| «Но что предание о Досифее, как одном из предшественников христианского гностицизма, стоит твердо, это показано выше. О Досифее упоминают Ипполит (ср. Псевдо- Тертуллиан , Ориген , Епифаний, Филастрий) и др. Это во-первых. Во 2-х, если верить тому немногому, что сообщается об учении Досифея, особенно – Климентинами (Recog. II, 8) – а профессор Рыбинский ссылается на них (стр. 471), – то учение Досифея было синкретическим. По псевдо-климентинам, Досифей называл себя εστως (сущий), основал секту, состоявшую из 30 учеников, и был сопровождаем женщиною, которою выдавал за богиню Луны . Но εστως – это термин, принадлежавший к синкретической иудео-александрийской философии. Он встречается у Филона и у Климента Алекс. Число 30 весьма характерно для гностических эонов. А женщина Елена, которая потом перешла к Симону, по исследованиям Cruppe, означает богиню переднеазиатских народов, почитавшуюся под различными именами». «Это показано выше», – заявляет г. Поснов о гностицизме Досифея. Разумеется, если г. Поснов рассчитывал на читателей, любознательность которых не прострется за пределы его критического примечания, то он смело мог делать такое заявление. Но я позволю себе удостоверить, что, когда любознательный читатель будет искать у г. Поснова «выше» доказательств того, что «предание о Досифее, как предшественнике христианского гностицизма, стоить твердо», то он таких доказательств не найдет. Или под этим «выше» г. Поснов разумеет отмеченное уже примечание (Труды, 1912, XI, 392–393), то мы знаем, что собственно в этом примечании «показано». А ниже, как видно из приведенных уже выдержек, г. Поснов не только не показывает, что Досифей был предшественником христианского гностицизма, а прямо исключает его из числа предшественников, считая «духовными отцами» гностицизма только Симона и Менандра. По-видимому, и сам г. Поснов не совсем твердо уверен в том, что «выше» он показал гностический характер учения Досифея, так как он считает себя обязанным еще раз остановиться на этом пункте. |
| В качестве тайного политического агента Досифей служил России более сорока лет, служил ей верой и правдой, буквально не щадя живота своего, ничего не требуя от русского правительства за свою рискованную службу, считая службу интересам России службою всему Православию, службою самому Богу. Политическая служба Досифея России заключалась прежде всего в том, что он сообщал нужные сведения нашим константинопольским послам, давал им советы и наставления, как им следует вести себя с турками в том или другом случае, пересылал их отписки в Россию, а им передавал бумаги, идущие к ним от русского правительства и т.п. 169 Первые сношения Досифея с русскими послами в Константинополе относятся еще к 1667 году, когда Досифей был Кесарийским митрополитом. В статейном списке посла Нестерова между прочим рассказывается, что 11 ноября 1667 года, когда послы находились в Константинополе, к ним приходил тайно Кесарийский митрополит Досифей (которого послы ошибочно называют Феодосией) и сказывал, что он только 10 числа приехал из Адрианополя, откуда султан выехал «для потехи» к Филиппополю, а визирь с войском находится на о. Крите, осаждая Кандию, занятую венецианами, причем венециане побили у турок 30 000 людей. Да венециане ж заняли своими кораблями лиман, где стояли турецкие каторги, и, захватив эти каторги, сожгли их или потопили, причем побили людей больше 10 000, почему нынешний визирь опасается себе за это от султана казни. 16 февраля 1668 года к послу Нестерову явился грек Мануил Иванов и от имени Досифея словесно заявлял послу: «Писал-де к нему (Досифею) из Царягорода в Адриянополь Филиппопольский митрополит Гавриил: слышал-де он в Царегороде, что запорожских черкас полковник Серко нынешние зимы приходил в Крым войною и раззоренье учинил не малое. И по указу-де салтанову во Царегороде делают десять каторг и прибирают янычар вновь, а посылать-де тех новоприборных янычар на тех каторгах на Черное море для обереганья от запорожских черкас, чтоб запорожские черкасы безвестно на Черное море не приходили и турским, и крымским городам и уездам разоренья не чинили» 170 . |
