| Третья ступень, «религиозная» — это не культ, не закон, не церковность, а живое общение с Богом. Такая жизнь конкретна и динамична как эстетическая (этическая — статична и абстрактна). Этический человек любит праведность, религиозный — Бога. Этика сама по себе не дает нам радости, ибо источник радости — в Боге, и только живая связь с Ним радостна. Только радость выводит за пределы дилеммы «покой или провал». Образ маятника поможет понять и другого основателя экзистенциальной философии, Фридриха Ницше. Он обнаружил в современной жизни то же прискорбное раздвоение; его «дионисийское» близко к «эстетическому», «аполлоническое» — к «этическому». 121 Дионис, бог земли, лозы, произрастания, олицетворяет темную, колдовскую, гибельную жизнь страстей и похотей. Аполлон, бог солнца и света, олицетворяет разум и правду, свет и порядок. Вот густая, наваристая похлебка — не разберешь, что в ней, зато сытно. Вот прозрачный бульон, жидкий супчик — все видно, а не наешься. Образцы красоты у Ницше завораживают, но и разрушают, как Дионис, сводивший с ума своих поклонниц и растерзанный врагами олимпийских богов. Мученик своего бога, Ницше разделил его горестную судьбу — разум его к концу жизни истерзало безумие. Образы же добра скучны у него, пресны, бесцветны. Снова приходится выбирать между беспокойным восторгом и лишенным восторга покоем. Неужели добро, разумность и мир всегда непременно скучны? Что-то случилось на перегоне от Спенсера к Мильтону — у Спенсера добро пленительно, прелестно, тогда как Мильтон не может изобразить Бога более привлекательным, чем сатану. Вероятно, из современных писателей только у Чарльза Уильямса, Толкина и Льюиса добро занимательней зла (четвертый — Честертон). Уильямс говорит о «поражающем добре», Толкин — о силе света и радости, а христоподобный лев, Аслан, — «не ручной (…) но хороший». 122 Ханна Арендт и Макс Пикар считают, что Гитлер показал нынешним людям всю скуку и пошлость зла. 123 Алан Уоттс говорит, что христианское богословие оскорбляет в XX веке не столько разум или нравственность, сколько вкус, очень уж непривлекателен, некрасив там Бог. 124 Ничего не поделаешь, скучные и пошлые люди могут себе представить только скучного и пошлого Бога. |
| Величайшая мудрость художнику Возрождения была открыта: это слияние воли человека и воли Бога (2,298). Открыта, но недоступна в осуществлении. Да и то: зачем тогда нужен был бы «серебряный век»? А его-то творцы как раз и осуществят недостижимое для предшественников. Итак: Возрождение воскрешает богов, хотя бы пытается воскресить тех, кого погубило раннее христианство. Но какие это боги? Языческие? Вот тут и проявляется то двоение, которым отмечено миросозерцание Мережковского. «...Есть бог среди богов олимпийских, который ближе всех других к подземным братьям своим, бог светлый и тёмный, как утренние сумерки, беспощадный, как смерть, сошедший на землю и давший смертным забвение смерти— новый огонь от огня Прометеева— в собственной крови своей, в опьяняющем соке виноградных лоз. И кто из людей, брат мой, кто поймёт и скажет миру, как мудрость венчанного гроздьями подобна мудрости Венчанного Терниями,— Того, Кто сказал: « Я есмь истинная виноградная лоза», и так же, как бог Дионис, опьяняет мир Своею кровью?» (2,207). Конечно, здесь речь идёт о Христе: цитата из Евангелия: ( Ин. 15,1 ) как будто не даёт в том усомниться. Но и нет сомнения, что здесь— кощунственная хула на Духа : Христос и Дионис соединяются нерасторжимо в этой ворожбе словесной. «Чистейшая кровь Диониса—Галилеянина» (2,211) становится символом ренессансных откровений. Это: «тайна, о которой ещё нельзя говорить» (2,207),— и знали её только «великие учителя первых веков христианства, для которых совершенная вера и совершенное знание было одно и то же» (2,207). Вот— всё тот же вечный вопрос: о соотношении веры и знания. Ответ как будто есть, обладали же им называвшие себя гностиками — знающими (2,207). Ещё раз проговорился: о своём тайном тяготении к учению, зародившему проблему веры и знания внутри христианского миросозерцания, к гностицизму. Позднее на «происхождение» Христа от Диониса будет намекать Вяч.