| А сущность этой теории заключается в следующем (постараюсь излагать словами самого Раскольникова). «Люди по закону природы разделяются, вообще, на два разряда: на низший (обыкновенных), т. е. так сказать, – на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, т. е. имеющих дар или талант сказать в своей среде новое слово. Первый разряд, т. е. материал, – люди по натуре своей консервативные, чинные, живут в послушании и любят быть послушными: они и обязаны быть послушными, потому что это их назначение. Второй разряд – это преступники закона, разрушители или склонные к тому, смотря по способностям. Если ему надо для своей идеи перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может дать себе разрешение перешагнуть через кровь. Если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия, вследствие каких-нибудь комбинаций, никоим образом не могли стать известными людям иначе, как с пожертвованием жизни одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших бы этому открытию, то Ньютон имел бы право и даже был бы обязан устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству. Без законодатели и установители человечества, начиная с древнейших, продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами и т. д., – все до единого были преступники уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и уж конечно не останавливались перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон) могла им помочь, Замечательно даже, что большая часть этих благодетелей и установителей человечества были особенно страшные кровопроливцы. Если бы у Наполеона не было ничего, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей, просто-напросто, одна какая-нибудь смешная старушонка, которую вдобавок еще надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то), то его не только не покоробило бы, но он даже и не понял бы, чего тут коробиться? И уж если бы только не было ему другой дороги, то задушил бы так, что и пикнуть бы не дал, без всякой задумчивости. |
| Таково его завещание. А на гробнице его начертаны такие надписи. Первая: Знанием меры и праведным нравом отличный меж смертных, Оный божественный муж здесь погребен Аристокл. Если кому из людей достижима великая мудрость, Этому – более всех: зависть – ничто перед ним. 44 Вторая: В лоне глубоком земля сокрыла останки Платона, Дух же бессмертный его в сонме блаженных живет. Сын Аристона, ты знал прозренье божественной жизни, И меж достойнейших чтим в ближней и дальней земле. И третья, позднейшая: – Кто ты, орел, восседящий на этой гробнице, и что ты Пламенный взор устремил к звездным чертогам богов. – Образ Платоновой я души, воспарившей к Олимпу, Тело земное свое бросив в афинской земле 285 . 45 Есть и у нас стихи о нем такого содержания: Если бы Феб не судил Платону родиться в Элладе, Кто и когда бы изрек слово к целению душ? Нам исцеляет тела Асклепий, от Феба рожденный, Но для бессмертной души ты лишь целитель, Платон. И другие о его кончине: Фебом на благо людей рождены и Платон и Асклепий: Тот – целителем душ, этот – целителем тел. Брачный покинувши пир, взошел он к тому Государству, Коему сам начертал место у Зевсовых ног 286 . Таковы эти надписи. 46,47 Ученики его – Спевсипп Афинский, Ксенократ Халкедонский, Аристотель Стагирит, Филипп Опунтский, Гестией Перинфский, Дион Сиракузский, Амикл Гераклейский, Эраст и Кориск Скепсийские, Тимолай Кизикский, Евеон Лампсакский, Пифон и Гераклид Эносские, Гиппофал и Каллипп Афинские, Деметрий Амфипольский, Гераклид Понтийский и многие другие, в том числе и женщины – Ласфения из Мантинеи и Аксиофея из Флиунта, которая даже одевалась помужски (как говорит Дикеарх). Некоторые причисляют к его слушателям и Феофраста; Хамелеон – оратора Гиперида и Ликурга (то же сообщает и Полемон); а Сабин (ссылаясь на IV книгу «Пособий к упражнениям» Мнесистрата Фасосского) – даже Демосфена, и это похоже на правду 287 . А теперь для тебя, истинной любительницы Платона 288 , ищущей во что бы то ни стало воздать честь учениям этого философа, почел я за должное описать и самую природу его рассуждений, строй его диалогов, способ его индукции, насколько это возможно при изложении, упрощенном почти до перечня. Я не хочу |
