| Влияние Достоевского на Соловьева сказывается на первом же его публичном выступлении в Петербурге в 1877 года– речи «Три силы», прочитанной в апреле в заседании Общества любителей российской словесности. В 1877 году в «Журнале министерства народного просвещения» появилось незаконченное исследование Соловьева «Философские начала цельного знания». Это – первый набросок философской системы; начертана схема, намечены основные вехи, разработаны вчерне главные отделы: философия истории, логика и метафизика. " Чтения о Богочеловечестве " (1878) В 1878 проходили публичные лекции (носившие характер проповеди) Соловьева религии в Соляном городке в Петербурге. «Старая традиционная форма религии,-по мнению Соловьева,-исходит из веры в Бога, но не проводит этой веры до конца. Современная внерели-гиозная цивилизация исходит из веры в человека, но и она не проводит своей веры до конца; последовательно же проведенные и до конца осуществленные обе эти веры – вера в Бога и вера в человека – сходятся в единой, полной и всецелой истине Богочеловечества». " Критика отвлеченных начал " (1877-1880) Начиная с 1878 года Соловьев усиленно работал над своей докторской диссертацией, отдельные главы которой печатались в «Русском вестнике». Летом 1878 года ездил с Достоевским в Оптину Пустынь . Конец семидесятых годов – время наибольшей духовной близости между Соловьевым и Достоевским. Защита Соловьевым докторской диссертации " Критика отвлеченных начал " состоялась в Петербургском университете 6 апреля 1880 года. В предисловии автор определяет свое понимание «отвлеченных начал»: «Это суть частные идеи (особые стороны и элементы всеединой идеи), которые, будучи отвлекаемы от целого и утверждаемы в своей исключительности, теряют свой истинный характер и повергают мир человеческий в то состояние умственного разлада, в котором он доселе находится». Этим " отвлеченным началам " Соловьев противополагал идею " положительного всеединства " в жизни, знании и творчестве. После получения докторской степени Соловьев читал лекции в Петербургском Университете и на Бестужевских курсах в качестве приват-доцента. |
| Всего хуже, что эта внутрисословная рознь отражалась и в собственно богословской работе, — темы выбирались часто с затаенным публицистическим замыслом, в оправдание своего или в опровержение чужого практического идеала.. Это чувствуется уже и в 60-ые годы… С большим вниманием в это время обсуждаются и все вопросы, связанные с устроением или восстановлением приходской жизни, с открытием братств и сродных им обществ. В этом отношении особенно характерна деятельность о. А. В. Гумилевского, одного из соредакторов журнала «Дух Христианина», организатора братства при Христорождественской церкви на Песках, в Санкт-Петербурге. Это был первый открытый опыт социально-христианской работы. Он встретил сопротивление со стороны светской администрации, опасавшейся чрезмерной активности духовенства, и широко задуманный план церковно-социально-каритативной [ 80 ] работы был смят… Социальные темы обсуждались с особенным вниманием и в славянофильской печати, в журнале «День», иногда и слишком смело. Кн. С. М. Трубецкой впоследствии отзывался об этих славянофильских планах «демократических» реформ в Церкви, что они «больше подходили к каким-нибудь индепендентским общинам, чем к православной Церкви». Момент иерархический был затенен, и с чрезмерной силой был выдвинут момент самодеятельности, почти суверенности церковного народа или «мира», хотя народ и противопоставляется не столько иерархии, сколько бюрократии. Особую остроту все эти вопросы получали по связи с освобождением крестьян и новым устроением свободных сельских обывателей… В этих церковно-публистических спорах перспективы иногда раздвигались, иногда затуманивались пристрастиями, торопливостью, непримиримостью… Очень своеобразное положение занял в этих спорах обер-прокурорский надзор. С 1865-го года обер-прокурором становится граф Дм. А. Толстой, [ 81 ] совмещая с Синодальной службой и должность Министра Народного просвещения, так что на много лет как бы возобновляется опыт «сугубого министерства». Только на этот раз не в духе сверхисповедного мистицизма, но в духе сверхисповедного индифферентизма [ 82 ]… |