| И патриарх, приняв у Никиты на их государском жалованьи, бил челом». Пятого июня патриарх Константинопольский вручил Никите отпустительные грамоты на Киевскую митрополию, причем Никита вручил ему 200 золотых, а ранее тайно, по просьбе патриарха, послал ему три сорока соболей. Из приведенных выписок «Статейного списка» посла Никиты Алексеева оказывается, что и в вопросе об отпуске Киевской митрополии Досифей принимал живое и деятельное участие, так как само русское правительство содействие Досифея в этом деле считало необходимым, почему и дало своему послу особый наказ домогаться у Иерусалимского патриарха, чтобы он советовал Константинопольскому патриарху дать отпустительную грамоту на Киевскую митрополию. Очевидно, русское правительство видело в Досифее не только человека, преданного России и всегда готового действовать в русских интересах, но и человека очень влиятельного на православном Востоке, от которого во многом зависит тот или иной исход возбужденного дела о подчинении Киевской митрополии Московскому патриарху. Конечно, поэтому оно желало, чтобы под отпустительною грамотою на Киевскую митрополию наряду с подписью Константинопольского патриарха была и подпись Досифея как лица особенно авторитетного и уважаемого на всем православном Востоке. Но, как мы видели, Досифей в этом случае далеко не вполне оправдал надежды, возлагавшиеся на него русским правительством по этому делу. Он с трудом и очень неохотно соглашался на подчинение Киевской митрополии Московскому патриарху, убежденный, что это дело не совсем правое, и если в конце все-таки согласился, то уступая только необходимости, так как ввиду приказания визиря Константинопольскому патриарху исполнить требование Московских царей это дело устроилось бы и помимо Досифея, который своим дальнейшим сопротивлением и неуступчивостию мог только испортить свои добрые отношения с русским правительством, не помешав в то же время самому делу подчинения Киевской митрополии Московскому патриарху. Но согласившись в конце концов на отпуск Киевской митрополии, Досифей отказался, однако, подписаться под отпустительною грамотою вместе с Константинопольским патриархом, так как решил послать от себя царям особую грамоту, в которой он довольно откровенно высказал свой взгляд на дело подчинения Киевской митрополии Московскому патриарху, отнесшись к этому факту прямо неодобрительно и с порицанием. |
| «Настоящею грамотою заявляем, – говорилось здесь, – чтобы епископ синайский снова имел прежнее наименование и почетный титул... и назывался, всеми признавался и подписывался архиепископом, подчиняясь одному патриаршему престолу иерусалимскому, подобно архиепископам подчиненным патриаршим престолам, каковы у престола константинопольского архиепископы приконисский, касандрийский, карпафский, самосский и архиепископы Цикладских островов, признавая в патриархе начало своего архиерейства, обязательно поминая его каноническое имя, как повелевают божественные каноны, и относясь к нему по делам и будучи подсудным ему» 213 . Таким образом действия патриарха Досифея и прежде и после 1690 года решительно не позволяют допустить подлинность приведенной Кириллом грамоты; она была бы крайнею непоследовательностию со стороны ученого и энергичного патриарха, весьма близко знавшего дела Синая и не в личных конечно интересах строго проводившего свою идею о подчинении синайского архиепископа патриарху иерусалимскому. Если бы же такая непоследовательность была почему либо допущена, то о ней было бы упомянуто в грамотах изданных после 1690 г.; между тем, ни в грамотах Досифея, ни в грамотах других позднейших патриархов нет и намека на какую нибудь прежнюю уступку синаитам в пользу автокефальности их игумена-архиепископа. То, что выдано Кириллом за грамоту Досифея, если не есть чистый и грубый подлог, явившийся в позднейшее время, то может быть признано не более как разве проектом или просьбою некоторых синаитов какому-нибудь патриарху, проектом, которому дана подложная форма грамоты. Стараясь доказать свою автокефальность и неподсудность патриарху иерусалимскому, Кирилл однако же с некоторою непоследовательностию утверждает, что столкновения между игуменом-архиепископом синайским и братством подобные настоящему, должны подлежать суду константинопольского патриарха 214 . Основания для этого мнения Кирилл думает найти в вышеизложенной грамоте Досифея 1690 г. и в предшествующей практике, особенно XVII в., когда синайские дела решались синодами в Константинополе. |
