| Ярослав I, Константин отменно любили чтение книг. Мономах писал не только умно, но и красноречиво. Дочь Князя Полоцкого, Святая Евфросиния, день и ночь трудилась в списывании книг церковных. Верхуслава, невестка Рюрикова, ревностно покровительствовала ученых мужей своего времени, Симона и Поликарпа. – Слово о полку Игореве сочинено в XII веке и без сомнения мирянином: ибо Монах не дозволил бы себе говорить о богах языческих и приписывать им действия естественные. Вероятно, что оно в рассуждении слога, оборотов, сравнений есть подражание древнейшим Русским сказкам о делах Князей и богатырей: так, сочинитель хвалит соловья старого времени, стихотворца Бояна, которого вещие персты, летая по живым струнам, рокотали или гласили славу наших витязей. К несчастию, песни Бояновы и, конечно, многих иных стихотворцев исчезли в пространстве семи или осьми веков, большею частию памятных бедствиями России: меч истреблял людей, огонь – здания и хартии. Тем достойнее внимания Слово о полку Игореве, будучи в своем роде единственным для нас творением: предложим содержание оного и места значительнейшие, которые дают понятие о вкусе и пиитическом языке наших предков. Игорь, Князь Северский, желая воинской славы, убеждает дружину идти на Половцев и говорит: «Хочу преломить копие свое на их дальнейших степях, положить там свою голову или шлемом испить Дону». Многочисленная рать собирается: «Кони ржут за Сулою, гремит слава в Киеве, трубы трубят в Новегороде, знамена развеваются в Путивле: Игорь ждет милого брата Всеволода». Всеволод изображает своих мужественных витязей: «Они под звуком труб повиты, концом копья вскормлены; пути им сведомы, овраги знаемы; луки у них натянуты, колчаны отворены, сабли наточены; носятся в поле как волки серые; ищут чести самим себе, а Князю славы». Игорь, вступив в златое стремя, видит глубокую тьму пред собою; небо ужасает его грозою, звери ревут в пустынях, хищные птицы станицами парят над воинством, орлы клектом своим предвещают ему гибель, и лисицы лают на багряные щиты Россиян. |
| —592— 1886 г. жет быть, даже и с пользою, назад тому 30-ть лет, когда здесь латинство было преобладающею стихией, того нельзя позволить себе ныне без опасения соблазна и оскорбления для православия, как в этом уверяют меня благонамереннейшие из духовных и светских лиц. А иные советы его высокопреосвященства показались мне непонятными, если даже не назвать их странными; наприм., мне советуется не только не входить ни в какие сношения с раскольниками, но и не посещать тех уездов, где они, по преимуществу, сосредоточены, по той якобы причине, чтобы в случае безуспешности моих увещаний не подать повода к большому торжеству раскола над православием. На этом основании следует прекратить деятельность всех христианских миссий. В конце беседы предложен был мною вопрос относительно перенесения мощей пр. Евфросинии из Киева в Полоцк, и когда при сем объяснено было мною, что эта мысль не отрицается и вашим высокопреосвященством, митрополит с живостью и решительным тоном произнес: «мы на это никогда не согласимся». После сего я должен был поучительно умолкнуть. и тем окончилась наша последняя беседа. С предшественником моим я виделся только один раз и на короткое время. Был я у его высокопреосвященства на другой день моего прибытия в Петербург, 29-го авг., и нашел его не совсем здоровым: он жаловался на холерические припадки. В краткой с ним беседе я выслушал только от него жалобу на неуместное вмешательство светской власти в дела епархиальные, и эта жалоба, как я теперь убедился, не несправедлива. Я и сам, в столь короткое время, видел уже не один опыт доброго вмешательства в мои епархиальные дела со стороны начальника губернии, но я не отлагая вдаль, решился на сих днях объясниться искренно и откровенно с г. Губернатором, доказав ему ясно, что его вмешательства и незаконны, и неосновательны, и надеюсь, что он будет впредь осторожнее. Проведши на первый раз несколько минут с преосвящ. Василием, я поспешил оставить его в покое, в надежде видеться с его высокопреосвященством еще, мо- |
