| Дорожа идейно-тематическим единством сборника, Вассиан Кошка нарушил хронологический принцип расположения материала в Патерике, главный для Досифея Топоркова, и после агиографических произведений об Иосифе поместил ряд его публицистических сочинений. Не выдержан авторский принцип организации сборника, ибо цикл произведений Досифея Топоркова оказался расчлененным: Надгробное слово Иосифу Волоцкому вынесено за рамки принадлежащих перу Досифея патериковых рассказов. Нарушен и жанровый принцип расположения текстов в составе сборника. Лаконичные по форме патериковые «слова» сменяют развернутые жизнеописания святых иосифлянского круга; агиографические жанры соседствуют с публицистическими по своей основе «посланиями» и «поучениями». Однако в сборнике Вассиана Кошки существует гармония художественного целого, только иного масштаба по сравнению с Патериком Досифея Топоркова, использованным как исходный материал и подчиненным новой задаче. Если воспринимать весь сборник Вассиана как патериковый ансамбль, то организующим началом в нем будут два больших цикла – Иосифов и Фотиев, а связующим звеном между ними – Служба Иосифу Волоцкому , написанная старцем Фотием. Цикл произведений, посвященных Пафнутию Боровскому, предельно сокращен (нет жития святого) и выступает как часть Иосифова, повествуя об истоках иосифлянства. Фотиев цикл мал по объему, но значителен по своему идейному звучанию. В него входят, кроме Службы Иосифу, Житие Фотия Волоцкого и его поучения. Своеобразным прологом ко второму циклу произведений является Житие Кассиана Босого, духовного ученика Иосифа и учителя Фотия. В этом контексте Письмо о нелюбках, скорее всего, принадлежащее Вассиану Кошке, воспринимается как продолжение монастырской литературной традиции. Главный акцент в сборнике Вассиана Кошки сделан на личности, жизни и деятельности Иосифа Волоцкого , что связано с подготовкой к канонизации святого. Здесь нет, как в Патерике Досифея Топоркова, идеи равнозначности Пафнутия и Иосифа в истории русского монашества. Однако оба патериковых сборника имеют и много общих черт: открытость жанровой структуры, мысль о преемственности в духовной жизни народа и культ наставничества-ученичества, рассмотрение монастырской истории как части общерусского процесса развития. |
| Француз, англичанин знают свою историю наилучшим образом по сравнению с тем, как знают ее другие народы. И это вполне естественно. Если «и дым отечества нам сладок и приятен», то тем более для нас дорого все родное и настоящее, и прошедшее в исторической жизни и развитии общества. Мало того: только сам народ, который пережил свое прошедшее и в настоящее время живет в связи с преданиями своей родной старины, только этот народ и способен надлежащим образом понимать и воскрешать в памяти верный образ былого. Истины известные. Поэтому мы вправе ожидать – повторяем, – что и греки прошедших времен хорошо знали свою более раннюю историю, или, точнее, церковную историю, так как только об этой последней у нас речь, – и что греки нашего времени еще лучше знают и исследуют прошедшую свою родную историю. Но надежды наши в этом отношении не совсем оправдываются. Греки прежних времен очень нестарательно и не очень внимательно изучали свою родную историю; не оченьто больших успехов в этом отношении достигли греки и нашего времени. Прежние века мало имели историков, занимавшихся скольконибудь серьезно делом изучения прошлой церковно-исторической жизни. Таких можно насчитать, пожалуй, только двоих: Досифея, патриарха Иерусалимского, и Мелетия, митрополита Афинского. Оба они жили в одно и то же время – во второй половине XVII в. и умерли в начале XVIII в. Первый написал «Историю Иерусалимских патриархов в 12-и книгах» (на самом же деле это есть история не одного Иерусалимского патриархата, а всей Церкви); второй озаглавил свой труд «Церковная история». Несомненно, оба они очень полезные церковные историки. Но если мы узнаем, как составлялись, издавались и печатались названные исторические труды Досифея и Мелетия, то мы отлично поймем, что в их время и в эпоху, ближайшую к ним, на историю смотрели с замечательной беззаботностью, разумеется, не случайной, а составлявшей характеристическую черту времени. Как сознается Досифей Иерусалимский, он не сам сполна написал свой труд, но в основу его положил готовое рукописное сочинение известного Паисия Лигарида (латинофрона, по отзыву Досифея); 1 в свою очередь, труд Досифея прежде печатания был исправлен и усовершенствован издателем его Хрисанфом, патриархом Иерусалимским, преемником Досифея по кафедре и его племянником. |
