| Иные за деньги нанимают малых детей и через них собирают милостыню, а ночи проводят во всяком бесчинстве " . Он вооружается также против шатающихся монахов и монахинь, но вместе указывает и на причины этого шатания. " Настоятели тратят монастырское имение на свое сластопитание, угощают у себя вельмож, содержат откормленных лошадей, приготовляют себе вкусные и дорогие снеди, а бедной братии дают негодную, суровую и гнилую пищу " . Он требует, чтобы архиереи старались прекращать это бесчинство, а мирское правительство, по его мнению, должно устраивать богадельни для престарелых и больных, обеспечивать их и смотреть, чтобы призреваемые не бегали оттуда и не шатались по миру. Наконец, Епифаний предлагает, для призрения бедных и для устранения бесчинства, составить братство или общество милосердия. Кто будет давать деньги, а кто помогать своим трудом. Каждое воскресенье будут братья сходиться для рассуждения между собою и выберут из среды своей десять распорядителей. Посторонние посетители будут приходить и извещать братию о человеческих нуждах. Братия будет обсуждать: кому, чем и сколько помочь, смотря по надобности: иным бедным можно давать временное пособие, другим постоянное до самой смерти. Женщины могут составить свое общество милосердия и, собравши пожертвования, еженедельно отсылать в главное всеприятелище; наконец, Епифаний предлагает устроить кассу и давать из нее бедным взаймы, а если много будет денег в кассе, то можно давать и имущим, но в обоих случаях без лихвы. Мысль эта, по-видимому, внушена была Славинецкому примером юго-западных братств с тою значительною разницею, что общество, предлагаемое Славинецким, было чисто благотворительное, тогда как юго-западные братства имели целью защиту православия и обучение детей. Одна из проповедей Епифания направлена против раскольников, которых он называет непокорниками, и обличает не от лица своего, а от лица церкви, касаясь преимущественно тех писателей, которые рассеивали в народе сочинения против исправления книг. |
| 13 Рукопись Москов. Синод, библиотеки 114–478. О ней Горск. и Невостр. Опис. слав, рукоп. Син. библ. И: 2, стр. 44–62. 15 Послание к в. к. Изяславу Ярославичу (1054–1078) – в Ист. рус. ц. Макария, СПБ. 1857, т. 2, стр. 121 122 и 303–306. Сказания о равноапостольных Владимире и Ольге и о св. мучениках Борисе и Глебе – в Христ. Чтении, 1849, ч. 2. 17 В Мстиславовом Евангелии знак · ставится довольно редко. Я ставлю его как в сем, так и в других основных списках там, где этого требуют другие древние списки и нынешний печ[…]. 24 Gebhardt, Oscar, N. T. graece. Recensionis Tischendorfianae ultimae textum cum Tregellesiano et Westcottio-Hortiano contulit et brevi adnotati-one critica additivesque loeis parallelis illustravit –– Ed. stereotypa quinta. Lipsiae, 1891. 25 А, А1, А2 и т. д. – условное, принятое в настоящем издании, обозначение рукописей Евангелия. Ниже оно предлагается в краткой наглядной таблице. 26 В отдельных же случаях в сем Галичском четвероевангелии встречается не мало исправлений первоначального перевода, свойственных второй, древне-русской редакции, как это явствует из сравнения его с древними списками первой и второй редакций. 27 Апракос сокращенный, т. е. содержащий после пятидесятницы евангельские чтения только субботние. недельные и по месяцеслову. Полный, т. е. имеющий и будничные чтения. 28 Кроме сего списка, к той же второй редакции относятся нетерб. дух. акад. Евангелия-аиракосы (Соф ) 2, 3, 5 8. 30 Alexium bunc, quem inter sanctos colunt Russi, graecae Iingvae peritum luisse ac novam versionem adornasse, in ejus vita asseritur (что сей Алексий, чтимый русскими между святыми, знал греческий язык и составил новый перевод славянский, об этом говорится в его житии). Griesbach, Nov. Tostamentum graece. Vol. 1. 1796. Prolegom. sect.VII, p. CXXXI. 32 Евгений, митр. Словарь истор. о пис. дух. чина, I, изд. 2-е. СПБ., 1827, стр. 182. Записка эта представляет собою извлечение из предисловия к списку четвероевангелия 1674 г., содержащему перевод Епифания Славинецкого (рукоп. Моек, Публ. и Рум. Муз., собр. Ундольского, 1291). В обширном предисловии, помещенном в начале рукописи, сообщаются интересные сведения о Ртищевском Братстве и о трудах Епифания по переводу св. книг и в частности Нового Завета. |