Иванов. Мережковский рвётся к соблазнительной тайне, не сомневаясь, что путь к ней пролегает через обожествление красоты. Той красоты, которую так ненавидит злобное «благочестие». Его обладатели готовы уничтожить всякое проявление её, если оно не соответствует их фанатичным представлениям. Для Мережковского-то их доводы— убоги и свидетельствуют об узости таких представлений, однако приводит он их объективно точно: |
| Он ставит её, так же как и Саваоф, в состояние независимости. Устрашённые боги присылают первой жене, Пандоре, ящик с гибельными дарами, которые её соблазняют. Боги Олимпа являются искусителями, как высший Эон в Гнозе. Их дары сводят человека с высокой степени, на которой он был поставлен из свободы в рабство. Ящик, по иным сказаниям, передаётся Пандоре змееносцем Гермесом, Кадмом, змием Кушитским (ибо характер Гермеса, кроме прочих явных признаков, определяется враждой его с Аполлоном). Наконец, самый дар, ящик есть тот же священный символ вещественно производительного начала, который известен нам по рождению Эрихтона, по обрядам Диониса Фивского, Изиды, Шивы, Адониса и пр. Не явно ли повторение Гностического мифа? Прибавим ещё, что Прометей не принадлежит к роду Олимпийцев, но к непокорным Титанидам, и должен быть врагом южного начала, к которому привита была вся мифология Греции; ибо хотя Эллину уже не известно было истинное значение Тифона и его сподвижников, но Египет или Финикия, откуда приходила повесть о Прометее, никогда вполне не забывали их происхождения. Никогда эта повесть не входила в систему Греческого верования, никогда род человеческий не был связан местным Эллинским преданием с четой, творением рук Прометеевых. Вот новое доказательство его иноземной колыбели. Но в Элладе существовали два направления, и от этого развязка трагедии Прометеевой была двойная. В одной торжествуют боги, и побеждённый Прометей, смирив свою гордость, соглашается носить всегда знак рабства, кольцо из камня и железа: это выражение чувства Кушитского. В другой Прометей ещё не освобождён, он не покоряется, но ждёт исполнения своего оракула, торжественного мгновения, когда родится сын Меты (Мети или Метис), и расторгнутся все цепи, приковывающие его к Кавказу, а людей, им созданных, – к власти Олимпийских богов. Это предание Ирана. Очевидно, Гностики не думали о Прометее и не почерпали ничего из Эллинской сказки: основой обоим мифам было предание, сохранённое в Ветхом Завете. Гностики же сами, не отвергавшие Нового Завета, но отвергавшие всё Еврейское, были выражением Египто-Финикийского учения, старающегося привиться к Христианству. |
| В этом состоянии «богоодержимости» мужчины становились «вакхами», женщины – «вакханками» или «мэнадами» (исступленными). Растерзав своего бога, они затем пестовали его, как вновь родившегося и лежащего в колыбели младенца, потрясая при этом корзинкой с находящимся в ней фаллом. В собственной Греции широкое распространение религии Диониса относится к эпохе революции VII – VI вв.