| Таким образом, Досифею казалось, что ослабевшая Турция уже не может более сопротивляться западным государям и ее области, населенные православными христианами, перейдут в руки иноверных западных государей, вследствие чего положение православных сделается еще хуже, чем оно было при турках, так как латиняне всех подчиненных им православных постараются обратить в унию, что они уже делали и ранее. Русские государи должны поэтому предупредить опасность, грозящую православным народам, желающим подчиниться только православному царю, о чем валашский воевода уже ранее заявлял в Москве через него, Досифея. Православный Восток в силах сам справиться со своими врагами, но только под условием энергичного и решительного образа действий русского правительства. Пусть русские государи только разгромят татар, и тогда мултяне и волохи выгонят от себя немцев, тем более что к ним пристанут сербы и болгары, а с поляками вполне удобно расправятся и одни казаки. Вопрос идет, по мнению Досифея, о том, кому достанется православный Восток: западным ли иноверным государям или же православным русским царям, как того желают сами православные народы? Надежды Досифея на русских, казалось, стали наконец исполняться. Царь начал войну с турками; взял и укрепил Азов, построил Таганрог, усиленно строил флот, который скоро должен был появиться на Черном море, – Крым теперь будет взят русскими, а из Азова рукой подать и до Константинополя, куда на помощь русским направятся все православные народы, которые обязательно восстанут при появлении русских; час освобождения православных народов, казалось, уже наступил, стоило сделать еще только несколько усилий, и агарянское царство рухнет окончательно – древнее наследие благочестивых греческих царей законно перейдет в руки благочестивых царей русских, не следует только полагаться на западных государей, которые все, в существе дела, заклятые враги Православия и православной России. Но этим надеждам Досифея не суждено было сбыться. До него дошли слухи, что западные государства, так успешно воевавшие в последнее время с турками, хотят с ними помириться, и, что особенно встревожило его, слухи говорят, что будто бы и русский царь хочет заключить с турками мир. Ввиду этого Досифей решился убедить русского царя во что бы то ни стало продолжать войну с турками и в том случае, если бы все союзники его примирились с ними. |
| Что материальное положение его было действительно плачевное, об этом красноречиво свидетельствует окружная грамота его, написанная 9 января 1691 года и адресованная всем «православным христианам обладателем пресветло вельможным и сущим под властию», очевидно, русским 9 о сборе милостыни. Сбор производили иеромонах Иона и два послушника. Исторического интереса грамота эта не представляет и повторяет обычные в подобных обращениях выражения. Когда 12 марта 1691 года иеромонах Иона с товарищами допрашивались в Посольском Приказе в Москве, он сообщил здесь любопытные сведения о желании престарелого Досифея вернуться в Сочаву и там умереть. Между прочим, киевский митрополит Варлаам (Ясинский) не разрешил посланным Досифея собирать милостыню в его епархии, и об этом они снова просили в Посольском Приказе при указанном допросе. В это прибытие в Москву и прежние Иона доставил несколько рукописных автографов с переводами Досифея, сделанными в Галиции, а не в Москве (как принято думать, начиная с прот. А. Горского), с греческого языка и до сих пор не исследованными. Остальные вновь изданные документы, относящиеся к последним годам жизни митр. Досифея в Стрые, менее важные по своему историческому значению и относящиеся или исключительно к сбору милостыни, или к рекомендации в Москве