| …сеньор мой Двадцать Четыре — то есть член городского совета, один из двадцати четырех членов городской администрации. …в строфах Минго Ревульго… — анонимные куплеты, в которых в форме беседы двух пастухов (Минго Ревульго и Хиля Арребато) подвергаются критике общественные порядки при короле Энрике IV (1454—1474). Ликург — полулегендарный спартанский законодательный мудрец, создатель спартанского государственного строя. Солон — один из крупнейших политических деятелей Древней Греции (638—559 до н.э.), имя которого стало нарицательным для обозначения справедливого и неподкупного законодателя. …султан турецкий с огромным флотом вышел в море… — Побережье Испании в то время находилось под угрозой нападения со стороны турецких корсаров, в особенности испанские владения в Средиземноморском бассейне: Неаполь, Сицилия и Мальта. …ни королю, ни ладье… — термины шахматной игры. Фраза из не дошедшего до нас народного романса, означающая, что в разговоре не упоминают личностей и избегают упоминать даже о таких значительных фигурах, какими являются в шахматной игре король и ладья. Осуна — в этом городе находился университет второстепенного значения, а в Саламанке — самый крупный испанский университет. …распоряжение исходило от архиепископа… — В то время в Испании больницы, сиротские дома, дома призрения и прочие находились в ведении церкви. Родомонт — один из персонажей поэмы Ариосто «Неистовый Роланд», лихой вояка. …славный андалусский поэт… — Имеется в виду испанский поэт Луис Бараона де Сото (1548—1595), написавший поэму «Слезы Анджелики» (1586) в виде продолжения поэмы Ариосто «Неистовый Роланд». …несравненный кастильский поэт… — Подразумевается Лопе де Вега, написавший поэму «Красота Анджелики» (1602), в которой он развил сюжет поэмы Ариосто. Сакрипант — персонаж рыцарских поэм, один из отвергнутых поклонников Анджелики. Столичные алькальды — Столичными алькальдами в эпоху Сервантеса назывались представители центральной власти в городах, назначавшиеся центральным правительством. |
| Lucan. Pharsal. 1, vers. 56, 57; Августин. de Civ. Dei VI, cap. 10. Ост-Индия: нравы, обычаи и памятники, изд. Семёна и Стойковича, стр. 59. М. 1846. Плутарх — в жизни Ликурга. Potters antiquities of Grece, vol. 1, 193. и друг. СПб 1844. Путешествие вокруг света Жака Араго, перев. Корсаковым, т. 2, стр. 74 Ост-Индия: нравы, обычаи и памятники, издан. Семёна и Стойковича, стр. 190—194. Strabo, VIII, pag. 537 et 581 edit. Amstelod. 1707; Diogen. Laërt. III, § 39. См. также Тертулл. Apolog. c. 14; Клим. Алекс. Cohort, ad gentes; Ориген. contra Celsum V; Лактан. Divin. Inst 1, de falsa relig.; Hug. Grot, de verit. relig. Christ. IV, с. 1 et seq.; Montfaucon, Lantiquite expliquée et représentée en figures, Paris. 1719; De S-te Croix, Recherches historiques et critiques sur les mystères du paganisme, Paris. 1784; о начале, размножении и падении идолопоклонства, о гаданиях и жертвоприношениях, пер. с франц., М. 1792; о храмах, жрецах, богослужении и проч... древних Греков. СПб. 1815. De civitate Dei. VII, cap. 2 et 4. См. в Хр. чт. 1840, II, стр. 312—318, а касательно древних apud Cicer. de natura Deorum. 1, cap. 28; de legihus. III, cap 8, et Евсев. Praepar Evangel. 1,cap. 4. Евсев. Praepar. Evang II, cap. 6; Август, de civit. Dei VII, cap 21; Арноб. advers. Gent. V, p. l68, 169, Batav. 1615. Тертул. Apolog. cap. 15; Август, de civit. Dei IV, cap. 26; VI, cap. 8; Арноб. advers. Gentes. VII, n. 238. Non alii ditridentur in theatris, говорит блаж. Августин, quam qui adorantur in templis, nec aliis ludos exhibetis, quam quibus immolatis. Pers. Satyr. II, vers. 69 et seq. Nihil ibi (in deorum cultu), говорит Лактанций, disseritur, quod proficiat ad mores excolendos vitamque formandam, nec habet inquisitionem aliquam veritatis, sed tantummodo ritum colendi, qui non officio mentis, sed ministerio corporis constat. Inst, divin. IV, c. 3, n. 1, 2; edit. Cellar Евсев. Praepar. Evang. 11, cap. 6, pag. 74, 75, Paris. 1628. Гораций в кн. 1, сатир. 8 пишет: Olim truncus eram ficulnus, inutile lignum; Cum faber, incertus scamnum faceret-ne Priapum, Maluit esse Deum: Deus inde ego. |
