| И ежели откровенно Вам сказать, хотя бы и было позволено, но слабость и дряхлость моя кажется не имеет сил, чтобы жаждущих удовлетворить, поскольку телесные мои силы истощились. Соображая таковое наше положение, покорнейше Вас прошу: святую обитель не отревай, а о моем положении объяснить, чтобы не надеялись в мнимом своем доверии от меня окаянного каковую пользу получить. Даже во вчерашний день вот какое событие случилось: одна благонамеренная особа, знакомая настоятелю и мне недостойному, упросила настоятеля, дабы в его кельях свидание со мной возыметь, и, о чем нужно, переговорить. Но я расслаблен был; хотя и боролся с силами – послушание исполнить и оную особу удовлетворить, но никак не мог пойти, – осталась без удовольствия». Иногда старец, желая во исполнение воли преосвященного уклониться от посетителей, даже уезжал на время из Оптиной пустыни в Тихонову. «Обстоятельства и значительный приход людей усердствующих, писал он в другой раз тому же лицу, едва ли позволят мне остаться; но должно хоть на время выехать. Аще Господь восхощет, и жив буду, намереваюсь. Но теперь только, слава премилосердому Господу Богу, начальствующими взяты строгие меры: вороты позаперты, и калитки позабиты. Только надолго ли сей покой продлится мой». И действительно, при всем желании старца исполнить волю начальства, он ненадолго мог уклоняться от приема посетителей. Ибо вскоре являлись лица, которые, приехав в обитель для совещания с о. Леонидом, и не быв допущены к нему, обращались к настоятелю, объясняли ему свои душевные нужды, ради которых желали видеть старца, и убедительно просили не лишать их духовной помощи. Настоятель, как муж духовный, не мог отказать таким посетителям в их крайних нуждах, и сам иногда приводил их к старцу. А когда он на это не решался, то случалось, что посетители эти обращались к самому преосвященному, который, будучи убежден их слезными молениями, наконец разрешал о. Леониду принять их. Но о. Леонид, приняв присланных от владыки, или тех, которых приводил к нему настоятель, после сего каждый раз отворял двери для всех, говоря, что, если не принимать, так никого не принимать, а если принимать, так уж всех принимать. |
| «Зато, – говорил в свое время от лица всех соучастников книжных занятий один из них, о. Леонид Кавелин , – как щедро мы награждены были за наши малые труды! Кто из внимающих себе не отдал бы несколько лет жизни, чтобы слышать то, что слышали уши наши! Это – объяснения старца на такие места писаний отеческих, о которых, не будь этих занятий, никто из нас не посмел бы и вопросить его. А если бы дерзнул на сие, то несомненно получил бы смиренный ответ: «Я не знаю сего; это не моей меры. Может быть, ты достиг ее, а я лишь знаю: даруй ми, Господи, зрети моя согрешения! Очисти сердце; тогда и поймешь». Кто из нас в состоянии забыть, с какою снисходительностию выслушивал он, ущедренный от Господа даром духовного рассуждения, наши детские немотствования и делал уступки в желании изящнее или яснее выразить мысль там, где не видел нарушения духовного смысла, прикрывая оные приличной отеческой шуткой, например: «Пусть будет так; я новейшей литературы не знаю; а ведь вы – народ ученый». Если между трудившимися возникало разногласие в понимании какого-либо места или слова, старец немедленно устранял оное: или предлагал на среду свое собственное мнение, или, смиряясь и смиряя нас, оставлял такое место вовсе без пояснения, говоря: «Это не нашей меры; кто будет делать, тот поймет. А то как бы не поставить наше гнилое вместо его (разумея старца Паисия) высокого духовного понимания». Промыслом Божиим, по замечанию старца Макария, устроено было так, что ко времени издания Оптиною Пустынью святоотеческих книг явились и глубоко сочувствовавшие и содействовавшие сему делу высокие покровители, люди недюжинного ума, как из среды духовной, так и светской. Таковы были, кроме высокопреосвященнейшего и вместе высокопросвещеннейшего Московского митрополита Филарета: упомянутый выше профессор Московской духовной академии, просвещеннейший философ протоирей Феодор Александрович Голубинский, которому временно помогал бывший ректор Московской духовной семинарии, архимандрит Леонид (скончавшийся в сане архиепископа Ярославского). Усердно также содействовал успешному ходу оптинских изданий бывший в то время инспектором Московской академии архимандрит Сергий (скончавшийся в сане митрополита Московского). Из светских же лиц принимали участие в этом деле в особенности вышеупомянутый Иван Васильевич Киреевский , как это можно видеть из его переписки со старцем Макарием, а затем профессор Московского университета Шевырев и другие. |
