| Г. Гезен поставил себе задачей в названном сочинении восстановить, насколько возможно, по имеющимся данным, первоначальный текст славянского перевода разных символов веры и затем указать последовавшие в этом тексте с течением времени изменения. Исследованию текста символов веры автор предпосылает краткий очерк истории перевода их на славянский язык. Принимая во внимание безусловную необходимость общепонятного символа веры, а с другой стороны, исторически доказанные частные обращения южных и западных Славян, начиная с VII века, автор выражает уверенность в том, что славянский перевод символа был сделан еще до св. Кирилла и Мефодия, хотя окончательную редакцию перевод этот мог получить лишь после изобретения славянской азбуки, когда св. первоучители приступили к своей апостольской деятельности. Так как в IX столетии в Восточной церкви при совершении таинств был уже во всеобщем употреблении символ 2-го вселенского Константинопольского собора, то – говорит автор – очевидно, что именно этот символ был переведен первоначально св. Кириллом; что-же касается Никейского символа, то он, как менее необходимый, мог быть переведен несколько позже св. Мефодием вместе с номоканоном. Кроме этих двух символов, может быть извлечен еще апостольский символ иерусалимской церкви из древне-славянского перевода Оглашений или Огласительных поучений св. Кирилла иерусалимского . Автор начинает свое исследование с апостольского символа иерусалимской церкви, затем переходит к символу никейскому и наконец к константинопольскому; в заключение же представляет опыт истории перевода тех отдельных греческих слов, которые оставались непереведенными в первоначальной редакции славянских символов. В приложениях напечатаны: а) символ из Устюжской Кормчей Румянцевского Музея 230, б) Истолкование святого изображения веры из Загребской Кормчей 1262 г. и в) Епифания Славинецкого перевод константинопольского символа веры с его же грамматическими объяснениями. Из приложенных четырех светопечатных снимков первый снимок – с константинопольского символа веры Румянцевской Кормчей 230. Остальные три снимка, равно как помещенные на стран. 105 – 117 критико-палеографическия заметки: 1) о некоторых замечательных списках Евангелия и 2) о применении светописи к палеографии – прямого отношения к главному предмету исследования не имеют. Под 2 помещен снимок с греческой рукописи XI в. Московской Синодальной библиотеки, – содержащей беседы св. Григория Нисского ; под 3 и 4 фототипический и хромолитографический снимки с миниатюрного изображения св. Григория Двоеслова , – писанного по золоту в греческой четьи-минеи XI в. той же, Моск. Синод. библиотеки. Все вообще снимки исполнены превосходно. Фототипии сделаны в заведении известных московских фотографов Шиндлера и Мея (фирма Шерер и Набгольц), а хромолитография в картографическом заведении Ильина, в С.-Петербурге. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 16 голосов: 4.3 из 5) И. Албов . Две интеллигенции Башилов, Кремнев, Месняев, Норд, Потоцкий, Ржевский, Рудинский, полк. С. Спасовский, Ширяев и т. д. и т. д.! Приятно читать печатный орган, в котором сотрудничают такие корифеи русской журналистики, такие высокоинтеллигентные творцы современной русской культуры. Это вам не вишняки, кусковы, вейнбаумы, болдыревы, байдалаковы, абрамовичи и прочие социалисты, марксисты, НТС-цы, троцкисты и просто перебежчики из одного лагеря в другой – куда ветер дует, и где пахнет долларами. Приятно даже читать их полемику: если культурные люди имеют разные взгляды на один и тот же вопрос, то дружественный обмен мнений (а иного среди народных монархистов и быть не может) сможет лишь уточнить или выяснить правильную точку зрения. Такая именно полемика возникла на страницах «Нашей страны». Начавшись с оценки литературной деятельности Бунина, полемика перешла к принципиальному вопросу о том, что собою представляет русская интеллигенция. В. Башилов озаглавил свою статью: «Творцы русской культуры – не