| От этого у него еще больше было работы, чем у Славинецкого. Вскоре по приезде в Москву он сделался учителем царских детей, поселен был во дворце и стал на виду и у правительства, и у иерархии и постоянно получал различные ученые поручения. Так, в 1666 году он должен был заняться опровержением раскола, которое и представил в сочинении «Жезл правления», изданном от имени великого собора; потом написал полное систематическое изложение веры по латинским схоластическим образцам, названное «Венцом Веры»; по поручению патриарха Иоасафа, сочинял поучения для народа о благоговейном стоянии в храме и против игр и ворожбы; составил два сборника собственных проповедей: «Обед душевный» и «Вечерю духовную». К чести его надобно сказать, что, следуя обычным киевским приемам проповедничества, он имел в виду и жизненные цели, старался быть проще и ближе к потребностям своих слушателей. В проповедях своих и в других сочинениях он сильно задевал леность духовенства к проповедничеству, обличал невежество народа, грязные пороки, расколы, суеверия, остатки язычества, веру в волшебство, наузы (часть конской сбруи, привеска, где хранились обереги от сглаза, порчи; бумажки с заговорами и проч. — прим. ред.), нашептыванья, заговоры и приметы, обличал народные игры, праздники коляды и купала, проповедовал необходимость просвещения и обращался к царю с молением завести школы, умножить учителей и спудеов (учеников). Как у Епифания, у него тоже было довольно учеников. Между прочим ему поручено было преподавать латинский язык молодым людям, которые готовились в переводчики; его спасская школа, где он учил их латыни, была в некотором роде параллельной чудовской греческой школе Епифания. Просветительная деятельность обоих этих ученых монахов имела живительное влияние на развитие церковного образования в Великороссии. Заговорили о школах, об усилении церковного проповедничества. Еще в 1667 году прихожане московской Богословской церкви подали царю просьбу о дозволении открыть при их церкви школу и найти проповедника для оказывания поучений. |
| Основным методом работы Симеона как писателя был детально проработанный в могилянской традиции авторизованный перевод-адаптация католических сочинений. Так, «Венец веры кафолической» был составлен, главным образом, на основе труда бельгийского иезуита Ж.Маршана 364 , а «Псалтырь Рифмотворная» написана под влиянием аналогичного сочинения польского поэта Яна Кохановского 365 . За 16 лет своего пребывания в Москве Симеон неизменно пытался создать просветительское православное учреждение, «училище», которое бы давало систематическое духовное образование. Старания эти, однако, так и не увенчались успехом. Официальные педагогические достижения Симеона ограничились преподаванием латинского язык для придворных и сотрудников Тайного приказа. При этом вокруг Симеона в Заиконоспасском монастыре мало-помалу устроился учёный кружок, с членами которого полоцкий инок охотно делился своими обширными познаниями. Лучшим и любимейшим среди учеников был Сильвестр Медведев, которому Симеон и завещал свою огромную библиотеку. В конце 1670-гг. Симеон начал работать над проектом создания в Москве высшего образовательного учреждения по образцу европейского университета, Академии 366 (напомним, что Киево-Могилянский коллегиум получил статус академии только в 1701 г.), однако этот план так и не был исполнен, поскольку Симеон Полоцкий скончался в 1680 г. Отношения Епифания Славинецкого и Симеона Полоцкого были довольно просты. Симеон с самого своего появления в Москве признал старшинство Епифания (что было оправдано как возрастом, так и объемом знаний последнего) и никогда не пытался его оспаривать. Два западнорусских интеллектуала волею судеб оказавшихся в Москве, вероятно, остро ощущали свою близость. Объединяла их и общая задача. Московская интеллектуальная элита второй половины XVII в. испытывала острую потребность в рецепции европейской риторической культуры. «Социальный заказ» на удовлетворение этой потребности выражался в вполне конкретных заказах на переводы, поступавшие со стороны церковных и светских властей и вельмож. Не случайно оба они, и Епифаний Славинецкий, и Симеон Полоцкий , посвящали практически всё своё литературное творчество переводам и адаптациям, выступая посредниками, знакомящими московскую элиту с европейской риторической культурой в различных её изводах. Различалась лишь тематика: если Епифаний Славинецкий, как более учёный, переводил сочинения, требовавшие высокой образованности, то Симеон Полоцкий занял нишу «популяризатора». |
