| Действительно, внутренняя жизнь Старца была сокровенною; обстоятельства наших времен, молва человеческая, тайная зависть, и наконец открытое преследование и стеснение принуждали его к тому буйству Христа ради, которое превышало мудрость человеческую; может быть и сам Господь умудрил его ступить на этот путь, на котором он должен был окончить жизнь свою. Сим путем он достиг всего: отклонил славу, опасную и для великих подвижников, испытывал приходящих, и отклонял праздное любопытство, подавал скорую помощь истинно нуждающимся. Действуя таким образом, о. Леонид покрывал мудрыя свои постановления простотою слова и часто растворял их шутливостию, повидимому неуместною, но весьма оправдываемою самым делом, потому что чрез это он удобно и посреди собрания прилагал духовныя врачевства к тайным душевным ранам различно страждущих; а сверх того доставлял свободный доступ к себе всем. В самой речи Старца и разговоре его была какая-то резкая особенность, одному ему только свойственная: совокупляя духовную силу слов писания и учений Отеческих с краткословным, но выразительным Русским народным наречием, он попеременно растворял одно другим, где находил это полезным; понижая и возвышая тон, иногда же, по мере надобности, изменяя и самый голос, он сообщал слову своему особенную силу, так что оно падало прямо на сердце, производя в каждом приличное действие: одного утешая в скорби, другаго возбуждая от греховнаго оцепенения, иного разрешая от уз отчаяния. В последние годы (1836–1841) келлия его с ранняго утра и до поздней ночи была наполнена приходившими целиться от душевных и телесных болезней; и Старец по слову Господню: грядущаго по мне не изжену вон; туне приясте, туне дадите, принимал всех без различия, особенно же был расположен к принятию простаго народа; ибо нужды бедных требовали неотложной помощи, а скорби смертельныя скораго утешения. Некоторые от болезни сердца едва могли сказать слово и только стонами выражали ее; другие, одержимые бесом, были влачимы в келлию о. Леонида сострадательными родными или ближними; иные несли детей для принятия у него благословения. Многие жили в гостиннице по неделям, ожидая лицезрения Старца; всем надобно было помочь, всех целить и притом сохранить все свои отношения: к Духовной власти, к монастырю, к о. Игумену. |
| В средине пространства, занимаемого пасекою и садом, стоит четверокелейный деревянный корпус, в котором, во все пребывание свое в скиту, жил славный Старец Иеросхимонах Леонид (Лев), и там принимал приходящий к нему пользы ради и советов духовных народ. Этот корпус, по месту своему, был самый удобный к тому, чтоб приемом мирского народа не нарушить покоя и безмолвного жительства насельников скитских. В последствии в том же корпусе жил, до самой кончины, любитель безмолвия, бывший Валаамский Игумен Варлаам (1849). Памятником его подвижначеской здесь жизни служит небольшая деревянная келейка, сколоченная им самим из досок, в самой отдаленной части пасеки, над прудом, у забора, под сенью развесистой ели. В эту безмолвницу (отделенную от дремучаго леса только досчатою стеною), притружденный Старец уединялся на молитву, проводя в ней безсонные ночи, как понудитель Своего естества царствия ради Божия, которое, по слову Спасителя, – нудится, и нуждницы восхищают е ( Мф. 11, 12 ). Кроме четверокелейного корпуса, в котором живут ходящие за пчелами братия, – на северной стороне пасеки, под одною кровлею, помещаются: сарай для дров и пустых ульев, а по сторонам его омшанник для уборки на зиму пчел, и светелка, где помещаются разные принадлежности пасечного хозяйства. Меду в год получается от 25 до 50 пудов, воску 3–4 пудов. Скитское кладбище Блажени мертвии, умирающии о Господе; ей, глаголет Дух, да почиют от трудов своих ( Откр. 14, 13 ). Из библиотеки пройдем-те на скитское кладбище. Оно расположено на южной