| (131), Сичькарев Л. И. (164–166), Скорина Ф. (169–171), Соковнин С. П. (173), Спафарий H. (175–176), Старов И. Е. (176–178), Сумароков А. П. (184–188) Сыромятников (189), Тредьяковский В. К. (210–225), Фирсов А. П. (230), Чеботарев X. А. (241–242), кн. Шаховский С. (248–249), Ширяев М. (249–250) и в. кн. Ярослав Владимирович (282–289). К ним могут быть причислены (отчасти) и лица, потрудившиеся над изданием разных летописей (кроме упомянутым уже нами Миллера и Мусина-Пушкина): Барков И. И. (I, 19–20), Башилов С. (31–32), Крекшин П. (316–318), Львов Н. А. (II т., стр. 38–39), Тауберт И. (204–205), А. Л. Шлецер (253–259) и кн. M. М. Щербатов (279–281). Так как во всех этих биографиях светских писателей нет ничего такого, что бы останавливало наше внимание и давало бы возможность сделать какую-либо прибавку к характеристике м. Евгения, как составителя Словаря духовных писателей, то мы и перейдем прямо к решению вопроса о значении и ценности последнего для русской исторической науки, – и в прежде всего для науки, современной самому преосвященному автору. Значение Словаря в ту пору было определено тогда же, с одной стороны и первее всего, частными лицами, прекрасно знакомыми и с самим Евгением, и с его трудом, – Н. Н. Румянцевым, Д. Ив. Хвостовым и К. Ф. Калайдовичем 578 , а с другой стороны, органами современной составителю прессы – «Сыном Отечества», Венским «Jahbücher der Litteratur», «Московским Вестником», «Московским Телеграфом» и издававшемся в Москве «Bulletin " ем du Nord». Полагаясь на отзывы этих, хотя и не одинаково компетентных, судей, лучше нас знавших тогдашнее состояние науки, литературы и средства их развития, мы позволим себе воспользоваться ими и приведем их целиком, или же in extenso 579 . «Нет сомнения, писал Румянцев Евгению от 2 мая 1818 г. о печатавшемся словаре духовных писателей, что сие сочинение примется почтеннейшею публикою с тою жадностию, которую она всегда показывает к творениям того ученого мужа, коему сие сочинение приписывается» (Пер., стр. |
| 20). Но вот вопрос: когда именно отправлена была Евгением рукопись Словаря в Москву? Не много погодя, мы услышим собственное свидетельство Евгения от 1828 г. об отсылке Словаря в 1813 г.; но оно не верно и исключается другим более ранним свидетельством самого же преосвященного: Словарь мой, сообщал он Анастасевичу 16-го января 1813 г., «весь уже кончен и еще в прошлом году отослан в подарок московскому «Обществу истории и древностей» на рассмотрении поправку. Я отправил туда два списка: один до буквы м со включением и живых писателей, а другой полный об одних умерших и сей последний просил теперь издать. Не знаю еще, что определит Общество, ныне расстроившееся». – И П. И. Кеппен заявляет в «Соревнователе» (V, стр. 232), что Словарь представлен автором в Общество в 1812 г. 24 апреля 1813 г. преосвященный спрашивал уже Хвостова: «Говорили ль, ваше Сиятельство, с П. И. (Кутузовым) о моем Словаре» (стр. 144). А 14 мая извещал его: Каченовский (один из главных членов Общества, издававший тогда в Москве «Вестник Европы») «теперь просматривает мой Словарь и уже сообщил мне некоторые свои исторические «дополнения» (стр. 145). 490 Сообщая последние Евгению чрез письма 491 в Вологду, он, без сомнения, указывал ему ошибки и пробелы в его работе при личном с ним свидании, которое состоялось в сентябре (2–8 чч.) 1813 г. во время проезда Евгения чрез Москву на епископскую калужскую кафедру («Маяк», 1843 г., т. 7, стр. 99. Ср. письма Евгения к Хвостову от 27 августа и 28 сентября 1813 г., стр. 152–153). В Москве же, надо полагать, Болховитинов виделся и с Калайдовичем 492 , просил его заняться просматриванием, и даже изданием Словаря, которое-де легко может состояться после поправок, сделанных им самим и Каченовским. По крайней мере на такое именно предположение наводит следующее письмо К. Ф. Калайдовича к H. Н. Бантыш-Каменскому (вероятно, от 2-й половины 1813 г.): «Сердечно благодарю Вас за деятельное участие, приемлемое Вами в совершении Словаря, сочиненного преосвященным Евгением, епископом калужским, который по благосклонности своей поручил мне издание оного. |