| по желанию и на содержание боярина Ртищева. Образовавшаяся около них дружина ученых людей обязана заниматься и преподаванием в школе, и переводами отеческих творений и исправлением богослужебных книг. Пользуясь доверием и покровительством царя, патриарха и просвещенных бояр, киевские ученые ревностно принялись за свое дело и вполне оправдали возлагавшиеся на них надежды. Патриарх Никон хоршо понимал важное значение устного религиозного слова и, зная о существовании в юго-западной Руси, особой должности проповедника при более богатых церквах и монастырях, повелел Епифанию Славинецкому произносить с церковной кафедры проповеди собственного сочинения, чего до того времени не было в Москве. Вследствие упадка образования там давно уже прекратилась живая проповедь в церкви и недостаток ее думали восполнить уставными чтениями. Но, как мы знаем из окружного послания патриарха Иоасафа I (1636 г.), и такие чтения прекратились. Неудивительно поэтому, если устную проповедь в Москве встретили как неслыханную и неприятную новость. В след за первой партией киевских ученых мало-помалу стали появляться и другие (Симеон Полоцкий), которые своим терпеливым трудом и способностями победили нерасположенность к себе и москвичей и греческих ученых. Скоро они явились вопреки желанию патриарха и во главе церковной иерархии, на епископских кафедрах. Особенно они восторжествовали при Петре I. Таким образом, киевские ученые принесли с собою в Москву не только школьную науку, но и живую церковную проповедь; понятно, что и здесь, в Москве, она была такою же, как и дома, в Киеве, особенно на первых порах, хотя впоследствие, под влиянием местных особенностей должна была несколько измениться с внутренней стороны. Именно: под влиянием практического характера северно-русского народа, к которому обращена была проповедь, а самая проповедь принимает практический характер, имеет более или менее близкое отношение к народной жизни. VI. Епифаний Славинецкий (1649–1675 г.) Воспитанник старой киевской школы эллино-славенского и латино-польского письма, Епифаний доканчивал свое образование в заграничных польских училищах, был потом наставником киево-могилянской коллегии, и отсюда был взят в 1649 году в Москву для научения славяно-российского народа детей еллинскому наказанию и исправления церковно-богослужебных книг. |
| Часть 1 Часть 2 Предисловие. В настоящем томе, третьем второго отдела Описания Славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки, описываются рукописи, содержащие в себе разные Богословские сочинения, частью переведённые с Греческого и других языков, частью писанные на Славянском языке. Одни из них относятся преимущественно к нравственным и учительным произведениям __–266., другие занимаются полемикою 1 , третьи наконец смешанного содержания 2 . Между рукописями первого из сих разрядов более обращают на себя внимание труды Никона Черногорца, Собрания слов, приписываемых св. и в особенности св. Иоанну Златоусту , слова русских проповедников: Григория Цамбалака, Даниила митрополита, Епифания Славинецкого, Симеона Полоцкого и других, и некоторые опыты катехизического изложения догматов веры. Пандекты и Тактикон Никона Черногорца ______ 217–229) находятся в Синодальной библиотеке в древних списках. Старший список Пандект принадлежит к 1294 г., Тактикона – к концу XIV в. Но Пандекты в старшем списке являются не в полном виде, не только по числу слов, но и по объёму их. Полные же списки, одни носят на себе признаки Болгарского исправления, другие Сербского. Так как слова Никона на Греческом языке ещё не изданы, и потому занимающимся церковною историей мало известны, между тем в них содержится довольно исторических указаний, объясняющих положение писателя и Церкви восточной вообще в его время: то, после описания, представлены выписки из слов Никона, имеющие значение для истории 3 . Из собраний слов, приписываемых св. Отцам, большею полнотой отличаются Измарагд ( 230) и Сборник, известный под именем Златоустника ( 231–234). Так как поучения, в них заключающиеся, в настоящем своём виде, по большей части, не принадлежать тем св. Отцам, которым в надписаниях присвояются: то и нельзя было отнести эти сборники собственно к отеческим творениям. При описании сих рукописей замечены, сделанные в словах, указания на писателей, которыми пользовались их составители, а также черты нравов и обычаев и особенности языка, которые могут вести к заключению о их происхождении, и наконец представлены соображения о времени составления сих сборников 4 . |