стороне, между двух корпусов, и обсажено плодовыми деревьями и кустарником. На восточной стороне его, на чугунном пьедестале стоит массивный чугунный крест, к которому пригвождено литое изображение Господа нашего Иисуса Христа; пред Ним теплится неугасимая лампада, возженная усердием покойного Старца – Скитоначальника Иеросхимонаха Макария. На пьедестале креста с передней стороны написаны имена погребенных на кладбище братий; на задней стороне надпись: «Скит сей устроен при Оптиной пустыни в 1821 году, по благословению бывшаго в то время Преосвященнаго Филарета Калужскаго и Боровскаго. А крест сей сооружен на скитском кладбище в 1854 году». |
| 1 Леонтьев Κ.Η. Отец Климент Зедергольм… С. 48. 2 Леонид (Кавелин), иером. Сказание о жизни и подвигах старца Оптиной пустыни иеросхимонаха Макария. С. 90. том его преданнейшими учениками. Такой характер мог образоваться только благодаря скорбям и лишениям, которые его закалили. Оттого почти во всех письмах, им написанных (они подписаны и о. Макарием), основная мысль та, что скорби необходимы для очищения души человеческой. «Вы описываете, — пишет он, — случившиеся скорби. О необходимости для нас скорбей нечего и писать Вам, ибо Вы сами знаете сию истину, как Господь наш Иисус Христос сам пострадал, нам оставив образ, да и мы последуем стопам Его (1 Пет. 2, 21), и ученикам Своим, яко некое наследие, оставил скорби: в мире скорбни будете (Ин. 16, 33). В нахождении скорбей надобно наблюдать, чтобы всякий случай скорбный относить к посланным от Промысла Божия; оскорбляющих нас считать орудиями Божиими, коими Бог действует в деле нашего спасения, почитать их своими благодетелями. Когда же обратите вину на оскорбляющих и будете на них роптать, то скорби более умножаются и отягощаются до малодушия, которое есть матерь мучения, а напротив, терпение есть матерь утешения» " . 1 Собрание писем блаженныя памяти оптинского старца иеросхимонаха Макария. Отд-ние 2, ч. 4. Вследствие своего закаленного искушениями характера он все принимал равнодушно. «Всеобщий и всезлобный враг диавол, писал он одному духовному сыну своему, хотя и многие творит подсады нам, но ничтоже успеет, если мы будем уповать на Бога, помня сие учение: блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради: радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша много на небесех (Мф. 5, 11-12) и хоть есть нечто смущенное в нас, но Господь всемогущий, поколь сохраняет мое ничтожество, и впредь уповаю и вручаюсь Промыслу Его». «Вы печетесь о моей худости, что я будто нахожусь в оскорблении, писал он другому лицу, попечение сие доказывает чувства Вашей ко мне любви, и я за оные чувствительно Вас благодарю. Но что касается до меня, то благодарение всевышнему и всеблагому обо мне Промыслу! Не вижу таковых скорбей, которые были бы невыносимы. Аще же какие и случаются, то получаю и помощь Божию, во еже понести оные. Невозможно же, чтобы совершенно избавиться от них… Какие Господу угодно послать нам скорби, принимать должны все с благодарением» 1 . Таков был мужественный борец за старчество о. Леонид. |
| Жанры, к традиции которых обращался архимандрит Леонид: паломническая проза, жития, описания монастырей. Наиболее часто используемые литературные формы: историко-религиозный очерк, письма, литературный портрет, религиозный экфрасис. Сочинения строятся на соединении традиций канонической литературы (древнерусской, историко-религиозной, богословской) и индивидуального авторского творчества. Священные события (Библейская история, описания святых мест, жизнеописания святых и т.