| Богу нашему слава ныне и присно и во веки вковъ. Аминь. 36 Деяние прежнихъ временъ… прекраснаго Девгения. – Вся эта глава приводится по Погодинскому списку. Она читалась и в Мусин-Пушкинском списке «Девгениева деяния». 37 Амир, царь Аравитские земли… – В греческих версиях речь идет об эмире Сирии; «эмир» – титул полководца, а с VII в. – правителя. 38 …от великия рки, рекомыя Багряницы… – Полагают, что это перевод названия реки Ксанф (на южном побережье Малой Азии). 42 …драгимъ магнитомъ… – В древнерусском переводе одним и тем же словом «магнит» переведены два различных греческих слова, одно из которых значит «платок, косынка», другое – «драгоценный камень». 43 …осквернивъ крестьянскую дву. – Далее в списке ошибочно читается фрагмент: «В то жь время Амиръ царь… да буду вамъ зять», который мы по смыслу текста переносим ниже и вставляем после слов: «со Амиромъ царемъ»; затем читается фрагмент, повторяющий с некоторыми изменениями тот же вопрос братьев к сестре; этот фрагмент мы опускаем. 45 …приидоша на Ефрантъ реку… – В греческой версии о месте крещения эмира не говорится, но Дигенис живет на берегах Евфрата; упоминание этой реки может служить указанием на время сложения сказания о Дигенисе: восточная граница Византии проходила по реке Евфрату в X-XI вв. 46 …конь, рекомый Втреница… третий – Молния. – В греческих версиях арабы также приводят трех коней, различных по масти, но о чудесных свойствах их не упоминается. 47 …и нарекоша имя ему «Прекрасный Девгеней»… – Имя героя, возможно, выбрано не случайно: «дигенис» по-гречески «двоерожденный», а герой рожден от араба и гречанки. 49 …и румяно, яко червецъ… – Перевод вольный; «червец» – красная краска, добываемая из моллюска. 50 …в воде той змей великъ живяше. – Последующий рассказ об омовении у источника читается в этом же месте и в греческой версии, однако битва с драконом – хранителем источника – описывается в другой главе, где повествуется о странствиях Девгения с молодой женой. 52 …камениемъ магнитомъ… – В древнерусском переводе одним и тем же словом «магнит» переведены два различных греческих слова, одно из которых значит «платок, косынка», другое – «драгоценный камень». |
| Таким героем византийского эпоса и предстает малолетний Армурис – главное действующее лицо короткой поэмы, с несколько наивным прямолинейным сюжетом. Деяния и подвиги такого героя также обязательно должны были предстать в идеальном свете. Герой непременно должен был отстаивать правое дело, а в эпоху возникновения института акритов это означало защиту христианской веры против «поганого» мусульманства. Место действия поэмы «Армурис» – сирийская граница империи. Все события поэмы сосредоточены вокруг основого эпизода – единоличного и полного истребления большого воинства арабов Армурисом, отец которого двенадцать лет находится в плену у одного из арабских эмиров. Поэму «Армурис» составляют 202 стихотворных строки, и этот весьма небольшой объем утвердил за ней репутацию «песни» или «былины». Сохранилась она в единственном списке – в Петербургской рукописи. Первый издатель и переводчик поэмы «Армурис» на русский язык, Г. С. Дестунис, в предисловии к своему прозаическому переводу привел интересные данные, полученные из текстологического анализа, – указал на дословные совпадения некоторых стихов с народными греческими песнями нашего времени и на ряд грамматических форм, свойственных современной димотике 155 . Из песен, подобных «Армурису», видимо, складывались более сложные поэмы, образец которых сохранился в виде большой эпопеи о подвигах Василия Дигениса Акрита. Поэма «Дигенис Акрит» состоит из семи «книг» – деление, соответствующее делению классического эпоса на песни. Им предпослано небольшое вступление в ямбических триметрах, написанное в эпоху возникновения первых списков поэмы; судя по обилию христианских мотивов, оно было написано одним из монахов–переписчиков. В первых трех книгах поэмы подробно рассказана история родителей Дигениса, – это своеобразная предыстория основного повествования. Дигенис (буквально «двоерожденный») происходит от гречанки, дочери каппадокийского стратига, и сирийского эмира, который из любви к жене не только сам принимает христианство, но и обращает в него всех своих близких – мать и братьев. |