| Патриарх Досифей заодно предложил царю широко составленный план русских завоеваний. В случае продолжения войны с турками, он считал, необходимым прежде всего взять левый рог – Очакова, (правый – Таган-рог был, уже взят), затем Крым; только после взятия Крыма может открыться свободная дорога к Черному морю. Тогда на сторону русских перейдут сербы, волохи, мултяны и болгары. Не взяв Очакова и Крыма, трудно воевать с турками на море... Для успеха войны со шведами патриарх, советовал Петру не жалеть русских людей, чтобы совершенно ослабить врага. Жалеть убитых русских никак не следует, потому что все убитые «мученики», прибавлял, царский советник. Много других советов давал Петру патриарх Досифей, знавший новый край лучше самого завоевателя. Он, между прочим, советовал, царю – город Азова, и прилежащие к нему старые и новые города удерживать за собой, по «не пометывать». т. е. освободить их от всяких повинностей и сборов, назначив туда разумных воевод и начальных людей; азовские ратные люди должны быть добрыми, т. е. физически крепкими и храбрыми. 101 Советы п. Досифея в большинстве нужно назвать весьма разумными, однако не все их принял Петр, или, точнее, принял, но не вполне. Патриарший совет об открытии Азовской митрополии с подчиненными ей епископиями, далеко не полностью понравился царю. Но можно было быть уверенным, что совет п. Досифея в той части, где говорилось о нищенстве греческих архиереев, с которыми предлагалось сравнять новых русских иерархов Азовской митрополии, не встретил сочувствия в русских архиереях, не желавших соподчиняться и нищенствовать, подобно восточным, далеко не бескорыстным, собратьям. Да и сам Петр, внимая совету Досифея, далек был от мысли без меры увеличивать число русских архиереев и сделать их нищими, когда даже Воронежскую епархию не считал «нескудной», присоединяя к ней города от Рязанской митрополии. Предложение слишком дальновидного патриарха Досифея, в смысле открытия самостоятельной епархии с кафедрой в Азове, но без всяких крайних греческих тенденций, могло встретить сочувствие и среди русской иерархии, если только доходило до нее. Но русские архиереи теперь значительно утратили свою силу при решении даже важнейших церковных вопросов, каковым явился вопрос об открытии Азовской епархии, а поэтому мы едва-ли ошибемся, сказав, что собором иерархов этот вопрос не обсуждался. |
| 132). Это изречение взято из учения наассенов, гимн которых о первочеловеке заимствован от язычников (Reizenstein. Poimandres, ss. 81–102). В своем месте (гл. 2, разделы «языческий гносис» и «иудейский гносис».) мы подробно говорили о γνσις’е дохристианском. Что касается теперь самарянских волхвов, то суждения проф. Рыбинского о Досифее не отличаются определенностью и правильностью. Во 1-х, проф. Рыбинскому хочется снять его со счета самар. магов. Здесь прибегают к довольно рискованным приемам: будто бы на основании того, что в древней письменности спутанно упоминается о нескольких Досифеях, заподозривается исторический характер личности Досифея 1-го в. христианской эры (стр. 477); в пренебрежении к элементарным требованиям исторической критики объявляются «все... свидетельства о Досифее“ равноценными (стр. 477, курсив автора); а между тем среди них есть такие свидетели, как Епифаний и... псевдо-климентины... Во 2-х (очевидно, на случай, если выше указанные меры не встретят сочувствия) положительно заявляется: «В учении самаритянина Досифея совсем нельзя указать гностических или синкретических элементов“ (стр. 469). Но что предание о Досифее, как одном из предшественников христиан. гностицизма, стоит твердо,– это показано выше. О Досифее упоминают – Ипполит (ср. Псевдо- Тертуллиан , Ориген , Епифаний, Филастрий и др.). Это, во-первых. Во 2-х, если верить тому немногому, что сообщается об учении Досифея, особенно – Климентинами (Recog. II, 8) – а проф. Рыбинский ссылается на них (стр. 471),– то учение Досифея было синкретическим. По псевдо-климентинам, Досифей называл себя στς (сущий), основал секту, состоявшую из 30 учеников, и был сопровождаем женщиною, которую выдавал за богиню Луны (λνη). Но στς – это термин, принадлежавший к синкретической, иудео-алекс. философии. Он встречается у Филона (De mumamione nominum. De posteritate Caini) и у Климент. Алекс. (Strom. 1, 24 и др.). Число 30 весьма характерно для гностических эонов. А женщина – Елена, которая потом перешла к Симону, по изследованиям Gruppe (Gr. |
