| В восточной части Сирии, входящей в пределы Персидской державы, где преобладал сирийский язык, творил на нём, помимо весьма своеобразного христианского писателя Афраата, Персидского Мудреца, создавшего на сирийском языке так называемые «тахвиты» (числом 23), чудный Ефрем Сирин . Поэт-богослов и незаурядный мыслитель 8 , он и в жизни своей, и в своих творениях являл высокий образец следования Христу. Примечательно, что св. Ефрем Сирин был также и одним из представителей монашеской письменности, которая пышным цветом расцвела в эпоху золотого века. Среди многих творцов этой письменности можно указать в первую очередь преп. Макария Египетского , этого «богомудрого паломника Истины», по выражению преп. Иустина Поповича 9 . Находки большого количества новых его творений, помимо широко известных «Духовных Бесед», показывают чистоту Богомыслия и духовного опыта этого замечательного отца Церкви. И какие бы споры не велись вокруг «проблемы авторства» его творений («проблемы», в основном выдуманной и искусственно раздутой внецерковными и антицерковными исследователями), эти творения, несомненно, составляют одну из лучших частей золотого фонда святоотеческого наследия. Среди прочих представителей монашеской письменности рассматриваемой эпохи можно указать на авву Евагрия Понтийского , строгого и ревностного подвижника и изысканного «любомудра в пустыне», судьба которого также парадоксальна: стяжавший известность среди современников как один из благодатных египетских старцев, он после смерти, вместе с Оригеном и Дидимом Слепцо м, был осуждён как еретик. Однако, несмотря на это, замечательные по своей тайнозрительной глубине и удивительному знанию стратегии и тактики духовной брани сочинения Евагрия, как под его собственным именем, так и под именем преп. Нила Синайского , вошли в известное «Добротолюбие» – сокровищницу святоотеческого опыта. Нельзя не упомянуть, помимо преп. Марка Подвижника , также и блаж. Диадоха Фотики йского – малоизвестного подвижника и епископа, который в своих сравнительно немногочисленных, но драгоценных по духовной мудрости творениях «выступает как свидетель и выразитель отеческого Предания» 10 . |
| Скачать epub pdf Рукопись, найденная в наследии Авы Иустина, написана на 4 страницах белой бумаги, карандашом, от руки, как обычно писала Ава … Этот лирический текст, всего лишь «набросок», полный библейско-евангельского православного космизма … не был расшифрован или исправлен. – На других его меньших листьях карандашом есть надпись: «Для души цветов», … – Предположительно по времени и настроению был создан, когда был написан текст «Косуля в потерянном раю» в Философской Бездне, но он не был включен в сборник собранных им текстов. Вероятно, потому что остался незаконченным. Цветы – сколько сладкой тайны! Приятной тайны! Когда дух человеческий проходит видимыми мирами, он чернеет от тоски, а когда касается цветов – засветится, засияет, возрадуется. Ибо цветы – это радость для человеческого сознания. Все может быть горько – только здесь некое чудо, неизбывная сладость – в цветах. Есть в этом некий божественный магнетизм, влекущий душу в мир роскоши. Вы заметили, что люди обычно связывают свое представление о рае с цветами? Разве не цветы – самый потаенный остаток потерянного рая? Не в них ли рай сохранился до нас сквозь века? Поэтому и мед мы получаем из цветов! Райская сладость, душа рая пробивается через цветы, прячась от людского зла. Ибо наше зло и есть ад, прежде всего для цветов. Ибо они самые чувствительные и райские из всего сущего. Если хотите чувствовать себя на этом свете как в раю – живите среди цветов, с цветами, их дыханием и духом. Цветы – самый выразительный символ утраченного рая, всего райского. Даже в самом маленьком цветке – сколько райского в нем! В нем, самом маленьком цветке, заключен весь рай! А все