| Но плоть рыцаря слаба, а сатана всегда на стороже, чтобы соблазнять человека. Дигенис изведал это на опыте, когда очутился лицом к лицу с Максимо. Максимо была дева воительница, неукротимая амазонка, и ее-то призвали к себе на помощь побежденные Дигенисом апелаты. «Она ездила, говорится в песне, на белом, как снег, коне с пурпуровыми копытами. Она носила крепкий превосходный панцирь, а поверх него дорогое платье, красоты поразительной, все украшенное жемчугом; в руках у нее было арабское копье искусной работы, голубое и золоченое; за поясом меч, у седла ятаган. Щит у нее был серебряный, кругом вызолоченный, а посередине щита был сделан лев из массивного золота и драгоценных камней. Эта женщина происходила от тех доблестных амазонок, которых царь Александр привез из страны брахманов. Она унаследовала неукротимую энергию своего рода и проводила всю свою жизнь в битвах». Когда эта Валькирия является на берегах Евфрата и вызывает Дигениса на поединок, он, как истинный рыцарь, видимо щадит свою прекрасную противницу. В первый раз он довольствуется тем, что только поражает ее коня; во второй, обезоружив, наносит ей легкую рану; и побежденная Максимо, восхищенная красотой и великодушием своего победителя, отдается укротившему ее человеку, как отдается Зигфриду Брунгильда. «Я клялась, – говорит воительница, – владыке всего мира, никогда не приближаться к мужчинам и сохранять мое девство, до того дня, покуда один из них не победит меня окончательно и не превзойдет меня в мужестве. До настоящего часу я оставалась верной моей клятве». Услыхав такое заявление Дигенис сначала сопротивляется; но молодая девушка прекрасна собой, полна неги и ласки: «Я не знал, что со мной, – рассказывает герой, – огонь пробегал у меня по жилам. Я напрягал все усилия, чтобы противиться греху, и мысленно говорил сам себе, жестоко себя укоряя: о, демон, для чего пленяешься ты всем чуждым тебе, когда обладаешь источником светлым и скрытым». Но Максимо еще больше разжигала во мне любовь, нашептывая самые сладкие речи. Она была молода и красива, она была прелестна и девственна; дух мой поддался ее преступным желаниям». И на этот раз он также тщательно скрывает это свое приключение от жены. И когда Евдокия, ревнуя, укоряет «своего милого индюка (это ее любимое ласкательное выражение) в том, что он порядочно-таки замешкался у Максимо, герой искусно ее обманывает и усыпляет подозрения своей возлюбленной. Если он не возвращался так долго, так это потому, что он должен был оказать помощь своему раненому врагу: «ибо я не хочу, – говорит он, – чтобы мне могли нанести оскорбление, назвав убийцей женщин». |
| Тогда, быть может, мы стали бы сближать уже не поэму о Дигенисе с Георгиевскими легендами, ища зависимости первой от последней, а т. н. disiecta membra поэмы, отдельные песни, песенки, которые могли пережить много редакций, сперва, напр., просто-напросто воспевая о Дигенисе то, что за минуту пред тем воспевалось о св. Георгии 1151 , даже, быть может, в тождественных выражениях, а потом, аналогично с тем, что и о самом св. Георгии стали сочинять разнообразные рассказы, могли и змееборство Дигениса превратить во «вторичное», окружив той обстановкой, в какой оно является теперь в известных списках поэмы. 