| Михаил Егорович Красножен (1860 – после 1919) Рецензии Церковное право Михаил Егорович Красножен Юрист, профессор церковного права Императорского Юрьевского университета. Биография Родился в Калуге. Окончил Калужскую гимназию (1881) с серебряной медалью и поступил на юридический факульттет Московского университета. Ещё на 4-м курсе он стал заниматься, под руководством известного канониста профессора А. С. Павлова, каноническим правом и за предложенное юридическим факультетом сочинение по этому предмету был награждён золотой медалью. По окончании (1885) курса в Московском университете со степенью кандидата, был оставлен при университете для приготовления к профессорской деятельности по кафедре канонического права, под руководством профессора А. С. Павлова. После сдачи магистерского экзамена, был командирован за границу, где пробыл 21/2 года. Большую часть этого времени Красножен провёл в Вене, собирая в богатой греческими рукописями Венской придворной библиотеке материал для своей магистерской диссертации. Кроме Вены, Красножен занимался изучением рукописей также в библиотеках Рима, Флоренции и Мюнхена. Результатом заграничной командировки явилась магистерская диссертация «Толкователи канонического кодекса восточной Церкви: Аристин, Зонара и Вальсамон». По возвращении из-за границы (1892) был назначен приват-доцентом Московского университета и читал обязательный курс лекций церковного права студентам 4-го курса юридического факультета. Кроме того, Красножен в течение пяти лет был помощником присяжного поверенного (у А. К. Вульферта и Ф. Н. Плевако). Получил приглашение (1893) занять кафедру церковного права в Юрьевском университете в должности экстраординарного профессора; назначен и. д. ординарного профессора (1895) по той же кафедре. Состоит (с 1899) деканом юридического факультета и, кроме того, заместителем председателя Учёно-Литературного Общества при Императорском Юрьевском университете, заместителем председателя Общества для пособия нуждающимся студентам Юрьевского университета, заместителем председателя Русской Публичной Библиотеки, церковным старостой Православной университетской церкви. В 1897, 1901, 1902 гг. Красножен был командирован с научной целью за границу, где продолжал заниматься изучением греческих рукописей канонического содержания. Участвовал в заседании IV интернационального старокатолического конгресса (в Вене). Защитил в Казанском университете (1901) диссертацию «Иноверцы на Руси» на соискание степени доктора церковного права. Член Поместного Собора РПЦ (1918—1919). Дальнейшая судьба неизвестна. Поместил несколько рецензий в «Журнале Министерства народного просвещения». |
| Paris, 1911 (из статей в журнале Critique du Liberalisme, 1911). 343 Сопоставление разных форм личных имен, встречающихся в новых языках, хотя далеко не полное, можно, например, найти в книжке: Michaelis G. Vergleichendes Worterbuch der gebrauchlisten Taufnamen. Berlin, 1856. 344 Вопрос о наиболее целесообразной передаче по-русски заимствованных из классических языков слов и в частности имен неоднократно привлекал внимание русских филологов, но какое-либо соглашение относительно этого не установлено. Правила рациональной передачи этих слов намечал, напр., проф. В. И. Модестов в предисловии к изданному под его редакцией переводу «Реального словаря классической древности» Фр. Любкера (СПб., 1884–1887), признавая совершенно «неестественной для русского языка» «школьно-немецкую форму» их передачи «по так называемому эразмовскому произношению, фиктивному по своей сущности и совсем не соответствующему ни преданиям русского языка в этом отношении, ни его фонетическому характеру» (Послесловие, III). В 1884 г. на Шестом Археологическом съезде в Одессе он выступал с сообщением «О русском произношении греческих слов, особенно в приложении к собственным именам всякого рода, относящимся к древнегреческим колониям на берегах Понта Эвксинского». Для этого же съезда предназначался реферат А. А. Иванова «О рациональной передаче греческих и латинских слов», не прочитанный за недостатком времени; положения его были изложены им еще ранее в специальном исследовании «О рациональной передаче греческих и латинских слов в русской речи и в письме» (Киев, 1881). Ср.: Помяловский И. В. Шестой Археологический Съезд в Одессе 1884 г. С. 26–27 (оттиск из «Журнала Министерства Народного Просвещения». 1885. Март). Об исследовании А. А. Иванова проф. И. В. Помяловский здесь замечает, что «автор с редкой последовательностью проводит свои орфографические реформы; в теоретическом отношении они совершенно законны и рациональны, но покалишь весьма немногие филологи решаются последовательно применять их на практике, пиша: Пропулеи, hvri3Ha, глоб (вм. |