райское мило какой-то сладкой бесконечностью, бессмертием. Взгляни, как некая сладкая бесконечность, некое милое бессмертие скрылось, затаилось в каждом цветке, самом большом и самом маленьком. А всякая бесконечность связана со всем божественным. И мы именно через бесконечно малое проходим по вечности. Взгляд твой упал на майскую незабудку – и вот ты уже в бесконечности, в беспредельной бесконечности. И голубая незабудка, словно голубая лодочка, переносит твою душу на берег бесконечности. Бог это сделал для того, чтобы человек не оставался один – маленький, но всегда рядом с бесконечным и бессмертным. А через все это – с вечным. И через бесконечно малое посещает нас нечто бессмертное и божественное. Бог нас со всех сторон окружил бесконечным, бесконечно великим и неизмеримым. И мы, в сущности, бесконечны и бессмертны во всем. Среди малых крошечных цветочков и звезд, которые есть цветки света, мы, люди, существуем и двигаемся. Посмотри вокруг, и повсюду увидишь ее – бесконечную и вечную тайну, одну и ту же, разлитую во всем и везде. |
| Таким образом, уединение исихаста, его уход от суеты мирской призваны не замкнуть христианина на себя самого, не прекратить его личное общение с иными личностями, но с вывести это общение на качественно новый уровень. Отроичивание личности означает не что иное, как то, что огранивая, отшлифовывая, преображая и актуализируя свою богоданную уникальность, подлинный исихаст все более выстраивает свое троично-подобное единство со всем человеческим родом. Охристовление личности исихаста подразумевает также двоякий процесс: с одной стороны, гармонизируются внутренние силы и энергии человека за счет нетварных Божественных энергий, воспринимаемых или «воипостазируемых» христианином-подвижником в свое личное бытие. Так, перефразируя преп. Макария Египетского , преп. Иустин (Попович) говорит, в частности, что «нетварная энергия “постепенно проникает содержание”, т. е. природу, человеческой личности, и “становится ее природой – естественно и пренасыщенно” 9 » 10 . А с другой стороны, растет синтетическая способность личности включать в сферу своего, скажем так, «онтологического» внимания и бытийной заботы все большего числа людей и все большую протяженность человеческих пространства и времени. Таким образом, участвуя в синергическом процессе актуализации и гармонизации внутренних сил и способностей личности и одновременно развивая личную синтетическую способность, аскет-исихаст становится все более «всечеловеком», по выражению преп. Иустина, исцеляя и освящая человеческую природу в себе и вокруг себя. Молитва о себе и о других как личностный феномен Молитва становится дыханием христианина-аскета именно потому, что она есть, прежде всего, выражение его личной любви к Личности Того, к Кому она обращена, и к личностям тех, о ком она возносится. И не случайно в молитвенной практике Церкви особенно часто принято употреблять чтение и пение Псалмов царя Давида, ибо они пронизаны ипостасно-природной «вибрацией» общения молящегося и Бога. Особенное внимание в жизни аскетической к молитве Иисусовой тоже опирается именно на особую сфокусированность этой молитвы на ипостасно-природных отношениях с Богом, ставшим человеком. Емкая тринитарная и христологическая структура Иисусовой молитвы дает богословское объяснение – почему именно эта молитва стала столь распространена в христианской исихастской практике. Обращение ко Христу как к Господу и Сыну Божию с призыванием Его человеческого имени «Иисус» предполагает одновременно исповедание дву-природности в единой Личности Христа, воспоминание о Боге Отце, давшем Сына Своего Единородного ради спасения мира и присутствие Духа Святого, подающего дар исповедать Христа 11 . |
