| В 1911 году Зиновий Свердлов снова уезжает в США, где он, безусловно, поддерживал тесные связи с братом Вениамином и с Я. Шиффом. Интересно, что после тяжелого ранения Зиновия на фронте во время Мировой войны, «его многочисленные друзья и покровители во французских «высших сферах» вдруг вспомнили, что Зиновий долго жил в Америке, говорил по-английски и имел там большие знакомства. В это время Франция прилагала все усилия, чтобы вовлечь в войну США на своей стороне. Было решено использовать Зиновия для послания его в США для пропаганды вступления в войну на стороне союзников. Зиновий сделал все, чтобы этому способствовать».83 Каким образом рядовой офицер французской армии мог способствовать такому грандиозному событию, как вступление в войну США, непонятно, если не учитывать связи Зиновия с еврейскими американскими финансовыми кругами. Безусловно, Зиновий всегда поддерживал связи и со своим братом Яковом, несмотря на то, что между ними якобы существовала вражда. Его приемный отец Максим Горький (он же Алексей Максимович Пешков) принимал видное участие в подготовке государственного переворота против Государя. Очевидно, что и Зиновий Пешков принимал в этом перевороте непосредственное участие: он был посредником между масонскими кругами Франции и революционными кругами в России. Неслучайно летом 1917 года капитан французской армии Зиновий Пешков был назначен представителем Франции при правительстве Керенского. Керенский даже наградил его орденом св. Владимира 4-й степени. Во время большевистского переворота Зиновий Пешков находился в Петрограде. Тем не менее, когда большевики пришли к власти, французы послали в Москву именно Зиновия, и он имел встречу «по служебным делам» со своим братом Яковом.84 О чем шла речь между ними – неизвестно, но летом 1918 года Пешков направляется в Сибирь. Впрочем, дадим слово самому Пешкову. В своей анкете 30-х годов, перечисляя этапы своей военной службы, он пишет: «16 января 1918 года Военное министерство вызвало меня в Париж, чтобы направить в Россию Северным путем. 7 марта 1918 года я получил приказ Генерального штаба отправиться в Восточную Сибирь, через Америку и Японию. При этом у меня имелось особое задание в Вашингтоне от Министерства Иностранных дел. 1 июня 1918 года я прибыл в Токио, потом в Пекин, в конце июля я был в Сибири». |
| Впрочем, несмотря на все недостатки, замечаемые в сочинении Зиновия, о нем более, нежели о ком-либо другом из его современников, справедливо можно сказать: это был богослов мыслящий и дававший себе отчет во всем, о чем он говорил или писал, а не довольствовавшийся готовыми мыслями и свидетельствами «от Божественных Писаний», как большею частию поступали тогда другие. Остается заметить, что в конце своего сочинения, в последнем собеседовании, Зиновий познакомил нас с некоторыми весьма любопытными религиозными вопросами своего времени и со своим взглядом на эти вопросы. Другое полемическое сочинение Зиновия под заглавием: «Черноризца послание многословное к вопросившим о известии благочестия на зломудрие Косаго и иже с ним» сохранилось в списке конца XVI в. и хотя не надписано именем Зиновия, но усвояется ему с полною достоверностию . В этом послании отобразился тот же самый автор, которого мы видели в «Показании истины». Он современник Косого и писал против него еще при его жизни; простой инок, не облеченный ни в какой священный сан и при всем том пользовавшийся по своей учености такою известностию, что к нему как к авторитету обращались в вопросах веры. В послании тот же самый слог, своеобразный, что и в «Показании истины»; повторяются те же мысли, приводятся те же доказательства мыслей и даже выражаются иногда теми же словами. Другого писателя, столько похожего на Зиновия, во 2-й половине XVI в., мы не знаем. Обстоятельства, вызвавшие появление «Многословного послания» объяснены в особой статье, помещенной в рукописи пред самым посланием и озаглавленной: «Сказание многословному посланию». Сказание это сначала сообщает сведения о Косом и его товарищах, о их бегстве в Литву и успехах их проповеди между тамошними православными; потом излагает главнейшие черты лжеучения еретиков; далее повествует, что для