| Если мы сравним это толкование с подобным же, приписываемым Максиму Греку 509 то увидим, что последнее лаконичнее, строже и определеннее. У Лихуда традиционная символика как бы тонет в новых смысловых импровизациях, отступлениях, в излишне перегруженной словесными украшениями речи. При чтении подобных «витийств» невольно возникают ассоциации с эстетикой западноевропейского барокко. И они здесь не лишены оснований, хотя я не сторонник перенесения основных характеристик стилей и направлений европейской культуры на русскую почву. У нас культурно-исторический процесс развивался в целом по-своему, но, естественно, не в полной изоляции от соседних культур. Нельзя недооценивать, в частности, сильнейшего влияния католической Польши, а в ее лице и всей Европы на русскую культуру ΧVII в. Не следует сбрасывать со счетов и некоторую типологическую общность различных культур при переходе от средневекового этапа к следующему, хотя не стоит ее и абсолютизировать. Показательно, что барочные элементы в символизме греков Лихудов, конечно, не следствие прямого влияния польской культуры. Это же относится и к другому грекофилу-Епифанию Славинецкому, символизм которого, пожалуй, уже покинул лоно Средневековья и приобрел новые качества, присущие в большей мере барочной эстетике. Епифаний, как писал исследователь его творчества В. Певницкий , был склонен «к отысканию во всем таинственного или прообразовательного смысла» -в явлениях природы, в истории, в Святом Писании. Весь универсум переполнен для него символами, его мысль постоянно наталкивается на них и стремится дать им объяснение. Поэтому его речи «все проникнуты символизмом и переполнены изъяснениями разных символов». Толкования эти часто «произвольны или уже слишком общи», но за ними стоит страстное желание мыслителя проникнуть в сущность этих бесчисленных символов, докопаться до их сокровенных оснований 510 . Опираясь на византийских богословов каппадокийско-александрийской ориентации, он в своем плетении герменевтических словес идет, пожалуй, еще дальше. Чувствуется, что ему доставляет наслаждение сама игра ума, отыскивающего все новые и новые смыслы и значения в уже вроде бы известных символах. В этом эстетизме символического мышления, а он, как мы убедились, был присущ всей культуре второй половины XVII в., как нельзя яснее сказались черты Нового времени и нового эстетического сознания. |
| Вот момент Страшного суда у Белобоцкого: Судия в гневе, ярости, на престол судный садится. Твердь небесна аки трости тресется, земля потится. Осужденным места ищет, рад бы быти под землею, На очну ставку не хощет пред прегневенным судиею. (РСП 225). Образ Марии, как корабля, несущего во чреве «хлеб спасения», у Симеона Полоцкого : Пресвятая Мариа корабль есть мысленный, им же гладну миру хлеб внесеся спасенный. В день зачатия корабль сей сооружися, на море мира пущен в день, вон же родися 492 . Повествование о плаче Богоматери об умершем Христе у Сильвестра Медведева: Точат вси сердца верных, но наипаче мати не хощет от слез горких и мало престати. Реки слез в стенании горких изливает, а от усиленна сердца сице припевает: «О всесладкий мой сыне, сыне возлюбленный, без мужа зачатый, без болезни рожденный! Како сия изволил страсти ты терпети, тварь своего убила Творца, отца-дети. (198–199) Традиционные богословские темы звучат здесь по-новому, выявляют какието новые грани своего содержания, обращенного уже скорее к эстетическому восприятию читателя или слушателя, чем к его религиозному чувству. Эстетическое сознание приобретает в этот период довлеющее значение, даже в сугубо религиозных темах оно отодвигает религиозное переживание на второй план, если не вытесняет совсем. Предельно возрастает и риторская «пестрота» прозаической речи. Традиционное славянское «плетение словес» достигает у многих авторов XVII в. своего логического предела, за которым разрушение целостности словесного образа. Особой изощренностью отличалась речь Епифания Славинецкого, превращавшаяся нередко в хитрое кружево бесчисленных перетекающих одна в другую метафор, сложных образов, словесных узоров, плотно укутывающее смысл, подлежащий выражению. Пророчица Анна у него, например, выглядит как «целомудренная дщи Фануилева, восхотев победить мысленнаго Олоферна, совлекает с себя ветхая вретшца грехопадений, одевается в прекрасныя ризы благодеяний, умывается чистыми водами покаянных слез, помазуется благоуханною мастию милости и благовонным миром пророческаго дара, украшается многоценными усерязами законнаго повиновения и богоповеленнаго послушания» 493 и т. п. |
