| В Библии Сковорода осязал Самого Христа. Его гимны Христу – образцы глубокой поэзии: «О, часть моя всесладчайшая, – Ты Един явил мне двое: сень и безвестную тайну. Ты есть тайна моя; вся же плоть – сень и закров Твой. Всяка плоть есть риза Твоя, сень и пепел; Ты же зерно, фимиам, стакты и кассия – пречистый, нетленный и вечный. Все Тебе подобно, и Ты всему, но ничто же есть Тобою, и Ты ничем же» ... «Воздохнем ко Христу» – призыв Сковороды к людям. Умер Сковорода так же чисто и человечно, как жил. В августе 1794 года, семидесятидвухлетним стариком, он путешествует в Орловскую губернию, откуда возвращается на Украину, в родную Слобожанщину, и останавливается в с. Пан-Ивановке, у своего друга Ковалевского. Сковорода чувствует приближение своей кончины, и говорит о ней. У местного священника он исповедуется и приобщается Св. Таин. Самый день его смерти описан И. И. Срезневским . В семье Ковалевских предоставлена была Сковороде небольшая комната, с окнами в сад, отдельная, уютная, – она стала его последним жилищем. Бывал он в ней не часто; обыкновенно, или беседовал с Ковалевским, также со стариком добрым, и преданным Богу, или ходил по саду и полям. Был чудный день. К Ковалевскому прибыло много соседей, погостить, а также и послушать Сковороду. За обедом Сковорода был необычайно весел и разговорчив, рассказывал про прошлое, про свои путешествия, про трудные моменты жизни. После обеда, все встали очарованные его красноречием. Сковорода незаметно вышел из дому. Долго ходил по неровным дорогам. Минул день; под вечер, Ковалевский пошел искать Сковороду и нашел его под большой липой. Солнце заходило, последний луч пробивался между листьями. Сковорода, с заступом в руке, копал могилу. На вопрос Ковалевского, Сковорода ответил: «час, друже, кинчати блукання, бой так усе волосся злетило з бидной голови. Час дати спокий» 18 … И пошли к дому. Сковорода удалился в свою комнату, переменил белье, помолился Богу, и положивши под голову Библию , тетради своих творений и серую свитку, лег сложивши накрест руки. Долго его ждали на ужин. Сковорода не пришел. На другой день он не пришел ни к чаю, ни к обеду. Это всех удивило. Когда Ковалевский пришел в его комнату, разбудить, нашел его уже мертвым, холодным, закостенелым. |
| «Мы видели, – завершает Ковалевский свой рассказ, – как точно исполнились слова отца Парфения над игуменией Антониной, окончившей жизнь свою вдали от Хорошева и неоднократно воспоминавшей, как разительно сбылись над нею эти слова. Подробный рассказ об этом передан пишущему строки эти ее преемницей в настоятельстве Хорошевском, в Бозе почившей игуменией Измарагдою, старицею правдивою, видевшей, как сбылись слова эти в Хорошеве и всегда с умилением и сожалением воспоминавшей о тех печальных происшествиях, которые нарушили мир святой обители» 52 . А. Ковалевский писал, что хотя уже два десятилетия прошли с тех пор, как безмолвная могила сокрыла старца, обновившего в Киево-Печерской Лавре подвиги преподобных Печерских, но жива еще память о нем в его современниках. Много рассказов можно слышать в разных концах России, особенно в местах, сопредельных Киеву, где горел и светил этот светильник благочестия. Большая часть этих рассказов не могла войти в состав сказания о его жизни, изданного в Киево-Печерской Лавре вскоре после его кончины и обнимающего по преимуществу те события, которые только лично сделались известны его составителям. Можно с уверенностью утверждать, что подобные случаи далеко не единичны... Так, за год до своей кончины Парфений предсказал, что смерть его будет на Благовещение11. Свою духовную дочь княгиню В.Голицыну Парфений предупреждал, говоря: «Нам не долго с тобою жить, старица; – внимай себе, люби Божию Матерь, – Она тебе явится при кончине» 53 . Старец Парфений, взыскав от юности единого на потребу, ни к чему земному не прилагал сердца, никогда не искал чести и славы человеческой. Чуждый малейшего пристрастия к стяжанию, всякую вещь, кроме самой необходимой, он считал сором, который спешил выкинуть за порог, если не находил того, кому можно ее поскорее отдать. Усердные его почитатели часто приносили ему множество ценных, но абсолютно не нужных ему вещей. Он принимал все это, чтобы не огорчать приносящих, но при первой возможности связывал без разбора в один узел дорогие чашки, подсвечники, хрусталь, белье и прочее, выносил этот узел из кельи, клал на дороге и радовался, как младенец, когда его кто-нибудь скоро подбирал. |