| Если не так же трудно, то и не особенно легко было преосв. Евгению розыскать в различных периодических изданиях сборниках и книгах статьи, принадлежащие перу того или другого духовного писателя. В настоящее время приходится тяготиться такими розысками, а в ту пору, когда не было никаких, напр., указателей к журналам, – и тем более. Само собою понятно, что составителю Словаря обойтись без этих розысков, не рискуя полнотою своего труда, решительно было невозможно. И м. Евгений, действительно, делал их, в чем нас убеждают следующие страницы его Словаря: т. I., 4, 20, 75, 78, 91, 94, 95, 126, 188–9, 197, 214, 251, 255, 256–7, 259, 289, 293–4, 300, 301, 309, 318, 334, 335, 340 и 342; II т., 10, 18, 44, 96, 137, 143, 144, 149, 173, 208 217–8, 220, 251, 272, 275, 284, 291, 309, 311 и 316. Он, между прочим, отсылает читателя к Древней российской Вивлиофике, к Старине и Новизне, Новым ежемесячным сочинениям, Любопытному Месяцеслову, Вестнпку Европы, Другу Просвещения, Русскому Вестнику, Сыну Отечества, Сибирскому Вестнику, Русским достопамятностям, Памятникам российской словесности, сочинениям и переводам российской академии наук, С.-Петербургским Ведомостям (1730 г.), Четьи-Минеям Димитрия ростовского , месячным минеям, Скрижали, Патерику печерскому, Кирилловой книге, Книге о вере, славянским Кормчим, Краткой русской церковной истории м. Платона, Истории российской иерархии, «Церковной иерархии» Дубовича, летописям и к Степенной книге. Не легко, наконец, удавалось нашему ученому исследователю собирать сведения об отдельных печатных книгах, так как и прежде, и в его время, далеко не все авторы выставляли свои имена на принадлежащих им литературных трудах и так как, нам известно, тогда не было еще хороших и полных каталогов 538 . Опять, таким образом, возможны были недомолвки и опущения. Ко всем этим трудностям присоединились еще препятствия развитию у нас на Руси библиографических работ, шедшие со стороны обскурантов и, может быть, незаметно для нас отразившиеся и на труде преосв. |
| Спасибо хоть не присвояет себе» (стр. 155). В числе напечатанных таким образом статей были, между прочим, статьи «О славяно-русских типографиях» (В. Е. 1813 г., ч. 70, 14, стр. 104 и д. – Сл. дух. пис., изд. 1827 г., т. 1, стр. 261–286), «историческое известие о Максиме греке » (1813 г. ч. 72, 21, стр. 29 etc. – Сл. дух. пис. т. 2, стр. 26–41) и статья о Петре Могиле (ibid., стр. 35 ид. – Сл. дух. пис, т. II, стр. 156–164). 492 Бессонов «Константин Федорович Калайдович» (Биографический очерк), – Чтения в Обществе истории и древностей российских, 1862 года, книга 3; см. письма Калайдовича к Евгению от конца 1813 г., стр. 106–107. 493 Мы должны заметить, что здесь Калайдович олицетворил в своей персоне все Общество истории, на имя которого, вероятно, и был послан Евгением Словарь, – и олицетворил совсем не кстати, так как с июля 1812 г. по 23 июля 1813 г. он служил в ополчении, находился в походах и, следовательно, в Москве вовсе не был (Бессонов, стр. 23–34), а, стало быть, и Словаря не получал. Значит, ошибся г. Сперанский, категорически заявивший, что Словарь свой Евгений послал на имя Калайдовича. Свое заявление он основал на том только, что Калайдович с 1811 г. был действительным членом Общества, забыв при этом, что Константин Феодорович состоял целый год ополченцем. (Русский Вестник, 1885 г., май, стр. 170.) На службу к Университету Калайдович снова был принят в тот же 23-й день июля (Бессонов, стр. 34) и поселился квартировать у Каченовского (стр. 35), где они и могли видеться и переговорить с преосвященным Евгением, – благо, что между ними и ранее существовали ученые связи. Еще в феврале (5 ч.) 1811 г. Калайдовичу было поручено Обществом рассмотреть списки с грамот (одном губной и двух уставных), присланных от вологодского епископа Евгения (Бессонов, стр. 13). А в 1812 г. он сам уже прислал Калайдовичу (для издания) свои объяснения на две новгородские грамоты (ib., стр. 22). Об ученой близости Калайдовича с Евгением свидетельствует и отпечатанная их переписка (ib., стр. |
