| Такое антимистическое и даже рационалистическое понятие о таинствах стал развивать Лютер. Первоначально он видел в них одни только внешние символические действия, образно представляющие идею спасения человека. Этот отличительный протестантский взгляд на таинства, как внешние видимые символические действия, раскрыт был в частностях с крайностями Карлштадтом, Анабаптистами и Цвингли. Цюрихский реформатор решительно отвергал объективное присутствие благодати в таинствах, видел в них одни бессодержательные сами по себе символы или знаки, выражения воспоминания смерти Христа, благодарности Богу Спасителю и религиозно-нравственного общения между верующими. Но такой крайне радикальный взгляд на таинства возбудил реакцию в недрах самого протестантства. Даже Лютер прямо восстал против такого воззрения и стал допускать, что в таинствах, как символических действиях, реально присутствует божественная благодать. К этому взгляду, примиряющему протестантское воззрение на таинства с древлевселенским, пришел и Кальвин. Он различал в таинствах две стороны: видимую – внешнюю и невидимую – внутреннюю. В видимой стороне таинств Кальвин, подобно Цвингли, видел простые знаки или символы божественной благодати. Но от этих знаков или символов не отделял невидимого, во действительного действия благодати Божией на человека при принятии им таинства. Основная мысль Кальвина в этом учении таже, что и Лютера, именно, что таинства суть не простые только знаки, не одно выражение благодарности к Богу, веры и т. дал. и свидетельство общения с Церковью, но залог (pignus), печать 485 действительного сообщения человеку благодати, подаваемой одновременно с принятием таинств. Потому они действенны и священнотаинственны. Существо таинств составляет сам Христос 486 . «Я хотел бы убедить читателя, говорит Кальвин, что я не отвергаю в таинствах как бы сокровенную некоторую силу непрестанно присущую в них» 487 . Ив всех седми таинств, принятых древлевселенскою Церковью, Кальвин признает только крещение и причащение, а прочие пять отрицает, видя в них простые обряды; потому что Кальвину казалось, что в Слове Божием нет определенных указаний на то, что они установлены Богом как существенно необходимые священнодействия 488 . |
| Кальвин ожидал, что склонивши цюрихцев к своему воззрению, он произведет большую радость в Германии, так как для Лютеран действительное присутствие тела и крови Христовых в евхаристии и вкушение их верующими было сущностью этого таинства. Женевский богослов для восстановления единения между обоими евангелическими вероисповеданиями внес in Consensionem Tigurinam выражения из Аугсбургского исповедания 1540 г., которое тогда в новом издании принято было во всеобщее употребление в Лютеранской церкви. Многие протестанты в Страсбурге и Виттенберге разделяли надежды Кальвина на примирение. Но эти надежды не исполнились. Иоаким Вестфаль m Гамбурга во многих своих сочинениях восстал против Кальвина и против Consensio Tigurina. Все сочинения Вестфаля дышат фанатическою ненавистью к женевскому богослову. Это чувство главным образом возбуждено было и поддерживалось в Вестфале ложным его предположением, что будто Кальвин замышлял искоренить лютеранство и на место его ввести исповедание Сакраментариев, которые поведут борьбу на жизнь и смерть, чтобы отвлечь от Лютера всех его последователей 501 . Вестфаль поставил для себя задачею возбудить в единомысленных людях открытую оппозицию против Швейцарцев. Он учил, что хлеб в причащении substatianliter есть тело Христа, что Христос и по человечеству находится везде и неограничен местом (extra locum). О Швейцарцах и особенно о Кальвине отзывался, как о еретиках, об учении их, как о безбожном отрицании Писания, об отвержении же всего святого, как о диавольском богохульстве. Кальвин сначала долго не отвечал против Вестфаля, чтобы чрез это не дать ему иного значения. Но когда в конце 1554 года он узнал, что Вестфаль с помощью своих единомышленников начал преследовать солидарных с ним (Кальвином) эмигрантов из Англии и во главе их