интеллигенты, а интеллигенты – не творцы русской культуры». Б. Ширяев причисляет к русским интеллигентам и Владимира Святого и св. Сергия Радонежского. Другие оппоненты Б. Башилова причисляют к русским интеллигентам и самих себя. Кто прав и кто не прав? Б. Башилов пишет, что слово интеллигент появилось лишь в XIX столетии. Он совершенно прав. Могу даже уточнить и сказать, что это слово появилось в конце XIX столетия: ни в академическом словаре, ни даже у Даля этого слова нет. Следует ли отсюда, что до нашей эры в Росси не было интеллигенции? Отнюдь нет. Каждый язык – в том числе и русский – видоизменяется, обогащается, прогрессирует. Слова и выражения, которые были бы непонятны два, три или четыре века тому назад вполне понятны и общеупотребительны теперь. А что сказал бы г. Башилов о человеке «зело в науках умудренном»? Я бы назвал его ученым, хотя это слово не существовало в русском лексиконе XVII и XVIII bb. Что сказал бы г. Башилов о Епифании Славинецком , если бы прочел в его жизнеописании, что он «в философии и богословии изящный дидаскал, искусснейший в эллино-греческом и славянском диалектах»? |
| В связи с начатым патриархом Никоном исправлением богослужебных книг возникла необходимость в возможно большем количестве древнегреческих текстов, так как число имевшихся в России оказалось недостаточным для подобных работ. В 1654 г. для приобретения необходимых греческих рукописей по совету Епифания Славинецкого и Арсения Грека патриарх Никон послал Суханова на Афон и Восток. Поездка требовала особой осторожности, поскольку старец Асений вез с собой «государеву милостыню», взамен которой в греческих монастырях предполагалось получить необходимые рукописи. «Милостыня» состояла из денежной казны и «государевых соболей» на огромную сумму — около пятидесяти тысяч рублей. В этой связи Суханову приходилось не раз нанимать провожатых, так как, по его словам, в то время в тех краях был «страх великий от воинских людей, и от татар и от венгров, и от междоусобий». Отправившись в путь под видом простого монаха — «в чернеческом образе», Суханов собирался продать соболя в Константинополе, но опасения, что по пути туда его могут ограбить, заставили его продать их уже в Яссах по сходной цене молдавскому воеводе Стефану. Там же Суханов нанял в провожатые грека Ивана Панкратьева «для толмачества турского языка». По замыслу Арсения, если бы турки стали отнимать деньги, Панкратий должен был выдать себя за едущего за товаром купца — торговые люди находились под защитой султана. Во время путешествия, продлившегося два года, Суханов посетил восемнадцать афонских монастырей, в которых лично отобрал 500 греческих рукописей. На обратном пути, который проходил через Константинополь, Суханов подвергся новым опасностям — он был объявлен в розыск османскими властями. В послании царю Алексею Михайловичу константинопольский грек Фома Иванов писал об этом: «Лихие люди наварили об нем султану и хотели его пытать, а я ево в то время сохранил и про него сказал, что он уже давно ушол и ево, Арсения, отпустил тайно и мысль их злая от того отошла». Проехав Яссы, Арсений вновь подвергся опасностям, о чём позднее написал в своем докладе царю: «в то время по обе стороны были люди воинские, с одну сторону от Умони татарове, а з другую сторону от Бряславля стояли ляхи. А я, Арсений, ехал промежь их на Балановку и ден и ноч, прося у Бога милости, чтоб уйти … И на те де места после меня ударили с обеих сторон татарове и ляхи и те местечка разорили, пожгли, а людей посекли и поимали». |