| Это известие не может быть принято за вполне достоверное, как совершенно одинокое и принадлежащее лицу, не внушающему доверия. Помимо того, что ни о чём подобном не говорят другие документы того же времени и более раннего, составителям которых представлялся не менее удобный случай намеренно сгустить краски при описании тяжёлого положения верной дружины знаменитого молдавского митрополита-изгнанника, сам по себе факт смерти совершенно дряхлого Досифея в темнице представляется маловероятным, прежде всего, как бесцельный и беспричинный. Нам известна его ревность к православию и отрицательное мнение о католичестве вообще, об унии и поляках в частности. Для Польши конца 17 века такие деятели были не редкостью, и слишком слабым основанием явилось бы личное убеждение в этом вопросе просвещённого святителя, уже лишённого власти и действовавшего только своим авторитетом, для подобного рода мученичества в глухом городке Речи Посполитой. Далеко не вескими покажутся предположения, что польское правительство позднее узнало о давнишних сношениях Досифея с Москвой и о желании его поддаться под высокодержавную руку российских царей. Если бы это было так, мы имели бы более прямые и более близкие по времени к факту известия, а не упоминание о нём в челобитной монаха, который осуществил принцип ubi bene, ibi patria 10 , и своей родственной близостью к уважаемому на Руси святителю Молдавской Церкви думал прибавить ещё одно, как могло ему казаться, солидное побуждение к исполнению его желания удобно устроиться в щедрой Москве. Наконец, не забудем, что Пахомий вспомнил об этом через 15 лет после смерти Досифея, и сведения, падающие на этот именно срок, не говорят ничего подобного. Таким образом, если даже оставить в стороне подозрение в заведомом искажении истины, дело представится так, что в глазах Пахомия бедствия митрополита-изгнанника в Стрые приняли более конкретную форму, и «мученичество» Досифея он облёк в стереотипные выражения, ценность которых скорее литературная, но не историческая. |
| 542 О катехизисе см.: MalvyA., Viller Μ. Op. cit. P. CXLVCXXX. 543 Ibid. P. LILIII, LXII; Delikanis C. Πατριαρχικ γγραφα. Т. III. Σ. 31–32. 544 Delikanis С. Loc. cit. Σ. 39. 545 Текст рекомендации Нектария приводится в предисловии к «Православному исповеданию Кафолической и Апостольской Восточной церкви, бого–любиво переведенному с первоисточника с текста Петра Могилы». Нектарий признает, что он не читал латинской версии, так что не может высказать свое мнение о ней. 546 О различных изданиях см.: Malvy Α., Viller Μ. Op. cit. P. LVIILIX. 547 Malvy Α., Viller Μ. Op. cit. P. 127–128. 548 Ibid. P. 144–152, XIVIXIVII, CXVII. 549 Ibid. P. 19–21, 107–108. 550 Ibid. P. 34, 60–61. 551 Ibid. P. I, IXXXVIII. См. выше изложение Скогарди. 552 Ibid. Р. 71–72. 553 Ibid. Р. 12–13. 554 Malvy A., Viller Μ. Op. cit. P. LXVII. См.: Mansi. Op. cit. XXXVII. P. 27–28. 555 Bulgakov S. The Orthodox Church/Transl. E. S. Cram. P. 47. 556 Mansi. Op. cit. XXXVII. P. 465–466. 557 Legrand Ε. Op. cit. Vol. III. P. 68–69; Vol. IV. P. 151–152. 558 О Досифее существует обширная литература. Его племянник и преемник, Хрисанф Нотарий, составил краткое жизнеописание–похвалу в начале своей книги «История Иерусалимских патриархов», изданную после смерти Досифея. Изложения его судьбы см.: Papadopoullos Т. Н. Studies and Documents relating to the History of the Greek Church and People under Turkish Domination. Bibliotheca Graeca Aevi Posterioris. Vol. I. P. 154–156; Jugie M. Theologia Dogmatica Christianorum Orientalium ab Ecclesia Catholica Dissidentium. Vol. I. P. 516–517. См. также: PalmieriA. P. Dositeo, Patriarca Greco di Gerusalemme, passim: полная биография с латинской точки зрения. 559 Legrand Ε. Op. cit. Vol. III. P. 68–69 («Четыре опасности» Досифея). Covet J., dr. Some Account of the Present Greek Church. P. LIV — говорит, что он получал письма от Досифея, в которых он называет папу «свирепым зверем, диким медведем, мерзостью запустения…», а францисканцев «дикими зверями, самыми беспощадными убийцами, дьяволами». О сомнениях Досифея по поводу авторства «Исповедания» Лукариса см. его " Ιστορα. Σ. 1170. |
