| Скачать epub pdf Житие и страдание святого мученика Иустина Философа Память 1 июня Святый мученик Христов Иустин философ родился в Сирии Палестинской, в пределах Самарии, в городе, называвшемся первоначально Сихем, а впоследствии 3542 Неаполис Флавил 3543 . Отец его, по имени Приск, был знатный язычник; язычником же был и сам Иустин, пока не просветился светом святой веры. Одушевленный любовью к истине, с юности имел он прилежание к книжному учению и, благодаря острому уму, успевал в науках, преподаваемых в греческих языческих школах. Усвоив себе искусство красноречия, он почувствовал стремление к философии и сначала сделался учеником одного философа – стоика 3544 , чтобы узнать, в чем состояло учение стоиков. Иустин горел желанием получить понятие о Боге, но, пробыв несколько времени у стоического философа, он ничего не узнал от него о Боге, так как стоик не знал Бога и учение о Нем не считал нужным. Тогда Иустин оставил этого учителя и пошел к другому философу, из так называемых перипатетиков 3545 , считавшемуся мудрецом. Немного дней прошло, как этот философ уже начал сговариваться с Иустином о плате, не желая учить его даром. Видя сребролюбие своего учителя, Иустин почувствовал к нему презрение, как к лихоимцу, и решил, что этот учитель недостоин даже называться философом, так как ему неизвестно презрение к мирскому богатству. Отвергнув, по указанным причинам, стоиков и перипатетиков, Иустин, побуждаемый неудовлетворенным стремлением к истинной философии, приводящей к познанию Бога, хотел было избрать своим учителем одного известного философа-пифагорейца 3546 . Тот нашел, что Иустину должно прежде всего изучать астрономию, геометрию, арифметику, музыку и некоторые другие науки, как необходимые, – по его мнению, – в земной жизни. Но Иустин рассудил, что для изучения этих наук придется провести много лет, тогда как для души от них не будет никакой пользы; не слыша и от этого учителя ничего, что удовлетворило бы желание его сердца, с каждым днем все более распаляющегося любовью божественною, Иустин также оставил его. |
| Сообразно с такою целью, ограничив свой рассказ о том, что делается в собраниях христиан, повествованием об образе совершения крещения и евхаристии, св. Иустин говорят о первом следующее. Тех, кто уверует во Христа, после молитв об отпущении прежних грехов и поста, «мы приводим туда, где есть вода и они возрождаются чрез тот же способ возрождения, каким возродились и мы сами; ибо они совершают тогда омовение в воде во имя Отца всего и Господа Бога и Спасителя нашего И. Христа и Духа св.» Почему Бог избрал именно воду для возрождения, это объясняет следующим образом: «поскольку мы, не зная первого своего рождения, по необходимости родились из влажного семени (ξ γρς σπορς) чрез взаимное совокупление родителей и выросли в худых нравах и в злом образе жизни, то, чтобы не пребывали мы чадами необходимости, также и неведения, а свободы и ведения, и чтобы получили в воде оставление прежде совершенных грехов, – наименовывается над желающим возродиться и раскаявшимся во грехах имя Отца всего и Господа Бога. Это самое только произносят ведущие к купели сего имеющего омыться; ибо никто не может сказать имя неизреченного Бога... Омовение же это называется просвещением (τοτο λουτρν φωτισμς), так как познающие это просвещаются умом. И именем И. Христа... омывается просвещаемый ( φωτιζμενος)» 157 . Затем св. Иустин снова обращается к воде и замечает, что омовение водою, заимствованное демонами из ветхозаветных пророчеств, имеет обширное употребление в языческом культе – то в виде окроплений, то в виде полных омовений, при вхождении в храмы и при совершении возлияний и курений 158 . Во всем этом рассуждении св. Иустина, – кроме сопоставления крещения с языческими обрядами и образа выражения, сродного с древне-классическим мистическим языком, – обращает на себя внимание сближение между рождением из влажного семени и возрождением в воде. Сопоставление рождения и омовения располагает к такому заключению: если вода в возрождении тоже, что семя в рождении, а семя имеет в себе жизненную силу, то, по-видимому по мысли св. Иустина, и вода, должна заключать в себе и потому сообщать крещающемуся дух жизни или – присущую ей благодать животворящего Духа. Если понять это место так, то в нем заключается косвенное указание на тесное соединение воды и благодати св. Духа 159 . |