(стр 65); о том месте, которое новая религия занимала в социальной борьбе этого времени, уже было оказано выше (стр. 66–67); здесь необходимо прибавить, что «страсти» Диониса получили теперь нравственное осмысление: вокруг растерзанного и оживающего бога развертывалась проблематика борьбы добрых и злых сил в нравственной жизни, невинного страдания и конечного торжества справедливости. Первобытные формы фракийского культа были значительно смягчены. Дионис был введен в систему «олимпийских» богов, как сын Зевса и фиванки Семелы, и в гражданском культе греческих общин за ним была закреплена функция бога плодородия, в частности бога вина и опьянения, а также владыки душ умерших Культ Диониса легко впитывал в себя как различные обряды карнавального типа, так и поминки в честь «предков» или местных «героев». Многогранность образа Диониса нашла выражение в установлении ряда празднеств, в которых выдвигалась то одна, то другая сторона этого образа. В связи с культом Диониса, как одна из составных его частей, развилась аттическая драма в ее трех ответвлениях: трагедия, комедия и драма сатиров. Истоки трагедии отражали «страстную» сторону дионисийской религии в ее нравственном переосмыслении, комедия была связана с ее карнавальной стороной. В своем развитом виде оба эти жанра далеко отошли от непосредственных форм обрядовой игры и сделались важнейшим орудием для постановки проблем, волновавших афинскую демократию; что касается драмы сатиров (лесных демонов, спутников Диониса), то она не играла самостоятельной роли и являлась лишь привеском к представлению трагедии Трагедия получила литературное развитие раньше комедии и в течение всего V в. |
| Филон, хранитель завещания Феофраста V 57 Филон, персонаж комедии Менандра «Конюх» VI 83 Филон, философ мегарской школы, ученик Диодора Кроноса, занимался логикограмматическими исследованиями VII 16 Филон Афинский, ученик Пиррона, написал воспоминания о привычках и высказываниях учителя IX 69, ср. Ук. ист. Филонид, стартиат, друг Ксенофонта Афинского II 53 Филонид, ученик стоика Зенона, посланный к Антигону Гонату IV 47; VII 9, 38 Филострат, отец Полемона IV 16 Филохор (ок. 340–267/61), историк Аттики, противник Деметрия Полиоркета и Антигона Гоната, по приказу которого был убит. См. Ук. ист. Фильтида, дочь Евдокса Книдского VIII 88 Фирион, носил чашу, предназначенную мудрейшему, от мудреца к мудрецу I 29 Флегонт (II в. н. э.), отпущенник Адриана, занимался историей, парадоксографией. См. Ук. ист. Фок Самосский, лицо неустановленное I 23 Фокион (402–318), ученик Платона и друг Ксенофонта, афинский политик и полководец, сторонник македонской партии, известен неподкупной честностью VI 76 Фотид, послан, чтобы выручить Платона от Дионисия II III 22 Фрасибул (VI в.), тиранн Милета, современник и друг Периандра Коринфского I 27, 31, 95, 100 Фрасидем, перипатетик, физик, увлеченный Стильпоном II 114 Фрасилл, астролог из Александрии, доверенное лицо императора Тиберия, философ- платоник. См. Ук. ист. Фрасимах Корифский, философ, ученик Стильпона, сам, возможно, не принадлежал к мегарской школе II 113 Фрасимах Халкедонский (V–IV вв.), софист, преподавал в Афинах риторику; Платон порицал его III 52; V 83 Фрасипп, друг и душеприказчик Платона III 43 Фрасон, избран на установление гробницы Зенона Китийского VII 10, 12, 15 Фрасон, отец предыдущего VII 10 Фрепта, отпущенница Феофраста V 54 Фрина, гетера, которая посвятила в Дельфы золотую статую IV 7; VI 60 Фриних (ок. 500), трагический поэт, предшественник Эсхила. См. Ук. ист. Фринон, олимпийский победитель, предводитель афинских войск в войне с Митиленами I 74 Фукидид, афинский государственный деятель и оратор, вождь аристократической партии, побежден и изгнан Периклом в 443 г. II 12 |