| Харьковской, Московской и др. тюрьм. В марте 1889 г. был взят на военную службу и зачислен рядовым в команду на месте ссылки. В 1891 г. вернулся на родину. В 1893 г. был избран членом змиевской уез. зем. упр., а в 1905 г. председателем. Член «союза освобождения», деятельн. член партии «Нар. Своб.» Николай Николаевич Ковалевский , дворянин, родился в 59 г., получил домашнее образование. Председатель Харьковского сельскохозяйств. общ., губернский гласный, лидер земской оппозиции; ему принадлежит проект ассигнования 200 тысяч на народное образование в Харьковской губ. Был главноуполномоченным общеземской организации на войнах, участвовал в съездах городских и земских деятелей и в депутации съезда в Царском селе. Член «союза освобождения» и «союза земских конституционалистов». Принадлежит к парии «нар.св.», по женскому вопросу остается в меньшинстве. Максим Максимович Ковалевский . Известный европейский ученый. Родился в Харькове в 1851 г. Окончил Харьковский ун., работал в Берлине, Париже, Лондоне. Читал лекции в Моск. ун. и был уволен. Читал лекции в Стокгольмском, Оксфордском и многих других университетах старого и нового света, всюду имел огромный успех. Автор громадного количества ученых трудов и изысканий, публицистических работ и статей на нескольких европейских языках. Специалист по обществоведению, государственному праву, истории иностранных законодательств и пр. и пр. Один из создателей «Русской школы» в Париже. Обладал громадным имением, которое почти все продал крестьянам на льготных условиях. Μ.М. против учредительного собрания и за 2-х палатную систему. Принадлежит к партии демократических реформ. Редактор «Страны». Георгий Михайлович Линтварев, дворянин, родился в 1866 г. в Сумском уез. Окончил реальное училище. Четыре трехлетия был губернским гласным, служил членом губернской земской упр. и членом от земства в отделении крестьянского поземельн. банка. От последней должности был удален губернатором, но по жалобе в сенат восстановлен в правах и вновь избран на ту же должность. Среди кр. пользуется большой популярностью, и когда в первый день выборов Г.М. не был избран в члены Думы, крестьяне выражали крайнее неудовольствие по этому поводу. Принадлежит к партии «Нар. Своб.», но по женскому вопросу остается в меньшинстве. |
| Ковалевский, как один из организаторов и участников, описывает также первые попытки богословского экуменического общения во Франции, в значительной мере осуществившиеся благодаря почину профессоров Св.-Сергиевского богословского института. Впервые видные протестантские, католические и православные богословы стали встречаться для обсуждения богословских вопросов 9 . Это великое дело не только не заглохло (в отличие от межправославного сотрудничества), но имело продолжением всё более растущее влияние православной духовности в католической среде и сыграло существенную роль в обращении западных богословов к изучению и публикации трудов восточных отцов Церкви. Как видно, деятельность Ковалевского в 1930-х – 1940-х гг., оставившая свой след в его «Дневниках», была богатой и многогранной. Публикация его записей может принести много ценного для воссоздания различных аспектов жизни русской эмиграции. Но объем «Дневников» Ковалевского за каждый год – несколько сот страниц машинописного текста, причем большая часть записей в них носит личный или семейный характер, освещает разные аспекты французской и мировой политической жизни или касается иных вопросов, далеких от чисто эмигрантской тематики 10 . При составлении настоящей книги нами были отобраны лишь записи «Дневников», отражающие выбранную тему–церковная и церковно-общественная жизнь русского зарубежья, преимущественно в Париже и в парижском районе. Лишь как исключение к ним прибавлены особенно интересные места из других тем. В конечном счете, всё нами подготовленное к печати составляет около 10% объема всех записей П.