| – Артель – это просто естественно найденный способ сообща сделать сложную работу. По пословице: «Один мужик храм не срубит». И сейчас артельно люди работают: дом строят или коровник. В артели есть разделение труда и разный заработок по уговору. Ничего специфически христианского я здесь не вижу. Насчет повсеместного применения этого опыта в сегодняшнем производстве я сильно сомневаюсь. Кооперативы – это несколько другое дело. За ними стоит неплохо проработанная теория – спасибо земцам, создавшим ее. Но… знаете, мы часто пытаемся вернуться в потерянный рай, смотрим назад, а не вперед. А общество развивается только вперед и никогда не возвращается назад. Недавно я прочитал у преподобного Иустина (Поповича) одну мудрую мысль: когда небо «свернется, яко свиток», мы попадем не в рай, а в Новый Иерусалим. К тому времени все известное уже пройдет, в том числе и рай – возврата к нему не будет. Так смотрит вперед теология, которую светская наука часто считает самой косной вещью на свете. В экономике надо тоже смотреть вперед, приспосабливая общество к принципам христианства, а не наоборот. – Советская практика хозяйствования ограничивала нашу свободу, в том числе свободу индивидуальной хозяйственной инициативы, но в то же время сдерживала излишнее потребление отдельными людьми, не давая повода для такой социальной вражды, как сегодня. Актуален ли, на ваш взгляд, такой дискурс для завтрашнего дня? – Я прожил 40 лет при советской власти и не очень хорошо понимаю, как по-другому она ограничивала личную свободу, кроме как законодательно и, самое главное, 58й статьей, которая, правда, уже в 1960е годы была отменена. Свобода потребления? Ну да, было 5, а не 25 видов колбасы. По-моему, подавляющее большинство наших сограждан это никак не ущемляло. Практически все, включая пенсионеров, могли себе позволить покупать и эту колбасу, и многие другие вещи, а сегодня, при сверкающем изобилии прилавков, большинство работников этого себе позволить не могут. А тут уже вопрос социальной справедливости. Идеи христианской справедливости никогда не умирали, они будут актуальны всегда – до конца этого мира. Вот, собственно, и весь дискурс. |
| При чтении притчи Христа о двух сыновьях возникает вопрос, что заставляет одного из сыновей действовать наперекор своим желаниям? Ведь наверняка он спешил по своим делам, желал исполнить задуманное, когда отец вдруг обратился к нему с просьбой. Поэтому у него и вырвался резкий ответ: «Не хочу» (Мф. 21, 29). Неожиданные просьбы, нарушающие наши планы, всегда возникают так не вовремя, некстати. И первая реакция — отказаться, отмахнуться: только не сейчас, потом как-нибудь. Это «потом» можно много раз повторять, давая себе отсрочку до тех пор, пока за давностью делать уже ничего не придется. Но сын, сгоряча отказавший отцу, все же, изменив свои планы, пошел трудиться. Переломным моментом, в корне изменившим его решение, было покаяние. Об этом прямо сказано в притче: он пошел в виноградник после того как раскаялся (см. Мф. 21, 29). По словам преподобного Иустина Поповича, «в покаянии главное — покаянное расположение и дела этого расположения». Сын не просто осознал свою неправоту, то есть пришел в покаянное расположение, но пошел и сделал то, о чем просил отец, то есть на деле реализовал свое расположение. Покаяние — это реальное изменение человека, который не только понял, в чем был неправ, но и постарался исправить ситуацию. Как блудный сын, который встал и пошел к отцу просить прощения (см. Лк. 15, 17—20), а не остался киснуть в раздумьях о своем печальном положении. Ничто не остановило его в исполнении решения, которое он осознал как единственно правильное: ни стыд, который надо было претерпеть, ни насмешки рабов отца, ни даже их возможное презрение. Так же и распятый рядом с Господом благоразумный разбойник, если бы его сняли с креста, уже не вернулся бы к разбою, но пошел бы за Христом, стал бы Его апостолом. Ведь в те предсмертные минуты он понял, что смысл жизни заключается в том, чтобы быть с Богом, ибо в Боге человек обретает вечную жизнь, и ничто другое с этим сравниться не может. Иначе, если бы он по своему внутреннему устроению остался нераскаянным грешником (как другой разбойник, распятый слева от Христа), Господь не взял бы его в рай. Смысл покаяния заключается не только в признании своей неправоты и сожалении об этом, но и в решимости исправить ситуацию. |