бывших при нём духовных лиц, могут служить доказательством только того, что сношения Сочавского митрополита с Россией окрепли и стали разнообразны. Интерес документов, касающихся Досифея увеличивается по мере приближения к концу жизни его и высшей степени достигает в документах, датированных первыми годами 18 века. В это время Сочавский митрополит-странник скончался. Насколько его памятью дорожили окружавшие его лица, свидетели последних лет его жизни, настолько же близко к сердцу принимали его судьбу в России. Это видно из частных упоминаний о Досифее в документах, появившихся после его смерти. Документы этого периода главным образом и разъясняют недоумения, допущенные в прежних монографиях о Досифее, а также в трудах по истории румынской церкви. |
| Чем же объяснить описанное нами состояние свода Правильнее всего, нам кажется, объяснить это недостатком времени, которое имел в своём распоряжении Досифей для работы над этим сборником. Вероятно, начало работы над написанием рукописи и её подготовкой к печати было отделено небольшим хронологическим промежутком от времени отправления Хрисанфа в Россию 153 . Из известных нам дат, определяющих собой этапы борьбы Досифея с французами, ближе всего к 1692 г. 1689 год, которым помечен султанский указ о передаче французам части «святых мест», завершивший первый период сопротивления Досифея притязаниям католиков, – сопротивления успешного и потому позволявшего иерусалимскому патриарху использовать все свои издательские возможности для печатания анти-протестантских сочинений. Но этот же указ открывает собой второй период попыток Досифея вернуть свои потерянные владения. Прекрасно понимая, что при сложившейся в Европе ситуации турецкое правительство в интересах своей внешней политики теперь уже не пойдёт на уступки требованиям православного патриарха, Досифей предпринял попытку борьбы с католиками собственными средствами и собрал греческие антикатолические сочинения, издание которых позволило бы ему вести агитацию против французов среди местного православного населения 154 . Однако материальная нужда заставила Досифея отказаться от мысли о скором выпуске в свет этого важного для него свода 155 и обратиться к самой сильной православной державе – Русскому государству – с просьбой оказать давление на Турцию и потребовать передачи иерусалимскому патриарху уступленных французам «святых мест», а также с просьбой устроить в Москве греческую типографию и напечатать основные антикатолические сочинения, содержавшиеся в посланных патриархом рукописях 156 . С поручением к русским царям Досифей отправил своего родственника и помощника архимандрита Хрисанфа, который и привёз в Москву 18 кодексов. Русское правительство сочувственно отнеслось к просьбе Досифея издать присланные им полемические трактаты; 3 апреля 1693 г. последовал указ «устроить типографию еллино-греческую» и содержавшиеся в сборниках иерусалимского патриарха сочинения «напечатать, сколько их будет надобно и пристойно на греческом языке» 157 . Однако прежде чем рукописи могли попасть в руки наборщиков, нужно было провести значительную работу по отбору и редактированию сочинений. На первых порах этим занимался, по распоряжению царей, сам Хрисанф. Очевидно, для обработки текста он и удержал у себя часть кодекса как о том свидетельствует приказная роспись 158 . И в самом своде сохранились следы работы над ним в Москве посланника иерусалимского патриарха: в подтверждение можно привести указанную нами выше помету Хрисанфа к заглавию одного из посланий Нила Дамиласа, сделанную на л. 10 рукописи |