| — Долгое время мы не знали о существовании фресок XII века, так как они скрывались под масляной живописью XIX века. Но со временем из-за перепада температуры масляная краска стала отшелушиваться, и под ней стали проступать фрагменты фресок. Пробные раскрытия фресок предпринимались не раз, но планомерная работа началась только в начале 1990-х годов. Ее возглавил минский художник-реставратор высшей категории Владимир Васильевич Ракицкий, однако из-за нехватки квалифицированных специалистов работы продвигались медленно. Он практически работал один. Узнав о московских реставраторах, имеющих большой опыт в этом направлении, мы в 2007 году пригласили бригаду под руководством Владимира Дмитриевича Сарабьянова — ведущего специалиста по византийской и древнерусской живописи. Они разработали уникальную технологию по отслоению масляной живописи, которая позволила раскрыть и фрески XII века, и сохранить масляную живопись XIX века, которая была перенесена сначала на холсты, потом на твердую основу, и сейчас ее можно увидеть в художественной галерее Полоцка. С 2009 года к московским реставраторам присоединились белорусские коллеги под руководством Юрия Ивановича Малиновского. Открытие сохранившихся фресок XII века в Спасском храме специалисты называют сенсацией, так как подобного этому нет больше ни в Беларуси, ни в России: изумительны и прекрасная сохранность самой живописи, и внутреннее содержание росписи, и особо тщательный подбор сюжетов. — Владимир Сарабьянов пишет в своей книге, посвященной работе в полоцкой обители, что преподобная Евфросиния принимала в создании храма и его украшении самое непосредственное участие. — Сегодня мы не просто видим древние фрески XII века, а можем по ним судить о внутреннем мире преподобной Евфросинии, которая являлась как заказчицей, так и автором росписи. Спасский храм расписан по ее замыслу. Она подбирала сюжеты, составляла иконографическую программу, и раскрытые фрески свидетельствуют о глубоком понимании ею Священного Писания. Можно с уверенностью сказать, что Спасо-Преображенский храм — это ее своеобразное послание потомкам, навечно запечатленное в стенной росписи, о том, как следует жить, к чему стремиться и чего избегать. Это написанная ею настольная и вечная книга, которую будут читать во все времена и черпать из нее духовную Премудрость Божию. |
| При послидней аудиенции данной мне его высокопреосвященством 5-го сентября, беседа наша длилась часа два. Речь шла, большею частью, о делах полоцкой епархии; много дано было мне советов относительно того, как мне вести себя и дела во вверенной мне епархии. Советы эти тем более казались для меня обязательными, что давались архипастырем, опытно знакомым с обстоятельствами края, в котором мне суждено действовать. Некоторыми из этих советов с благодарностью воспользуюсь, но другие, по необходимости, должен буду оставить без исполнения, по причине перемены обстоятельств. Напр., его высокопреосвященство советовал мне, приобозрении епархии, не проезжать мимо католического костела, если он на эту пору открыть, и если ксендз, готов встретить меня, указывая при сем на собственный пример. Но что могло быть допущено без вреда, а, может быть, даже и с пользою, назад тому 30-ть лет, когда здесь латинство было преобладающею стихиею, того нельзя позволить себе ныне без опасения соблазна и оскорбления для православия, как в этом уверяют меня благонамереннейшие из духовных и светских лиц. А иные советы его высокопреосвященства показались мне непонятными, если даже не назвать пх странными; наприм., мне советуется не только не входить ни в какие сношения с раскольниками, но и не посещать тех уездов, где они, по преимуществу, сосредоточены, по той якобы причине, чтобы в случае безуспешности моих увещаний не подать повода к большому торжеству раскола над православием. На этом основании следует прекратить деятельность всех христианских миссий. В конце беседы предложен был мною вопрос относительно перенесения мощей пр. Евфросинии из Киева в Полоцк, и когда при сем объяснено было мною, что эта мысль не отрицается и вашим высокопреосвященством, митрополит с живостью и решительным тоном произнес: «мы на это никогда не согласимся». После сего я должен был поучительно умолкнуть. и тем окончилась наша последняя беседа. С предшественником моим я виделся только один раз и на короткое время. Был я у его высокопреосвященства на другой день моего прибытия в Петербург, 29-го авг., и нашел его несовсем здоровым: он жаловался на холерические припадки. В краткой с ним беседе я выслушал только от него жалобу на неуместное вмешательство светской власти в дела епархиальные, и эта жалоба, как я теперь убедился, не несправедлива. Я и сам, в столь короткое время, видел уже не один опыт доброго вмешательства в мои епархиальные дела со стороны начальника губернии, но я не отлагая вдаль, решился на сих днях объясниться искренно и откровенно с г. Губернатором, доказав ему ясно, что его вмешательства и незаконны, и неосновательны, и надеюсь, что он будет впредь осторожнее. |