поляка Ласко, собирал в нижнегерманских городах подписи, чтобы противопоставить Швейцарской церкви consensum церкви Саксонской, то спешил написать свое объяснение на Consensionem Tigurinam, где обширнее изложил свое учение 502 . Но как это не привело к миру, то Кальвин писал еще два сочинения против Вестфаля и одно против Тилеманна Гесгуса. Мы не входим в подробное рассмотрение этой полемики Кальвина с Вестфалем, потому что она не принесла ничего для раскрытия учения Женевского богослова и упомянули о ней лишь потому, что она разрушила его надежды на унию. Вследствие этой полемики строгие лютеране стали смотреть на Кальвина и его последователей крайне враждебно. Совершенно иначе, с сочувствием к Кальвинову учению об евхаристии и к кальвинистам относились последователи Филиппа Меланхтона, известные под именам Филиппистов, но и они под именем криптокальвинистов подверглись кровавым преследованиям со стороны ультра-лютеран. |
| Но как каждый создан для той или другой цели, то мы называем каждого от вечности предопределенным или к жизни или к смерти 445 . В таком виде учение Кальвина отвергает всеобщность божественного обетования о спасении, относящегося ко всем без исключения людям, отрицает и значение крестной смерти Богочеловека для всех людей. В этом учении заключается дуализм. В силу ужасного декрета (decretum horribile fateor, говорит Кальвин, Institut 1. III, с. XXVII S. 7, р. 704) Божия, существующего от века прежде сложения мира, вследствие избрания одних (electio) и отвержения (reprobatio) других, род человеческий распадается на две области, на веки разделенные непроходимою пропастью, на область спасения, в которой состоят избранные, и мрачную область погибели, к которой принадлежат отверженные. Кальвин все те места Писания, в которых говорится о предназначении ко спасению всех людей, напр. 1Тим.2:4 относит только к одной части людей, именно к набранным (партикуляризм) 446 . Во Христе дано спасение только для тех всех, кого дал Ему Отец и действительно влечет в Нему 447 . Не все привлекаются ко спасению, следовательно Бог не хочет спасения всем людям, говорит. Кальвин против Кастеллио 448 . Причина, почему избираются одни и отвергаются другие, по мнению Кальвина, заключается в непостижимом чистом произволении Божием, не зависящем ни от каких условий в избираемых или отвергаемых, потому избрание и отвержение безусловно. Кальвин объясняет: не Бог ли насаждает растения и вырывает их с корнем? Почему Бог делает так, на это мы не имеем другого ответа, кроме этого: потому что Он так хочет. Далее мы не можем продолжать вопросов, так как воля Божия есть последнее основание и последний закон всех вещей. Так точно нельзя опрашивать о причинах избрания и отвержения. Бог не обязан к чему-нибудь. Его дело – губить, так как все мы от природы повинны сему. И Он, его же хощет милует, и его же хощет ожесточает 449 . Он делает это для показания своего могущества и славы, для обнаружения своего милосердия в избранных и правды в отверженных 450 . |
| Мы подробно говорили об отношении Кальвина к авторитету церковного предания, вселенских соборов, св. отцов и самой Церкви потому, что это имело большое и вместе печальное по результатам влияние на всю богословскую систему реформатора. При деструктивном воззрений на все эти направительные и охранительные начала, самонадеянно разрывая столь важные нити, связующие богослова с древнею вселенскою Церковью , отдаваясь в своем учении на произвол личного субъективного разума, Кальвин неминуемо должен был власть и действительно впал во многие заблуждения, отрицая как суеверия, многие истины и искажая догматы Церкви и таким образом стал на краю пропасти рационализма. Впрочем от многих крайностей этого направления удерживало женевского реформатора недоверие к разуму человеческому (в этом отношении Кальвин резко отличается от Цвингли) и благоговение к св. Писанию даже в самой его букве. Кальвин несимпатично относился к людям рационалистического направления, предоставлявшим много свободы своему разуму в области