| Лист 96. Копируя текст сочинения об исхождении св. духа Евстратия Никейского, писец переписал из своего протографа, рукописи и характеристику автора, содержащую указание на неверное истолкование Евстратием некоторых догматических вопросов 36 . Досифей зачеркнул эту характеристику. Лист 154. Из сочинения Никиты Сеида, византийского полемиста нач. XII b., Досифей изъял 20 строк текста, начинающегося словами: καλ μν γρ κα μη κα περιφανς κα περβλεπτος, указав на полях на необходимость устранения этого места как явной клеветы. Лл. 314 об.–315. Здесь находится связывавшийся с именем Фотия трактат «Ποσκις ο ωμαοι πεσχσϑησαν κα π ποων καιρν κα δι ποας ποϑσεις». Весь текст перечёркнут рукой Досифея, и на нижнем поле л. 314 об. написано: παπιστικν 37 . Подобного же рода исправлениям Досифей подверг и многие другие места свода (лл. 51 об., 56, 56 об., 58, 58 об., 406 об.–407, 592 об.). Кроме того, им были отчасти объяснены встречающиеся в тексте имена и написаны схолии к некоторым местам сочинений Марка Эфесского . Таков характер исправлений и изменений, внесённых Досифеем в полемический свод Редакторская правка этой рукописи, выявляя желание иерусалимского патриарха дать свободный от ошибок писцов и доступный читателю текст многочисленных произведений греческой богословской мысли, вместе с тем свидетельствует о стремлении Досифея устранить из переписанных сочинений те места, которые могли бы предоставить латинянам возможность, опираясь на имевшиеся в некоторых греческих трактатах положительные характеристики отдельных сторон католического вероисповедания, оказать противодействие православным ортодоксам. По-видимому, такое отношение Досифея к тексту кодекса не случайно, но раскрыть его смысл можно было бы лишь в том случае, если бы удалось определить дату составления этого свода и установить время работы иерусалимского патриарха над вошедшими в его состав произведениями. К счастью, датировка в данном случае как раз и не представляет больших трудностей. Terminus ante quem – август 1692 г., время отправления в Москву архимандрита Хрисанфа, привёзшего с собой исследуемые здесь рукописи 38 . Terminus post quem помогает определить приведённая выше помета Досифея о приобретении им в 1674 г. рукописей, явившихся протографами нескольких переписанных в сочинений. Следовательно, после 1674 г. была скопирована часть текстов, оригиналами которых служили рукописи 245, 252. Но поскольку над изготовлением кодекса трудились писцы одной обители, работавшие под руководством Досифея, постольку естественно допустить, что писцы работали одновременно, и, таким образом, начало создания нашего полемического свода следует относить ко времени после 1674 г. |
| После еще одного абзаца подобного плетения словес инспектор ГПУ предлагал дело владыки не передавать в народный суд, а оставить его «временно» в губернском отделе ГПУ. Вместе с тем перед руководством ГПУ возбуждалось ходатайство о высылке епископа Досифея в Архангельскую или Вологодскую губернию, а до нее предлагалось содержать его под стражей. Материал, накопленный в ходе процесса, предполагалось держать в ГПУ «для разработки» 27 . За четыре года, прошедшие с подготовки первого судебного процесса над саратовским духовенством в 1918 году, местные «спецслужбы» так и не удосужились нанять себе хотя бы более-менее грамотных сотрудников в следственные отделы. Впрочем, зачатки (или остатки) ума у этих деятелей были, и они все-таки увидели, что судебный процесс не складывается, что он развалится так же, как за несколько лет до того развалился такой же процесс против владыки Германа, священника Михаила Платонова и членов епархиального совета. Видимо, на тот момент центральной большевистской власти для устрашения верующих по всей стране было достаточно совершившегося в августе расстрела митрополита Петроградского Вениамина (Казанского) и его помощников. Верующие Саратова просили губернского прокурора В.М. Бурмистрова (1889-1938) об освобождении владыки, но прокурор заявил, что «не имеет на это власти, т. к. стоит не выше Губернского Отдела Г.П.У. и посоветовал верующим обратиться самим в ГПУ» 28 . Правда, сам он, объясняя ситуацию своему московскому начальству, отрицал такие слова, просто подтверждая, что «арест Досифея произведен ГО ГПУ без нарушения законных гарантий и является закономерным». Впрочем, от мысли о законности он быстро, как вообще свойственно большевизму и большевикам, перескакивал на иную мотивацию и без обиняков заключал: «Что касается дальнейшей изоляции Досифея, в пределах, предоставляемых законом, то таковую считаю необходимой, по соображениям политического характера» 29 . Ходатайствовавшую за владыку Досифея в Москве студентку медицинского