| Между этими двумя звонками прошло от силы три минуты, и о чем только я за эти мгновения не передумала, в каких только пространствах и временах не побывала… Когда один раз человека не дождешься, никакие доводы разума не в силах утишить тревогу. Пока не вспомнишь о Пречистой, Чьему Небесному покровительству вручаешь сына каждое утро, не подойдешь к Ней и не скажешь: «Мати Божия, прости меня!.. Но ведь и Ты волновалась о Чаде Своем, когда потеряла Его по дороге из Иерусалима…». Ну, слава Богу и Пресвятой Богородице, пропажа моя драгоценная нашлась, и вот я сижу за компьютером и подвожу итоги году минувшему… Пожалуй, такого года в моей жизни еще не выдавалось. Пожалуй, это был самый длинный, самый плодотворный (несмотря на стертость и дежурность этого слова, оно подходит как нельзя более) и насыщенный год. Как бы пышно и претенциозно это ни прозвучало, но он стал для меня Годом Откровения. Я почти уверена, что мне открылся… смысл человеческой жизни. Не жизни и смерти, а именно Жизни – куда смерть входит всего лишь составляющей. «Толцыте, и отверзется». Я толклась в эти ворота, в эту дверь, с разрывом в тридцать лет между двумя попытками, – и отверзлось. Тридцать лет назад это была самая страшная дверь, дверь в никуда, полагавшая последний предел жизни и обессмысливавшая ее. Но мысль мучительно продолжала работать, и последней записью в той моей тетрадке, сделанной почему-то красным карандашом, крупными, размашистыми буквами: «ПРОЩАЙ – И ЗДРАВСТВУЙ!» – дверь, в которую я так упорно толклась, приоткрылась. Но тут… я попросту испугалась и на этом свои тогдашние вопрошания к Богу (а Кому же еще они могли быть адресованы?) оставила. И вот, через годы и годы, читаю в книге Людмилы Зотовой: «»Жить в двери нельзя – это верно… Но есть еще жизнь за ее порогом… Я не умер – я вышел», – цитирует она дьякона Андрея Кураева и добавляет от себя: – Мой ребенок – вышел, вышел в другую форму жизни , в которую иду день за днем и я, в которую идем мы все». Не знаю, может быть, кому-то другому эти слова покажутся слишком простыми, азбучными, но мою душу именно они зацепили, для меня именно они оказались ключевыми, поворотными. И уже на них органично и просто лег постулат сербского богослова Иустина Поповича: «Осмыслить смерть значит осмыслить жизнь«. |
| Что такое мечта? Заветная территория, где господствуют наши лучшие порывы и чистые стремления сердца? Или тихая заводь, которую не тревожат яростные шторма реальности? И святые отцы, и психологи призывают к мечтаниям относиться с осторожностью. Так есть ли в жизни христианина место для мечты? Реквием по мечте Есть люди, которым мало интересна реальная жизнь. Они тепло и уютно устроились в выдуманном мире сладких грёз. Девиз их прост: «Мечтать не вредно!» Видимо, именно о таких мечтателях говорят психологи, называя мечты средством, с помощью которого человек бежит от реальности — от проблем, решений, выборов. Такие мечтания, по мнению психологов, могут причинить вред не только духовному росту, но и психическому здоровью человека. От игры воображения предостерегают нас и святые. Примеров тому немало, один из самых ярких мы находим у святителя Игнатия (Брянчанинова). «Жестоко обманывает мечта ложная последователей своих, — пишет он. — Поступает она с ними как бесчеловечный тиран, как лютый демон». Также апостол Павел предупреждает: не мечтайте о себе (Рим. 12, 16). Однако есть у