| Условием, которое стимулировало деятельность судов, было обилие доносчиков. Об этих доносчиках Синезий говорит в письмах к Троилу и Пилемену, которых он просит помочь его родственникам Диогену и Максимину, преследуемым доносчиками. Синезий пишет Троилу, что его двоюродного брата Максимина, подателя письма, «терзают доносчики, которые весьма усилились у нас в Кирене». Он просит Троила «рассказать Анфимию о нас и истине, чтобы мы освободились от этих отвратительнейших зверей. Ибо, если эти (доносчики) обогатятся, то будет много желающих выступить их последователями» 136 . Синезий называет этих доносчиков отвратительными зверями, но вместе с тем забывает, что провинции были наводнены сыщиками, правительственными шпионами, которых называли curiosi – любопытствующими. Они должны были всюду присматриваться и прислушиваться, нет ли где-либо, признаков назревающего народного движения, следить за недовольными и подозрительными, выявлять всякие случаи нарушения законов. Иногда обвинения и судебные доносы бывали так обильны, что приводили в смущение самих видавших виды византийских правителей. Так, Аммиан Марцеллин рассказывает, что когда Юлиан сделался императором и явился в Константинополь, то он подвергся форменной осаде со стороны египтян. «Эти любители каверз, которым доставляет величайшее удовольствие запутывать тяжбы» 137 , получили приказ императора переехать в Халкидон, где он обещал заняться их делами. После этого был отдан приказ начальникам судов, ходивших от одного берега к другому, не сметь перевозить в Константинополь египтян, которые, таким образом, обманувшись в своих надеждах, принуждены были вернуться домой. Но Юлиан и по дороге в Сирию встречал бесчисленные толпы сутяжников. «Одни просили о возвращении отнятого у них насилием, другие жаловались, что они несправедливо включены в состав курий, иные, рискуя подвергнуться опасности, доходили в своем озлоблении до того, что возводили на своих противников обвинения в оскорблении величества» 138 . Аммиан сообщает, что, при рассмотрении всех этих дел, Юлиан проявлял строгость Кассия и Ликурга. |
| Ведь это разрешение крови по совести, это... это, по-моему, страшнее, чем бы официальное разрешение кровь проливать, законное... -- Совершенно справедливо, страшнее-с, -- отозвался Порфирий. -- Нет, ты как-нибудь да увлекся! Тут ошибка. Я прочту... Ты увлекся! Ты не можешь так думать... Прочту. -- В статье всего этого нет, там только намеки, -- проговорил Раскольников. -- Так-с, так-с, -- не сиделось Порфирию, -- мне почти стало ясно теперь, как вы на преступление изволите смотреть-с, но... уж извините меня за мою назойливость (беспокою уж очень вас, самому совестно!) -- видите ли-с: успокоили вы меня давеча очень-с насчет ошибочных-то случаев смешения обоих разрядов, но... меня все тут практические разные случаи опять беспокоят! Ну как иной какой-нибудь муж, али юноша, вообразит, что он Ликург али Магомет... -- будущий, разумеется, -- да и давай устранять к тому все препятствия... Предстоит, дескать, далекий поход, а в поход деньги нужны... и начнет добывать себе для похода... знаете? Заметов вдруг фыркнул из своего угла. Раскольников даже глаз на него не поднял. -- Я должен согласиться, -- спокойно отвечал он, -- что такие случаи действительно должны быть. Глупенькие и тщеславные особенно на эту удочку попадаются; молодежь в особенности. -- Вот видите-с. Ну так как же-с? -- Да и так же, -- усмехнулся Раскольников, -- не я в этом виноват. Так есть и будет всегда. Вот он (он кивнул на Разумихина) говорил сейчас, что я кровь разрешаю. Так что же? Общество ведь слишком обеспечено ссылками, тюрьмами, судебными следователями, каторгами, -- чего же беспокоиться? И ищите вора!.. -- Ну, а коль сыщем? -- Туда ему и дорога. -- Вы-таки логичны. Ну-с, а насчет его совести-то? -- Да какое вам до нее дело? -- Да так уж, по гуманности-с. -- У кого есть она, тот страдай, коль сознает ошибку. Это и наказание ему, -- опричь каторги. -- Ну а действительно-то гениальные, -- нахмурясь, спросил Разумихин, -- вот те-то, которым резать-то право дано, те так уж и должны не страдать совсем, даже за кровь пролитую? -- Зачем тут слово: должны? Тут нет ни позволения, ни запрещения. Пусть страдает, если жаль жертву... Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца. Истинно великие люди, мне кажется, должны ощущать на свете великую грусть, -- прибавил он вдруг задумчиво, даже не в тон разговора. |