удостоверения сомневавшихся лжеучители указывали на какого-то «калугера», который будто бы тоже знал истину, как называли они свое лжеучение, но только таил ее и молчал, и что поэтому-то колебавшиеся христиане и написали к калугеру грамоту, умоляя его сказать им истину благочестия и объяснить, «аще полезно учат их Косого чадь»; наконец, свидетельствует, что калугер «абие написа послание сие многословное, въскоре и неукрашено, токмо православно, к колеблемым людем о благочестии от еретик», и затем по порядку, довольно подробно передает все содержание послания. Это сказание, по всей вероятности, написано не самим автором послания, Зиновием, о котором постоянно говорит в третьем лице, а каким-нибудь переписчиком послания, и, во всяком случае, написано после послания, отдельно от него и не было послано вместе с ним к православным литовцам. |
| Это лицо в своем «послании» решилось даже разбить учение еретиков во всех их основаниях. Оно на этот раз решилось отстаивать практику церкви в тех вопросах, которые считались тогда спорными; стояло за имущества монастырей, несение государственных повинностей и подати помещикам; разделяло мнение века о близкой кончине мира, еретиков называло даже предтечами антихриста, вполне заслуживающими жестокие преследования и смертную казнь. Кто же была знаменитая личность калугера, черноризца? Три таких личности известны около времени Косого: инок Вассиян, Максим Грек , Зиновий. Но первые две не могут быть названы составителями «Многословного послания». Инок Вассиян не известен в истории таким знатоком богословия, каким является автор «послания»; притом Вассиян имел решительный взгляд на церковные имущества, который он не боялся никогда высказывать и непременно бы высказал в «послании», если бы писал его. Максим Грек скончался пред тем временем, когда ересь Феодосия Косого, осужденная собором, стала быстро распространяться в народе; и, судя по изданным сочинениям Максима Грека, можем положительно сказать, что хотя Максим Грек и писал против заблуждений, которые вошли в разбор «Многословного послания», но он не мог писать против всех заблуждений, разбираемых в «послании»; ересь Косого существовала и по смерти преподобного Максима , и принесла с собою новые заблуждения 12 . Остается предположение в пользу инока Зиновия. Инок Зиновий также писал против ереси Феодосия Косого, как писал и автор «Многословного послания»: предметы их литературной деятельности одинаковы. Тот же язык, тот же тон речи, употребление тех же местных слов, какие заметны в послании, остаются и в «Показании» Зиновия. Но что дает большую вероятность нашему предположению, приемы автора «послания» одинаковы с приемами Зиновия в его «Истины показания». Порядок течения мыслей в разборе учения еретиков в обоих сочинениях часто одинаков; и доказательства, которые приводятся в них в защиту православного учения, большей частью одни и те же, и излагаются в одних и тех же не только отдельных фразах, но и целых предложениях. |
| Эта идея прочно входила в литературный обиход Максима Грека, и в другом своем сочинении «Послании царю Ивану Васильевичу» он еще определенней писал: «Да ничтоже предпочтеши паче правды и суда Царя небеснаго… Добро убо, добро воистину и вельми спасительно молитва и пост!.. Но аще лишатися прежде реченных выше добродетели, аки ничтоже вменяются пред праведным Судиею» . Возвращаясь к личности Я. В. Шишкина и отношению к нему Зиновия, отметим, что недовольство Зиновия имеет в виду вмешательство государева дьяка, мирского человека, в «духовные» дела, что позволяет предполагать намек на практику вмешательства со стороны Шишкина в область феодальных привилегий церкви. Но было бы неправильно ограничивать полемический прицел Зиновия одной церковной политикой представителя государственной власти. Упреки в сосредоточенном внимании к области «духовного», которыми пестрит «Послание» Зиновия Шишкину, наводят на мысль, что в своей практической деятельности государев дьяк руководствовался не простым формальным следованием нормам, установленным Судебником, но стремился осуществлять эти нормы на высшем уровне моральных принципов, как он их понимал. Может быть, поэтому в своем послании Зиновий