6. Георгий и сказочно-легендарный материал Исследования не только былин, но и эпических произведений вообще, особенно сказок, в связи с основной темой моей работы, казалось мне весьма нужным. Как можно было убедиться из предыдущего, я смею полагать, что исследование не совсем осталось безрезультатным в отношении к Георгиевской легенде и её прямым и не прямым влияниям и отражениям в эпосе былинном, и я не согласен с Кирпичниковым, который по поводу одной подробности, общей стиху и сказкам (сон пред битвою), нашёл возможным «объехать подводный камень» разительного сходства между легендой и сказками (стр. 190), и совершенно не коснулся змееборства в былинном репертуаре. Конечно, мы должны признать, что не все легенды, в которых говорится о змее, не все поверья и обряды, связанные со змеёю, непременно вышли из Георгиевской легенды и культа. Во многих случаях соблазнительно бывает поставить поверье или легенду в зависимость от Георгиевской, но оказывается, что связь эта может быть лишь внешней, позднейшей. Такова, напр., связь в легенде о том, как баба накрыла месяц грязной пеленой, была проклята, превратилась в змею, пожрала много людей и истребила бы весь свет, да святой Георгий убил её. Это – болгарская легенда 1152 . Если сравнить Георгиевскую легенду с этой, то легко видеть, что готовые представления и концепция популярной змееборческой формулы были в силу того или другого фактора прикреплены к легенде о месяце и женщине. В этом случае мы не можем говорить, что Георгий повлиял или вызвал создание этой легенды; просто – здесь один из многочисленных случаев приспособления, комбинации литературно-народного материала, переплетённого многими мотивами. |
| §13. Див В «Слове о полку Игореве» упоминается Див, загадочное, по-видимому, злое существо. Говоря о постигшем Русь бедствии, певец употребляет такое выражение: «уже вьрьжеся Див на землю». В другом месте: «Див кличет вьрху древа» 150 . Возможно, что здесь разумеется филин. Если судить на основании малороссийских пословиц, то приходится прийти к мысли, что с словом див соединяется (а может быть и соединялось) представление о злом божестве, черном боге. «Щоб тебе черный бог убив», «щоб на тебе див пришов» 151 . Г. Мочульский, по-видимому отождествляет два приведённые выражения; если же тождества нет, то див не может быть признан черным богом. Вс. Миллер сближает Дива и деву Обиду, упоминаемых в «Слове о полку Игореве», указывая, что это место заимствовано нашим певцом из византийской поэмы о Дигенисе, существовавшей в болгарской письменности. Кроме того, среди болгар было и до сих пор существует верование в дивов, живущих на дивской горе, и самодивов, напоминающих наших русалок. Певец «Слова» воспользовался болгарскими образами, причем самодива или морская юда – самовила оказалась девой (дивой) Обидой, див остался Дивом. Итак, Див не птица. Вс. Миллер указывает, что выражение «Слова» – «уже вьржеся Дивь на землю» – не согласно с пониманием Дива птицы, с чем согласен и Веселовский 152 . Отметим, что Див имел и женскую форму Дива: Слово Св. Григория сообщает, что славяне кланялись в числе других богов и Диве. 153 Не предрешая вопроса о значении Дива, укажем, что слово «вержеся», употребленное в значении – стремительно сел, упал как камень, может быть приложимо к птице. «Слово» написано образным, цветистым языком: некоторые выражения «Слова» не переводимы, например, куряне «коньць копия въскърмлени», «рестекашеться мыслию по древу» и проч., а потому искать в «слове» особенной точности выражения нельзя. Ак. А.Веселовский предлагает понять «див» в смысле ϑαυμαστν. Слов црк.-слав. дивь – оле, βαβα (Вост. Микл.) дивы – νμερως, immansuete (Микл.). «Уже тресну нужда на волю, уже вьржеся Дивь на землю», – это место Веселовский переводит следующим образом: «уже ударила нужда на волю и страшно вступила на землю» 154 . По мнению проф. Сумцова, див это леший 155 . Итак, что такое наш див остается невыясненным; во всяком случае Див не был божеством русских славян. |