| Были, однако же, люди в Москве, которым казалось, что лучше было бы учредить вместо греческого латинское училище. Неизвестный нам сочинитель «довода, яко учение и язык еллиногреческий наипаче нужнопотребный, нежели латинский язык и учение», старался опровергнуть мнение склонившихся в пользу латинского языка . Ссылаясь на русских и польских летописцев, он указывал на пример св. Владимира Великого Князя русского, который у греков заимствовал веру и книги; приводил свидетельства самих латинских писателей: Антония Поссевина и учёного Липсия, о превосходстве греческого языка пред латинским; обращал внимание на то, что чрез изучение греческого языка более может очиститься язык славянский, как ближайший к нему (по свидетельству Смотрицкого), нежели чрез изучение латинского; свидетельствовался отзывом Епифания (Славинецкого) о достоинстве учения греческого, и уважением, какое питают к сему языку в других просвещённых странах . Припоминая, что в училищах западных русских обучаются на латинском языке, он замечал: «хотя Белоруси и учатся латинским языком, скудости ради греческого учения (кроме Львова, что учатся гречески), однакоже, припоминати надобно, что малая часть из тех во Унию не падают; а и те, что не падают, познаваются в них останки езувическия: понеже Езувиты не учат их высокими науками, покамест пред Богом не обещаются держати латинской религии» . Заключая своё рассуждение, автор писал: «того ради подобает наипаче учитися гречески, понеже не токмо тем языком не вредится православная вера, яко латинским, но и зело исправляется, и учити купно с славенским, яко да временем и славенский язык (который пребогат есть) очистится, и меж иных ученых языков сочетается. A по греческом учении легче хотящему невредительно учитися и латинскому... однакоже, вручаем то дело в разсуждение мудрому учителю». Кто этот мудрый учитель? Может быть, Симеон Полоцкий , который в 1680 г. скончался. Во всяком случае, из предложения сочинителя видно, что он рассуждал ещё до открытия греческого училища. |
| О характере их отношений к Симеону при таком смятении можно заключать уже из того, что они представляются здесь «лающими, яко пси на Жезл…» 265 Вот почему и Симеон со своей стороны часто выражает о них столь резкие суждения, что их едва ли можно объяснять одной его религиозной исключительностию и принципиальной разностию воззрений. «Миротворитель», говорит он, например, в «Вертограде многоцветном», – «сын Бога живаго есть, а раскольник чадо врага злаго» 266 ; точно так же и в проповедях своих, касаясь часто раскольников, он представляет их не иначе, как прямыми исчадиями ада. Что касается отношений Симеона к представителям греческого образования в Москве, то при несомненной враждебности, они отличались, все-таки, сравнительно меньшим ожесточением и ненавистию. Здесь шел вопрос лишь о том или ином направлении в образовании, но не было той принципиальной разности в воззрениях на самое достоинство и необходимость науки, какою проникнуты в высшей степени многочисленные представители раскола. В особенности умеренны и сдержанным характером отличались отношении Симеона к Епифанию Славинецкому, частию по личной склонности их к мирной труженической жизни, частию же вследствие взаимного высокого уважения к учености и заслугам противника, которое несомненно существовало между ними. Епифаний Славинецкий, так же как и Симеон Полоцкий , был воспитанник Киевской братской школы, но учился здесь еще до преобразования ее Петром Могилою , когда в ней греческий язык был преподаваем наравне с латинским. Глубокое изучение этого языка, основанное на практическом знакомстве с греческим текстом Св. Писания и сочинениями греческих отцев и учителей церкви, легло в основу образования Епифания и сделало его в Москве ревностным поклонником и защитником так называемого «греческого учения». Весьма характеристична в этом отношении одна из проповедей Епифания Славинецкого, в которой он распространяется о пользе этого учения вопреки мнению московских книжников, будто греческое православие повредилось вследствие завоевания Турками Константинополя, особенно с тех пор, как греческие книги стали печататься на латинском западе 267 . |