| —644— 1878 г. конца прогневаться на меня дерзновенного, слишком надеющегося на Вашу ко мне доброту и милость, и не лишить меня совета и наставления архипастырского, благословения о имени Господни и святых молитв Ваших, испрашивая себе которые, с совершенным моим к Вам уважением имею честь пребыть“... На письмо это я отвечал от 21-го числа в следующих выражениях: „Предмет, о котором пишете Вы от 11-го числа, требует внимательного рассмотрения. Конечно желание иметь у себя святыню, чтобы освящаться благоговейным прикосновением к ней, и ограждаться ею от нападений невидимых врагов – есть желание доброе и святое. Но одобрителен ли тот способ, каким бы Вы думали приобрести частицу мощей, т. е. приобретение тайное и за серебро? Неодобрителен! Если непосредственные хранители святыни позволяют себе, без разрешения высшей власти, раздавать частным лицам части, вверенной им святыни, хотя бы и по добрым, бескорыстным побуждениям (не говорю уже о корысти), то они, очевидно, совершают святотатство и подлежат строгому осуждению. Неправы, следовательно, и те, кои тем или иным образом вводят их в это искушение. В 1870 г. я испросил официальным порядком у покойного Киевского Митрополита Арсения часть св. мощей пр. Евфросинии Кн. Полоцкой, в благословение основанной ею в г. Полоцке Спасской обители. Св. Синод, узнав о сём, сделал Митрополиту замечание за то, что он раздаёт святыню самовольно, без разрешения высшей церковной власти. Итак, Вам следует, по моему мнению, оставить всякую мысль о приобретении святыни мощей из какого-либо церковного или монастырского хранилища. Иное дело, если бы Вам возможно было приобрести желаемую святыню от какого-либо частного благочестивого лица, имеющего оную по наследству от предков. Да дарует Вам сие Господь по вере вашей и по благочестивому желанию сердца вашего“! 18 числа писал я Инспектору Моск. дух. академии С.К. Смирнову: —645— 1878 г. „Книгу „Воспоминания о Преосв. Леониде“ послал я Вам с надписью, без письма, по той причине, что, разослав более 100 экз. этой книги, я не имел возможности писать при этом особых писем. |
| Я от первого Вас слышу то, что Вы говорите о Преосвященном Савве; конечно, вам со стороны виднее, чем нам, которые основывают своп мнения на мнении окружающих нас, а окружающие эти часто, хотя и святые отцы, не всегда справедливы. При расставании Юрий Васильевич сказал мне, что Вы сами стали теперь менее взыскательны; конечно, ответил я, когда Преосвященный частию привел все в порядок, то и требования уменьшились; а если вы будете помогать и поощрять Преосвященного, то и ему будет легче и приятнее служить; на это Юрий Васильевич сказал: будьте покойны, Преосвященный Савва будет нами доволен; я вижу, что вы его ревностный поклонник, – и мы расстались. При свидании я с Вами еще подробнее поговорю. На письме всего не перескажешь, да и Вашему Преосвященству надоест читать мое нескладное письмо, за которое прошу у Вас снисхождения». После многолетнего перерыва 973 нашей взаимной переписки с высокочтимым Ректором Московской Д. Академии, О. Протоиереем Александром Васильевичем Горским, неожиданно для меня восстановились между нами письменные сношения. Поводом к этому послужило словесно переданное мне желание О. Александра иметь фотографический вид Витебского Кафедрального Собора, Удовлетворяя этому желанию, я воспользовался этим случаем, чтоб возобновить свою переписку с глубоко мною уважаемым О. Протоиереем; и вот что я писал ему на первый раз: «Христос посреде нас! Наставник Витебской Семинарии Никольский, возвратившись на сих днях из Москвы и Лавры, передал мне Ваше желание иметь фотографический вид нашего Кафедрального Собора, возобновляемого и недавно освященного. С особенным удовольствием спешу исполнить угодное Вам, препровождая при семь фотографию Собора; но при этом не могу не изъяснить Вам, что внутренняя архитектура храма гораздо изящнее наружной. Вместе с видом Собора покорнейше прошу принять и Описание торжества освящения оного, да кстати и еще брошюру «О принесении из Киева части мощей препод. Евфросинии, Кн. Полоцкой. Что могу сказать Вам о себе и о своем положении Благодарение Господу здоровье мое довольно удовлетворительно; общественное положение мое, до сих пор тягостное и затруднительное, начинает мало по малу изменяться к лучшему. Очень важное имело для меня значение посещение в минувшем году Графа Дм. Андр. Толстого. Я имел возможность лично разъяснить ему все, существовавшие между мною и Петербургом, недоразумения, – чего никак нельзя было достигнуть чрез письменные сношения. Теперь я начинаю чувствовать себя гораздо спокойнее и примечаю значительную, перемену во всем, меня окружающем. |