| г. Вознесенскому «в счёт платы по найму его с 1 сентября», причём и эта выдача была мотивирована тем, что г. Вознесенский «как регент, должен был отправиться в Иерусалим ныне же и по необходимости воспользоваться возможностью взять в эту должность надёжное лицо» 95 . Обратное нечто произошло в Комитете, когда отец Леонид возбудил вопрос о назначении единовременных средств на отправку в Иерусалим певчих и членов Миссии. Несмотря на согласие Председателя Комитета принять эти расходы на его счёт, Б. П. Мансуров известил князя С. Н. Урусова, что «на суммы Комитета не могут быть отнесены расходы на путевые издержки членов Духовной Миссии и что Комитет может принять на себя только такие расходы, которые прямо относятся до улучшения быта православных поклонников в Палестине и до устройства возводимых там русских зданий» 96 . Чтобы выполнить данное отцу Леониду обещание, Председатель Комитета, министр народного просвещения, отношением от 28 августа 1863 года за на имя министра финансов Рейтерна, после всеподданнейшего доклада, известил, что Государь Император «разрешить соизволил выдать иеромонаху Леониду на сей предмет единовременно 5000 руб. из Государственного казначейства в том случае, если министр финансов признает это возможным», причём указал даже и источник для сего – из остатков, предназначенных на открытие Новороссийского университета, отложенное в 22 день августа месяца «до будущего года». Министр финансов 31 августа выразил своё согласие. 11 ноября письмом на имя Б. П. Мансурова отец Леонид, извещая о том, что он «должен немедленно приготовиться к отъезду, а потому имеет надобность в деньгах как лично для себя, так и для певчих» 97 , просил выдать эти деньги, которые и были получены отцом Леонидом. Все вышеуказанные предположения и ходатайства отца Леонида, согласно определению Святейшего Синода от 21 октября – 1 ноября с. г. за были доведены обер-прокурором Святейшего Синода до Высочайшего сведения и в 18-й день ноября месяца удостоились Государя Императора утверждения с тою, однако, разницею, что на отправление в Иерусалим новых членов Миссии и на отозвание прежних назначено 8000 руб., «на основании Высочайшего повеления 22 декабря 1862 г. |
| Можно ли так нагло обманывать? Грустно и больно знать это, и неужели нельзя ожидать никакой благоприятной перемены в близком будущем» 41 . Но как ни тяжела была нравственная атмосфера, окружавшая его, как ни ограниченна была сфера его деятельности, время, проведённое отцом Леонидом в эти годы в Иерусалиме, не пропало даром, и было им употреблено для той цели, которую он поставил себе при отъезде из России: изучать историю и жизнь восточного монашества. «Иеромонах Леонид, – писал 17 апреля 1858 года обер-прокурору Святейшего Синода графу А. П. Толстому в своём отчёте Кирилл, епископ Мелитопольский, – имеет поручение изучать здешнее монашество как человек, знающий толк в деле и весьма интересующийся делом иночества. Надеюсь, что его наблюдения принесут нам впоследствии весьма много пользы, особенно тогда, когда Господу благоугодно будет положить правительству на мысль озаботиться судьбою наших русских обителей» 42 . Как питомец Оптинских старцев, известных своею духовною жизнью – отцов Леонида, Макария и Амвросия – он, по поручению епископа Кирилла, принял на себя обязанности духовника русских паломников, а как любитель иноческой жизни и «интересующийся делом иночества», охотно принялся в Иерусалиме на практике за изучение современного восточного монашества, которое ему известно было доселе лишь в теории, по аскетическим творениям древних подвижников; и, как «ветхословец» и человек, склонный к литературным занятиям, он «успел познакомиться довольно подробно со всеми святыми местами» и составить весьма любопытную книгу об Иерусалиме «Старый Иерусалим и его окрестности» (Из записок инока-паломника. М., 1873), не утратившую своего научного и практического интереса и до настоящего времени. «Проживая в Иерусалиме, свободное от церковно-служебных обязанностей время (по званию члена Иерусалимской Духовной Миссии) употреблял я, – пишет отец Леонид о происхождении названной книги, – частью для беседы о святых местах с людьми, близко знающими оныя, частью для посещения сих святых мест с целью основательного изучения оных; во время же поездок по окрестностям Святого Града и дальним святым местам, каковы Иордан и Галилея, я старался не столько следовать указанию западных писателей, сколько повторять драгоценные сказания нашего первого паломника «монаха Даниила», и имел приятный случай убедиться, что эти сказания «мужа свята, ветха деньми и книжна вельми, жившего в Галилее 40 лет и в Лавре Св. |