| К ним причисляет он легковерное признание истинными всяких чудес, которые тогда беспрестанно появлялись и обыкновенно оказывались ложными, вооружается против появления ложных мощей и т.п. В проповедях Симеона ощутительно подражание Славинецкому, по крайней мере там, где оба проповедника касались одного и того же предмета, как напр. заведения училищ и обличений раскола: есть одинаковые сравнения, одинаковые выражения. Если Симеон и не списывал с того, что говорил Славинецкий, то, должно быть, находился под его влиянием. Стихотворные произведения Симеона Ситиановича писаны силлабическими рифмованными стихами и лишены поэтического достоинства. Можно сказать, что к этому роду литературы Симеон меньше имел природных самобытных дарований, чем к проповедничеству и богословствованию. Важнейшее из его стихотворных сочинений - перевод Псалтыря. Мысль к этому подал Симеону пример польского поэта Яна Кохановского, что, разумеется, умаляло значение труда Симеона в глазах строгих московских ревнителей православия. Псалтырь Симеона, как известно, был, однако, любимым чтением Ломоносова и не остался без значения в нашей словесности. Кроме Псалтыря Симеон написал: " Вертоград многоценный " - собрание мест Св. Писания и разных описаний, отвлеченных понятий и качеств, " Рифмологион " - собрание разных стихотворений, писанных на торжественные случаи (в том числе высокопарное восхваление России - " Орел Российский в солнце представленный " ). По смерти царя Алексея Михайловича Симеон написал " Глас " - разговор умершего Алексея Михайловича с Богом и своим наследником. Им потом сложена была " Гусль доброгласная " - поздравление Федору Алексеевичу со вступлением на престол и пр. Из произведений, имеющих притязание на поэзию, заслуживают внимание, - если не по внутреннему достоинству, то по значению для своего века, -драматические сочинения Симеона. Таковы комедии: " О блудном сыне " , " О Навуходопосоре царе " , " О теле злате и триех отроцех в пещи сожженных " . Комедия " О блудном сыне " имеет пролог; затем она разделяется на шесть частей и кончается эпилогом. В восемнадцати стихах пролога объявляется предмет пьесы; слушатели приглашаются ко вниманию и обнадеживаются получить велию пользу. Части пьесы - то же что сцены или явления. |
| Обоснование редакторами своих исправлений носило преимущественно грамматический характер и демонстрировало хорошее знание грамматики. Ссылки на Грамматику Мелетия (Смотрицкого) 1648 г. и цитаты из нее содержатся в полемических сочинениях Епифания (Славинецкого), Евфимия Чудовского, Сильвестра (Медведева), Симеона Полоцкого , составившего для Собора 1666-1667 гг. доклад-обоснование проведенных языковых исправлений, и др. Обнаруженные справщиками ошибки в текстах объясняются непричастностью допустивших их книжников к грамматическому учению («ради неучения грамматических наук» - Афанасий [Любимов], архиеп. Увет духовный . М., 1682. Л. 261). Евфимий Чудовский в трактате «О исправлении в преждепечатанных книгах Минеах» указывает на то, что невежество прежних переводчиков и писцов связано с незнанием ими грамматики «славенскаго» языка: «Книгописатели же рустии или и преводници неции, бывше не велми известни грамматице славенстей (не бе бо древле изъяснена на славенском языце яко ныне), и о степенях или небрегоша, или недоразумеша, писаша ово правилно, аще и не везде, ово же и неправилно» (цит. по: Никольский. 1896. С. 93). Исправить эти ошибки могут только люди «искуснии грамматице», поэтому книжное исправление порой характеризуется ими как «грамматическое». Грамматический характер К. с. был официально утвержден патриархом Иоакимом, к-рый в прениях со старообрядцами в Грановитой палате в 1682 г. заявил, что К. с. в ходе богослужебной реформы велась «по грамматике», и обвинил противников в том, что они «грамматическаго разума не коснулися» и не знают, «какову силу в себе содержит» (Три челобитные. 1862. С. 35). Придание грамматике большего значения, чем традиц. текстам, использование справщиками Грамматики Мелетия (Смотрицкого), принявшего униатство, вызывали недовольство старообрядцев, утверждавших, что реформаторов «свела с ума несовершенная их грамматика да приезжие нехаи... смутилися и книги портят, якоже и прутся своею глупою грамматикою» (Там же. С. 27-28). Никоновская и послениконовская К. с. существенно изменила облик церковнослав. языка великорус. извода, приблизив его к юго-западнорус. изводу. «Справщики в значительной степени сохраняли язык юго-западнорус. оригиналов, изменяя его лишь по ограниченному числу признаков» ( Успенский. 