д.) показаны не только в их объективной данности, но как духовная ценность, личностно значимая для человека: таким образом, историко-религиозный материал обретает философское и лирико-психологическое звучание. Религиозное начало произведения определяет смысловую и ценностную «вертикаль». Проводя аналогию с живописью, можно сказать, что художественная структура такого повествования выстраивается одновременно в «линейной» и «обратной» перспективах. «Линейная перспектива» связана с субъективным началом, все видится в «человеческой мерке»; «обратная перспектива», как и в иконописи, оценивает земное бытие духовной мерой, с учетом духовной дистанции. Можно проследить особенности литературной манеры отца Леонида на конкретном примере: создании образа Вифлеема (очерк «Вифлеем» в книге «Старый Иерусалим и его окрестности») 3 . Для паломника Вифлеем это священный город – место рождения Господа Иисуса Христа ( Лк. 2:4–7 ; Мтф. 2:1–11); вместе с тем с этим местом связаны и события Ветхого Завета: здесь находится гробница Рахили ( Быт.35:19–20 ), проходили события, описанные в книге Руфь ( Руфь 1–4 ), здесь родился царь Давид ( 1Цар.16:1–13 ) 4 . Автор-паломник – это «путешественник» особого рода: познавательная или эстетическая ценность воспринимаемого им увиденного мира не является для него самодостаточной, но обладает духовной ценностью только в связи с событиями Священной истории; мир воспринимается как свидетель религиозных событий; поклонение и моление (спасение) являются главной целью такого «путешествия». Художественный язык паломнического произведения служит для передачи личного впечатления от встречи со священным пространством, воплощает преображающее воздействие святых мест на человека. Предмет художественного исследования в паломническом путешествии соединяет информационное начало (достоверно описать, что увидел) и религиозное (рассказ о своем духовном опыте приобщения к святыне), при этом религиозно-духовное восприятие создает ценностное единство в произведении. |
| Духовное измерение в очерке задается обращением к ветхозаветным событиям, связанным с Вифлеемом и его окрестностями: рассказы о судьбе Рахили, праведнице моавитянке Руфи, псалмопевце Давиде. Ветхозаветные истории включены в очерк как вставные эпизоды, они не просто служат «иллюстрацией» к священной топографии, но несут свою ценностно-смысловую нагрузку. Так, автор подчеркивает поэтический гений царя Давида: «Дух Господень почивал над ним, там он играл на арфе и ощущал в душе своей тот священный восторг, который потом так возвышенно просто излился в его псалмах»; понятен для русского читателя образ кроткой Руфи, которая «любит свою старую свекровь, как мать». Обращаясь к страницам Ветхозаветной истории, архимандрит Леонид подчеркивает в них идиллическое начало: «там протекает счастливая жизнь одного из судей израильских Есевона», там вознаграждена за свою добродетель Руфь, там от пастушеской жизни к трону переходит царь Давид. Автор пишет, что воспоминания, связанные с Вифлеемом, «тихие, сельские, полные невинности и патриархальной простоты», заставляют вспомнить о «золотом веке». Божий промысел видится архимандриту Леониду в том, что ветхозаветная история Вифлеема исключительно мирная: «во всем Ветхом Завете не видим здесь кровавых сцен, но сельское спокойствие и пастушеская тишина осеняют это гнездо будущего Пастыря душ наших» 15 . Образность идиллии и идиллического мироощущения (с ценностями семьи, любви, очага, гармонии с природой и небесами) 16 были художественным языком, близким и понятным русскому читателю середины XIX в. Об идиллической гармонии мира заставляет вспомнить еще один образ – дерево, закрывшее своими ветвями Богородицу и Младенца. У Кавелина это теревинфовое дерево, «прекрасный образ природы покорной и услуживающей Божественному Младенцу – Творцу своему» 17 . Легенда восходит к апокрифическим евангелиям детства, в частности, об этом говорится в Евангелии от псевдо-Матфея 18 . Образ дерева, защищающего человека, является архетипическим и находит отражение в фольклоре многих народов; в русском фольклоре деревом, закрывшем Богородицу и Божественного младенца, называют также липу, ель, березу 19 . |
