г., но я много раз о сем слышу, и хотя однажды скажу, что, кажется, подвиг ваш совершен прежде, когда вы просили о сем начальство, и при его молчании на просьбу, хорошо было бы воспользоваться случаем к упражнению в отречении от своей воли». Неоткровенность архим. Макария так сильно подействовала на митрополита, что он сам в этот раз отказал ему в гостеприимстве: «Хозяин Троицкого подворья очень рад, как всегда вашему посещению и вашей беседе; но подворье не очень желает послужить вашему жительству, потому что хочет более прежнего беречь немощь своего хозяина, при расположении комнат, не удобном для разделения жительства» 174 . Поселился о. Макарий у одного из своих знакомых, Д. И. Попова . По возвращении в Болхов, о. Макарий, уже с разрешением на поездку в Иерусалим, усиленно стал ликвидировать свои литературные дела. Означенному Попову он отослал для представления в цензурный комитет свой перевод Бесед св. Григория Двоеслова . Ему же поручил заботу о втором издании своей Лепты. Особенно торопил он переписчиков русских переводов библейских книг. Вот что писал он о. Лаврову в начале 1847 г.: «Сделайте милость побольше времени употребляйте на соглашение списков библейских книг, и помните, что как только откроется летний путь и просохнут дороги, мне непременно, если Господь благословит, надобно будет приступить к исполнению путешествия; и посему вам также должно непременно к маю месяцу возвратить ко мне книгу прор. Иеремии с Плачем его и книгу Иезекииля; что касается до исторических книг, я постараюсь прислать в Москву один экземпляр их, исправленный, а если не успею, то не прогневайтесь, не трудно будет исправить ошибки писца даже по латинскому переводу Шмида, а притом исторические книги и в славянском переводе понятны. |
| К Филарету митрополиту Московскому Ст. м. Филаретом Дроздовым , знаменитым русским святителем (1782−1867 гг.), архим. Макарий познакомился еще в бытность студентом Петербургской дух. академии, где первый был тогда ректором (1812−1817 гг.). Биографы Макария говорят о силе и благотворности влияния Филарета на несколько пылкого и увлекавшегося юношу Мих. Глухарева, и передают, что по его внушению последний постригся в монахи. Хотя это и не подтверждается исповедью Макария, но не подвержено сомнению, что тогда именно завязались между этими двумя лицами теснейшие нравственные связи, продолжавшиеся и после смерти архим Макария. Есть указания, что Макарий писал Филарету из Екатеринослава и Костромы, и что благодаря Филарету он был назначен в костромские ректора. Но его писем как этих, так и множества позднейших, не сохранилось. М. Филарет имел обыкновение уничтожать полученные письма, давши на них ответ, и только важнейшие оставлял (Письма м. Филарета к архим. Антонию, наместнику Св. Троицкой лавры, I, 682; ср. его же Письма к А. Н. Муравьеву, 240:261). А как часто и много писал Макарий Филарету, и какие предметы затрагивал в письменной с ним беседе, видно из ответных ему писем митрополита, которых сохранилось 25 (Письма м. Филарета к Высочайшим особам и к разным другим лицам, Тверь, 1888 г., ч. 1). Главным образом, в них возбуждались вопросы, касающиеся Алтайской миссии и ее нужд, о которых м. Филарет заботился больше, чем кто из тогдашних святителей. О нем Евгений архиепископ Рязанский (ранее Тобольский), писал архим. Макарию (6 октября 1834 г.): «Преосвященный Московский почти единственный ревнитель и попечитель сего дела» (т. е. миссионерского). И он, действительно, помогал Макарию и словом, и нравственным влиянием, и своим положением и связями, и материальными пожертвованиями, и особенно, молитвами (см. ниже стр 121:146). А затем не менее заботил архим. Макария перевод Библии на русский язык, дело, которому м. Филарет, хотя сочувствовал, но не мог оказать поддержки по обстоятельствам времени. |
| col. 98, § 6). Можно, конечно, предполагать, что наши просфорницы усвоили себе свое странное как бы священствование без всякого повода; но вероятнее предполагать повод и именно – что сейчас указанное было малым и искаженным остатком их древнего причетничества». Как можно заключить из этих приводимых Е. Е. Голубинским свидетельств, диакониссы в древнее время существовали и у нас, и преемницами их явились просвирни. Так же как и диакониссы, просвирни в наших древних канонических памятниках причисляются к клиру 6 . В клире просвирни состояли до недавнего времени – до 1869 года 7 . Также как в древности диакониссам, просвирням запрещалось и второбрачие 8 . Запрещалось второбрачие и обычным кандидаткам в просвирни – вдовам священнослужителей. Об этом писал еще митрополит Фотий. Основываясь на мысли Вальсамона о «тождестве» тел супругов, он запрещает второбрачие не только вдовым священнослужителям, но и вдовам священнослужителей, коим «такожде нелепо ходити замуж, понеже едино бысть тело преж с мужем своим, и то убо есть яко полтела мертваго. Ата попадья, не сохранив чистоту единаго своего тела с первым своим мужем и достоит тех разлучити» 9 . И такой взгляд господствовал в Русской Церкви до 1733 года, когда он был признан Святейшим Синодом суеверным 10 . Таковы последние следы существования чина диаконисс в Русской Церкви. Бывали в Русской Церкви и попытки восстановить чин диаконисс. Помимо попытки последних лет, историю которой пока писать преждевременно, таких попыток нам известно две: одна из них связана с именем алтайского миссионера архимандрита Макария (Глухарева), другая – с именем приходского деятеля в Санкт-Петербурге священника Александра Васильевича Гумилевского. Впервые мысль о восстановлении чина диаконисс явилась у знаменитого миссионера архимандрита Макария (Глухарева), и вызвана была она жизненными нуждами миссии. Подобно проповедникам христианства первых веков, отец Макарий увидел, что помощь женщины нужна при приготовлении женщин к крещению, и что он не может быть руководителем и помощником новообращенных женщин во всех случаях их жизни, что алтайские христианки нуждаются особенно во время болезни в помощи со стороны женщины же, и притом не инородки, так как, по наблюдению отца Макария, алтайцы боялись как смерти и трупов, так и болезней, и к уходу за больными их было трудно побудить. Все это представлялось архимандриту Макарию таким «огромным камнем», возясь с которым он чувствовал себя «как ребенок малосильный». Кроме того, сотрудница миссии, по мысли отца Макария, могла бы быть учительницей грамоты и рукоделий, как постоянная проводница в грубую инородческую среду культурных начал понятий гражданственности и христианских навыков и обычаев. И вот он уже в начале своего миссионерского служения задумал устроить на Алтае женскую общину миссионерок-диаконисс. |
|
|