богословия; потому он называл людей рационалистического образа мыслей, как Кастеллио, скептическими академиками 430 и с крайнею антипатией отнесся к Фавсту Социну и особенно к Сервету. Лютер первый показал опыт деструктивной библейской критики, отвергнувши, по своим субъективным воззрениям, богодухновенную важность послания св. ап. Иакова. Кальвин в этом отношения был консервативнее немецкого реформатора, отвергая критику человеческого разума в Библии. «Вернее всякой достоверности мы утверждаем, что Писание исходит от самого Бога, как будто в оном мы созерцаем Его Самого... Мы не доискиваемся ни доказательств, ни вероятных предположений в подтверждение этого нашего мнения... Это убеждение не требует для себя доказательств, это чувство может родиться только из небесного Откровения... Некоторые (nebulones – совы) спрашивают, кто удостоверил нас в том, что Писания, известные с именем Моисея и пророков, произошли от них и сомневаются даже в их действительном существовании 431 . Но я отвечаю», что закон Моисея сохранялся чудесно более по Божественному провидению (providentia), чем по человеческому старанию. Такой же консервативный взгляд на разум и библейскую критику мы видим во всех кальвинистических символах: Confessio Gallicana, Belgica, Helvetica; как бы для того, чтобы смелая критика не исключила каких-либо канонических книг из Библии, в этих символах исчисляются все эти книги. С большою вероятностью можно сказать, что это было главною причиной того исторического факта, что из недр кальвинизма не выходило таких разрушительных критических исследований Библии, какими разрешилось лютеранство. |
| Но скоро за этим последовала кровавая баня в Васси, где 200 протестантов были или убиты или переранены партиею Гизов. Подобная баня повторялась и в других местах. Разгоралось пламя междоусобной религиозно-гражданской войны. Кальвин вошел в переписку с предводителями реформатской армии, как напр. адмиралом Колиньи, выражал живейшее участие ко всем положениям протестантов, увещевал, воодушевлял их впрочем не к продолжению войны, которой он не желал, но к верному хранению принятого ими вероисповедания. Кроме письменных советов и руководственных наставлений, Кальвин влиял на Францию чрез ее эмигрантов во множестве стекавшихся в Женеву. Особенно многие молодые Французы приходили сюда слушать лекции Кальвина в академии и выносили из нее привязанность к вероисповедным идеям. Из Женевы, где Кальвин покровительствовал «мученикам ради Евангелия», выходили горячие пропагандисты Кальвинизма, которые отправлялись десятками во Францию. Многих из них посылал сюда сам Кальвин в качестве пасторов, когда протестантские общины во Франции просили его о том. Возвращаясь на родину, ученики Кальвина приобретали последователей его вероучения и развивавшиеся под их влиянием общины устраивались по образцу Женевской. Отсюда объясняется то высокое уважение, какое питали французские протестанты к Женеве и Кальвину 526 . Не даром Карл IX считал Женеву школою, из которой выходят еретические мнения в его государстве. Чтобы уничтожить этот главный питомник их, советовали королю разрушить Женеву 527 . Один из современников реформатора венецианский посол при французском дворе, Михели в 1561 году не находил ни одной провинции, не зараженной Кальвинизмом; ему преданы были три четверти государства: Бретань и Нормандия, Гасконь и Лангедок, Пуату, Турень, Прованс, Дофине. В этих провинциях, говорил посол, не смотря на королевские запрещения, во многих местах происходят собрания, говорятся проповеди, устраиваются различные учреждения по примеру Женевы... Все приняли новое учение и что особенно примечательно, даже духовенство не только священники, монахи и монахини, но и епископы и знатнейшие прелаты.... |