напоминает Шишкину, между прочим, и о Судебнике: «Суд бо милости не имать и пригоже, государь, вскоре судити и правити и обвинити и казнити продажею исцовою и Судебником». В этом отрывке Судебник противопоставлен «милости», а это противопоставление не случайно. Явно отвечая Шишкину, не желавшему без тщательного расследования («обыска») приводить тяжущихся к крестному целованию, Зиновий писал: «и то не добродетель, но знамение немилосердия и лености прикрышка, что исцом не дати земские правды да волочить». Религиозные интересы, близкие Шишкину, легко могли привести его к открытию в Библии аргументов в пользу дорогой ему «добродетели» «милостивого суда». В «Послании» Иакова прямо утверждалось: «Суд бо без милости не сотворшему милости и хвалится милость на суде» (II, 13). Зиновий отвечает на этот текст из «Послания» Иакова, истолковывая его в том смысле, что «Божии книги» велят миловать правого, а не вообще требуют милостивого суда. В противоположность взгляду Шишкина Зиновий утверждает: «а Святое Писание сказывает: суд милости не имать; а только имать миловати виноватого, то не помилует правого и огрубит ему, что велит миритися, и казнит его тем, что его волочит. Про то, государь, Божия книги пишут так: суд есть без милости не сотворшему милости. И еще пишет: хвалитца милость на суде. Смотри, государь, Божиих книг, как велят творити суд и виноватого миловати не велят, пишут: суд милости не имать. Так же, государь, только не миловати правого ино запрещают и пишут: суд есть без милости не сотворшему милости». |
| 30-е Св. священномуч. Зиновия, еп. Эгийского, и Зиновии, сестры его Зиновий и сестра его Зиновия родились в г. Эгах (в Киликии) во II пол. III стол. и, воспитанные в законе христианском благочестивыми родителями, достигнув совершенного возраста, раздали всё имение своё бедным и проводили истинно-Богоугодную жизнь – в назидание и утешение всех местных жителей, которые до такой степени уважали их, что пожелали иметь Зиновия своим епископом. Когда это избрание состоялось, то Зиновий только продолжал и расширил свою благотворительную деятельность и ревностно наставлял свою паству и вместе с тем увеличивал её постоянно, присоединяя к ней вновь просвещённых им язычников. Между тем началось страшное гонение на христиан от императора Диоклитиана. Между прочим и в Киликию был прислан царский сановник Лисий с предписанием отклонить народ от веры христианской и с полномочием беспощадно карать и истреблять непокорных. Не мог в это время укрыться озаряющий всю местность христианский светильник – епископ Зиновий, прославленный уже от Бога даром чудотворений, которым привлекал он неверующих и утверждал привлечённых им к вере Христовой. Послав за этим влиятельным христианином, Лисий сказал ему: – «нахожу излишним вдаваться с тобой в долгие рассуждения, и потому в коротких словах предлагаю тебе избрать одно из двух: жизнь, если признаешь богов наших, или – смерть, если не поклонишься им». – Жизнь – не жизнь без Христа, а смерть за Христа не есть смерть, но бессмертная жизнь, и потому избираю смерть за Христа, – отвечал Зиновий. –Увидим, придёт ли к тебе на помощь Христос твой, – поглумился язычник и велел предать истязаниям христианина. Узнав об этом, сестра епископа – Зиновия поспешила на место мучения и неустрашимо обратилась к Лисию: – я также христианка, – сказала она, – я также, как и брат мой, исповедую Бога истинного – Иисуса Христа и желаю пострадать за Него вместе с братом моим... Напрасно убеждал Лисий Зиновию отречься от того, что он почитал заблуждением, напрасно думал устрашить её, представляя позор и ужас казни в глазах всего народа. Потеряв надежду склонить её к отречению от Христа, он велел подвергнуть её вместе с братом её – пытке огнём. Но и среди жестоких страданий мученики радостно воспевали Божественные псалмы. С радостью пошли они на смертную казнь и, с благодарением к Богу преклонив под меч головы, предали свои души единому и несомненному Источнику блаженной вечной жизни. |