святых и противоположные примеры отношений со словом «мечта». «С первых дней учёбы Паисий (Величковский) мечтал о монашеской жизни». «Он мечтал о монашеском постриге, но был мобилизован и стал санитаром на фронте», — говорится в жизнеописании преподобного Иустина (Поповича). Очевидно, не всегда одно слово имеет один и тот же смысл. Например, толковый словарь Ожегова даёт два значения слова «мечта»: 1) нечто, созданное воображением, мысленно представляемое; 2) предмет желаний, стремлений. С первым значением мы определились: именно о таких мечтаниях негативно отзываются святые, именно их психологи называют бегством в иллюзорный, фантазийный мир, где существует только один бог — сам мечтатель. Именно с игрой воображения связана ловушка, из которой трудно выбраться. Этот наркотик делает реальную жизнь пресной и бесцветной. Но как обстоит дело со вторым значением слова «мечта»? Путеводная звезда Мечта в этом отношении ближе к таким понятиям, как «цель», «стремление», «надежда». Но если цель подразумевает конкретную последовательность действий, то мечта — это то, что ещё не стало целью. Это тот неозвученный идеал, который, если хватит талантов и сил, станет реальностью. Один человек сказал: «Оглянитесь по сторонам: всё, что вы видите, когда-то было мечтой». |
| Один человек, очень доброй матери сын, к несчастью, выпивал. Как о нем сказал отец Сергий (Орлов), наш старец: «Да он пьет-то от доброты». Звали его Иван. «Ваня-то пьет от доброты», – говорил отец Сергий. Друзья, товарищи, и он вместе с ними – опять и опять. А потом ему говорят: надо лечиться. Поскольку он добрый, то не стал сопротивляться: «Ну давайте лечиться». Ему сделали укол, а он потерял сознание. И восемь суток был без сознания. Потом пришел в себя, увидел свою маму: «Мама, мамочка, страдалица ты наша… Знаешь, мама, какой Бог сильный и какой Он добрый. Если Он оставит меня на этой Земле, я никогда не буду пить. Если б кто знал, какое пьянство смрад, никогда бы эту гадость в рот не брал». И спрашивает: «Мама, а знаешь, какие там добрые дела?» – «Нет, сынок, – она отвечает, – не знаю». – «Там добрые дела, как сад, полный цветов». Даже не плодов, а цветов. «И нет, – говорит, – ничего на этом свете лучше, чем жить в мире и делать добро». Такие простые слова сказал. Он в этот день и умер. Господь его забрал, когда душа его обратилась к Богу. Основа всей жизни – это, конечно, все-таки любовь – в высшем, чистом смысле. У нас понятие «любовь», к несчастью, употребляется в разных контекстах. Греки очень серьезно относились к этому, они разделяли несколько понятий. Та любовь, о которой идет речь в Евангелии, – духовная, Божественная. Очень хорошо сказал сербский архимандрит Иустин (Попович; он умер в 1978 г. на Благовещение): «Любовь к человеку без любви Божией есть самолюбие. А любовь к Богу без любви к человеку есть самообман». К глубокой истинной любви и нужно стремиться. Она, собственно, и есть жизнь, все остальное – временное. Но чувство душевное, а не духовное, если оно не имеет первообразом любовь Божию, по словам Иустина (Поповича), – это самолюбие. Поэтому человек, если предмет его чувства не отвечает взаимностью, часто начинает озлобляться, ибо страдает его самолюбие. Мир, видимо, заметил это и сказал: от любви до ненависти один шаг. В сущности, это оборотная сторона такого чувства, которое легко превращается в ненависть. Но это не есть истинная любовь. Хотя внешне человек вроде бы и не может без этого жить. Но насколько не может и сколько может – это проверит время… |