| С прибытием Кальвина в Женеву во второй раз, приняла богослужебно-церковный характер катихизация в храмах. Усердно и с необыкновенным успехом занимался ею реформатор еще во время своего служения с Фарелем, а в последствии он обратил на нее как на предмет особенной важности внимание своих сотрудников. Катихизация в Женеве достигла такого значения, какого она не имела ни в одной из протестантских церквей. В полдень по воскресным дням во всех храмах города собирались дети обоего пола для слушания объяснений каких-либо отделов христианского учения и библейской истории. Кроме детей, которых Кальвин заботился воспитать в духе своего вероисповедания, катихизические наставления слушались очень многими из взрослых, особенно иностранцами желавшими поселиться в Женеве. Сверх того, Кальвин заставлял присутствовать при катихизации провинившихся против его дисциплины, ссылаясь на то, что им нужно еще научиться по заповедям Закона Божия христианским обязанностям. Старшины в городе, надзиратели в селах строго наблюдали за посещением катихизических наставлений, а консистория по отношению к неревностным употребляла меры принуждения. Кальвин, во всем требовательный, особенно был строг в этом деле, и консистория подвергала денежным штрафам опускавших катихизацию. По требованию консистории, и городское правительство налагало гражданские наказания на родителей, неисправно посылавших своих детей к воскресным наставлениям. Программою катихизаций служил написанный Кальвином в 1542 году катихизис церкви женевской 284 . Разделенный на 55 воскресных отделений, катихизис в форме вопросов и ответов излагал простым языком сущность реформатского учения. В 1545 году Кальвин перевел его на латинский язык «с тем, чтобы и другие церкви могли пользоваться этою книжкою» 285 . К нему были присоединены утренние и вечерние молитвы, пред началом учения, пред и после обеда. Слушание катихизических наставлений обязательно было до тех пор, пока каждый не усвоял вполне всего первоначального учения веры. Затем, изучивший его публично в церкви испытывался и только оказавшиеся успешными допускались к причащению. Таким образом женевские храмы вместе с главным своим назначением были школою кальвинистического вероучения. |
| Изучение римского права имело большое влияние на умственное развитие Кальвина. Оно приучило его к ясности и точности выражений, развило сильную логику, представляющую самое выдающееся достоинство его позднейших произведений; оно же, несомненно, сослужило ему громадную службу в его организаторской деятельности в Женеве, выработало из него будущего законодателя. Благодаря этому железному прилежанию Кальвин и здесь, как в Париже, делает быстрые успехи. Скоро молодой, серьезный не по годам пикардиец обращает на себя внимание как учителей, так и студентов. Даже биографы из католического лагеря отдают полную справедливость “его живому уму, обширной памяти, способности быстро усваивать все и особенно той поразительной ловкости, с которой он излагал на бумаге лекции и прения профессоров в изящной и подчас остроумной форме”. Уже в Орлеане он так выдвинулся из массы студентов, что на него смотрели скорее как на учителя, чем на ученика, и часто, в отсутствие лектора, ему случалось занимать его место. Похвалы, сыпавшиеся со всех сторон и льстившие самолюбию молодого ученого, имели благотворное влияние на его характер. Есть основание думать, что в это время нелюдимый, недоверчивый нрав Кальвина значительно смягчился – он ближе сходится с товарищами, становится доверчивее и общительнее. С некоторыми из них, наиболее способными и трудолюбивыми, он даже вступает в близкие дружеские отношения, особенно с одним талантливым молодым юристом из Орлеана, Франсуа Даниэлем, к которому адресована большая часть его юношеских писем. Эта дружба с ровесниками вносит некоторый свет и оживление в одинокую жизнь, всецело посвященную неусыпным занятиям, от которых его только с трудом можно было оторвать. Даже в Нойоне, у смертного одра своего отца, в 1531 году, Кальвин только и думает что о покинутых занятиях и с нетерпением ждет минуты, когда их можно будет возобновить. Каким-то отталкивающим холодом, почти бесчувственностью веет от письма его к одному из друзей, в котором он сообщает о безнадежном состоянии отца. “Я обещал тебе при отъезде, – пишет он, – скоро вернуться назад; но болезнь