| Зиновий знает, что может говорить с Шишкиным на языке религиозных понятий («знаючи твое желание к заповедям Господним»), и пишет «Послание», строго выдержанное в принятых феодальным обществом религиозно–идейных канонах: «подобает Писанием извещатися в делех своих и не кроме Божиих словес начинати что и творити, и того ради испытовати Божия Писания прилежно, да не утаитца польза человека в Божиих книгах и да научитца оправданием Господним». И тут выясняется, что в Божественных Писаниях Зиновий вычитывает нечто отличное от Шишкина. Прежде всего для него неприемлем самый образ богословствующего дьяка. Зиновий пишет: «А на судиях Господь Бог иного не ищет ничего точию суда праведна». Зиновий не дает повода никаким кривотолкам: «Смотри, государь, Божия оправдания: не ищет Господь правила (т. е. канона. — А. К, В. К.) или поста хощет или уединения у властей людцких, но точию суда и правды и милости». Зиновий указывает «кесарю» на область «кесареву»: суд, правда, милость. Что же касается канонов, постов, отшельничества («уединения»), то это область божественного и она составляет принадлежность монахов, самого Зиновия, людей его круга. «И сам Господь во Евангелии, — продолжает Зиновий, — бранит на израильтяны, что они о дарех и о постех и очищениих пекутца вящая, рече, закона остависте суд и милость и веру». Только одного «Господь просит у властей», а именно: «творити ему суд и правду и любити милость», власти же «человек судити не хотят во что поставлени», а вступаются во что не поставлены: «К таковым Господь глаголет Исаием пророком: Поста вашего и праздников не хощу и приношения ваша ненавидит душа моя». Можно указать на параллели, существующие между идеями «Послания» Шишкину Зиновия Отенского и «Словом о неизг- лаголенном Божии промысле…» Максима Грека. В названном «Слове» Максим грек развивает тему о праведном суде. Он обличает сребролюбие и лихоимание «посылаемым от благовернаго царя во граде судиям и анфипатом (анфипат — проконсул; по–видимому, Максим Грек пишет о наместниках)« , т. е. именно ту категорию лиц, к представителю которой обращено «Послание» Зиновия. У Зиновия сказано, что ни следования канонам, ни соблюдения постов не требует Бог от властей, но «точию суда и правды и милости», подобно тому как мы читаем у Максима Грека, что властям Бог «ни едину ину добродетель свою, ни день, ни бдение всенощное, ни молитву многосрочну, ни слезы предлагает на умоление страшного Судии, но точию сие, что правым судом и правдою судил уверенным ему людем Божиим» . |
| Операция по переселению населения Дакии из-за Дуная была осуществлена в течение нескольких мсяцев. Территория, предназначенная для эвакуированных римлян и даков, была выделена на правобережном Подунавье из Верхней и Нижней Мезии в две новых провинции, которые в память об отечестве переселенцев были названы Дакией Рипентийской, со столицей в Ратиарии, и Дакией Южной, с ее главным городом в Сердике – современной болгарской столице Софии. Так Рим отказался от страны, завоеванной Траяном на пике римской экспансии и продержавшейся в имперских пределах без малого две сотни лет. Парадоксальным образом, именно этот регион, первым оставленный римлянами на Балканах, стал впоследствии единственным на полуострове, в котором сохранилась латинская, ныне румынская речь. В оставленной римлянами Дакии остались тогда в основном те фракоязычные даки и карпы, которые не подверглись глубокой романизации, обосновавшиеся там ранее вестготы и языги, а также вновь прибывшие германцы – готы, гепиды, вандалы и ираноязычные аланы. На несколько десятилетий вторжения варваров в имперские пределы на Балканах прекратились. Своего рода компенсацией за утрату Дакии стало восстановление союзнических связей с Боспорским царством, вновь поставивших это самое крупное государство Северного Причерноморья, с его протекторатом над юридически суверенными полисами Херсонесом и Ольвией, в вассальную зависимость от Рима. После эвакуации Дакии Аврелиан приступил к ликвидации самого опасного сепаратистского очага на Востоке. С конца 260-х гг. в Пальмире правила именем своего малолетнего сына Валлабата, носившего императорский титул, его мать Зиновия, вдова Одената, погибшего от руки тайного убийцы, в котором подозревали агента римской власти. Провозгласив себя августой, она перестала считаться с волей римского правительства, действуя вполне самостоятельно. Хуже того, Зиновия без согласия Рима, воспользовавшись тем, что основные силы империи были сосредоточены на Западе и на Балканах, распространила свою гегемонию на всю Сирию, на большую часть Анатолии и даже на Египет, власть в котором захватил разбогатевший купец Фирм, оторвавший от Рима эту жизненно важную для него страну, снабжавшую имперскую столицу хлебом, и признавший высшую власть императора Валлабата, именем которого действовала Зиновия. |