факультета Саратовского университета Нину Ветвицкую ОГПУ арестовал в ноябре 1922 года за «распространение провокационных слухов». Чекисты обвинили ее в том, что она была создателем (!) двух церковных общин в Саратове и даже развернула свою деятельность за Волгой, в Покровске. При обыске бравые большевики нашли у нее копию «с отправленного письма тов. Ленину , в котор она делает резкие нападки на местную гражданскую власть, как вмешавшуюся в их культовую деятельность». Кроме того, в вину ей было поставлено, что «в бытность в Москве ВЕТВИЦКАЯ не забыла навестить Патриарха Тихона, которому ей был передан съестные продукты, а вместе с тем навестила реакционера Епископа Уральской епархии Тихона [Оболенского]» 30 . Подумать только: какое серьезное преступление - написать жалобу Ленину и передать гостинец Патриарху! Целая орава «комиссаров в пыльных шлемах» ополчилась на студентку-медика! Подлинные «герои» революции! |
| Только в 1738–1745 годах, когда ретивый и неосторожный астраханский владыка Иларион потребовал введения новых книг в гребенских церквах, гребенские казаки порвали свои, казалось, прочные связи с церковью и окончательно ушли в раскол 899 . В течение нескольких лет осевшие на реке Куме старообрядцы-казаки вполне успешно отбивались от лениво нападавших на них донских казаков, оставшихся лояльными Москве. Кубанские ногайцы, бывшие в то время под подданством Крымского хана, охотно оказывали им помощь, сознавая, что усиление русского правительственного влияния на Северном Кавказе быстро ограничит и их вольности. Поддерживая прикумских старообрядцев, они даже послали им на помощь тысячу конных панцырников, которые участвовали в действиях против донских лоялистов 900 . Но в середине 90-х годов старообрядцы-казаки решили уйти с Кумы. Смерть игумена Досифея, последовавшая в самом начале 1690-х годов, оставила их без духовного и политического окормления, а в боевых стычках с казаками, преданными Москве, они потеряли не только своих духовных руководителей, но и немалое число бойцов, что очень ослабило их немногочисленные отряды. Но, конечно, особенно тяжела была для них кончина самого Досифея. Иван Алексеев, старообрядческий историк середины XVIII века, который описывал эти события частично со слов современников и сподвижников Досифея, несмотря на то, что он сам был беспоповцем, в драматических тонах рассказывает о впечатлении, которое произвела смерть Досифея на его последователей:»Но о, колик плач и рыдание последующим себе остави Досифей! Паче неже Иовлева плача! В толиком удаленном странствии, сирых, бедных и непризорных толикий отец. Чадолюбивый, толикий пастырь изрядный на таковой пустыни их остави, еликаго уже надеятися не можаху. Плакаху над ним мужи, рыдаху боголюбивые жены и юноши слезяху, от очию слезные источники извождаху о бедствии своем " 901 . Кумские казаки не имели достаточно военного снаряжения и, располагая, ввиду усиливавшихся набегов донцов, крайне ограниченным временем для земледелия, охоты и рыбной ловли, они остались с ничтожными запасами продовольствия. Часть их, в конце концов, просочилась на Терек и слилась с гребенскими казаками, другие вернулись на Дон, внешне примирившись с новыми порядками. Наконец, наиболее решительные и непримиримо настроенные казаки-старообрядцы ушли с реки Кумы на запад и осели вдоль нижнего течения Кубани, где и раньше проживали переселившиеся с Дона не очень многочисленные казаки. Там они попали под подданство Крымского хана, но, стараясь сохранить свою веру, они не испугались жизни в новой среде и на новых землях. Уходя с Кумы, они унесли с собой тело полюбившегося им их вождя, игумена Досифея, столь долгие лета бывшего одним из самых непримиримых и неуловимых вождей старообрядцев 902 . Так, в 1696 году окончило свое свободное десятилетнее существование Донское, затем миниатюрное Кумское старообрядческое государство, а с ним прекратилось и донское старообрядческое священство. |