| В грамоте Патриарха Никона к Лигариде (не позднее 1663 г.) написано: есмы в болшой кручине и болезни, которых есть притча митрополита Крутицкого (т. е. Питирима) некоторый злой диак, по указу его тайно нечто смертного дал нам пить, чтобы мы умерли (см. приложение I). 27 Переводчик, должно быть малорос или поляк, действительно не был мастером своего дела, как видно и из настоящей выписки. 30 См. выше примечание 16. «Ты ниже мене знаешь, ниже видел, или слышал еж от мене что», – говорил Никон Паисию. 31 Об ученых трудах Лигариды упоминает Димитрий Прокопий (перепечатано у Фабриция с Греч. Библиотеки X, 7, 182, изд. 3-го), называя его учителем Ясской школы. По его словам, разные Паисиевы творения сохранялись в рукописях. Между греческими писателями, склонявшимися на сторону латинян, упоминает Лигариду тот же Фабриций в XI, 417 своей библиотеки (изд. 4) в следующих выражениях: Paysii Ligaridii, Onii Metropolitani Gazae Hierosolimitani, scriptum de fide Graecorum et Moscowitarum ad Joannem de Lilienthal Regis Sucáae in aula Moscowitica Residentem a. 1666 edidit Latine 1 rna 1 dus p. 59–72 allatii consensuent, p. 966. Он переписывался с кард. Марберини, Ист. Рус. Цер., IV, 60, изд. 2. 32 Любопытен (по своей наивности) отзыв об образовании Патриарха Никона , сделанный г. Верхом: «Ежели бы Никон был муж ученый: искусный в языках еврейском, греческом, латинском и славянском, выслушал бы полный курс Богословия: Риторики и Философии, тогда бы можно было простить ему многое. Но поскольку мы знаем где он родился, как проводил жизнь свою и читали грамоты его, написанные тяжелым, растянутым и неудобопонятным наречием, то удивляемся его самонадеянию и не можем понять, как вздумал он приняться за дело, не согласное с способностями его». Для нас вовсе непонятно: почему Никону, если бы он был муж ученый, можно бы простить ему многое? Напротив: емуже много дано, много и взыщется. Что до слога Никонова, об нем нельзя судить по грамотам, писанным по принятым формам; скорее по его Возражению (с этой целью в нашей статье приведено много выписок, заимствованных из него буквально). Справедливее отзыв г. Кубарева о Несторе: «это был один из тех гениальных людей, которых природа обрекает быть Писателями на удивление векам отдаленным, не советуясь ни с какими Университетами и Академиями». См. его исследование о Патерике Печерском, помещенное сначала в «Журнале Министерства Народного Просвещения» за октябрь 1838 г. и потом в «Чтениях Общества Истории и Древностей Российских», 1847, 9. |
| Можно заметить очень близкую аналогию в состоянии изучения древне-русской и древне-славянской истории. В первой есть непорешённый вопрос: откуда пошла русская земля, как и во второй – откуда и когда начинается южно-славянская история – составляет далеко ещё не разрешённую удовлетворительно проблему. Как в первой Русь имеет двойника, даже не одного: варяги и скифы, так и по отношению к колыбели славянской история оказываются этнографические термины-двойники. В полемике с Д.И. Иловайским наш автор пытается выяснить первоначальный этнографический смысл терминов: славяне, гунны, болгаре и др., которые некоторой частию писателей настойчиво смешиваются и приписываются славянам. Этот спор, состоящий в критической оценке текстов писателей II-VI веков, мы не можем воспроизвести здесь; вновь знакомясь с ним при составлении настоящей статьи, мы вспомнили злую насмешку одной филологической знаменитости над пристрастием учёных прибегать к этимологическим объяснениям, чтобы доказать присутствие славянского элемента в народностях II и III века: «не нужно много остроумия, стоит только захотеть – и Мекка и Медина окажутся славянскими словами». В спорном вопросе безусловно становясь на сторону Васильевского, мы считаем высказанные им положения против славянства гуннов вполне правильными и критику источников не подлежащею сомнениям. Для нас любопытней та часть спора, где идёт речь о болгарской народности. Точка зрения того учёного, с которым Васильевский ведёт полемику, состоит в том, будто болгаре и гунны одного происхождения, то есть, те и другие – славяне. Сущность дела заключается в том, что Д.И. Иловайский есть представитель особенной школы по взгляду на происхождение болгар, именно он держится учения, что болгаре, переселившиеся за Дунай под предводительством Аспаруха, были славяве, а не тюрки или тюрко-финны, как думает другая школа. По вопросу о роксоланах Иловайский высказал мысль о тожестве их со славянской Русью. К рассматриваемой теории следует отнести две статьи в Журнале Министерства Народного Просвещения, за март и апрель 1875 года, имеющие заглавие: «Обновление болгарского патриаршества при царе Иоанне Асене II в 1235 г.». |