| Итак, 1674–1692 гг. – хронологические рамки написания манускрипта и работы Досифея над просмотром и редактированием его текста. Чем же было вызвано появление именно в эти годы огромного сборника греческих полемических сочинений, направленных против католиков? Почему инициатором создания этого сборника явился иерусалимский патриарх Досифей? Указанное нами двадцатилетие было особенно напряжённым в жизни иерусалимского патриархата: православному населению Палестины, входившей в состав Оттоманской империи, пришлось столкнуться с проникавшими сюда французскими католическими миссионерами. Активная дипломатия Франции эпохи Людовика XIV, не ограничиваясь стремлением к установлению супрематии на Европейском континенте, развернула свою деятельность и на Ближнем Востоке. Опорным пунктом своего влияния на местное население французы предполагали сделать «святые места» в Иерусалиме, бывшие местом поклонения всего православного мира. Настойчивые попытки обосноваться в Иерусалиме католики предприняли ещё задолго до Досифея. Внимательно наблюдая за внешней политикой Турции, они использовали все её неудачи и, предлагая помощь Франции в борьбе Порты с европейскими державами, выдвигали взамен, помимо прочих условий, требование передачи французским католикам «святых мест». Досифей, занявший иерусалимскую патриаршую кафедру в 1669 г., сразу же вынужден был продолжить традиции своих предшественников в деле сопротивления планам латинян. Борьба Досифея с французами за «святые места» не прекращалась все 38 лет его правления патриархией. Почти сорокалетний период антикатолической деятельности этого патриарха можно разделить на два этапа. Первый этап – 1669–1689 гг. За это время французы предприняли четыре попытки захватить православные святыни в Иерусалиме. Три схватки латинян с патриархом (в 1669, 1673–1675, 1683 гг.) закончились в пользу последнего. Причину этих удач Досифея следует усматривать в относительно успешной внешней политике турецкого правительства, когда оно ещё могло отказываться от посредничества Франции в своих взаимоотношениях с европейскими государствами. Потерпев, однако, в сентябре 1683 г. страшное поражение под Веной и оказавшись в 1684 г. перед лицом грозного врага – «Священной лиги», созданной для борьбы против Порты Австрией, Венецией и Польшей, к которым через два года примкнула Россия, Оттоманская империя, опасаясь, как бы Франция не поддержала коалицию, решила уступить латинянам «святые места» в Иерусалиме, о желании получить доступ к которым они вновь – уже в четвёртый раз – заявили в 1686 г. Большая часть иерусалимских святынь отошла к французским католикам по султанскому указу 1689 г. |
| Клосса, в 1516–1522 годах. Характеризуя этот памятник, О.В. Творогов отмечает «необычайную эрудицию составителя Хронографа, его неутомимость в разыскании и подборе источников и высокое литературное мастерство, позволившее создать на их основе повествование безупречной композиции и – насколько это оказалось возможным – даже единого стиля» 654 . Иосифлянская позиция составителя Хронографа ярко проявилась, по мнению исследователей, в предисловии к своду – в Изложении о вере, отдельные мысли и выражения которого были использованы Досифеем на суде против Вассиана Патрикеева. К числу хронографических компиляций, созданных или отредактированных Досифеем, относят Бытие и Криницу, о которых упоминается в описях книг Иосифо-Волоколамского монастыря. Имя Досифея Топоркова связано и с историей переводной патериковой литературы. В послесловии к Синайскому патерику редактор называет себя «Досифей Осифитие», что дало основание П.М. Строеву исключить это произведение из круга редакторских работ Досифея Топоркова. Ошибочность этой точки зрения была выявлена и доказана И.М. Смирновым. На то, что Досифей Топорков и «Досифей Осифитие» одно лицо, по его мнению, указывает близость «по идее, по содержанию и по внешним приемам изложения» редакции Синайского патерика другим сочинениям Досифея Топоркова, «наличность литературной связи» между Синайским и Волоколамским патериками. «Осифитие» ученый толкует как принадлежность писателя к партии иосифлян, а не как указание на то, что Досифей был постриженником Иосифо-Волоколамского монастыря 655 . Иностранное слово в русском тексте привело исследователей к заключению: Досифей знал греческий язык и редактировал Синайский патерик, обращаясь к оригиналу, а не к переводу. Однако И.М. Смирнову удалось доказать, что редакторская работа Досифея над Патериком заключалась в правке «темных мест» древнеславянского перевода путем конъектур и пересказа без привлечения подлинного текста. Незнание Досифеем греческого языка, отсутствие опоры на оригинальный текст, несовершенство форм редактирования, по мысли ученого, привели к «дальнейшему затемнению... |
|
|