отца задержала меня. Доктора сначала подавали надежду, но дни проходят – надежды больше нет, смерть неизбежна. Что бы ни случилось, мы свидимся опять. Кланяйся Даниелю, Филиппу и всему твоему кружку”... Вряд ли это письмо, единственное, где будущий реформатор говорит о своей семье, может свидетельствовать в пользу его сыновних чувств. Некоторые биографы-панегиристы объясняют эту сдержанность тем, что Кальвин в то время не мог уже сочувствовать своему отцу, умиравшему в заблуждениях католической церкви. Но, не говоря уже о том, что Кальвин тогда сам еще оставался католиком, такое объяснение холодности сына к умирающему отцу более чем натянуто. |
| Это представление по сути своей является лишь логическим завершением общей для всей Реформации идеи о безусловном разрушении грехопадением природы человека. Лютер учил о «падении до степени потери самого стремления к добру, о полном нравственном омертвении падшего человека», из этой же предпосылки исходит и Кальвин – «в человеке нет ни одной части, свободной от греха, и потому все, что делает он, вменяется ему в грех», но из нее он делает выводы, которых хотел избежать Лютер. Из крайностей общепротестантского представления о полном разложении падшей природы человека Кальвин вполне логично переходит к другой крайности – учению о безусловном предопределении религиозной судьбы человека . В самом деле, если из беспросветной глубины падения человека может восставить только ниспосылаемый Богом дар спасающей веры, если любое собственное усилие человека бесплодно и не имеет значения для его спасения, то возникает закономерный вопрос – почему же не все спасаются? Если человек неспособен избрать добро или зло, значит, за него этот выбор делает сам Бог, Который движет одних к горнему блаженству, иных – к вечным мукам. В основе такого отношения Творца к человеку лежит представление о Его абсолютной независимости от Своего творения – абсолютном суверенитете Бога. Воля Создателя царит над всем, в том числе и над душами сотворенных Им. Кальвин был движим стремлением восстановить истинное величие Божие, которое католичество умаляло человеческим участием в спасение своими усилиями, накоплением добрых дел. Только предопределение позволяет окончательно уничтожить всякую возможность заслуги человека в деле спасения, «добрые дела, которые мы совершаем под водительством Святаго Духа, не играют роли в нашем оправдании». Исходя из предвзято истолкованного изречения апостола Павла: «кого Он предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего» ( Рим. 8:29 ), Кальвин хладнокровно делит все человечество на два рода людей : малое стадо избранных ко спасению в силу непостижимого решения Божия помимо всякой их заслуги и обреченное большинство, которое не спасется невзирая на все усилия и призвано в этот мир только для того, чтобы доказать, что человеческие усилия бесплодны перед лицом всевластия Божия. Подобное воззрение принадлежало еще блаженному Августину , но он страшился проводить его с такой последовательностью, как Кальвин. Блаженный Августин , а затем и Лютер предпочитали говорить лишь о предопределении ко спасению, не решаясь на «жертвоприношение человечества на алтарь sola de», Кальвин же не побоялся двойного предопределения – одних ко спасению, других к осуждению. Господь обнаруживает Свое милосердие в избранных через gratia irresistibilis – благодать непреодолимую, которой они не могут противиться, и Он же обнаруживает свою правду в осужденных, лишая их этой благодати. |