Е. Ковалевского за каждый год 11 . Все периоды жизни русской эмиграции во Франции, описанные Петром Ковалевским, представляют равный интерес и в одинаковой степени заслуживают публикации. По общему настрою и тематике «Дневники» можно разделить на три эпохи: довоенные, военные и послевоенные годы. Настоящее издание имеет целью ознакомить читателя с этими тремя периодами жизни русского церковного парижского зарубежья: относительно спокойные последние довоенные годы (1937–1939), тяжелый и полный соблазнов военный период (1940–1944), послевоенное время (1945–1948) – время несостоявшегося воссоединения трех ветвей русской православной Церкви. Послевоенные годы, богатые событиями, были к тому же временем «выхода» православия во французскую среду, встречи его с иными исповеданиями, а также последнего, под занавес, расцвета эмигрантской общественной и культурной жизни. С другой стороны, начиная с 1940 г. записи «Дневников» как бы продолжают другой ценнейший источник истории русской церковной эмиграции во Франции – «Путь моей жизни» митрополита Евлогия 12 . Их публикация позволяет существенно расширить и завершить его повествование. |
| Анна Григорьевна сообщает в своих воспоминаниях: «Страхов усиленно приглашал моего мужа быть сотрудником «Зари». Федор Михайлович на это с удовольствием соглашался, но лишь тогда, когда окончит роман «Идиот», который так трудно ему давался и которым он был очень недоволен». Окончив роман, он писал Страхову: «У меня есть один рассказ весьма небольшой, листа на два печатных… Этот рассказ я еще думал написать четыре года назад в год смерти брата, в ответ на слова Ап. Григорьева, похвалившего мои «Записки из подполья» и сказавшего мне тогда: «Ты в этом роде и пиши». Но это не «Записки из подполья», это совершенно другое по форме, хотя сущность та же, моя всегдашняя сущность, если только Вы, Николай Николаевич, признаете и во мне, как у писателя, некоторую свою особую сущность». Из маленького рассказа вырастает повесть в 11 печатных листов под заглавием «Вечный муж». Как всегда, первое увлечение сменяется недовольством и, наконец, отвращением. Писатель жалуется на жару во Флоренции, на припадки и безденежье. «Можете себе представить, какая это была каторжная работа, — пишет он С. А. Ивановой , — тем более что я возненавидел эту мерзкую повесть с самого начала». «Вечный муж» был напечатан в первых двух книжках «Зари» за 1870 год. Софья Ковалевская сообщает в своих воспоминаниях, что Достоевский в 1866 г. рассказал однажды в их семье сцену из романа, задуманного еще в юности (сам автор писал Страхову, что замысел его повести восходит к году смерти брата, т. е. к 1865 году). Ковалевская так излагает содержание этой сцены. «Герой, помещик средних лет, хорошего и тонкого образования, жил за границей, читает хорошие книги, покупает картины и гравюры. В юности вел беспутную жизнь, но потом стал серьезнее, посвящает себя жене и детям и пользуется всеобщим уважением. Однажды он просыпается утром, солнце светит в окно его спальни, все вокруг него чисто, красиво и уютно. И самого себя чувствует он чистым и достойным уважения. Во всем его теле разливается ощущение удовлетворенности и покоя. Как настоящий сибарит, он медлит вставать, чтобы подольше насладиться приятным состоянием общего физического удовольствия. Находясь между сном и бдением, он переживает в памяти различные прекрасные минуты своего последнего заграничного путешествия. Он снова видит очаровательную полосу света, которая падает на голые плечи святой Цецилии в Мюнхенской галерее. И ему приходит снова на память умная фраза из недавно прочитанной книги «о красоте и гармонии мира». |