| При увольнении ему назначено было единовременное пособие в 100 рублей и предоставлено самому заботиться «дальнейшим своим устройством». В 1864 году архимандрит Леонид жаловался в Святейший Синод, что отец Вениамин не уехал на Афон и продолжал жить в Иерусалиме, пытаясь «набросить тень на наших новых членов Миссии и посеять подозрения против них и их намерений в греческом духовенстве. Не ограничиваясь этим, из корыстных видов принимает к себе поклонниц для исповеди и беседы и, встречая поклонников, убеждает их не останавливаться в русских зданиях, стращая строгостью правил, там заведённых». К прежней своей характеристике отца Вениамина архимандрит Леонид прибавил нечто новое: «Это человек, предавшийся на служение мамоне, т. е. собиранию денег и приобретению наград окольными путями». В характеристике архимандрита Леонида значительная доля истины. Таким, по крайней мере, этот деятель нашей Миссии известен был и нам на закате своей жизни, в конце 80-х годов прошлого столетия, но он имел себе горячих защитников в лице посла И. П. Игнатьева, который характеризовал отца Вениамина человеком «незловредным, а только оклеветанным», имеющим полное право оставаться в Иерусалиме, в городе, в котором всякий ищет спасения души, – и отца Антонина, рекомендовавшего его на должность члена Миссии, в таких выражениях: «долг справедливости требует возвратить человеку без вины отнятое у него место». (Дело Архива Святейшего Синода Отд. II. Л. 2. С. 4–6). Отец Вениамин окончил дни своей жизни в Иерусалиме, оставив по себе незабвенную память среди престарелых русских паломниц, доживающих здесь свой век, пожертвованием довольно обширного приюта для бесплатных квартир для них. Приют этот передан отцом Вениамином в Православное Палестинское Общество и носит наименование «Вениаминовского подворья». 189 При назначении духовно-начальствующих лиц на места с политическим значением и разнообразными мирскими отношениями не было бы найдено терпимым жертвовать некоторым образом «достоинствами строгого иноческого подвижничества в пользу практической мудрости жизни». |
| Если этот искренно верит, то судите сами, как верен наш взгляд на Иерусалимское дело. Когда отложу более, что имел для этого времени доселе, то ещё раз вернусь к Иерусалимским впечатлениям, чтобы нарисовать Вам грустное состояние Православия в Святом граде и чего можно ожидать от такого состояния не в далёком будущем». 187 Назначение этих лиц на диаконские вакансии состоялось даже вопреки аттестации арх. Петра, настоятеля Афинской Миссии, который писал о них 1 февраля 1866 года обер-прокурору Святейшего Синода графу Толстому следующим образом: «Певчие нашего хора, монахи Виссарион и Мартирий, по своей необразованности и соединённым с нею нравственным недостатком, по милости только терпимые в хоре и в качестве певчих, отнюдь недостойны занять диаконские места при церквах заграничных, где от каждого члена причта, для чести духовенства Российского, требуется своего рода представительность, т. е. приличное образование и жизнь не только честная, но и нравственно искусная». (Дело Архива Святейшего Синода Отд. II. Л. 98). Отцы Мартирий и Виссарион поступили потом на штатное место иеродиаконов в Иерусалимскую Духовную Миссию, причём отец Виссарион пользовался здесь всё время отличною репутациею среди русских паломников и был деятельным и преданным сотрудником отца архимандрита Антонина до последних дней своей жизни, оконченной в Иерусалиме. Молдаванин по происхождению, добившийся из обер-офицерских детей иеромонашеского сана на Афоне (1842 г.), будучи зачислен в 1840 году в число братства малороссийского Ильинского скита, отец Вениамин некоторое время служил во время осады в Севастополе при Крестовоздвиженской общине; в 1861 году, по представлению епископа Кирилла, был определён членом Миссии и состоял в этом звании до 1863 года, когда был уволен из её состава. Увольнение это последовало после отзыва о нём нового начальника Миссии архимандрита Леонида, который аттестовал его так: «Не касаясь его нравственных качеств, по отношению к делу должен сказать, что неразвитость и ограниченность как для внешних служений по делам Миссии, так и для внутренних на пользу своей малой общине (напр., по части хозяйственной), делает это лицо вовсе несоответствующим моему назначению старшего члена Миссии заграничной». |