| Чтобы яснее понять причину размолвки с епископом Кириллом и глубоких огорчений, испытанных с его стороны, мы воспользуемся письмом Б. П. Мансурова к Председателю Палестинской Комиссии, князю Д. А. Оболенскому, из Иерусалима от 15 октября 1858 года: «Отцы Ювеналий и Леонид приняли нас, – писал Б. П. Мансуров, – с сердечною радостью и, конечно, нас обворожили. Ты знаешь уже, любезный друг, что они оба недовольны были архиереем за то, что он их не употребляет ни на что, ничего им не доверяет и держит прямо как послушников. Леонид положительно хотел оставить Иерусалим и уже подал об этом прошение Владыке. И его, и Ювеналия мы нашли весьма недовольными архиереем. Оба они знали о дурном впечатлении Владыки в отношении ко мне, слышали о том, что я будто бы пользуюсь в Петербурге большим кредитом, питаю враждебные чувства к архиерею и еду в Иерусалим с желанием и возможностью забрать его в руки и переделать в Миссии всё, что нехорошо. Оба добрые, достойные и высоко христианские отцы увидели в этом возможность опереться на меня и на Консульство, чтобы изменить своё положение, как им того хотелось, и поддерживались в своих надеждах сплетническими дамскими и недамскими письмами из Петербурга, откуда им писали, что враги Преосвященного Кирилла сильны и ожидают посредством меня найти случай вызвать его в Россию. Сам Кирилл, раздражённый неизвестностью о моих поручениях, подкреплял в них мысль о его слабости, ибо часто неосторожно и желчно выражал, что если ему присылают обер-прокурора для Миссии, то он бросит Иерусалим. По всем этим причинам первые любезности отцов Ювеналия и Леонида обратились вполне на нашу сторону, и хотя я с первых разговоров объяснил Преосвященному Кириллу, что я приехал ему помогать, а не мешать, однако зная, что у отцов Леонида и Ювеналия есть в России большие связи и, между прочим, что Ю. сильно поддерживает Н. П. Мальцеву, которая с женскою простотою готова ратовать и против Кирилла и пользуется в глазах Владыки огромным влиянием при Дворе, то Преосвященный Кирилл очень озаботился возможным полным переходом Леонида и Ювеналия на нашу сторону будто бы против него. |
| «Ежели бы все; говорили обо мне с похвалой, писал старец к другому лицу, то горе бы мне было, по словам Самого Спасителя: горе, егда рекут вам вси человецы добре… Истинно Господь творит вся к пользе нашей, а без Него и влас главы нашей не погибнет. Что ж касается до усердствующих к моей худости, и по вере их пользующихся, не скуден Господь и ныне даровать всякому достойному и ищущему утешения, как чрез пастырей, поставленных Духом Святым, так и особенно сокровенными рабы Своими. Только дабы ищущие пользы и утешения в своих скорбях и недоумениях были предуготованы верой и расположением к исполнению заповедей Господних, и постановлений церковных, и со смирением искали бы и принимали советы в простоте сердца. Я со своей стороны благодарю Господа, чувствую в совести моей спокойствие и ни мало переходом моим не отягощаюсь». Между тем преосвященный калужский получил через московскую тайную полицию безымянный донос, в котором повторялись разные обвинения на старца о. Леонида, а также и на Оптинского настоятеля, между прочим, что последний скитским старцам несправедливо оказывает предпочтение перед живущими в монастыре, что скит причиняет монастырю во всем большой подрыв, и если он не уничтожится, то древняя обитель через него придет в упадок и разорение и т. д. Вследствие этого доноса от Оптинского настоятеля потребовались объяснения. А о. Леониду, так как он был пострижен в схиму келейно, без консисторского указа, преосвященным Калужским запрещено было носить схиму, и вместе с тем строго подтверждено было запрещение принимать посетителей. Это запрещение повторялось неоднократно, и каждый раз, повинуясь воле владыки, о. Леонид прекращал прием посетителей. Да и сам он был рад несколько успокоиться от своих трудов: ему тогда было уже 68 лет… «О себе и о своих обстоятельствах честь Вашу уведомляю, писал старец в 1886 году одному своему знакомому, что я, слава премилосердому Господу Богу, поколь грехам моим долготерпящему, нахожусь еще в живых и в той же келлии; но сношение с приезжающими на гостинную мне прекращено. |