| механические часы на константинопольской Св. Софии каждый час последовательно открывали и закрывали свои 24 дверки. Выше этого механика не поднялась. Впрочем, на Западе даже такого рода потуги долгое время вызывали восхищение и не были никем превзойдены вплоть до конца средневековья. В отличие от церковной поэзии, представленной великолепными образцами мелодичных духовных гимнов – кондаков (контакионов) и канонов, византийцы достигли немного в области светской художественной литературы и поэзии. В этом жанре вспоминаются эпические и панегерические поэмы, написанные Георгием Писидой на тему великого похода Ираклия против персов в 622 г. и аварской осады Константинополя в 626 г., поэтические экфрасисы с описание известнейших храмов, таких как Св. София или храм Св. Апостолов, небольшая эпическая песнь Х в. «Армурис» об отважном молодце, воевашем на сирийской границе с погаными сарацинами, чтобы вызволить из мусульманской неволи отца, стихотворная повесть начала XII в. о подвигах и приключениях сказочного Василия Дигениса Акрита, еще одного чудо-богатыря IX-X вв., сына арабского эмира и богатой византийки, тоже крушившего всех врагов, и риторические произведения в духе греческого пи- сателя-сатирика II в. Лукиана, такие как «Патриот», «Тимарион» в XII в., или рассказ начала XV в. «Пребывание Мазариса в подземном царстве», который написал одноименный монах, Мазарис. К этому можно добавить популярные при дворе арабских халифов экзотические восточные романы- новеллы «Калила и Димна», «Варлаам и Иосаф» – версия жизни Будды, переведенные сначала в Византии, а потом на Западе, поздневизантийские стихотворные народные любовные романы, испытавшие сильное западное влияние и нашедшие спрос у западных читателей, нравоучительные басни о животных, написанные в народном духе, но, похоже, не очень популярные. Драма не существовала в Византии. Не было и лирической поэзии в смысле глубокого выражения индивидуальных эмоций. Поэтические произведения писали на разного рода случаи – войны, триумфы, рождения, браки, смерть, причем, посвященные императорам, они иллюстрируют придворную культуру и имперскую пропаганду. Иногда автор сам фигурировал в таких поэмах, как, например, колоритный попрошайка из поэм Феодора Продрома и нищий из так называемой Птохопродромики, клявший свою жалкую судьбу, суровую нужду и униженно выпрашивавший милости у сильных мира. В виде поэм писали пространные стихотворные хроники, поэтические завещания, морализирующие наставления, любовные песни, стихотворные новеллы. Так, в XII в. в Византии вновь возродилась позднеантичная традиция эротических новелл, приключенческих любовных романов. Только один из них – Евматия (или Евстафия) Макремволита был написан прозой. Другие три – Феодора Продрома, Никиты Евгениана, ученика Продрома, и Константина Манасси были в стихах. Об их содержании в духе нынешних индийских фильмов легко составить представление на основании вступительных слов Никиты Евгениана к своей стихотворной повести: |
| 1070 J. В. Bury. Romances of Chivalry on Greek Soil. Oxford, 1911, pp. 18–19. †186 Некоторое количество «акритских» песен опубликовано: S. KuriakidhV. O DigemhV AkritaV. Afhnai, 1926, 119–150. 1071 D. Heseling. La plus ancienne redaction du роете epique sur Digenis Akritas. Amsterdam, 1927, SS. 1–22. (Mededeelingen der Koninklijke Akademie van Wetenschappen. Afdeeling Letterkune, Bd. LXIII, ser. A, n. 1). 1072 Время показало поспешность и ошибочность этого утверждения. Оно столь же бездоказательно, как и все другие отождествления, приводившиеся в современной А. А. Васильеву научной литературе, ибо базируется на произвольных интерпретациях и сопоставлениях. См. с. 136– 137 статьи А. Я. Сыркина в упоминавшемся новом русском издании Дигениса Акрита. Хотелось бы также отметить, что поиск конкретного исторического прототипа героев эпических поэм представляется достаточно проблематичным. Примечание научного редактора. 