2002. С. 435). Влияние юго-западнорус. оригиналов в наибольшей степени проявилось на орфографическом и орфоэпическом уровнях: великорус. формы собственных имен получают юго-западнорус. ударение (Савватий Þ Савватий, Фотий Þ Фотий, Михаил Þ Михаил, Феофан Þ Феофан и др.), последовательно вводится буква Й («иже с краткой»), к-рая была свойственна юго-западнорусской, но не великорус. традиции церковнослав. языка, и др. tab |
| В.В. Виноградов Числитель ЧИСЛИТЕЛЬ Слово числитель, как показывает ударение его, могло появиться в русском литературном языке не ранее XVII в., когда украино-польское влияние принесло с собой новые нормы словопроизводства и ударения. Проф. В. А. Богородицкий отметил, что у Епифания Славинецкого в переводе Атласа Блеу 50-х годов XVII в. глагол числитися, т. е. считаться, встречается с ударением на ли. В. А. Богородицкий поставил в связь это перемещение ударения с польским влиянием 389 . На этом фоне становится понятным и образование слова числитель с его ударением на втором слоге от конца (ср. спаситель, представитель и т. п.) 390 . Математический термин числитель возникает как калькированная передача латинского numerator (numerare – «числить», «считать»), ср. немецкое Zähler (zählen). Таким образом, история слова числитель начинается с XVII в. Глагол числить, от которого образовано слово числитель, сам восходит к имени существительному число (в свою очередь произведенному от глагольного корневого элемента чит; ср. древнерусское чисти – Срезневский, 3, с. 1526; ср. считать, вычесть, вычитать и т. п., посредством суффикса -тло со значением орудия действия). Слово число, хотя и в разных значениях, было известно как старославянскому языку, так и живой восточнославянской речи. Глагол числити образован от этого слова в деловом языке и, по-видимому, еще в первые века развития древнерусского письменного языка. Но отмечен он И. И. Срезневским лишь в приписке на рукописи XVI в.: «Хотя и увдти да не числитъ листы. ( Ncaлm. XVI в.)» (там же, с. 1522). Правда, Л. Л. Васильев был готов в стремлении ударения «занять срединный слог» в многосложных (т. е. не менее, чем трехсложных) словах видеть своеобразный закон, хоть и довольно поздний, русского языка (например, правитель, но позднее правитель; ср. бытьё, но событие; слуга, но заслуга и т. п.). По словам Л. Л. Васильева, «в сложном слове (2–5 слогов, редко более) ударение может занимать безразлично любой слог, в многосложных же словах ударение, как бы боясь нарушить равновесие слова, чуждается конечных слогов и стремится занять срединный слог» (Васильев Л. Л., Указ. соч.). Заметка ранее не публиковалась. Сохранилась рукопись (на одном листке, двух его сторонах) и выписка из работы Л. Л. Васильева. Печатается по рукописи. Идентичный текст, касающийся ударения в слове числитель, см. в «Очерках» В. В. Виноградова (1982, с. 23). – В. Л. 390 Васильев Л. Л. О значении каморы в некоторых древнерусских памятниках XVI – XVII веков. М.; Л., 1929. С. 143–144. Читать далее Источник: История слов : Ок.1500 слов и выражений и более 5000 слов, с ними связ./В. В. Виноградов; Рос. акад. наук. Отд-ние лит. и яз. Науч. совет " Рус. яз. " . Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. - М., 1999. - 1138 с. ISBN 5-88744-033-3 Поделиться ссылкой на выделенное |