| Особенно старец увещевал учеников своих хранить между собой взаимную любовь, мир и единомыслие. Часто о. Леонид повторял трогательные слова Христовы: О сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою ( Иоан. 13:35 ); и это было его любимое слово к ближним его ученикам. Все наставления о. Леонида были проникнуты опытной духовной мудростью. Но мудрость свою он прикрывал крайней простотой слова и простотой обращения, и часто растворял наставления свои шутливостью, по-видимому, иногда неуместной, но всегда оправдываемой самим делом. Через это он часто и посреди собрания мог прилагать духовные врачевства к тайным душевным ранам различно страждущих; а сверх того доставлял свободный доступ к себе всем. Некоторые ученики и ученицы о. Леонида сознавались, что перед другими старцами, строгими на вид и серьёзными в обращении, души их невольно сжимались, и они не могли свободно им исповедать сокровенные душевные свои немощи; напротив, простое, открытое, свободное обращение о. Леонида развязывало их души, и они перед ним легко высказывали даже то, в чем иногда и перед собой им было трудно сознаться. В самой речи старца и разговоре его была какая-то резкая особенность, одному ему только свойственная. Совокупляя духовную силу слов Писания и учений отеческих с краткословным, но выразительным, русским народным наречием, он попеременно растворял одно другим, где находил это полезным. Понижая и возвышая тон, иногда же по мере надобности, изменяя и сам голос, он сообщал слову своему особенную силу, так что оно падало прямо на сердце, производя в каждом приличное действие. Своеобразная простота о. Леонида по временам доходила до какого-то полуюродства, которое вполне описать и изобразить невозможно. Некоторые полагали, что обстоятельства наших времен, молва человеческая, тайная зависть и, наконец, открытое преследование и стеснение принуждали его к такому образу действий. Но вернее можно сказать, что Сам Господь умудрил его, под видом буйства Христа ради, приносить душевную пользу ближним. Поступая так, он укрывался от славы человеческой, опасной и для великих подвижников; удобно испытывал приходящих; отклонял праздное любопытство, и подавал невозбранную духовную помощь всем истинно нуждающимся, вернее же, ищущим оной. |
| М. Анфия заметила на это, что она не знает, что такое значит масон, но твердо знает, что безвинно хулимый ей старец о. Леонид известен, как муж опытный в духовной жизни, и учил их ни чему иному, как прямому монашескому пути, согласному с писаниями св. богодухновенных отцов, просиявших в монашеском жительстве. Игуменья прервала ее вопросом: «а что он давал вам читать свои книги?». Да, отвечала Анфия, я и теперь читаю, по его наставлению, книгу аввы Дорофея , которая, по словам старцев, есть азбука монашеской жизни». Но игуменья, как видно никогда не читавшая книги Аввы Дорофея , и желая привести неудачное увещание к какому-либо концу, воскликнула: «ну, так и есть масон, масон, говорю вам: вы, милая, впали в ересь, и, если не раскаетесь, погибнете, погибнете непременно, и здесь еще будете наказаны с примерной строгостью». Рассерженная своей неудачей игуменья представила преосвященному м. Анфию упорной еретичкой, ни в чем не сознающейся. Над остальными оговоренными в мнимой ереси сестрами (всех числом 13) поручено было произвести дознание бывшему тогда настоятелю новосильского Св. Духа монастыря, игумену N. Следователь хотя и допрашивал по одиночке сестер, но не мог узнать ничего более того, что было прежде известно всему монастырю, то есть, что сестры эти ходили к старице Анфии за духовными советами, от чего ни она, ни сестры и не думали отпираться. Не желая обвинить в слишком поспешном заключении отца Г., следователь не решился оправдать и подпавших гневу владыки сестер, и потому представил их в своем донесении как упорных, ни в чем не сознающихся. После этого дознания, не приведшего ни к какому положительному результату, преосвященный Дамаскин словесно приказал игуменье Епафродите донести ему письменно о случившемся в ее обители. Добросердечная, но робкая старица игуменья, видя, что ей во исполнение данного поручения всячески придется обвинить тех, кого она по внутреннему своему убеждению считала невинными, решилась по крайней мере обвинить их не в ереси, а в самочинии; и потому в донесении своем преосвященному от 24 ноября 1840 г. об обвиненных сестрах написала, что она «никакой другой ереси в них не нашла, как одно лишь монахини Анфии своевольство». |