| Глава девятая. Мученик Аполлоний В сирийском кодексе хранящемся в Британском Музее рукописи 987-й) и принадлежащем VI или III в. по P. X. 330 , мы находим краткую апологию с следующей надписью: „Воспоминания (Υπομνματα), которые написал Амвросий (Ambrus), начальник эллинский; он принял христианство. Против него поднялись все его сочлены-сенаторы, он бежал от них и письменно обличил всю их глупость; в начале этой речи он обратился и сказал... 331 . Далее следует самая апология. Сличившие эту апологию с апологией πρς Ελληνας, помещенной в кодексе Argentoratensis 9 (XIII или XIV в.) вслед за псевдоиустиновым изложением веры (Εκϑεσις πστεως) и имеющей надписание: το ατο т. е. (Ιουστνου φιλοσφου κα μρτυρος) πρς Ελληνας, – находят, что апология, помещенная в сирийском кодексе, представляет свободный перевод или вернее – переложение речи πρς Ελληνας кодекса Argentorat. 9, приписываемой здесь Иустину Философу . В принадлежности этой апологии св. Иустину нельзя не сомневаться. Древнецерковное предание не только не преписывает этой апологии св. Иустину, но, насколько известно, совсем не знает ее. Древнейшая для нашей апологии упомянутая выше сирийская рукопись Брит. Музея приписывает апологию, как мы видели, не св. Иустину, но какому-то Амвросию. Св. Иустину апология эта приписана, вероятно, в поздне-византийский период христианской письменности и единственно на том основании, что Евсевий (а за ним и Фотий) в перечне сочинений св. Иустина упоминает λγος πρς Ελληνας. Но в этом сочинении св. Иустин, по словам историка, „обширно рассуждает о весьма многих вопросах, составляющих предмет исследования как у нас, так и у эллинских философов и высказывает свое мнение о природе духов” 332 . Совсем не таково содержание интересу-ющей нас краткой (а не обширной) апологии. Да и слог нисколько не напоминает слог апологий и „ Диалога с Трифоном”, принадлежаших св. Иустину Философу 333 . Так же мало можно положиться на указание сирийского кодекса, что апология принадлежит эллинскому начальнику Амвросию. „Мы не знаем, говорит Гарнак, никакого Амвросия, которому можно было бы приписать апологию» 334 . |
| 1. Св. мученик Иустин Философ . Родился в 105 году по Рождестве Христовом в самарийском городе Сихем, впоследствии переименованном в Наблус. Родители его были эллинами. Усердно искал мудрости у философов: в первую очередь у стоиков, затем у перипатетиков, у пифагорейцев и наконец у платоников. Хотя и философия Платона его не удовлетворила, «однако на ней задержался он дольше всего, не имея ничего другого, что могло бы его привлечь». Но Божиим Провидением явился ему некий честной старец, пошатнувший в нем всю платоновскую философию и напомнивший ему, что люди не могут знать истину о Боге, пока Бог им этого не откроет; а Бог открыл о Себе истину в книгах Священного Писания. Иустин принялся читать Священное Писание и всем своим существом сделался убежденным христианином. И все-таки не хотел ни принимать крещения, ни нарицаться христианином, пока лично не удостоверился в лживости всех обвинений, возводимых на христиан язычниками. Придя в Рим в тоге философа, он быстро стяжал там великое уважение и много приверженцев. Присутствовал при страдальческой кончине святых мучеников Птоломея и Лукия. Видя беды и страдания невинных христиан, он написал Апологию (защиту) христиан и христианского учения и передал ее императору Антонину и сенату. Император внимательно прочел Апологию и повелел прекратить гонение на христиан. Иустин взял копию императорского указа и отправился с ней в Азию, где, предъявляя ее, спас многих преследуемых христиан. Затем он снова вернулся в Рим. Когда началось гонение, воздвигнутое Марком Аврелием, он написал вторую Апологию и направил ее царю. Некий бесчестный философ Крискент, циник, обуреваемый завистью оттого, что Иустин одерживал над ним верх в диспутах, донес на него как на христианина. Так Иустин оказался в тюрьме. Желая ему смерти и опасаясь, как бы не получил он оправдания на суде, Крискент, воспользовавшись удобным случаем, отравил Иустина в темнице. Так скончал свою земную жизнь и преставился в блаженную вечность сей великий защитник христианской веры. Произошло это в 166 году. |