| Глубочайшее понимание русской души сербским философом-святым свидетельствует о неоспоримой духовно-душевной близости наших народов. Кто еще так мудро и проникновенно мог говорить о русской душе: «Русская душа имеет свой рай и свой ад. Нет нигде более страшного ада и более дивного рая, чем в душе русского. Ни один человек не падает так глубоко, до крайнего зла, как русский человек; но в то же время и ни один человек не взмывает так высоко, до вершин, превышающих все вершины, как русский человек. История свидетельствует: русская душа мечется между чернейшим адом и самым светлым раем. Мне кажется, что русская душа из всех душ на земле имеет самый жуткий ад и самый чарующий рай. В драме русской души принимают участие не только все ангелы небесные, но и все бесы ада. Русская душа – это самое драматическое поприще, на котором беспощадно сражаются ангелы и демоны. За русскую душу ревниво борются миры, борются вечности, борются сам Бог и сам сатана». Глубокое проникновение в тайну русской души и тайну русской культуры у преп. Иустина произошло через Достоевского, которого он тщательнейшим образом изучал и постоянно называл «самым ревностным апостолом всеславянства». Наверное, далеко не случайно современный сербский поэт Ранко Йовович пропел такие стихи русским в стихотворении «Что есть человек без подвига, Господи!»: Русские – царский народ, оружия люди и чести, поэты о всем, поэты даже в злодействе, еще пламенеют – только в пламени Достоевского и Толстого. (Пер. И.Числова) Развивая основные мысли и интуиции Достоевского, преп. Иустин так понимает историософскую миссию славянства: «Только освященное и просвященное Христом славянство обретает свое непреходящее значение в мировой истории и через всеславянство ведет к всечеловечеству». «Просвященое Христом славянство» и есть искомый идеал Леонтьева, идеал византизма, который четко формулируется сербским святым. Так сербский святой снимает некоторое натяженное недоумение между Достоевским и Леонтьевым, который первого обвинял в «розовом христианстве». |
| В результате описанное действие «воскрешения» начинает соотноситься с пасхальным песнопением «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ», но Н. Заболоцкий по-своему переосмысливает эту формулу, упраздняя её первую часть («Христос воскресе из мертвых») и трансформируя вторую: поэт отделяет от «персоны» смерти её действие (энергию) - смертный процесс, распад, и именно «персона» смерти выступает в качестве «воскрешающего» субъекта. В результате - кощунственная пародия на пасхальное благовестие. Но и в первом варианте перед нами - та же кощунственная пародия, поскольку «девицу» «воскрешает» смех-искуситель, враг рода человеческого, хозяин ада. Недаром в каноне Великой Субботы ад назван «всесмехливым». В одной из проповедей преп. Иустина (Поповича), произнесённых приблизительно в то же время, когда Заболоцкий написал своё «Искушение», мы читаем: « " Ад всесмехливый " вселился сегодня в человека и осмеял Бога и всё Божие» . «Ад всесмехливый» определяет силовое поле всего сборника «Столбцы». 1.1. «Тринитарный» след в стихотворениях «Фигуры сна», «Бродячие музыканты», «На рынке» В художественном мире «Столбцов» мы находим в карикатурно-искажённом, а зачастую и в «перевёрнутом» виде основные понятия христианской догматики, символов, таинств, обрядов и ритуалов. Один из важнейших догматов христианства - догмат троичности. В разных стихотворениях «Столбцов» и связанных с ними текстов мы сталкиваемся со своеобразными «троицами» героев, связанных между собой по тому или иному признаку, который условно, по аналогии с троическим догматом, можно назвать псевдоединосущием. Рассмотрим «тринитарный» след в некоторых стихотворениях «Столбцов». В стихотворении «Фигуры сна» с. 365] весь мир погружён в ветхозаветную символику: шкаф - это царь Давид, кушетка - Ева, лампа - «голубок весёлый Ноев», причём эта символика не возвышает вещи, но, наоборот, библейские символы снижаются, профанируются. Кушетка, которая «Евой обернулась», сравнивается с «девкой в простыне». Всё погружено во мрак, и только лампа «едва мерцает», парадоксальным образом «утраивая» мрак. |
|
|