| Родился Николай Васильевич Краинский 1 мая 1869 г. в Киеве в семье агронома. Он был одарённым ребёнком, в т.ч. интересовался музыкой, обучался игре на музыкальных инструментах. После успешного окончания харьковской второй гимназии (1888), Николай Краинский поступает на медицинский факультет Императорского Харьковского университета, который с отличием оканчивает в 1893 г. Будучи студентом, он активно занимается научной работой по общей патологии под руководством опытных профессоров. А его сочинение " Исследование психофизических реакций на тактильные и болевые раздражения у здоровых, нервных и больных людей " (1892) было удостоено золотой медали Харьковского университета. Выбор темы был не случаен. В Харькове обязательное преподавание психиатрии началось с 1877 г., когда приват-доцентом по кафедре нервных и душевных болезней был избран П.И. Ковалевский. Со временем он возглавил кафедру (его преемником на этом посту в 1894 г. станет выдающийся психиатр, один из учредителей Харьковского Отдела Русского Собрания Я.А. Анфимов). П.И. Ковалевский был инициатором и издания первого русского психиатрического журнала " Архив психиатрии, нейрологии и судебной психопатологии " , который издавался в Харькове с 1883 г. по 1896 гг. Учениками П.И.Ковалевского были многие известные отечественные психиатры. К числу их относился и Н.В.Краинский. По окончании курса обучения он был принят ординатором в одну из лучших российских клиник того времени - клинику на Сабуровой даче (ныне Харьковская городская клиническая психиатрическая больница 15), где наряду с практической работой занимался и научно-исследовательской деятельностью. Его доклады были предметом оживлённых дебатов на заседаниях Харьковского медицинского общества. В 1896 г. Николай Васильевич успешно защитил в Московском университете докторскую диссертацию на тему: " К учению о патологии эпилепсий " , в которой впервые обосновал токсическую природу эпилепсии. В том же году впервые за всё время существования Сабуровой дачи губернская управа назначила старшим врачом Харьковской губернской психиатрической больницы не терапевта, а психиатра. Им стал Н. В. Краинский. В этой должности он работал до 1898 г., когда был командирован за границу в клинику Бинсвангера для научного усовершенствования, а затем прикомандирован к клинике В. М. Бехтерева в Военно-медицинской академии. |
| Вечер дома за Грабарем. Умер М. М. Ковалевский, один из наиболее разносторонних и плодовитых русских ученых. Едва ли кто писал за последнее время больше Ковалевского. Нельзя, однако, сказать, чтобы глубина его исследований соответствовала их широте. У него была какая-то французская манера касаться до многого слегка и скользить по поверхности. Но все же в области сравнительного изучения истории права им сделано очень много. Именно широта эрудиции была ценным качеством его работ. 25 марта. Пятница. Погода вдруг за одну ночь с необыкновенной резкостью переменилась: сегодня снег, холод, сильнейший пронизывающий ветер. Весь день я провел за подготовкой к лекции о школе при Николае Павловиче, которую всю написал для облегчения издателя. Вечером была О. И. Летник со «своей магистерской программой», из которой, конечно, кроме кокетства, ничего не выйдет. Показывала письмо, полученное ею от Виппера, в котором он сообщает ей, что никого теперь не принимает, требует для экзамена по древней истории непременно знаний греческого языка и заканчивает письмо словами «а без греческого языка нет и экзамена. С искренним уважением Р. Виппер». Ничего более сухого мне никогда, кажется, читать не приходилось. Миня с утра был что-то расстроен и раздражителен, а в середине дня почувствовал боль в горле и жар, и слег. У него, очевидно, жаба. Не выходит из головы Ковалевский: какой ум и эрудиция, и какое легкомыслие было с высшей школой в Париже! 