| Вопреки общей ориентации восточнославянской культуры на Византию, переводы с греческого не занимают главного места в переводческом наследии Руси. Они господствовали в первоначальный период письменности у восточных славян, в так называемую Киевскую или домонгольскую эпоху, но и тогда не были многочисленны. Составленный А. И. Соболевским каталог домонгольских русских переводов охватывает чуть больше 40 единиц (Соболевский 1910). Эта работа вновь оживляется во второй половине XIV в. при митрополите московском Алексее, когда было проведено исправление литургического устава (Пентковский 1993) и выполнен новый перевод всего текста Нового Завета (см. Глава 5, § 12). В XVI в. Максим Грек обогатил славянскую письменность своими переводами греческих оригиналов, в их числе были толкования на Апостол и Псалтырь (см. Глава 5, § 14), а при подготовке Острожской библии в 1580 г. заново были переведены с греческого те тексты, которые для ГБ переведены были с латыни (см. Глава 5, § 15). Наконец, в середине XVII в. в Москве процвела школа малороссийских переводчиков с греческого языка в лице своих главных представителей Епифания Славинецкого и Евфимия Чудовского. Переводы с латыни, немецкого, польского, чешского были в XIV- XVII вв. на Руси более регулярны и многочисленны, они исчисляются многими десятками (см. их перечень: Соболевский 1903). Среди них особое место занимают переводы с еврейских оригиналов, которые начались уже в киевскую эпоху и включили в себя также переводы Св. Писания. Культурно-исторические обстоятельства их появления до конца еще не вполне выяснены, почему сами эти переводы являются предметом оживленной дискуссии (см. Глава 5, § 9). Стремление некоторых славистов отрицать всякую переводческую деятельность на Руси XI-XIII вв. (см. Lunt 1988; Thomson 1993) характеризуется упрощенной трактовкой того филологического материала, которым мы располагаем сегодня (по этому поводу см.: Алексеев 1996). § 2. Проблематика библейских оригиналов Итак, в большинстве случаев создатели церковнославянской Библии обращались к греческой версии Св. Писания, в отдельных случаях они использовали иные по языку оригиналы: еврейские, латинские, чешские, польские. Таким образом, первый вопрос, с которым сталкивается исследование славянских библейских текстов, это вопрос о языке оригинала. |
| Данное утверждения нуждается в дополнительном исследовании ввиду непосредственного участия митрополита Сильвестра (Косова) в развитии научно-богословской деятельности Андреевского училища в Москве с 1649 г. Также в историографии неизученной остается степень влияния богословия митр. Сильвестра (Косова) на воззрения западнорусских богословов, стоящих у истоков систематического богословского образования в Московском государстве. Вышеозначенные вопросы требуют дополнительного объективного исследования ввиду продолжающихся богословских дискуссий о степени и последствиях влияния западнорусского богословия на современную литургическую практику. Найти ответы на вышеуказанные вопросы затруднительно без всестороннего изучения богословских взглядов как митр. Сильвестра (Косова), так и его окружения: иеромонаха Арсения Сатановского, иеромонаха Епифания Славинецкого, направленных в Москву в 1649 г., и других западнорусских богословов. Остановимся на основных аспектах выявленной проблематики. В начале нашего исследования прежде всего необходимо обратиться к анализу богословских взглядов митр. Сильвестра (Косова), изложенных в его полемических и апологетических трудах. В данном контексте необходимо выделить труд «Апологии школам киевским» (Лаврское издание 1635 года) , где доказывается отличие православия от протестантских деноминаций и обосновывается необходимость изучения наук для русского народа. В трактате Сильвестр (Косов) подчеркивает необходимость развития научно-богословской деятельности: «Ты же, исполненный святыни народ Русскій, при иных издавна принадлежащих тебе правах, прежде помазанниками Божіими преемственно тебе дарованных, и ныне всепокорнейше проси, как милостивно, чтобы тебе не возбраняли сей манны свободных наук, при содействии твоей же братии, утвержденной в древней твоей вере. Ибо тогда только церкви твои наполнятся священниками просвещенными и богобоязненными; кафедры твои процветут проповедниками красноречивыми; потомки твои, утвержденные в отеческой вере» . |
|
|