| 214 «Епифаний Славинецкий был человеком не общественным, а кабинетным, и притом совсем не искательным. Оттого мы не видим ни широких знакомств у него в Москве, ни придворных связей, которыми бы обеспечивалось личное влияние его... Влиятельнее оказался на Москве младший современник Славинецкого Симеон Полоцкий ...» ( Харлампович К. В. Малороссийское влияние на Великороссийскую церковную жизнь. С. 379). 217 «В основании учебного курса лежал, лишь с небольшими изменениями, все тот же круг знаний, который существовал и в училищах средневековой Европы, и в русских братских школах: изучение так называемых “семи свободных художеств”. Грамматика изучалась славянская, латинская и греческая; особенное внимание было обращаемо на язык латинский... Курс философии заключал в себе логику с диалектикой, физику, психологию и метафизику. Особенное внимание обращалось на первую часть этого курса, и, чтобы развить мыслительную способность учеников, наставники постоянно упражняли их в диспутах по философским вопросам. Богословие, после предварительного изучения в младших классах, преподавалось в высшем по системе Фомы Аквинского... курс этот состоял не столько в изложении христианских догматов на точном основании Священного Писания и отеческих толкований, сколько в доказательстве их путем отвлеченной диалектики» (Майков Л. Н. Очерки из истории русской литературы XVII и XVIII столетий. С. 3–4). 218 «...А так как нравственное воспитание учеников было основано на суровой дисциплине и даже на взаимном надзоре друг за другом, то, понятно, Киевская Коллегия вырабатывала людей с огромным самомнением, с жаждой господства и вместе с тем с большим самообладанием, с умением почтительно подчиняться перед авторитетом предержащей власти» (Там же. С. 5). В. Певницкий даже замечает: «Незлобивый и тихий человек был человеком себе на уме» (Певницкий В. Симеон Полоцкий //Православное обозрение. III. 1860. No 10. С. 197). 219 По свидетельству Медведева, жившего при Полоцком немалое время, они прочитывали «на всякий день, разве церковнаго и утренних и на сон грядущих молитв, по три акафиста: первый – Иисусу Сладкому, вторый – Пресвятей Богородице, третий – дневный, да четвертый канон за единоумершаго» (Прозоровский А. Сильвестр Медведев (его жизнь и деятельность). М., 1896. С. 154). |
| для Православия греч. тексту, им не удалось преодолеть текстовую эклектику Геннадиевской Библии. Московское издание 1663 г. получило название Первопечатной Библии. Это была перепечатка Острожской Библии с нек-рыми орфографическими исправлениями и замечаниями на полях согласования слав. текста с греч. Основной целью издания стало обеспечение практической потребности в Свящ. Писании «скудости ради велия сих божественных книг» ( Сольский. С. 545). Неудовлетворенность Первопечатной Библией привела к появлению царского указа 1674 г., в к-ром участнику Никоновой справы иером. Епифанию (Славинецкому) поручалось «преводити Библию всю вново, Ветхий и Новый Завет с книг греческих самых LXX преведения» ( Сольский. С. 547). Работа продолжалась 2 года и прервалась в связи с кончиной иером. Епифания. За это время он и его сотрудники успели закончить редактирование НЗ. Текстологическая база была достаточно серьезной. Пособиями служили франкфуртское издание греч. текста 1597 г., лондонское 1600 г., перевод свт. Алексия 1355 г., Константинопольское Четвероевангелие 1382 г., святоотеческие экзегетические сочинения. Иером. Епифанием был составлен греко-славяно-лат. лексикон словоупотреблений Свящ. Писания. В кон. XVII в. в Москве появилась апология Септуагинты как единственно достоверной версии Свящ. Писания, написанная одним из братьев Лихудов. Возникнув под влиянием европ. полемики, связанной с оценкой реформационных переводов, сделанных без учета текста Вульгаты с евр. оригинала, апология была направлена не только против Вульгаты, но и против МТ как опоры Реформации. Текстологическая работа над слав. Библией была продолжена в царствование Петра I . Высочайшим указом от 14 нояб. 1712 г. было повелено: «Издать печатным тиснением Священную Библию на славянском языке; а прежде тиснения прочесть ту славянскую Библию и согласить во всем с греческою семидесяти переводчиков Библиею». В качестве источников были привлечены Сикстинская полиглотта 1586-1587 гг., где впервые опубликован Ватиканский кодекс , полиглотта Уолтона 1657 г. с первой публикацией разночтений из Александрийского кодекса , 2 рукописных греч. списка из Патриаршей б-ки, конкорданс Матфея Поли, толкования Ламберта Боса и Фламиния Нобилия. Непосредственная работа по исправлению показала, что последовательное согласование слав. текста по Первопечатной Библии с греч. неминуемо должно привести к значительному расхождению с предшествующей текстовой традицией. Перед изданием встала идеологическая проблема неприкосновенности и стабильности священного текста. Было предложено рядом с исправленным текстом поместить старый. Петровские справщики приняли во внимание также чтения Вульгаты, евр. МТ, экзегетические труды зап. авторов и святоотеческие толкования. Исправление коснулось лишь текста ВЗ. Труд был окончен в 1723 г., на следующий год последовало высочайшее разрешение приступить к печатанию, но с кончиной Петра I работа остановилась. |
|
|