| Никогда не забыть того сильного впечатления, какое произвело в среде интересовавшихся русским историческим движением появление первой по времени статьи Васильевского по Византии, с которой и начинается его научная известность. Это была статья «Византия и печенеги», помещённая в Журнале Министерства Народного Просвещения (ноябрь и декабрь 1872), на страницах которого печаталось затем большинство сочинений, написанных Васильевским. Большой почитатель и товарищ нашего учёного по профессуре, К.Н. Бестужев-Рюмин, нередко поощрял петербургских молодых людей примером Васильевского и ссылался именно на эту статью в доказательство той мысли, что византийские занятия могут открывать неожиданные и блестящие перспективы для русского историка. Кстати уже два слова о Константине Николаевиче. Я не знаю человека, который бы так живо и любовно интересовался успехами русской науки и который бы с такой настойчивостью пропагандировал сроди петербургской молодежи занятия Византией. Уже находясь на краю могилы и сам будучи лишён сил для серьёзных занятий, он видел себе отраду в том научном движении, во главе которого стоял Васильевский, «звезда первой величины», по его выражению, и заключал надеждой, что может ему перед смертью удастся ещё читать хотя бы начало византийской истории на русском языке. Надежда эта не оправдалась: Васильевский сошёл в могилу, не успев привести в порядок свои произведения, а византийской истории на русском языке и доселе ещё не появлялось. И по своему внутреннему значению, и по живости изложения, и по методическим приёмам – упомянутая статья «Византия и печенеги» может быть взята как образец для характеристики учёной деятельности Васильевского. Здесь автор особенно наглядно показал применение научного метода к разработке тем, уже, повидимому, старых и значительно разработанных. Здесь находим в высшей степени счастливое соединение научных интересов византийской и общеевропейской истории, которое получает особую привлекательность тем, что вскрывает тесную связь между вопросами чисто византийскими и проблемами общей, а также специально русской истории. Мы не можем при этом не подчеркнуть того обстоятельства, что главнейшим образом производительность Васильевского характеризуется поисками за точками соприкосновения между византийской и русской историей и что наиболее известные и отличающиеся наибольшим мастерством труды его действительно посвящены этим темам, которые, можно надеяться, не вполне ещё им исчерпаны. |
| В русской истории есть много весьма деликатных вопросов, к которым нельзя подходить без опасения оскорбить чьё-нибудь национальное, религиозное или личное чувство. Эти вопросы и до сих пор могут возбуждать горячие споры и быть предметом страстной полемики, хотя не стало более Погодина, Кунака, Васильевского. 1 . Таков прежде всего вопрос о начале русского государства и о толковании известия Несторовой летописи под 862 годом. Есть ли это известие легенда или исторический факт? Было бы излишне здесь говорить о господствующих двух школах и характеризовать их взгляды и основные положения. Мы можем войти прямо в сущность дела и обрисовать принятое Васильевским положение в нескончаемом споре норманистов или несторовцев и их противников (антинорманисты разных красок). В самый разгар борьбы школ в семидесятых годах Васильевский выступил (в 1875 г.) с замечательной статьёй «Варяго-русская дружина в Константинополе»; за этой статьёй последовал ряд других разысканий в той же области, которыми Васильевский пытался локализировать вопрос о начале русского государства и свести его к историческим и хронологическим данным и географическим терминам. Ни норманисты, ни их противники до сих пор не могли указать ни в Скандинавии, ни где-либо в другом месте этнографический или географический термин, соответствующий воззрениям русского летописца, то есть нигде не могли указать народа, называвшаго себя в IX веке Русью; поиски за свядетельствами о до-рюриковской Руси выводят исследователей далеко из Скандинавии и России, и находки сосредоточиваются главным образом в греко-византийских памятниках. Хотя до сих пор, однако, упоминания о до-рюриковой Руси в Византии могут иметь значение лишь в том смысле, что дают право отодвинуть на несколько лет назад против Нестора известность имени Русь, а не решать вопрос о происхождении русского государства, тем не менее поиски в византийских памятниках дали несколько новых оснований к решению и этого вопроса по связи с двойником Руси – варягами. Именно в этом смысле получает значение исследование Васильевского «Варяго-русская дружина в Константинополе» (ряд статей в Журнале Министерства Народного Просвещения, 1874–1875), относящееся к числу лучших его произведений и могущее быть поставлено рядом со статьею «Византия и печенеги». |