| Иерусалим 28 ноября 1894 г. Подлинник Служащий драгоманом при Русской Духовной Миссии Яков Егорович Халеби вошел ко мне с просьбою, чтобы я представил к Вашему Высокопревосходительству его прошение об оказании ему милостивого пособия за труды при Миссии, которое при сем и представляю. Помета на поле: Г. обер-прокурором приказано оставить без последствий. 5 января 1895 г. Прошение драгомана Русской Духовной Миссии в Иерусалиме Я.Е. Халеби на имя обер-прокурора Св. Синода К.П. Победоносцева . Иерусалим, 23 ноября 1894 г. Подлинник. Состоя с лишком 20-ти лет на службе драгоманом при Иерусалимской Духовной Миссии в ведомстве Российского Святейшего Синода, я исполнял усердно и честно все те трудные поручения, которые возлагал на меня мой начальник, покойный отец архимандрит Антонин. Трудно представить, какие затруднения я встречал при покупке земель. Все земли были куплены на мое имя, как турецкого подданного, имеющего право приобретения земель, и за незначительную сумму. Одно время находился под гневом местной турецкой власти, которая за услуги, оказанные мной Русской Духовной Миссии, заставила меня во время последней войны 766 немедленно оставить Иерусалим. Не говорю о тех препятствиях, которые я встречал при получении разрешений на построение церквей и приютов в разных местах Палестины. Имея в виду вышеуказанные труды, я осмеливаюсь всепокорнейше просить Ваше Высокопревосходительство обратить Ваше высокое и милостивое внимание на мою службу, так как я имею семью и малолетних детей, которые нуждаются в обеспечении на будущее время. При сем прилагаю копии с аттестатов, данных мне покойным отцом архимандритом Леонидом 767 и отцом архимандритом Арсением. Покойный отец архимандрит Антонин, всегда доверявший мне, не успел дать мне аттестата вследствие неожиданного упадка сил и внезапной кончины. В ожидании Вашего милостивого решения имею честь быть и проч. Аттестат, выданный начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандритом Леонидом (Кавелиным) помощнику драгомана Миссии Я.Е. Халеби. Иерусалим, 20 сентября 1865 г. Копия. |
| В конце текста примечание В.Н. Хитрово : Записка, поданная Д.Д. Смышляевым 16 января 1888 г. лично в Петербурге Его Высокопреосвященству митрополиту Киевскому Платону, как видно из его собственноручной пометки карандашом, и присланная мне 2 ноября 1895 г. из Киева протоиереем Климентом Иоанникиевичем Фоменко 1343 . В.Х. 1277 Ошибка В.Н. Хитрово . Иеромонах Леонид (Кавелин) после первого своего пребывания в Иерусалиме (с 1 февраля 1858 до 20 мая 1859) в составе РДМ, при начальнике ее епископе Кирилле, был, по возвращении в Россию, согласно собственному прошению вновь причислен к братству Оптиной пустыни, где и подвизался до нового назначения в Иерусалим, уже в качестве начальника Миссии. Произошло это назначение 29 ноября 1863 г., а не «в начале 1864 г.». Исправляющим должность настоятеля русской посольской церкви в Константинополе он будет назначен лишь по завершении своей недолгой иерусалимской эпопеи. См. выше указ Св. Синода от 9 июня 1865 г. и «Записку» митрополита Филарета той же даты (документы 160 и 161). 1279 См., например, напечатанную выше записку генерального консула в Египте Н.К. Гирса о состоянии Александрийской Православной Церкви от 19 мая 1858 г. (документ 85). 1280 После Крымской войны, в результате которой Россия потеряла право на военный флот в Черном море, была поставлена задача восстановления русского морского присутствия путем расширения флота торгового. 3 августа 1856 г. флигель-адъютантом, капитаном 1 ранга Н.А. Аркасом и владельцем пароходов на Волге Н.А. Новосельским было учреждено Русское общество пароходства и торговли (РОПИТ) – с руководством в Петербурге и главной портовой базой в Одессе. Для поощрения и поддержки Общества правительство обязалось производить ему в течение двадцати лет помильную плату (около 1,5 млн. руб. в год), выдавать 64 тыс. руб. в год на ремонт судов и приобрести 6670 акций компании на сумму 2 млн. руб., причем половина суммы была внесена немедленно (Иловайский С.И. Исторический очерк пятидесятилетия Русского Общества Пароходства и Торговли. Одесса, 1907. С. 23–24). Быстрота, с какой состоялось учреждение Общества, внимание, с которым к нему отнеслись в высших эшелонах власти, щедрое финансирование, предоставленное казной, – все свидетельствовало о важном значении, которое придавало ему правительство. РОПИТ стал главным инструментом осуществления новой русской политики в Святой Земле и на Ближнем Востоке – с созданием Русских Построек, т. е. собственного плацдарма, в Иерусалиме и активным развертыванием русского православного паломничества. |
|
|