| Я с самого начала узнал и понял тактику обоих отцов, но будучи убеждён, что в освобождении Епископа от сплетен подчинённых, единстве и свободе его власти и удержания подчинённых от сплетен и жалоб н Начальника заключается единственное условие успеха и достоинства нашей Миссии, – я (не говоря и не выражая ничего отцам Леониду и Ювеналию) стал прямо на сторону Преосвященного и только частыми разговорами с ним (вовсе не касаясь отцов), а менее частыми – с отцами и удалением себя от выслушивания их жалоб, – бессознательно (ибо я всё узнал на себе) отнял у них надежду на поддержку против Епископа… Опасаясь, чтобы отцы Леонид и Ювеналий не написали в Петербург жалобных писем против него, желая, чтобы Леонид оставлением Миссии не возбудил предположение о несносности характера его, Кирилла, – и опасаясь, из недоверия ко мне, чтобы они не нашли во мне ходатая и поддержки, – Преосвященный, убедившись из моего поведения, что пока ему нечего меня страшиться, вследствие известной тебе и сродной ему хвастливости, начал напропалую любезничать с отцами Леонидом и Ювеналием, убедил первого отсрочить отъезд в Россию, успокоил второго в вопросах самолюбия, обещая сделать его Начальником будущей где-то Миссии, а обо мне стал говорить, что он пока мною доволен, но что моё личное служебное положение в С. Петербурге в последнее время сделалось очень шатко, ибо и В. К. давал со скуки заниматься Иерусалимским делом; что он, Кирилл, держит меня совершенно в руках и меня самого отказаться письменно от убеждений, выраженных в моей книге, – что в М. И. Д. я имею так мало кредита и поддержки, что я сам говорил ему, Кириллу, что ему стоит написать вообще в Петербург десять строк против меня и заставить вызвать меня из Иерусалима; что я так подлащиваюсь под него, Кирилла, только потому, что от него зависит испортить мою карьеру, и что он более меня не опасается, ибо держит надо мною Дамоклов меч и т. п. в этом духе. Затем по отношению к Консульству и Доргобужинову Кирилл развивал такую же тему, что я вожу Д-а за нос, что сей последний есть нуль по характеру, что Консульство должно быть покорным слугою его, Архиерея, и будет плясать по его дудке, что стоит только всех нас держать в руках и т. д.». |
| «Много читал, – пишет в своих воспоминаниях о себе В. К. Каминский, – много размышлял, многое усвоил себе и многим пользуюсь; много делаю, по-видимому, доброго, и всё сам как будто уничтожаю; все плоды мои гибнут от моей раздражительности, вспыльчивость моя потемняет светлость ума (sic) и расстраивает меня и поставляет в опаснейшее положение» 123 . «Нервы мои, слабые от самого рождения, – говорит г. Каминский о себе в 1852 году, – совершенно расстроились (sic), потерял сон, аппетит и весь сделался болен без всякой определённой болезни. Через три с половиною месяца я близок был к тому, чтобы слечь в постель и не встать уже более на долголетие я никак не смел рассчитывать; здоровье моё было очень непрочно» 124 . Итак, это был дегенерат, больной физически и нравственно человек, не знавший, куда преклонить свою бедную одинокую голову и не имевший определённой сознательной цели, но околачивающийся постоянно в пространстве между Черниговым и Иерусалимом и попавший всецело в руки наших деятелей на русских постройках во главе с Б. П. Мансуровым. Неудивительно