| У арабов он жил вместе с царем, а в Вавилоне – с халдеями; здесь побывал он и у Забрата6 896 , от которого принял очищение от былой скверны, узнал, от чего должен воздерживаться взыскующий муж, в чем состоят законы природы и каковы начала всего. От этих-то народов и вывез Пифагор в своих странствиях главную свою мудрость. Пифагору и подарил Мнесарх мальчика Астрея; и Пифагор принял его, изучил его лицо и тело в движении и покое, а затем дал ему воспитание. Ибо Пифагор первый достиг такого знания человека и умения распознавать природу каждого, что ни с кем не дружил и не знакомился, не определив по лицу, каков этот человек. Был у него и другой мальчик, привезенный из Фракии, по имени Залмоксис; когда он родился, на него накинули медвежью шкуру, по-фракийски называемую залмою, отсюда и его имя. Пифагор его любил и научил его наблюдению небес, священнослужениям и иному почитанию богов. Мальчик этот (которого, по другим сведениям, звали Фалес) почитается у варваров богом вместо Геракла 897 . Дионисофан сообщает, что он был рабом у Пифагора, но попал в плен к разбойникам и был заклеймен выжженными на лбу знаками, когда хозяин его Пифагор из-за гражданских смут находился в изгнании. А другие уверяют, что имя Залмоксис означает «чужеземец». Когда на Делосе заболел Ферекид, Пифагор за ним ухаживал, а когда он умер, то похоронил его и затем вернулся на Самос, чтобы повидаться с Гермодамантом и Креофилом. Здесь он прожил некоторое время; тогда-то он и помог самосскому атлету Евримену, который благодаря Пифагоровой мудрости, несмотря на свой малый рост, сумел осилить и победить на Олимпийских играх многих рослых противников. Дело в том, что остальные атлеты, по старинному обычаю, питались сыром и смоквами, а Евримен по совету Пифагора первый стал ежедневно есть назначенное количество мяса и от этого набираться сил. Однако потом, усовершенствовавшись в мудрости, Пифагор посоветовал ему хоть и бороться, но не побеждать, ибо человек должен принимать на себя труды, но не навлекать, побеждая, зависти: ведь и увенчанные победители небезупречны. |
| Источник Кастальский опять умолк и молчит; его вода возбуждает не дар пророчества, но смех. Аполлон опять стал безгласным истуканом, Дафна — деревом, оплакиваемым в басне! Дионис опять андрогин и водит с собой толпу пьяных; великое твое таинство — бог Фалл страждет любовью к прекрасному Просимну. Семела опять поражена молнией. Опять хромает на обе ноги, но проворен в отыскивании прелюбодеев Гефест, этот бог, замаранный сажей, хотя он славный художник и Олимпийский Ферсит. Арес опять за любодеяние скован вместе со Страхом, Ужасом и Смятением и ранен за дерзость. Афродита опять любодейца, срамно рожденная, служительница срамных браков. Афина опять дева и рождает дракона. Геракл опять беснуется, или, лучше сказать, перестает бесноваться. Опять из похотливости и сладострастия превращается во все виды Зевс, советник и властитель богов, который один поднимает всех их со всем существующим, а сам не может быть сдвинут с места всеми. Гроб Диев опять показывается в Крите. Как только вижу твоего Кердоя, Логия и Эпагония, закрываю глаза и бегу прочь от твоего бога, потому что стыжусь смотреть. Не препятствую тебе поклоняться силе красноречия и суме. Одно у тебя стоит уважения: чествование, воздаваемое андрогинами у египтян Нилу, Исиды, Мендезийские боги, Аписы и все прочие чудовищные и из многих составленные звери, которых ты рисуешь или лепишь. Смеюсь твоему Пану, Приапу, Гермафродиту и прочим богам, которые в неистовстве или изуродованы, или растерзаны. Предоставляю все это зрелищу и стихотворцам, украшающим ваших богов; а я заключу слово увещанием. Мужи и жены, юноши и старцы, все служащие в этом святилище и занимающие низшие степени, все, которых Господь избавил некогда от заблуждения и безбожия, а ныне от восстания язычников и от бедствий настоящих и ожидаемых! Выслушайте слово мужа, который научился этому не слегка, но из ежедневных событий, из древних историй, книг и деяний! Великое дело — не испытать никакой скорби; а может быть, и не великое, если истинно слово, что «его же любит Господь, наказывает, бьет же всякого сына, которого принимает» (Евр.12:6) и о котором особенно печется. |