| Намек па монастыри Московской же округи встречаем и в «Надгробном слове» Досифея Иосифу. Допущенное в нем топографическое противоположение между заволжскими монастырями и монастырями «сущими зде» 919 , т. е. в той местности, где составлял в то время свое «слово» Досифей, едва ли указывает на Новгородские пределы. Таким образом, принятые в соображение исключительно только одни внешние биографические обстоятельства, заставляют признать лицом, более подходящим к роли исправителя текста древнего перевода Синайского Патерика Досифея Соловецкого. Много вредит Досифею Топоркову полное умолчание о его пребывании, хотя бы и кратковременном, в Новгороде; тогда как факт Новгородской многолетней и широкопоставленной книжной деятельности Досифея игумена остается вне сомнений. Так говорят биографии. Но кроме биографий мы имеем возможность использовать и другого сорта данные, выводы которых оказываются более точными, хотя и совершенно неожиданными по отношению к только что добытым ре- —179— зультатам. Именно, благодаря сличению текстов (взятых с точки зрения сходства или родства их внешней литературной формы) исправленного Патерика с одной стороны, и подлинных произведений того и другого Досифея с другой, мы сразу становимся на твердую дорогу. Картина совершенно меняется, и Досифей Соловецкий уступает свою позицию предполагаемого сотрудника Макария в пользу Досифея Топоркова. Решающий дело материал мы находим в том литературном произведении Топоркова, которое аналогично по идее, по содержанию и по внешним приемам изложения. Я разумею его «Сказание о русских пустынножителях», или так называемый Волоколамский Патерик 920 , написанный 921 на склоне дней его 922 и уже после «надгробного слова» Иосифу 923 . Прежде всего и главным образом останавливает на себе наше внимание предисловие этого Патерика 924 , хотя добавочные параллели встречаются и в самом изложении патеричных повествований. Общность мыслей и фраз, наблюдаемая между этим предисловием и предисловием к Синайскому Патерику исправленной редакции, появившимся безусловно на русской почве, заставляет предполагать или общность их авторов, или же весьма бесцеремонное литературное подражание. |
| Так проходила кампания по дискредитации владыки. Корреспонденты «Известий» выставляли епископа Досифея каким-то слабовольным дурачком, который ни «обновленцев», ни «тихоновцев» не поддерживает. Между тем ясно, что владыка Досифей был последователен, он оставался верным Патриарху Тихону и законной церковной власти. Параллельно с этим «Известия Саратовского Совета» на своих страницах оказывают поддержку «прогрессивным священникам города Саратова» - протоиереям Сергию Ледовскому и Николаю Русанову. Пока советская пресса делала свое дело, саратовские чекисты фабриковали дело о нарушениях при бракоразводных процессах в канцелярии епископа Досифея. 9 июня владыка Досифей по постановлению местного отдела ГПУ был отправлен под «строгий домашний арест». Он, наряду с целой группой саратовских священников и трудившихся в канцелярии епископа мирян, был обвинен «в нарушении Декрета отделения Церкви от государства, неисполнении циркуляров Наркомюста, выразившихся в ведении бракоразводных дел и насильном оттеснении совести верующих путем наложения на таковых против их желания, церковных кар и эксплуатирования просителей способом вымогательства денежных вознаграждений за ведение бракоразводных процессов» 21 . Накануне, 8 июня 1922 года, «Известия Саратовского Совета» «по наведенным в судебно-следственных органах справкам по делу епископа Досифея» (хотя, очевидно, что «органы» сами дали подконтрольной газете нужные сведения) сообщали, что владыка «действительно находится под строгим домашним арестом и привлекается к суду ревтрибунала по обвинению его в нарушении декрета об отделении церкви от государства и нарушени распоряжения наркомюста по бракоразводным делам и в ряде других преступлений, связанных с изъятием церковных ценностей». При этом подчеркивалось, что «арест епископа Досифея вызван не новым движением в церкви (имелось в виду «обновленчество». - Прим. А.М. ), а его к.-р. деятельностью, которая на предстоящем процессе будет охарактеризована детальнее». Последнее звучит вообще примитивной пропагандой, отрицающей очевидное: для поддержки «живоцерковничества» требовалось устранение законной церковной власти. |
|
|