поэтому, что он находился во всегдашней оппозиции и к епископу Мелитопольскому Кириллу и к его преемнику – архимандриту Леониду, которого он характеризует в своих воспоминаниях в самых неправильных чертах 125 . Смерть г. Каминского не была неожиданностью ни для кого, а тем более для самого Каминского, и в ней архимандрит Леонид повинен лишь постольку, поскольку она случилась именно в его бытность в Иерусалиме, и только недобросовестные клеветники могли ставить эту смерть в причинную связь с характером архимандрита Леонида. «И теперь мне, – пишет архимандрит Леонид в письме Н. П. Игнатьеву от 24 июня 1865 года, – положительно сделалось известным, что письма писались на меня от лица поклонников, сочинялись по заказу покойным Каминским, человеком до того мнительным (он ещё до приезда Миссии писал в Петербург жалобы, что его свои хотят отравить, хотят женить его насильно, чтоб воспользоваться его пенсией и т. п. мечтания) и раздражительным, что его все боялись. Но, пользуясь этими, всем известными его болезненными свойствами, состоявшаяся против меня коалиция так восстановила его против меня, что он не будучи почти вовсе знаком со мною, был готов вредить мне чем только может как личному злейшему врагу. Умирая, он прислал мне сказать, что он ничего против меня не имеет, я же, зная о его беспричинной ненависти ко мне и желая с ним проститься по-христиански, т. е. простить ему лично его злобу на меня, для успокоения его души хотел навестить его, но он отказался принять меня. За такой антихристианский поступок, конечно, большая часть вины падает не на г. Каминского, а на тех, которые, зная болезненное его расположение духа, лукаво пользовались этим для своих тёмных целей, без всякой мысли о том, сколько тем повредили ему душевно» 126 . |
| Соглашаясь по моему приглашению поступить на службу в Иерусалимскую Духовную Миссию, для чего он предварительно должен был выйти и вышел в отставку из хора придворных певчих, С. Вознесенский с своей стороны предъявил лишь одно условие (обор.): чтобы он, состоя в Миссии, продолжал пользоваться правами и преимуществами коронной службы. А посему, имея в виду ту пользу, которую может принести нашей Миссии приобретение для управления хором певчих столь искусного и благонравного регента, я считаю своим долгом усерднейше просить о зачислении г. Сергея Вознесенского на службу Миссии с званием псаломщика и с предоставлением ему тех прав и преимуществ, какими пользуются псаломщики других наших заграничных Миссий. Бумаги, представленные г. Вознесенским вместе с его прошением о зачислении на службу Иерусалимской Духовной Миссии, при сём представить честь имею». Назначение в состав Миссии регента, окончившего курс Московской Духовной Семинарии Сергея Вознесенского, по штату не положенного, вызвало со стороны отца Леонида ходатайство перед Палестинским Комитетом о назначении ему содержания 600 руб. жалованья, 250 руб. столовых с выдачею ему вперёд из этого содержания 150 рублей из средств сего Комитета. Несмотря, однако, на то, что Б. П. Мансуров находил, что «благоустроенный хор певчих составляет один из тех предметов, коими наши паломники дорожат всего более, и что это дело прямо входит в разряд мер, касающихся улучшения быта православных поклонников в Иерусалиме», со своей стороны «полезным удовлетворить», тем не менее, оно не было уважено Комитетом, не было уважено ввиду резолюции от 26 сентября 1863 года Председателя его, статс-секретаря Головина, следующего содержания: «Вследствие известного Высочайшего положения, в котором ясно выражено, что Палестинский Комитет есть учреждение временное, об управлении коего следует составить соображение по окончании Иерусалимских построек, я не считаю вправе разрешать расходы постоянные, которые должны повторяться ежегодно» 94 . Выдано было из Комитета лишь 150 руб. |
|
|