| митрополит мне поручил сделать каноническую и историческую выписку о панской власти и намерениях» 269 . – В 1815 г. Анастасевич по прежнему продолжал помогать Евгению в деле изучения им истории церкви в юго-западной России. «Вы много меня одолжите, писал к нему последний 27 янв., если из огромных польских 8 томов Конституций выпишете то, что принадлежит до нашей церкви» 270 . 10 февр. преосвященный благодарит своего корреспондента «за титулы польских королей с 1346 г. доныне», а 28 февр. «за выписки из Нарушевичевой истории: они-де для меня драгоценность; сделайте милость продолжайте для меня сии любопытнейшие выписки; Вы много тем меня обяжете». 23 мая писал: «Благодарю искренно за приложенные выписки из биографии Сапегиной и мнения об унии. История об Иосафате Кунцевиче подробно описана и у Кульчинского in Speciminae Ruthenicae.. Она у меня есть. Там же и о Мелетии Смотрицком... Мнение ваше о упрямстве Марка Ефесского на Флорентийском соборе не справедливо. Вопреки Алкацию (Алляцию?) Сильвестр Сиргоиул иначе описал причины сего. Сокращение его истории напечатано и на русском, переводу покойного преосв. Мефодия псковского. Можете еще справиться о сем и с Минятиевою историею об унии, напечатанною на русском языке под названием «Камень соблазна клеветы». Но двоедушие кн. Острожского и киевского митрополита Мисаила могли быть не только разглашены, но и напечатаны поляками, о коих известно, что они больше всех папистов мастера подделывать даже акты». (Далее идет речь о м. Исидоре, взгляд Евгения на которого будет приведен нами ниже). Порекомендовав Анастасевичу (в письме от 17 нояб.) прочитать «Histoire de cosaques, par m-r Lesure» (Paris. 1814 г.), Евгений говорит: «Я не могу довольно налюбоваться методом, ясностию, доказательностию и краткостию сей книги. Выписываю даже из нее краткие записки». – Через несколько лет, именно в 1820 г., мы, из тех же писем к Анастасевичу, все еще видим Евгения за занятиями южно-русскою историею. Так, 20 янв. он писал: «Читал я на сих днях изданную у вас Лобаржевского книгу «Respect du aux htes couronnées» в защиту покойного короля Станислава Понятовского. |
| Конечно, этот вопрос мог бы до некоторой степени выясниться если бы нашлись те «многие десятки писем» Евгения к Вениамину, о коих говорит С. И. Пономарев 381 . В приятной надежде, что письма перешли вместе с библиотекою к ближайшему наследнику Базилевича, священствующему теперь в с. Острове, васильковского уезда, киевской губернии, мы адресовались к нему с просьбою выслать их, хотя не надолго в Киев, но получили в ответ, что он никаких писем и вообще рукописей не получал после покойного и не знает, кому они достались. Приходится, таким образом, оставить вопрос открытым и прямо перейти к указанию пособий и источников «Описания Киево-Печерской лавры» и его анализу. Гораздо полезнее и даже совершенно необходима была для него третья рукопись лаврской библиотеки 205) – это «Высочайшие грамоты до Печерской лавры и других киевских монастырей относящиеся» (л. 1–514 in fol.) 386 . Грамоты эти, из коих на самом деле и вопреки неточному заглавию рукописи есть много и не Высочайших 387 , а данных фамильными владельцами Малороссии, касаются исключительно прав и преимуществ лавры, ее вотчин, угодий, оброчных статей и пр. Оканчиваются они царствованием императора Петра 1-го. Представляя из себя копии с оффициальных документов, настоящие грамоты дали м. Евгению прекрасный материал для V, VI, IX и XI глав составленного им «Описания лавры». В церковно-археологическом музее при киевской дух. академии хранится другой их экземпляр за 217 и под заглавием: «Книга крепостная большая, в коей находятся выписи прежних жалованных грамот и других лаврских крепостей и граничных дуктов, выданная из государственной Коллегии иностранных дел по имянному Государя Петра Алексеевича указу в 1720 г. дек. 18 дня». Разделяется она на две половины или «книги», как выражается г. Петров 388 , из которых в первой 155 лл., а во второй – 892 in f. 389 . На л. 158 об. замечено: «Для гр. Н. П. Румянцева переписана 1825 г., ноября 4 дня. Максим Берлинский». Нет ничего невероятного, что всегда обязательный граф передал свою «книгу» для временного пользования маститому иерарху и, может быть, даже распорядился списать ее по мысли последнего, со смертию Н. П. Б.-Каменского, не имевшего непосредственных сношений с московском архивом Коллегии иностранных дел. С другой стороны, и с Берлинским пр. Евгений был в близких отношениях. Получив «книгу», ученый архипастырь не мог удержаться, чтобы не списать ее (без деления на половины и под общим счетом страниц) для самой лавры, которая в ней особенно нуждалась, подобному тому, как он позаботился о приобретении для киевской академии относящихся к ее истории материалов. Таким образом, полагаем мы, и была приобретена лаврскою библиотекою рукопись 205. |