| Этот факт должен быть поучителен для современных ревизионистов-патрологов (главным образом протестантов), которые, опираясь на сенсационные научные гипотезы и игнорируя церковное предание, отвергают авторство многих святоотеческих сочинений. Разумеется, научные исследования допустимы, но на примере ошибки священномуч. Дионисия относительно авторства Апокалипсиса видно, что научный анализ не всегда безупречен. Высшим критерием для православных исследователей святоотеческой письменности является устоявшаяся церковная традиция – неотъемлемая часть Священного Предания. Глава шестая. Священномученик Мефодий Патарский § 1. Жизнеописание Отчизной священномуч. Мефодия, епископа Олимпийского, иначе называемого Патарским, вероятно, была Малая Азия, хотя достоверно это неизвестно. Он родился около середины III века и с юности посвятил себя Богу. Судя по произведениям священномуч. Мефодия, он получил хорошее классическое образование, был знаком с философией и другими эллинскими науками и искусствами. Возрастая в христианских добродетелях, он в свое время сподобился принять священный сан, а затем был возведен во епископа города Олимпа Ликийского в Малой Азии, который иначе назывался Патарами; возможно, Олимп Ликийский и Патары были двумя соседними городами, входившими в церковную юрисдикцию священномуч. Мефодия. Затем он был перемещен на кафедру города Тира Финикийского; отчего священномуч. Мефодия некоторые именуют Тирским. Во время последнего крупного гонения на христиан, продолжавшегося с 303 по 312 годы, святитель удалился в Грецию в город Халкиду для безопасности (по другой версии это была не греческая, а сирийская Халкида). Тем не менее, священномуч. Мефодию не было суждено пережить это гонение. Около 311 года (не раньше 310 г. и не позже 312 г.) святитель был казнен: ему отсекли голову в том же городе Халкиде. Память священномуч. Мефодия празднуется Православной Церковью 20 июня/3 июля. В латинских «Acta sanctorum» значатся два Мефодия; один – Патарский, а второй – Олимпийский, а потом Тирский. Но для такого разделения нет оснований, так как речь идет об одном и том же лице. В древних кодексах одни и те же сочинения приписываются то Мефодию Патарскому , то Олимпийскому и Тирскому. |
| а) Вторичный поход Антиоха в Египет и явление в воздухе сражающихся войск (ст. 1–4). б) По поводу слуха о смерти Антиоха Епифана, изгнанный первосвященник Иасон нападает на Иерусалим с целью отнять первосвященство у Менелая, но сам бесславно погибает вне отечественной земли (ст. 5–10). в) По возвращении из Египта, Антиох избивает до 80,000 Иерусалимлян и ограбляет храм (ст. 11–21). г) Оставив, достойных себя, наместников в Иудее, Епифан снова посылает Аполлония для избиения Иудеев, а сам еще раз вторгается в Иерусалим для убийств, воспользовавшись покоем субботнего дня (ст. 22–26). д) Удаление в горы Иуды Маккавея со своими приверженцами (ст. 27). Ст. 2. …Случилось, что над всем городом почти в продолжении сорока дней являлись в воздухе носившиеся всадники в золотых одеждах... Нередко дивными знамениями на небе Господь возвещает людям наступление великих событий. Так, по известию историка