| —394— 1866 г. ущедрит вас и воздаст вам сторицею за ваши щедрые дары и приношения. Простите Бога ради, что нескоро отвечаю на ваше письмо от 31 минувшего июля. В последнее время я так был занят, развлечен, озабочен, что решительно не имел времени писать к вам обо всём обстоятельно: не далее, как 9-го или 10-го числа сего августа освободился я от официальных занятий по делам епархиальным; затем всё время проходило и проходит в сборах в путь, в приеме посетителей, приходящих проститься со мною, и частью в посещении добрых знакомых. На прошедшей неделе в четверг, вместе с Пар. Алекс. 1439 и Ел. Алекс. 1440 Мухановыми, приглашен я был на вечер к Ее Сиятельству, графине Анне Егоровне 1441 . Добрая графиня встретила меня рыданием и искреннею скорбью о разлучении со мною; затем предложила мне богатое приношение, состоящее в разных дорожных принадлежностях, о которых вам уже известно. Вообще Москва, благодарение Господу, напутствует меня щедрыми дарами. Узнав о разных недостатках моей новой кафедры, многие с любовью обратились ко мне с разными приношениями. Первый подал к сему добрый пример мой преемник, преосв. Игнатий, предложив мне, с соизволения владыки, из монастырской Богоявленской ризницы довольно богатую митру, по фиолетовому бархату украшенную жемчугом и сребропозлащенными дробницами. Но еще прежде, Новодевическая игумения 1442 принесла мне в дар к празднику ее обители, 28-му числу июля, также митру своего произведения, простую, но очень изящную по рисунку и отделке. Затем, все почти настоятели и настоятельницы монастырей сделали в пользу Полоцкой кафедры разные пожертвования, частью готовые облачения священнические и диаконские, и множество воздухов; частью парчевые и бархатные покровы с гробов умерших, из ко- —395— 1866 г. торых я распорядился сшить также облачения, в особенности диаконские стихари и, между прочим, два архиерейских саккоса с принадлежностями. Между дарами, крест с частью мощей преп. Евфросинии и панагия с изображением муч. Адриана и Наталии. Одним словом, не тощ я явлюсь на новую Полоцкую кафедру. |
| Не знаю, почему не мог я скоро отвечать на письмо Веры Егоровны. Ответил я ей не ранее 26-го января следующего 1872 г., и вот что я писал тогда: «Простите, что так поздно отвечаю на Ваше горестное письмо от 2-го ноября минувшего года. Примите мое искреннее родственное соболезнование о постигшей Вас скорби. О почившем в Бозе Павле Абрамовиче я всегда сохранял и сохраняю признательную память не только как о добром родственнике, но и как о наставнике. Вчера я возносил благодарственное моление к Господу за совершившееся тридцатилетие служения моего в священном сане. Обращаясь мыслью к началу этого служения, я не мог не вспомнить о Вас и о покойном Павле Абрамовиче, мне живо представилось то радушие, с каким Вы приняли и угощали меня в течение всего времени, когда я посвящался во священника в 1842 г. Могли ли Вы и я представить тогда, что будет со мною и с —488— 1871 г. Вами чрез тридцать лет? Так непостижимы и сокровенны судьбы Божии, управляющие жизнью человеческою! Прилагаемую у сего лепту 25 руб. прошу принять от меня в знак моего родственного к Вам расположения и признательности на Ваши материальные потребности; а посылаемую особо икону преп. Евфросинии Полоцкой, с ее житием и описанием перенесения части св. мощей ее из Киева в Полоцк, примите от меня в благословение и духовное утешение». 6-го ч. получил я из Москвы от известного ревнителя соблюдения заповеди Божией К. В. Прохорова письмо от 31-го октября: «В знак моей Вам признательности за Ваше ко мне доброе расположение, посылаю по железной дороге 240 книжек «о вечном блаженстве праведных и вечном мучении грешников» для распространения между православной братией. Читая в газетах о происходивших во многих местах нашего Отечества пожарах, неурожаях, эпидемии холеры и падежах скота, все оное считаю от забытия исполнения заповеди Господней, что изволите усмотреть из паремии на новое лето 1-го сентября» 175 . Присланные при письме книжки распространены мною по епархии. В ноябре, на зиму прибыла в Италию Ее Высочество Великая Княгиня Ольга Феодоровна и обратилась к Обер-Прокурору Свят. Синода с телеграммой о немедленном назначении православного священника, для совершения богослужения сначала в Неаполе, а затем и в Риме. По этому случаю командирован был туда вызванный на чреду в С.-Петербург и предназначавшийся на Ташкентскую епископскую кафедру Инспектор Витебской Семинарии, Архимандрит Александр 176 . Об этом неожиданном назначении своем о. Александр извещал меня письмом от 18-го ноября: |