| Щербатов ищет для распоряжении Uoahha III и Грозного законного основания; при этом он почти буквально сходится с теми оправданиями и объяснениями, какие изложены в законах Екатерины II.» 175 Высказываемые во всеуслышание, такие взгляды не были, конечно, тайною для самого духовенства. Давно известны они были и нашему преосвящ. историку, что видно из его предисловия к «Вольтеровым заблуждениям,» сочинению аббата Нонота, переведенному под редакциею Евгения (напеч. в 1792 г.); а в 1809 г. он направил уже против некоторых из них первые две главы разбираемого нами «Введения в историю монастырей Грекороссийской церкви» (стр. III–XLIII). 1) Монастыри, по Евгению, обязаны своими богатствами, по ханженскому наживательству последних монашествующими (Болтин), не страсти к корыстолюбию и эгоизму их, a благочестию русского православного народа и вчастности великих князей, царей, бояр и знатных граждан, которые сами иногда строили монастырские обители: а «чрез сие многие монастыри сделались, так сказать, фамильными некоторых знатных родов кладбищами и обращали к себе из рода в род благотворительное внимание потомков, чтительных к памяти своих предков» (стр. VIII). Но «преимущественное усердие потомства к монастырям, говорится далее, обратили добродетели святостию прославившихся отшельников» (стр. IX); отсюда понятно и происхождение монастырских богатых имений, которые, поэтому, только и могут быть названы благоприобретенными. Желая доказать такой, а не иной их характер, преосв. Евгений делает экскурсию в область истории и передает читателю весьма убедительные факты (стр. XIII–XV). Справедливое заключение, к которому он приходит на основании их, следующео: «Монастыри, славившиеся порядком и строгостию правил, во все времена приобретали уважение и щедроты не только от народа, но и от самых великих князей и царей; и потому сохранились чрез несколько столетий в чести и неоскудении» (стр. XXXVII). 2) Удовлетворяя потребностям религиозной настроенности русского общества и с этой стороны в степени полезные, монастыри наши принесли государству громадную пользу в самые несчастный годины его сущесгвования, когда особенно была дорога их услуга. |
| 387–417). Молодой автор, без сомнения, руководимый самим ученым архипастырем (Малыш., стр. 39) 662 , вопреки Евгению Булгарису, считавшему временем крещения Ольги 956 г. (См. его «Историческое исследование» об этом предмете, Спб. 1792 г.), и другим историками неправильно думавшим об этом времени, вполне основательно доказал, что Ольга могла быть в Константинополе между 952 и 958 г.г., и что на самом деле была и крестилась в 957 г., – в этот именно год, дни приема Ольги (9 сентября и 18 окт.), указанные в «Обряднике» Багрянородного, падают на среду и на воскресенье, а не в год 946-й. Стало быть, и на этот раз предпочтение отдано (и справедливо) К. Багрянородному, а не преп. Нестору. По возвращении из Царьграда в Киев, кн. Ольга спустя приблизительно 2 года, в 959 или 960 г., посылала, как свидетельствуют западные историки, к императору Оттону I Великому с просьбою прислать для славеноруссов епископа и пресвитеров. Присланный в 962 г. еп. Адальберт должен был, однако, скоро оставить Россию, лишившись притом некоторых, убитых на дороге, спутников. Этот поступок Ольги, признанный здесь в противоположность «Исследованию» за несомненно действительный, хотя о нем ни слова не говорят наши летописи, естественно, заинтересовал преосв. историка и он принялся за объяснение его. Вместе с Шлецером («Нестор», ч. III, стр. 456–9) он находил возможным предполагать, что тут руководило княгинею нежелание обращаться с подобною просьбою к преемнику умершего К. Багрянородного Роману II, какие-нибудь случайные «раздоры и вражды» между Россиею и Константинополем, отсутствие еще в ту пору открытии) разделения церквей – восточной и западной, a «известия» о начавшихся «прениях до Ольги не доходили», и, наконец, европейская известность великого Оттона. «Что касается до безуспешности приезжавшего в Россию западного еп. Адальберта, то (западные) историки приписывают оную хитрости и обманчивому вызову славеноруссов. Но, кажется, должно больше приписать недостатку и бессилию малого числа бывших тогда в Киеве христиан, с которыми Ольга не могла противостоять упорству суеверного своего народа». |