| 4. Анализ первого примера образования Евангельских речей Надлежащий смысл, верность и правильность всякой теории полнее и яснее выражаются в применении её к объяснению фактов, для чего она и составляется, на деле, также и теория Эвальда – она полнее и яснее раскрывается в примерах первоначального образования Ев. рассказов. Между первыми трудами первоначального образования Ев. материи было, как надеется Эвальд, возможно лучшее Собрание изречений Христа, хотя такого рода труды были различны. «Мы, говорит Эвальд, знаем особенно точно собрание этого рода, которое потом стало письменным» 91 . По всем признакам, даже многочисленным, оно было в ряду самых первых произведений по Ев. истории. Почему же это так? Потому, что «изречения Христа (изречение в общем смысле этого слова) великое, главное дело для целей учения, было и главным делом всякого предания; это весьма ясно видно из всех писаний св. Иустина мученика , который ни на что так часто не ссылается, как на изречения Христа, именно на такие, какие были собраны в этом первом труде (Spruchsammlung)», отвечает Эвальд 92 . Важность изречений Христа для целей учения – вот основание, почему Эвальд, во-первых, признает, что изречения эти были главным делом предания. Едва ли так, и вся жизнь Спасителя не была ли единым и единственным примером той жизни, которой Он учил, осуществлением всех идей и предписаний, первообразом и живым законом для всех христиан? Несомненно, так, потому что сам Иисус Христос представляет Себя образцом верующих в Него, когда говорит: «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня ( Ин. 14:6 )». А потому не одинаково ли важна была и жизнь Иисуса Христа для целей научения и назидания верующих в Него и, следовательно, для предания? Жизнь Христа Спасителя была главным предметом и предания, не только потому, что она сама в себе есть единая живая скрижаль Нового Завета, но и потому, что всё учение основывалось на ней, как на незыблемом основании: «если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша, говорит апостол Павел, учитель языков, коринфянам ( 1Кор. 15:14 ). |
| V. Апологеты Александр Дворкин. Очерки по истории Вселенской Православной Церкви. Литература: Мейендорф, Введение; Шмеман, Исторический путь; Chadwick; Болотов; Quasten; Дворкин А. Ветхий Завет как христианская книга в писаниях св. Иустина, Философа и Мученика//Альфа и Омега. М. 1994. Danielou J. Gospel message and Hellenistic Culture. Philadelphia, 1973. Ко второму веку принадлежат и «апологии» - защитительные речи, с которыми образованные христиане обращаются к императору и к общественному мнению, доказывая ложность обвинений против них, представляя свою веру как высшую Истину, доступную всякой честной философской проверке, как истинный ответ на все запросы человеческого сознания. Авторы апологий называются апологетами. Обычно апологии были двух типов: юридические и философские. Их целью было продемонстрировать языческому обществу приемлемость христианства как с культурной, так и с философской точек зрения. Помимо абсурдных обвинений в каннибализме, разврате, поклонении ослиной голове etc., распространенных среди простонародья, интеллигенты также относились к христианству с неприязнью, считая его вредным, анархистским атеистическим суеверием. Христиан обвиняли в варварстве за то, что (как считали язычники) никому не известную, сложную, запутанную, противоречивую и ненужную книгу - Библию они почитали боговдохновенной. Апологетам нужно было показать вечный смысл ветхозаветной истории и в то же время, отмежевавшись от иудаизма, продемонстрировать истину именно христианского понимания Библии. Нужно было найти параллели между греческой философией и христианской мыслью, но одновременно представить языческую философию предшественницей христианства, а христианство - откровением того, что языческая философия лишь предчувствовала. Нужно было также опровергнуть все нелепые слухи. Апологеты описывали Евхаристию, стараясь объяснить, в чем ее смысл, и обосновать нежелание христиан поклоняться языческим богам. Они обсуждали христианскую нравственность, показывая, что настоящие христиане должны быть хорошими гражданами и добросовестными людьми. Апологии можно считать первой главой церковного богословия, первой попыткой систематизировать данные Писания, Предания и церковной жизни. |