| —445— 1871 г. Из истории известно, что ничто в этом крае не навлекло на себя столько преследований, как православие. Те, которые настойчиво и неуклонно стремились отчуждить этот край от России, верно поняли, что для достижения этой цели им нужно поколебать основы религии, ибо единственно только в ней коренились воспоминания о былых временах общерусской жизни. Известно также, что ничто не встречало такого энергического отпора, такого отчаянного противодействия, как посягательство на религию. Но, несмотря ни на какие усилия, противники, на стороне которых были и нравственные и материальные средства, восторжествовали, и в этом крае, путём насилия, введена была, наконец, уния – эта странная и неудачная компиляция религиозных понятий и обрядов. Но обстоятельства переменились. Силой оружия этот край был присоединён к России, однако прежняя религиозная связь его с последней значительно ослабела. Для скрепления её русское правительство принимало разные меры и, наконец, успело достигнуть того, что униаты присоединились к православной церкви. Но, несмотря на формальное присоединение, жителям этого края недоставало такой духовной силы, которая могла бы служить более надёжной опорой для их национального сознания и своим духовным авторитетом подкреплять их религиозное чувство. Иначе сказать, воссоединённым и вообще православным жителям этого края ещё с давних времён недоставало здесь памятников и святынь, чтимых православной церковью, так как некоторые из них были похищены, а другие совершенно истреблены врагами православия. Во всём крае только и остались храм Спасо-Евфросиниевский близ Полоцка, уцелевший до настоящего времени, несмотря на то, что Полоцк и его окрестности не раз были опустошаемы, и крест препод. Евфросинии, остававшийся в неизвестности до 1830-х годов. Теперь же, благодаря благочестивой ревности нашего Архипастыря, Преосвященного Саввы, этот недостаток устранён и мы имеем полную возможность удовлетворять наши религиозные чувства в сердечных излияниях перед мощами преподобной Евфросинии – заступницы края. |
| Сочувствия к занятиям и сознания научной пользы их почти нет никакого. Стараюсь, впрочем, довольствоваться тем, что в этих занятиях незаметно бежит время. Но, разумеется, при большем сочувствии можно бы сделать гораздо больше. На нынешней святой я получил очень приятный сюрприз: в Воронежских „Филологических Записках“ 1951 явилась статья какого-то И. Некрасова 1952 (не Одесского) 1953 о русском переводе Патерика, где так дорогую мне книгу восхваляют на все лады. Разумеется, это доставило мне большое утешение. Не знаю, на что указать из наших Московских новостей. Ф. И. Буслаев 1954 с прежним жаром работает над Русской Литературой. В половине этого месяца его будут баллотировать и, конечно, оставят на 2-е пятилетие. Удивительно, как скоро идёт время. Тихонравову 1955 Университет поднёс степень доктора и затем его выбрали в Ординарные, Соловьев 1956 с января ректором, оставаясь вместе и Директором Оружейной Палаты. Ничего другого нового по Университету, кажется, нет“. 14-го ч. писал я в Москву Преосвящ. Леониду 1957 : —434— 1871 г. „Братски-сочувственное послание Вашего Преосвященства от 6-го января доставило мне душевное утешение. Вы пишете, что при слушании описания торжественной встречи в Витебске Киевской святыни явилась на ресницах Ваших слеза, разумеется, умиления, но если бы я изобразил Вам в живой картине то, что довелось мне испытать в течении минувшей зимы от равнодушных владык моих и знаемых моих, т. е. от ближайших моих сотрудников по епархиальной службе 1958 , то эта картина, без сомнения, возбудила бы в Вашем добром и благорасположенном ко мне сердце не одну слезу братского сочувствия и сострадания. Но да не возглаголят уста моя дел человеческих! В будущем мае предстоит продолжение прекрасного торжества, начатого в декабре. Св. Синод разрешил мне перенести часть мощей Преп. Евфросинии с торжественною процессией через веси и селения, лежащие на пути от Витебска к Полоцку. Надеюсь, что это возбудит в наших бедных, но весьма набожных Белорусах, сильный религиозный энтузиазм. |
|
|