1073 В 1942 г. А. Грегуар опубликовал прекрасную итоговую работу по этому эпосу на современном греческом: Дигенис Акрит. Византийский эпос в истории и поэзии. Нью-Йорк, 1942 ( А. А. Васильев нигде не приводит выходных данных этой работы на греческом. Поэтому, за неимением лучшего, привожу название этой книги по-русски. – Науч. ред.) Ввиду того, что эта необходимая книга написана на современном греческом и поэтому доступна ограниченному количеству читателей, английский или французский перевод работы был бы очень желателен. Среди многочисленных статей А. Грегуара по этому вопросу, я хотел бы указать две, которые могут быть особо полезными в качестве введения: Le tombeau et la date de Digenis Akritas; Autour de Digenis Akritas. Обе статьи опубликованы: Byzantion, vol. VI, 1931, pp. 481–508; vol. VII, 1932, pp. 287– 320. 1074 См. весьма важную работу по этому вопросу: М. Сперанский. Деяния Дигениса. – Сборник отделения русского языка и литературы, т. ХС1Х, 7, 1922. По-французски – P. Pascal. Le Digenis slave ou la Geste de Devgenij. – Byzantion, vol. X, 1935, pp. 301–334. |
| Сетования на переменчивость судьбы, решающей исход сражения, постоянно появлялись на страницах военных трактатов и исторических хроник. Конечно, в определенной степени это могло быть и расхожим штампом, данью античной традиции, но многие нюансы описываемых событий свидетельствуют скорее об обратном. Умение «поймать удачу» ценилось византийцами едва ли не больше всего прочего, поэтому за удачливым полководцем воины были готовы идти не только в бой против врагов, но и на штурм императорского дворца. История битв хранит немало примеров, когда панический слух или просто крик о поражении в гуще сражения мог обратить в бегство даже бывалых воинов. Военные руководства рекомендовали в случае падения веры бойцов в победу уклоняться от генеральных сражений и путем маневров изматывать противника, пока воины не укрепятся в надежде на победу. Многие императоры окружали себя разного рода астрологами или использовали иные гадательные практики. Хотя, разумеется, трудно себе представить, что перед сражением византийское войско «как в старину» прибегало к помощи авгуров, следило за полетом птиц или внутренностями животных и т. п. Однако источники упоминают, что некоторые императоры пользовались услугами разных гадателей и их прогнозами, в том числе и в планировании военных кампаний. Все это делает византийских воинов весьма далекими от благочестивого образа идеального христианина. Как и все прочие ромеи, они были наследниками и языческих, по своему происхождению, развлечений. Проживавшие в столице могли часто посещать ипподром, причем эту привычку перенимали и наемники-иностранцы на византийской службе. Так, страстным его любителем был король Норвегии Сигурд, отказавшийся однажды ради зрелища от осмотра императорской сокровищницы. О способах провинциальных стратиотов проводить досуг источники не сообщают, но, надо полагать, они были те же, что и у прочего населения этих мест. Так, известно, что частью весенних торжеств были т.н. русалии, в ходе которых в селах и городах устраивались шумные акции. В столице в это время происходило «мясное действо» (μακελλαρικν), в ходе которого мясники с большими ножами исполняли весьма агрессивный воинственный танец. Вероятно, тут произошло заимствование гражданским населением весьма популярных у солдат военных танцев с боевым оружием. Примечательно, что эпический герой Дигенис Акрит описывается не только воином, но и поэтом. Мастерски он играет и на кифаре. Его спутники во время праздников и торжеств не считают постыдным петь и танцевать. |