Флавия, являлись в воздухе сражающиеся войска перед взятием и разорением Иерусалима Римлянами. По слову Спасителя, и перед вторым Его пришествием, будут также страшные знамения на небе 1169 . Цель всех этих знамений – вселить в людях страх Божий и расположить их к покаянию. Часть третья. Образцы нравственно-религиозной доблести Иудеев. Глава 6 1170 . Усилия Антиоха Епифана обратить Иудеев к язычеству, и мученичество старца Елеазара а) Прибытие некоего старца Афинянина для принуждения Иудеев к язычеству, переименование храма в храм Юпитера Олимпийского, осквернение храма языческим блудодейством и ежемесячное отправление Иудеев на праздник Диониса, в день рождения царя (ст. 1–8). б) Указ о гонении на Иудеев, изданный Птоломеем, царем египетским (ст. 9). в) Примеры жестокостей, употреблявшихся над Иудеями за соблюдение отечественных законов (ст. 10–11). г) Примечание повествователя о временах Антиоха (ст. 12–17). д) Мученичество старца Елеазара (ст. 18–31). Ст. 2. ... храм в Гаризине, так как обитатели того места пришельцы…, повелено называть …храмом Юпитера Странноприимного... Очевидно, здесь разумеется храм Самаринский. Так как Самаряне образовались из переселенцев ассирийских и, находясь в отчуждении от Иудеев, пользовались покровительством Сирийцев, то они и называются здесь пришельцами. Что же касается Юпитера, то он почитаем был язычниками не только, как верховное божество Олимпа, или неба, но и как покровитель чужестранцев, а также, и под другими наименованиями 1171 . |
| Ведь тиран Дионисий Младший, сняв золотой гиматий с Зевса на Сицилии, велел надеть на него шерстяной, сказав остроумно, что он лучше золотого, будучи более легким летом и более теплым в мороз. Антиох же Кизикиец, нуждаясь в деньгах, распорядился золотую статую Зевса высотой в пятнадцать локтей переплавить и поставить на ее место подобную ей из другого, более дешевого материала, украшенную золотыми пластинами. Ласточки же и многие другие птицы, летая, роняют помет на эти самые статуи, ничуть не заботясь, Зевс ли это Олимпийский, Асклепий ли Эпидаврский, Афина ли Полиада или египетский Сарапис. Даже благодаря им вы не можете понять, что статуи бесчувственны! Но имеются также разбойники или вторгающиеся в страну неприятели, которые из-за корыстолюбия опустошили капища, разграбили приношения и сами статуи переплавили. И если какой-нибудь Камбис или Дарий, или другой безумец что-то такое предпринял, и если кто-нибудь убил египетского Аписа, мне смешно, что он смог убить их бога, однако я негодую, если он совершил это преступление ради корысти. § LIII. О гибели храмов в огне и о людях, позировавших изготовителям идолов Итак, я охотно пренебрегу этим злодейством, считая его скорее делом жадности, чем доказательством слабости идолов. Но огонь и землетрясения нисколько не корыстны, однако боятся и стыдятся демонов и статуй не больше, чем волны – камешков, рассыпанных на взморье. Я знаю, что огонь изобличает суеверия и излечивает от них. Если хочется избавиться от безумия, к свету тебя выведет огонь. Он сжег и храм в Аргосе вместе со жрицей Хрисидой, и храм Артемиды в Эфесе, второй после амазонок; часто охватывал он и Капитолий в Риме. Не пощадил он и капище Сараписа в Александрии. В Афинах же он разрушил храм Диониса Элевтерия; а в Дельфах храм Аполлона сначала разорил ураган, затем истребил мудрый огонь. Все это показано тебе, словно некое предисловие к тому, что обещает пламя. Разве изготовители статуй не вызывают в душе тех из вас, кто обладает рассудком, презрение к материи? Афинянин Фидий написал на пальце Зевса Олимпийского: «Пантарк — красавец», прекрасным был для него не Зевс, а любимец. |
|
|