| Эта сдержанность автора как нельзя лучше отразилась в обоих рассматриваемых сочинениях. Когда речь идет об общих истинах христианского вероучения, о почитании триединого Бога и святых, о необходимости таинств и законности обрядов и правил в благочестивой христианской жизни, автор непобедим, он с силою и до конца преследует еретиков, и с обстоятельностью раскрывает православное учение. Но лишь дело коснется учения еретиков о недостатках в русском духовенстве, о бедности и стесненном положении крестьян, о богатых имуществах духовенства и бояр, автор оказывается слабым, говорит о том, что должно быть, и как бы не охотно говорит о том, что есть на деле, и какие есть средства поправить недостатки. Речь его в подобных случаях не длинна, и раскрытие предмета вяло; здесь самые рассуждения скорее походят на короткие заметки, которые оставляют уме читателя множество недоразумений; оттого-то в «показании» на подобные ответы Зиновия клирошане всегда возражали много и настойчиво. «Многословное послание» и «Истины показание» нельзя назвать различными редакциями одного и того же полемического сочинения, направленного против ереси Феодосия Косого. В этих сочинениях есть и несходный черты, которые еще яснее определяют взаимоотношение этих двух памятников между собою и относительное их достоинство в ряду других памятников древнерусской богословской литературы. «Многословное послание» но своему объему короче «Истины показания», и много походит на краткое систематическое изложение христианского богословия в тех его пунктах, в которых оно соприкасалось с учением Феодосия Косого. В «показании» истины христианские изложены в более распространенном виде, с прибавлениями и вставками, которые подчас запутывали дело; в «показании» большая часть истин христианских не раскрывалась в строго определенном порядке, а выводилась из разбора постнического слова Василия Великого ; в конце «показания» следует разрешение вопросов Захария, прямо даже не относившихся к ереси Косого. Причину такой разности между двумя указанными сочинениями понять нетрудно. «Послание» писалось на вопросы православных западнорусских, изложенные, как видно, в большем порядке; потому и ответы на них должны были получить систематическую форму в изложении; в ответах своих автор «послания» мог излагать свои мысли в порядке, но встречая ниоткуда возражения на них; он не встречал лишнего вопроса, не относившегося к делу. По таковы были условия при написании «Истины показания». Зиновий в нем описывал устную беседу с пришедшими к нему клирошанами. Устная беседа всегда отличается растянутостью в сравнении с речью книжкой, и эта растянутость должна была отразиться в «показании», как копировке устной речи. Во время разговоров, Зиновий встречал возражения, которые часто направляли речь в сторону от главного предмета. Это Зиновий должен был записать, если он решился записывать порядок и сущность своих бесед. Здесь заключается новая причина недостатков в изложении истин, раскрываемых в «показании» Зиновия. |
| Так, в “первом пришествии крылошан” 726 , гл. 8–20, Зиновий приводит до 11-ти доказательств догмата о св. Троице исключительно из Моисеевых книг. Из всех этих доказательств особенно выдаются по своей философской постановке первые два. В одном из них из понятия о Боге “живом” (т. е. личном) выводится, что Отец имеет Слов и Дух: если Бог – жив, то Он не может быть “бессловесным и бездушным” (гл. 8). Другое доказательство основывается на тексте Быт. 1:26 : “сотворим человека по образу нашему и по подобию” 727 . Здесь после объяснения слова “сотворим” (из того, что сказано “сотворим”, в форме совета, а не “сотворите” в форме повеления, Зиновий заключает, что Бог обращется к равночестным Себе) Зиновий