| На вопрос – субстанциально ли вечное Божественное Слово? – Кальвин отвечает, что если Слово есть существенно Бог и мы разумеем в Нём Лице, то это само собою предполагает ипостась 193 . Клевещут продолжает Кальвин, на христианскую веру те, которые считают учение о св. Троице бесполезным спекулятивным занятием, ибо мы не стараемся отыскать в Писании больше того, что в нём заключается, но стараемся лишь уяснить для себя его смысл 194 . Указавши на символы и вероопределения древней церкви, Кальвин в заключении упоминает об учении Иустина и Тертуллиана как учивших о Троице совершенно истинно 195 . Отвечая подобным образом Бландрате, Кальвин по-видимому ещё верил в его искренность и раскрытием учения о Троице желал направить его на путь истины. Между тем на самом деле Бландрата лишь хитрил с женевским реформатором. Раз он выразился, что только в беседе с Кальвином он находит успокоение, что писания всех других, в особенности немцев, его сильно расстраивают, и затем обратился к Кальвину с требованием отвергнуть для успокоения совести многих всё то, что написано другими реформаторами. Кальвин только теперь понял всю хитрость Бландраты и, считая бесполезным дальнейшее продолжение бесед, прекратил с ним всякие отношения 196 . Тогда Бландрата с своими сомнениями и возражениями стал обращаться к пастору итальянской общины в Женеве – Максимильяну Мартиненго, но последний не выразил никакого желания вступать с ним в бесполезные словопрения и далее просил Бландрату не посещать его дома 197 . С грустью видел Мартиненго, как в итальянской общине подобно злокачественной болезни развивались догматические споры всё более и более. Одновременно с Бландратою волновал итальянскую общину Павел Альциат, учивший, что Христос не равен по своей божественной природе Богу-Отцу, не признававший различия во Христе двух естеств и нагло утверждавший, что учение турок разумнее, чем учение о трёх Лицах в единстве Божества 198 . Чувствуя приближение смерти, Мартиненго умолял Кальвина взять под свою защиту оставляемое им стадо, тем более что Кальвину хорошо известна болезнь общины. |
| Припомнил ли восстановитель христианства, что Кальвин ещё прежде во время пребывания в Париже был готов диспутировать с ним о предметах религии, хотел ли он ещё раз испробовать своё влияние на реформаторов, дабы убедить их согласиться со своими взглядами на преобразование христианства, или быть может просто хотел знать мнение Кальвина об имеющей печататься рукописи – определить трудно, но кажется все вместе указанные обстоятельства были причиною его переписки с Кальвином. Пославши к Кальвину рукопись своего сочинения, Сервет в прилагаемом письме убедительно просил его ответить на следующие три вопроса: Сын ли Божий распятый человек Иисус и какой смысл этого сыновства? Есть ли царство Христа в людях: когда человек входит в него и когда возрождается? Должно ли крещение Христа состоять в вере, как и евхаристия, и с какою целью они установлены в новом завете? 466 По мнению Сервета, Кальвин оказал бы великую услугу потомству, если бы дозволил издать прилагаемую рукопись и самую переписку с ним. Не имея времени, а может быть и не желая читать самую рукопись, о характере которой могло дать понятие самое имя автора, Кальвин отвечал Сервету только на предложенные вопросы. На вопрос о божестве Искупителя он отвечал учением церкви о соединении во Христе двух естеств в одно лице и высказанное положение подтверждал местами священного писания. Мы веруем и исповедуем, говорил он, что распятый человек Иисус Христос есть Сын Божий; ибо премудрость Божия от вечности рождённая Отцем восприяла нашу плоть и кровь 467 . Не так ясно и определённо отвечает Кальвин на остальные вопросы Сервета. Царство Божие, по его словам, начинается в людях тогда, когда они возрождаются, возрождается же человек тогда, когда посредством веры и любви возобновляется или постановляется в нём образ Божий 468 . Но всё это совершается не вдруг, не в один какой-либо определённый момент, а в продолжение всей человеческой жизни 469 . Впрочем, сознавался Кальвин, я не понимаю цели подобного вопроса 470 . Сущность ответа на последний из вопросов Сервета следующая: для крещения во всяком случае необходима вера, но иная чем в евхаристии; в то время, когда обетование в крещении происходит по прообразу обрезания Авраама и даруется детям, которые приемлют крещение, в евхаристии оно становится обетованием личным и даруется лишь тому, кто приемлет таинство 471 ; между крещением и евхаристией такое же различие, какое было в ветхом завете между обрезанием и пасхальным агнцем. |
|
|