344 26 марта. Суббота. Оказалось, сверх ожидания, довольно много студентов в аудитории, которым и читал о народном просвещении при Николае I. Читал с оживлением, потому что касался вопросов, задевающих за живое. Сознавал, что читаю в последний раз. Едва ли после Пасхи что будет. В профессорской Яковлев, Сперанский, Поржезинский – разговор о последней субботе и о ненормальной краткости весеннего полугодия. Благодаря этому, мы, вероятно, выпускаем больших неучей. После лекции остался на заседании Совета. Матвей Кузьмич [Любавский] произнес небольшую речь, посвященную памяти А. С. Алексеева и М. М. Ковалевского. Затем начались длиннейшие и скучнейшие доклады математического факультета. Филиппов, Готье и я бежали, хотя и сознавали, что не исполняем обязанностей. С Филипповым по дороге домой разговор о государственности великорусского племени и об опасности ему от окраин и инородцев. Дома послелекционное состояние приятно-возбужденной усталости. Читал статью о Шварце, подаренную Соболевским. Письма Шварца интересны, но автор статьи – тоже своеобразно интересен. За три последние дня я получил много книг: новый выпуск «Старины и новизны» от гр. Шереметева 345 , книгу Писаревского 346 , выпуск Грабаря, книжку «Русской старины» и др. Солнечный, ясный, но холодный день. Миня все в постели. |
| Первый триумф ожидал его 6 июня на литературном вечере в Благородном собрании, где он читал монолог Пимена из «Бориса Годунова». Он пишет жене: «Москва, 7 июня… Открытие монумента произошло вчера, где же описывать… Затем был обед с речами. Затем чтение на вечернем литературном празднестве в Благородном Собрании с музыкой. Я читал сцену Пимена. Несмотря на невозможность этого выбора (ибо Пимен не может кричать на всю залу) и чтение в самой глухой из зал, я, говорят, прочел превосходно, но мне говорят, что мало было слышно. Приняли меня прекрасно, долго не давали читать, все вызывали, после чтения же вызвали три раза. Но Тургенева, который прескверно прочел, вызывали больше меня. За кулисами (огромное место в темноте) я заметил до сотни молодых людей, оравших в исступлении, когда выходил Тургенев. Мне сейчас подумалось, что это клакеры, claque, посаженные Ковалевским. Так и вышло: сегодня ввиду этой клаки на утреннем чтении речей Иван Аксаков отказался читать свою речь после Тургенева (в которой тот унизил Пушкина, отняв у него название национального поэта), объяснив мне, что клакеры заготовлены уже давно и посажены нарочно Ковалевским (все его студенты и все западники), чтобы выставить Тургенева, как шефа их направления, а нас унизить, если мы против них пойдем. Тем не менее прием, мне оказанный вчера, был из удивительных, хотя хлопала одна лишь часть публики, сидевшая в креслах. Кроме того — толпами мужчины и дамы приходили ко мне за кулисы жать мне руку. В антракте прошел по зале и бездна людей, молодежи и седых и дам бросились ко мне, говоря: «Вы наш пророк, вы нас сделали лучшими, когда мы прочли Карамазовых». Одним словом, я убедился, что Карамазовы имеют колоссальное значение. Сегодня, выходя из утреннего заседания, в котором я не говорил, случилось то же. На лестнице и при разборе платьев меня останавливали мужчины, дамы и прочие. За вчерашним обедом две дамы принесли мне цветов… Сегодня был второй обед, литературный — сотни две народу. Молодежь встретила меня по приезде, потчевала, ухаживала за мной, говорили мне исступленные речи — и это еще до обеда. За обедом многие говорили и провозглашали тосты. Я не хотел говорить, но под конец обеда вскочили изза стола и заставили меня говорить. Я сказал лишь несколько слов, — рев энтузиазма, буквально рев. Затем уже в другой зале обсели меня густой толпой — много и го–Достоевский. Жизнь и творчество рячо говорили (за кофеем и сигарами). Когда же я в половине десятого поднялся домой (еще две трети гостей оставалось), то прокричали мне ура, в котором должны были участвовать поневоле и несочувствующие. Затем вся толпа бросилась со мной по лестнице и без платьев, без шляп вышли со мной на улицу и усадили меня на извозчика. И вдруг бросились целовать мне руки — и не один, а десятки людей, и не молодежь лишь, а седые старики. Нет, у Тургенева лишь клакеры, а у моих истинный энтузиазм». |