обращает внимание на слово “образ”: образ Божий проявляется в человеке, рассуждает он, в трех видах – в “уме”, “слове” и “духе”, следовательно и в Боге – ни меньше ни больше как только три Лица, следовательно и Бог в данном случае советовался со Словом и Духом 728 . Эти два доказательства могут служить примером умозрительного раскрытия богословских доказательств Зиновия. Вообще философский элемент в труде Зиновия находится гораздо в больших размерах, чем в “Просветителе”: В этом между прочим заключается прогресс первого труда перед последним в отношении к данному догмату. Другое, в чем обнаруживается прогресс труда зиновия перед “Просветителем” состоит в том, что в нем полемический элемент находится в большем объеме, чем у Иосифа Волоцкого : возражения Косого против божества Христа, делаемые им на основании текстов – Деян. 2:36 : “да разумеет весь дом израилев, яко и Господа и Христа сотврил есть Бог сего Иисуса, его же вы распясте” и 1Тим. 2:5 : “един бо есть Бог и един ходатай Богу и человеком, человек Христос Иисус”, 729 специально опровергаеются в третьем “пришествии крылошан”, гл. 22-й 730 ; текст, на основании которого Косой отрицал догмат о троичности Лиц в Боге, Втор. 6:4 : “слыши, Израилю, Господь Бог твой Господь един есть” 731 в опровержение его же объясняется в первом “пришествии крылошан” гл. |
| А кирпич старец Зиновий стал вместо подушки под голову класть. Укрывался же он покровом Божиим — так он сам говорил, и прибавлял: — А другого покрывала мне не надобно. Ну, а коль Господь лишит покрова, покрываться мне тем паче ни к чему, ибо спать не буду, молиться буду, чтоб покров возвратился. Вот таков был старец Зиновий. Днем лежал кирпич на земле, дышал благодатью и не чувствовал тоски по своему старому месту в Успенском соборе. Хорошо ему было. Ночью длинные седые волосы старца покрывали его, а тепло тяжелой головы согревало. Кирпич пыжился, пытаясь размягчиться, чтоб старцу помягче было. Но крепко он слеплен был, на совесть, и размягчиться никак не получалось. Да старец и не нуждался в мягкости под головой. Он спал сном младенца. И даже во сне лилась, не уставая, его молитва. Так и текли тихо и мирно дни кирпича. Но однажды старец взял его в руки и понес куда-то. Вышел он из леса, приблизился к белому храму, и почувствовал кирпич, как его вкладывают, постукивая, в пустое место в кладке. «Ну что ж, — согласился кирпич, — такая служба по мне. Только б ломом не били больше». Вздохнул старец, когда кирпич оказался на новом месте. Он сказал, на кирпич глядя: — Обагрился ты раз кровью Василия, скоро обагришься еще раз… Не понимал кирпич слов старца. Он грел свой полированный бок под ласковыми лучами солнца, дышал дивным воздухом, как вдруг все это кончилось. И солнце стало не ласковым, и воздух казался каким-то испорченным, им стало трудно дышать. Как триста лет назад, стрельба пошла, пожары то тут, то там, разбои и неустройства. Но триста лет назад несокрушимая вера в Бога одолела смуту, нынче же зашаталась вера, и рухнуло все. Однажды на рассвете кирпич ощутил на себе удары пуль и его обдало кровью, только немного просвета незалитого осталось на нем. Вслед за тем новые удары посыпались и новые потоки крови полились на кирпич. Все меньше просветов оставалось на нем. И вот, последним своим просветом он увидел, что какие-то люди в кожанках и шинелях, со звездами на фуражках, с перекосившимися от злобы лицами тащат бывшего грабителя Василия, а ныне инока Павла (такое имя он получил при монашеском постриге). Его поставили спиной к кирпичу, он перекрестился, раздались выстрелы. Кровь его, по слову старца, вновь обагрила кирпич, который вдруг увидел, как те же люди волокут старца Зиновия. Он чуть из кладки не выскочил. Ни с кем эти люди не обращались так грубо, никого так не понукали, как старца Зиновия. Особенно старался один свирепый, во всем кожаном. Они стали меж собой орать-совещаться и затем поволокли его назад, а Свирепый подошел к кирпичу, осмотрел его внимательно и вынул из кладки — ведь старец тогда его без раствора положил. Усмехаясь и подбрасывая кирпич на ладони в кожаной перчатке, шел Свирепый вслед за своими подручными, которые тащили старца Зиновия. |
|
|