| Это сочинение есть ответное письмо к Диогнету, который, как видно из самого письма, был язычник и притом человек образованный и занимавший высокое общественное положение. Бесстрашие, с каким христиане подвергались за свою веру мучениям и смерти, и их взаимная братская любовь возбудили в нем желание узнать об источнике этого загадочного для него нравственного явления. Он обратился к христианскому другу своему — писателю послания — с вопросами о сущности христианства, его различии от язычества и иудейства, о причине его столь позднего явления в мире. Отвечая на эти вопросы писатель послания одобряет желание Диогнета узнать истину (гл. 1), и приглашая к беспристрастному и непредубежденному обсуждению дела, прежде всего, показывает, почему христиане не почитают языческих богов: эти боги — говорит он — суть произведения самих людей, сделанные из такого же тленного вещества, как и употребляемые в обыкновенной жизни сосуды; они глухи, слепы, без души, без чувства, без движения (гл. 2). Богопочтение иудеев разумнее язычества, поколику признают единого Бога, Творца и Владыку вселенной, но по своему чувственному и суетному служению Ему кровью и жертвами, как будто Всеводовольный нуждается в этом, они подобны язычникам (гл. 3—4). Затем переходя к христианству, тайны которого никакой человек не может изъяснить, по замечанию автора, — он изображает чудную картину жизни христиан и сравнивает их положение и значение в мире с душой человеческою в отношении к телу (гл. 5—6). Чтобы объяснить необыкновенную силу христианства, писатель говорит (гл. 7—8), что оно учреждено не людьми, как прочие религии, но открыто самим Богом, и притом не чрез какую-либо высшую духовную тварь, но чрез собственного Его Сына, которому Отец изначала сообщил вечный совет Своей любви о спасении рода человеческого. До Христа не было истинного Богопознания даже у философов: чрез Христа Бог Сам Себя явил и даровал людям верою созерцать Бога и быть участниками Его благодеяний. Почему же христианство так поздно явилось в мир? Бог оставил людей, живших до христианства, собственным похотям и страстям, не потому, чтобы Он услаждался их заблуждениями, но чтобы тем обличилось бессилие человечества к своему собственному спасению. Когда исполнилась мера грехов человеческих, Бог явил Свою бесконечную любовь, предавши вочеловечившагося Сына Своего на искупление наше, Невинного за виновных, Святого за беззаконных (гл. 9). Ответивши на вопросы Диогнета, писатель послания убеждает его принять христианскую веру, представляя ему те блага, которые от того произойдут: он познает Бога, чрез любовь сделается Его подражателем и возвысившись над миром и страхом смерти, будет на земле ведать тайны и предвкушать блаженство неба (гл. 10). |
| В.М. Тюленев Глава I. У истоков латинской христианской историографии: Лактанций и его De mortibus persecutorum § 1. Первые христианские хроники и «интеллектуальный переворот» начала IV в Христианство, смысл которого заключался в реализации ожидаемого, предсказанного в глубокой древности пророками Воплощения Бога, призванного искупить грех еще более древний, довлевший над человечеством от начала истории, неизбежно обращалось к проблеме времени, воспринимало мир исторически. Однако между рождением христианства и появлением на свет первых христианских исторических сочинений, если не принимать в расчет «Деяний апостолов» Луки, не создавших литературной традиции, 111 насчитываются столетия. Первые серьезные попытки христиан осознать собственное прошлое предпринимались вне рамок историографического жанра и служили главным образом апологетическим целям. Интерес христианских апологетов к прошлому был связан прежде всего с попытками доказать своим оппонентам из числа язычников, главным образом эллинов, древность и исходящую из нее истинность христианства. 112 Уже Иустин Мученик в своих «Апологиях» вслед за иудейскими апологетами II в. до нашей эры ставит ключевой для всей последующей христианской апологетической литературы вопрос: кто древнее, Гомер или Моисей, языческие поэты и философы или же патриархи и пророки? 113 Этот вопрос будет волновать как греческих защитников христианства, таких как Татиан , Феофил Антиохийский и Климент Александрийский , так и их латинских единоверцев, и в первую очередь Тертуллиана . Еще до появления первых собственно исторических сочинений Татиан и Феофил свои теоретические рассуждения и литературные аналогии, которыми были богаты и «Апологии» Иустина, дополняют хронологическими изысканиями. 114 Активно привлекая свидетельства Иосифа Флавия, Пероса Халдейского, Менандра Пергамского, Птолемея и Апиона Египетских, историков-финикиян, а также используя списки аттических и македонских царей, Татиан пытается доказать, что Моисей, первый правоверный мудрец, жил не просто раньше Гомера, первого языческого поэта, но еще до основания Трои, за четыреста лет до Троянской войны (Tatian. |