| 17 Миссионерский противо-мусульманский Сборник 1876 г. Казань. Выпуск X, стр. 145, 167, 168, 177 и прочее. 18 Мусульманский брак в сравнении с христианским браком, в отношении их влияния на семейную и общественную жизнь человека. «Миссионерский и противо-мусульманский Сборник». Казань, 1876, Вып. Х, стр. 179–181и 235 и прочее. 19 Мусульманская религия в отношении к образованности. И. Березина. «Отечественные Записки» 1865 г., том XLVIII, стр. 88–89. 21 Коран, законодательная книга мусульманского вероучения. Перевод с арабского Г. Саблукова . Казань, 1878 года. 3:106; 2:114; 5:19,76,77; 3:27; 5:56,62; 9:23; 4:115,137,138; 9:29; 4:78; 47:4; 2:187,189; 8:17,40; 5:37; 8:37; 4:58,59; 9:30; 47:8,9. Находится в коране один стих отвлеченно, бессознательно философствующий, будто: «В религии нет принуждения» (2:257). Но стих такого духа единственный в коране, и находится в столь великом противоречии с множеством указанных прямых требований, дышащих самою отчаянною фанатическою нетерпимостью к иноверцам, что отвлеченный стих такой не может иметь и в действительности не имеет никакого значения, да и сомнительно, Мухаммедом ли он высказан? 22 Смотри, например, Березина – Мусульманская религия в отношении к образованности в «Отеч. Зап.» том XCVIII, отд. II, стр. 100–103. Васильева – Религии Востока в «Журнале Министерства Народного Просвещения» 1873 г. час. 166 апрель, стр. 249 и прочее, и в «Русском Вестнике» 1879 г., май, стр 162–169 и прочее. Казем-Бека-Мурадизм и Газавит в «Русском Вестнике» 1862 г., декабрь, стр. 187 и в прочих его сочинениях. Торнау – Изложение начал мусульманского законоведения. СПб., 1850 г., стр. 103–107. Гиргаса – Права христиан по мусульманским законам. СПб., 1865 г., стр. 10–42. Агрономова – Мухаммеданское учение о войне с неверными в «Противомусульманском Сборнике». Казань, 1877 г., вып. XIV. Остроумова –Что такое коран? Ташкент, 1883 г., стр. 139, 145 и прочее. Полная картина Отоманской Империи, том первый, замыкающий в себе законоположения магометанства, д’Оссона. |
| Николай Васильевич Гоголь Наш герой, на первый взгляд, не нуждается в каком-либо представлении. Любой, кто учился в школе, назовет несколько его книг, а былой отличник, наморщив лоб, вспомнит, может быть, и начало отрывков, которые заставляли учить наизусть. И все же можно рассчитывать на некоторое удивление читателей, когда речь пойдет не о Гоголе-писателе, журналисте или, в крайнем случае, философе, а о педагоге с пятилетним стажем, с университетским опытом, напечатавшем ряд статей по вопросам образования, в том числе в официальном " Журнале Министерства народного просвещения " . Уроки истории Однако, все по порядку. В январе 1829 двадцатилетний выпускник Нежинской гимназии Николай Васильевич Гоголь-Яновский приезжает в Петербург искать службы. За следующие два года много было переменено мест в разных департаментах, появились первые литературные публикации, но определила его служебную карьеру нежданная встреча с В.А. Жуковским и П.А. Плетневым в декабре 1830. По совету Плетнева Гоголь в январе 1831 печатает в первом номере " Литературной газеты " А.А. Дельвига свои " Несколько мыслей о преподавании детям географии " . Эта первая и едва ли не лучшая педагогическая работа Гоголя занимает в собрании сочинений чуть больше восьми страниц, но включает в себя и взгляды на воспитание, и характеристику предмета, и краткую программу курса, и конкретные методические приемы и примеры их использования. При этом все изложено ясно, художественно, без всякого признака наукообразия. Восхищенный Плетнев обещал посодействовать молодому чиновнику в практическом осуществлении его педагогических принципов. По рекомендации Плетнева Гоголь получил частные уроки. Один из его учеников вспоминал позднее: " Уроки Гоголя нам очень нравились. Они так мало походили на другие. В них не боялись мы ненужной взыскательности, слышали много нового, для нас любопытного, хотя очень часто не идущего к делу. Новаторство было одним из отличительных признаков его характера. Когда кто-нибудь из нас употреблял какое-нибудь выражение, уже сделавшееся давно стереотипным, он быстро останавливал речь и говорил, усмехаясь: " Кто это научил вас говорить так? Это неправильно: надобно сказать так-то " . Но какой тон добродушия слышался во всех его замечаниях! Какой неистощимой веселостью и оригинальностью были исполнены его рассказы о древней истории " . |
|
|