| Физиология, думающая обойтись без психологических исследований, может просмотреть многие из этих психических фактов и, во всяком случае, представить их в другом виде, чем каковы они на самом деле. Физиология, принимаясь за исследования физиологической стороны психической деятельности, или должна принять результаты психологического анализа за исходный свой пункт, или сделать его снова, но в последнем случае она превратилась бы в психологию. Это замечание относится ко всем отделам психической жизни. Все ли психические процессы, для объяснения которых спиритуалисты обращались к гипотезе психической силы, объяснил Н. О. Ковалевский со своей точки зрения? Мы думаем, что далеко не все. Он обратил внимание только на простейшие душевные явления, – ощущения, память и первые начала умственной и произвольной деятельности, зависимость которых от физиологических условий очевидна. Но он оставил без объяснения высшие психические акты, например, логические законы, всеобщие и необходимые убеждения, деятельность творческой фантазии, чувство эстетическое, моральное и религиозное. Он ни слова не сказал в объяснение единства сознания, которое спиритуалисты всегда считали главным основанием принимать особое психическое начало. Но, как мы видели, и в простейших процессах душевной жизни, кроме возбуждения нервов и мозга, существует деятельность необъяснимая из строений и функций нервной системы и предполагающая участие другого фактора кроме материи и её сил. Если бы мы не боялись слишком растянуть нашу критику, мы могли бы привести свидетельства замечательных физиологов нынешнего времени в подтверждение того, что посредством одних изменений в структуре нервов и мозга физиология не может объяснить даже ощущения. Как Н. О. Ковалевский заметил в своей речи, в настоящее время дознано, что процесс нервного возбуждения есть не что иное, как особый характерный вид молекулярного движения. Весьма вероятно, что волнообразные движения органа зрения, вызываемые чрезвычайно быстрыми дрожаниями светового эфира, имеют иную форму, чем движения слухового нерва, возбуждаемые сравнительно медленными вибрациями воздуха. |
| Он оказал таким образом существенную услугу всем последующим русским путешественникам и караванам. Е. П. Ковалевский вместе с тем и обогатил наши географические познания о Монголии, сообщив подробное топографическое описание нового пути (Путешествие в Китай, II, стр. 172). В 1858 г. та же самая дорога, по которой прошёл Ковалевский (Дарханская в Монголии) от Кяхты до Пекина была снята глазомерно в 5-ти вёрстном масштабе топографом Волковым. Английский перевод этой съёмки был издан в Лондоне; под заглавием: Itinerary from Kiakhta to Peking. London 1862. Topogr. Department, War Office. Тот же самый маршрут в уменьшенном масштабе был издан Кипертом в Zeitschrift fur allgemeine Erdkunde von W. Koner. Berlin. Neue Folge XIV, 1868, p. 351–356; Taf. IV. В следующем, 1859 году, как уже выше было сказано, топограф Шимкович сопровождавший генерала Игнатьева от Кяхты до Пекина, по почтовому тракту, снял эту дорогу в 3-х вёрстном масштабе. Маршрут этот тоже был переведён и издан на английском языке в Пекине. По той же китайской почтовой дороге проехал в 1868 и в 1874 годах директор Пекинской магнитной обсерватории, доктор Г. А. Фритше, который определил астрономически географическое положение Урги и Калгана, пяти пунктов между Кяхтою и Ургою и десяти пунктов в Гоби. В 1877 году тот же учёный определил астрономически ещё 17 пунктов в Гоби по Гунчжиин цзам’ской караванной дороге. Кроме того он произвёл ряд магнитных и гипсометрических наблюдений в Монголии. Наблюдения доктора Фритше были опубликованы в разные времена в Записках Академии Наук и в Известиях Имп. Русск. Геогр. Общества (XV, 1879, стр. 100–107). Всё собрано вместе в его прекрасной статье: Dr. Н. Fritsche, Ein Beitrag zur Geographie und Lehre vom Erdmagnetismus Asiens und Europa’s, 1885. Mit 5 Karten. Petermann’s Geogr. Mitthei- lungen, ErganzuDgsheft, 78. В конце 1870 года покойный Н. М. Пржевальских отправился из Урги в Калган по прямой дороге, по которой обыкновенно возится русская почта (см. выше), т. е. через Хангай, Щилиин, Цицзын, Сенджи, Ихы удэ, Ирен, Минган, Суджи и пр. На пути он произвёл ряд астрономических наблюдений и нивелировку, которые были опубликованы доктором Фритше в: Petermann’s Geogr. Mittheilungen, 1874, р. 206, с картою. – По той же дороге проехал в 1879 г. М. В. Певцов (ныне генерал-майор) из Калгана в Ургу. |
|
|