| Все это, однако, усиливало недовольство среди старых соратников Александра. Чтобы избавиться от тех, кто препятствовал его целям, Александр рассчитал и отправил домой десять тысяч своих боевых товарищей. Эта мера едва не вызвала восстания, но Александр сумел настоять на своем. Для него теперь главным стали дела всей его огромной державы; он все больше отдалялся от частных интересов и забот Греции. Прежде всего необходимо было как-то спаять своих разноплеменных подданных. С этой целью Александр начал настойчиво внедрять обоготворение своей личности; культ императора Вселенной был провозглашен официальной религией монархии-колосса. В 323 году в Вавилоне царь принял послов от греческих полисов, которые воздали ему божеские почести. В Афинах его уже торжественно ввели в пантеон как живое воплощение Диониса. Впрочем, афиняне восприняли это новшество довольно беззаботно: «Предоставим Александру именоваться богом, если ему так хочется!» — говорили они. Даже мать царя прислала ему ироническое письмо по поводу его божественного происхождения. Тем не менее по своему характеру новый культ не был чисто восточным явлением: напротив, обожествление великих людей (правда, в основном посмертное) было принято в Греции. По всей стране стояли алтари, посвященные знаменитым законодателям, полководцам, героям, таким, как Ликург, Ахилл, Пифагор. Поэтому Александр, объявив себя «сыном Зевса-Амона», в сущности не отрекался от традиций своей культуры. Несомненно, встреча с жрецами Амона послужила толчком, определенным образом направившим мысли македонца, но главным источником его религии монарха-человекобога были не восточные идеи, а, во-первых, глубокая убежденность в том, что его судьба и миссия чудесны, и, во-вторых, уверенность в необходимости установить теократическую власть для всей своей империи. Александр хорошо усвоил урок Аристотеля о примате государства над индивидом. Но государство — слишком абстрактное понятие, чтобы оно могло служить живой связью и идеалом для масс; нужна личность, которая воплотила бы в себе принцип государства. Такой личностью и должен был стать обожествленный властелин. |
| Власть монарха, который вел свою родословную от богов, отступала перед попытками рационального устройства общества. И с самого начала эти попытки приняли два направления: одно было связано с дорийской Спартой, а другое — с Афинами, населенными племенем ионийцев. В Спарте все было словно решено раз и навсегда. Порядок, установленный легендарным Ликургом при поддержке вооруженных отрядов, процветал под девизом: «Побеждать и повиноваться». Как дисциплинированный воин не должен обсуждать приказов, так и рядовой спартанец был обязан беспрекословно чтить единый устав государства: он принадлежал не себе, а обществу. Спартанцы горделиво именовали себя «общиной равных», ибо все, кроме остатков старого населения — илотов, обладали одинаковыми правами в полисе. Однако обязанностей у спартанцев было неизмеримо больше, чем прав. Воспитанием граждан занималось государство, представленное Верховным Советом, Герусией. Власти решали даже вопрос о жизни и смерти новорожденного ребенка: если он казался слабым — его уничтожали. Подростков приучали к тяготам походной жизни и лишениям, испытывали их храбрость в драках, заставляли шпионить друг за другом и доносить. Спарта походила на военный лагерь: стол — общий, одежда однообразная. Обычай общественного питания мотивировался тем соображением, что для человека лучше, если он будет как можно больше на глазах у всех. Постоянная муштра избавляла граждан от необходимости ломать голову над мировыми вопросами. Им прививали жестокость, ненависть к чужакам, готовность отдать жизнь за родину. Это была первая в истории попытка решить проблему организации общества в духе «закрытого» режима. Спарта освободилась от политических распрей, и поэтому другие полисы, уставшие от них, иной раз с завистью смотрели на образцовый порядок дорийцев. Но политическая стабильность была куплена дорогой ценой. В культурном отношении Спарта, в конце концов, оказалась пустоцветом. Она прославилась в основном лишь боевыми песнями и гражданскими стихами, оставив будущим поколениям пугающий пример общества, где государство поставлено над человеком. |
| Б) Мы уже указывали, что стремление к счастью вовсе не есть единственное и верховное стремление индивидуума. Но если это бесспорно, то и у совокупности индивидуумов, называемой человечеством, стремление к счастью нельзя считать единственным и верховным стремлением. Как индивидуум, так и человечество, кроме стремления к счастью, стремится к истине, добру и прекрасному. Как индивидуум, так и человечество различает в качественном отношении эти стремления и подчиняет стремление к счастью стремлениям высшего рода. Спрашивается: не игнорирует ли всего этого утилитаризм и через то не оказывается ли он в непримиримом противоречии с общечеловеческим сознанием? С утилитарной точки зрения приятное и полезное неизбежно отожествляется с долженствующим быть, т. е. с истинным, добрым и прекрасным. Между тем, это далеко не тожественные вещи. Приятное и