| Сосуды, декорированные в технике сграффито, широко представлены находками в К-поле, на месте, где некогда располагались термы Зевксипа. Для XII в. характерными стали смешанные типы керамики. Чаша с изображением воина (Археологический музей, Пелла, Греция) является примером сочетания росписи и гравировки по ангобу, а др. современная ей чаша со сценой борьбы животных - образец рисунка в технике снятия фона (частное собр. в Греции). Подобные сосуды относятся к изделиям столичной школы, к-рая включала и продукцию центров сев.-зап. части М. Азии, небольшой территории, оставшейся в пределах В. и. после поражения при Манцикерте (1071) и создания турками-сельджуками своего гос-ва. Чаша с изображением воина. XII в. (Археологический музей г. Пелла. Греция) Чаша с изображением воина. XII в. (Археологический музей г. Пелла. Греция) При имп. Мануиле I Комнине (1143-1180) столицей пограничной с сельджуками обл. Неокастра становится Пергам, тогда же он выделился и как крупный центр по производству и экспорту поливной посуды. Антропоморфные образы на визант. сосудах - это воины, готовящиеся к битвам или сражающиеся с врагами, борющиеся с хищными животными или, подобно Георгию Победоносцу, поражающие дракона. Они олицетворяют героев визант. эпоса (напр., Василия Дигениса Акрита) или являются собирательными образами защитников от врагов и сокрушителей злых сил. Крупнейшим центром текстильного производства и мировым рынком восточноевроп. торговли шелком являлся К-поль. В имп. мастерских-гинекеях вырабатывали дорогие ткани (шелка), к-рые шли на изготовление имп. и придворно-церемониальных одежд, на облачения высшего духовенства, для украшения дворцов и храмов. Их рисунок составляли изображения слонов, крылатых коней, орлов и грифонов, к-рые размещались в кругах, составленных из растительного и геометрического орнаментов (напр., ткань XI-XII вв. из Национального музея дизайна в Нью-Йорке). Производство элитных шелковых тканей являлось гос. монополией, и продажа их иностранным купцам была в VIII-X вв. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ГРЕГУАР [франц. Grégoire] Анри (21.03.1881, Юи - 28.09.1964, Розьер, близ Брюсселя), бельг. византинист, один из основателей научного ж. «Byzantion: Revue internationale des études byzantines» (Брюссель, с 1924). В 1902 г. окончил ун-т в Льеже по специальности классическая филология. Среди учителей Г. были Ш. Мишель, занимавшийся греч. эпиграфикой, Л. Парментье, издатель ранневизантийских церковных историков, Ж. П. Вальцинг, исследователь позднелат. лит-ры. Г. занимался в семинарах К. Крумбахера в Мюнхене, А. фон Гарнака и У. фон Виламовица-Мёллендорфа в Берлине. Кроме классических Г. овладел сир., арм. и церковнослав. языками. В нач. XX в. он совершил ряд научно-исследовательских поездок на Синай, на Афон, в Понт. С 1909 г. сотрудник б-ки ун-та в Брюсселе. В 1918 г., во время нем. оккупации Бельгии, Г. начал издавать подпольный политический ж. «Le Flambeau» (Факел), к-рый впосл. стал популярным изданием и выходил до 1940 г. В 1925-1928 гг. Г. был деканом фак-та философии и лит-ры Каирского ун-та. В 1930-1931 гг. в Брюсселе совместно с Р. Вернером, A. Пиренном и А. Эком основал Ин-т слав. и вост. филологии и истории при Брюссельском ун-те, с 1935 г. стал директором этого ин-та. С 1946 г. Г. - руководитель Византиноведческого и новогреч. ин-та в Брюсселе. В 1949 г. в Брюсселе приступил к изданию научного ж. «La Nouvelle Clio». В 1940-1945 гг. работал в США и продолжал издание «Byzantion». Основной сферой интересов Г. был визант. фольклор. Он занимался исследованием эпоса «Дигенис Акрит», в т. ч. его жанровых связей с западноевроп. рыцарской лит-рой и слав. традицией. Др. направлением работы Г. была визант. агиография и ее влияние на восточноевроп. слав. культуру средневековья. Соч.: Les sauterelles de Saint Jean-Baptiste//Byz. 1930. T. 5. P. 109-128; La Vie de Saint Blaise d " Amorium//Ibid. P. 391-414; Le tombeau et la date de Digénis Akritas (Samosate, vers 940 après J. C.)//Ibid. |
|
|