| Н.И. Полетаев Глава V. История Славено-Русской церкви от начала оные до настоящего времени (рукопись) Мысль об этой истории у Евгения; начало и продолжительность работ над нею. Ее различные редакции, источники и пособия. Подробная передача содержания Истории Славено-Русской церкви. Ее научная ценность. Предшествующее и современное м. Евгению состояние русской церковно-исторической науки. Условия, при которых работал Евгений над своею «Историею». Под выписанным заглавием, в библиотеках Киево-Софийского собора (за 158) и С.-Петербургской духовной академии (за 254) хранится рукописный, только почти начатый, труд преосв. Евгения, доведенный им до конца XI стол. Не иначе, как об этом труде сам автор упоминает в своей автобиографии, помечая в числе неизданных своих сочинений «Историю российские церкви» и добавляя, что «она не окончена» (Сл. светс. пис., его. 15). Когда начал и когда перестал Евгений работать над «Историею», с точностию определить трудно. Категорическое заявление г. Сперанского, имевшего под руками одно лишь «Введение» в историю, что составление последней относится к 1803 г. 602 , не заслуживает и опровержения, так как в самом же «Введении» есть ссылки на русский перевод шведской истории Далина (примеч. 11 и 16), сделанный в 1805–1807 г.г., и на 3 и 5 ч.ч. Шлецерова «Нестора» (примеч. 35, 40 и 42), вышедшие в свет в 1805 и 1809 г.г. Стало быть, ранее 1809 г. наш историк и не мог приняться за свою любимую работу. Но и этот год мы не вправе принять, как ее начальный год, так как в самой «Истории», Сперанскому неизвестной, именно, в примеч. 58 и 59 (§ 32 – по первой редакции) преосв. автор цитует III и IV ч.ч. «Истории российской иерархии», появившиеся в 1811 и 1812 г.г., и «Вестник Европы» за 1810–1812 г.г. (§ 56 – по остальным редакциям). В частности, он цитует 14 этого журнала за 1812 г. Так. обр., чтобы начать писать свое сочинение, Евгений должен был иметь уже под руками все перечисленные пособия и засесть за него не ранее конца 1812 или начала 1813 г., в Вологде. |
| Н.Н. Жервэ Митрополит Евгений Болховитинов – современник А.С. Пушкина, Н.М. Карамзина , друг Г.Р. Державина и Н.П. Румянцева, человек высоких духовных и нравственных начал, «один из величайших собирателей, которые когда-либо существовали, русский Миллер» 1 . «Извлекая из забвения заброшенное и позабытое, он готовил все для того, чтобы облегчить впоследствии путь к изысканиям и созданию отечественной истории» 2 . В день празднования столетнего юбилея митрополита Евгения, в 1867 г., в стенах Академии наук И.И. Срезневский произнес слова, которые отражали отношение современников к его трудам: «В среде передовых людей науки неотъемлемое место принадлежит и митрополиту Евгению: и его произведения нам необходимы, и его деятельность нами не может не быть глубоко чтима. Труды его, возбуждая внимание к древностям и старине, и представляя о временах прошедших множество любопытных данных и соображений, достойны быть более известны» 3 . Научную деятельность Болховитинова в XIX в. оценивали по-разному: одни видели в нём «усердного ревнителя просвещения, превосходного литератора, учёнейшего сына православной Руси, принадлежавшего к числу первых учёных Европы» 4 , другие обвиняли митрополита в «отсутствии систематического взгляда на явления истории... передаче кучи фактов исторических, не соединённых никакою общею мыслью» 5 . Но уже тогда было отмечено, что Евгений «искал больше пользы, чем собственной славы; мимо не прошёл ни одного ему доступного архива, ни монастырского, ни судейского без того, чтобы не осмотреть и не узнать содержание бумаг, относящихся до истории; перечитывал ветхие, едва понятные рукописи, старался пролить на них свет, извлекал из забвения» 6 . Первой научной биографией Евгения можно считать небольшой очерк К.Н. Бестужева-Рюмина, помещенный в 1863 г. в Энциклопедическом словаре 7 , и только в связи с празднованием столетнего юбилея Болховитинова появились другие работы о нем 8 . Тогда же было высказано мнение о необходимости собрания и издания «Материалов для биографии» и переписки Евгения: «Не странное ли явление – человек, прослуживший литературе 50 лет, составивший 270 биографий духовных писателей и 450 биографий светских писателей, не дождался в 30 лет после своей кончины ни единой сколько-нибудь достойной или хоть сносной биографии!» 9 . |
|
|