полезное не редко бывает, безусловно, противным истинному, доброму и прекрасному. Возьмите хотя бы ложь. Кто не знает, что лесть приятна очень многим людям? Однако она возмущает наше нравственное чувство, так как льстец неизбежно или присоединяет к правде ложь, или даже сполна лжет. Но, солгавши в чем-нибудь, мы иногда приносим несомненную пользу некоторым людям, так как через это избавляем их или от какой-нибудь беды, или от ожидавшего их печального разочарования и вообще от чего-нибудь горького и тяжелого. Между тем, и такая ложь разве не оскорбляет в нас чувства правдивости и разве не есть прямое попрание истины? Чувства справедливости и милосердия заставляют нас желать, чтобы преступник не только не наказывался больше, чем он заслужил, но и находил возможное снисхождение к себе в своих судьях. Руководясь – же понятиями о приятном и полезном, люди должны бы иногда самым жестоким образом карать и не особенно большого преступника лишь в угоду мстительной толпе и ради устрашения других. Не во имя ли общей пользы Ликург требовал даже того, чтобы все дети недостаточно крепкого телосложения предавались смерти тотчас по рождении? Но таковое узаконение явно противоречит нашему нравственному чувству. Между тем, утилитаризм, поставляя целью жизнедеятельности индивидуума доставление большинству людей возможно больше приятного и полезного, не может не оправдывать такого рода возмутительных постановлений, если хочет быть последовательным до конца. Не очевидно ли, что указываемая утилитаризмом цель никоим образом не должна быть верховной нашей целью? |
| «Подлинно, человек ходит подобно призраку; напрасно он суетится», – говорит пророк ( Пс. 38, 7 ). Воистину всуе мятется всякий человек живущий, ища покоя в вещах земных и тленных; никогда он не найдет его. Поэтому Господь, милуя и щадя Свое создание, предузрев лучшее о нас, умышленно сократил эту жизнь нашу, чтобы не долго мы всуе трудились и бессмысленно заботились о мимотекущих вещах; как и Сам Господь сказал Марфе, много пекущейся: «Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же (немногозаботливая) избрала благую часть (Господа), которая не отнимется у нее» вовеки ( Лк. 10, 41–42 ). Показывает Господь, что поскольку всуе мятется человек, он собирает сокровища, но не знает кому. Итак, нет ничего в этом мире постоянного, ни в единой вещи нет покоя и тишины, только непрестанный мятеж и великое томление для души. Только в Боге едином и в благодати Духа Пресвятого – мир, тишина и вечный покой... Святитель Димитрий Ростовский ( 103, 1054–1055 ). Авва Дула, ученик аввы Виссариона, рассказывал: «Однажды мы шли по морскому берегу. Я почувствовал большую жажду и сказал об этом авве Виссариону. Старец, помолившись, сказал мне: «Напейся из моря». Морская вода сделалась пресной, и я утолил ею жажду. Напившись, я налил воды в запас. Старец спросил: «Зачем ты сделал это?». Я ответил: «Прости меня, я сделал это на случай, если опять захочется пить». Старец сказал: «Как здесь – Бог, так и везде – Бог». Отечник ( 82, 78–79 ). Положим, что имеешь ты у себя то, чем обладал осыпанный золотом Гигес 1 , и, безмолвно властвуя, одним обращением перстня приводишь все в движение; что рекою потечет к тебе золото, что загордишься ты, как лидийский царь, и что сам персидский Кир 2 , величающийся могуществом престолов, сядет ниже тебя. Положим, что ополчениями возьмешь ты Трою 3 , что народы и города изваяют твой лик из меди, что одним мановением будешь приводить в движение народные собрания, что речи твои удостоятся венцов, что покажешь в судах Демосфенов 4 дух, что Ликург 5 и Солон 6 уступят тебе в законодательстве. Пусть в груди твоей живет Гомерова 7 муза, пусть у тебя Платонов 8 язык... Положим, что ты опутываешь всех сильными возражениями, как неизбежными и хитро закинутыми сетями. Положим, что ты поставишь все вверх дном с Аристотелем 9 или с какими-нибудь новыми Пирронами 10 , сплетая понятия в безвыходные лабиринты. Положим, что тебя, окрыленного, понесут вверх эти баснословные (что бы они ни значили) Пегас 11 или стрела Скифа Авариса 12 . Все это, о чем я сказал, а также блистательное супружество, сибаритский 13 стол и все прочее, чем превозносится наша мысль, – доставит ли тебе столько выгоды, сколь полезно поставить все это ниже себя, но иметь в душе высокое достоинство знания – откуда она произошла, к Кому и куда должна возвратиться и какое стремление сообразно в ней с разумом? Святитель Григорий Богослов ( 115, 122 ). |
|
|