| В современной науке принято выделять три основных типа агиографической литературы: акты (деяния, acta) – редкие документальные свидетельства, протоколы допросов, хранившиеся обычно в архивах (самый ранний известный памятник – мученичество св. Иустина философа , прибл. 166 г.) 1093 ; мученичества (martyria, passiones) – записи очевидцев или сделанные вскоре после кончины святых (первым произведением этого рода, хотя и весьма своеобразным – в виде письма – как раз и является «Мученичество Поликарпа» 1094 , прибл. 155 г.); и, наконец, жития (vitae) – самая многочисленная группа позднейших произведений, часто легендарных, подчиняющихся особым законам данного вида литературы, определившегося впоследствии как самостоятельный жанр. Однако очевидно, что даже первая группа не может являться «чисто» протокольным документом, ибо христиане, благодаря которым до нас и дошли копии официальных допросов, были заинтересованы не в «архивном» хранении актов, а в их литургическом (чтение на богослужебном собрании) и духовно-назидательном использовании. Кроме того, к актам необходимо было добавить и сведения о самих мучениках и их кончине. Следовательно, определенная обработка житий предполагалась уже на самой ранней стадии включения текстов в церковную традицию. Эта «литературно-прагматическая» сторона (в отличие от позднейших «литературно-художественных» произведений) абсолютно не влияет на историческую достоверность жития как такового. Отсюда вытекает, что для историка церкви (который находится здесь в более трудном положении, чем историк литературы) наибольшую проблему представляет разграничение исторической и литературной (включая позднейшие наслоения) частей и определение фактической достоверности последней. Но и эта задача часто выполнима с большим трудом, ибо обычные способы (исторические детали, хронология, формальный анализ, сопоставление с папирусами и подлинными юридическими документами и т.п.) не всегда оказываются в конечном счете доказательными. Подобного рода ситуацию, пожалуй, лучше всего иллюстрируют уникальные акты св. Аполлония (около 185 г.) 1095 , в которых, похоже, объединилась реальная речь мученика на судебном процессе вместе с литературной апологией, написанной им самим и, возможно, прочитанной в суде. Здесь возникает еще одна проблема – соответствие защитительных речей и исповеданий веры, произносимых мучениками перед гонителями христиан, и литературных апологий, рассчитанных на чтение и выросших в самостоятельный литературный жанр. Однако эта тема составляет особый предмет исследования. 1096 Значение, достоверность и цельность «Мученичества Поликарпа» |
| Глава 5. Распятие Иисуса Христа Высокое значение крестной смерти Иисуса Христа, теоретическое и нравственно-практическое, вызывало всегда особенно живой интерес к этому предмету, а между тем по крайней мере до V в. распятие Иисуса Христа не появлялось в христианском искусстве. В этой сфере оно принадлежит к числу явлений поздних. Теоретическое раскрытие предмета в памятниках письменности долго не находило своего выражения в художественных образах. Это не простая случайность. Отсутствие изображений распятия в памятниках катакомбного периода 1979 находит свое объяснение в исторических условиях древнехристианской жизни. Художественный образ вообще производит более сильное впечатление, чем слово; но сила впечатления иногда может иметь нежелательные последствия. Если картина Страшного суда содействовала скорейшему обращению язычников в христианство 1980 , то здесь сила впечатления имела желательные последствия; напротив, картина распятия Иисуса Христа, показанная иудею или язычнику, могла лишь усилить нерасположение к христианству. Взгляды и понятия людей не всегда и везде одинаковы; и наше отношение к кресту и распятию совсем не таково, каково было отношение к ним древних иудеев, язычников и даже неофитов. Tempora mutantur. Из сочинений Иустина Мученика 1981 , Тацита 1982 , Тертуллиана 1983 , Минуция Феликса 1984 видно, что почитание распятого Иисуса Христа было в глазах иудеев и язычников неразумным почитанием осужденного на смерть преступника, а почитание креста – почитанием простого орудия казни. Даже наиболее развитым представителям язычества казалось странным почитание «великого человека, распятого в Палестине». Люди, оставившие вечных богов и обратившиеся к мертвому иудею, с их крестом и крестным знамением, были, по мнению императора Юлиана, достойными презрения и сожаления 1985 . Термин «крестопоклонники – crucicolae, religiosi crucis» был в устах язычников выражением презрительной иронии над христианами. До каких пределов доходило легкомысленное отношение язычников к основному догмату христианства, видно из открытого в 1856 г. |
|
|
