| Что же касается до возврата выданных священнику Власию Верещагину заимообразно денег из экстраординарных сумм Амурской области, мною ныне же предписано исправляющему должность Благочинного церквей Амурской области священнику Александру Сизых сделать по сему надлежащее распоряжение. 31 августа 1859. Якутск. 57 Ваше Превосходительство, Милостивый Государь! 101 В почтеннейшем письме Вашем мне от 14 января сего года Ваше Превосходительство между прочим изволили уведомить меня, что расчеты о капиталах, принадлежащих Духовному Ведомству, впредь ежегодно будут высылаться Главным Правлением ко мне. Не получая до сих пор ни одного расчета об упомянутых капиталах за 1858 г., я честь имею покорнейше просить Ваше Превосходительство приказать поспешить высылкою мне таковых расчетов (из коих один о семинарских суммах будет очень необходим к новому году). В случае же если сии расчеты отправлены в Ситху, то приказать выслать мне копии со всех расчетов. Имею честь присовокупить к тому мою другую просьбу, – прилагаемый при сем пакет отправить по адресу чрез Калифорнию и уведомить меня: а) что будет стоить таковая пересылка бумаг чрез Гижигу и Калифорнию, б) всегда ли можно будет делать и – в) с какими условиями. Сентября 2 дня 1859. Якутск. 58 Ваше Превосходительство, Милостивый Государь! 102 В будущем лете необходимо будет отправить из Камчатки несколько детей духовного звания в Якутск для поступления в училище и также будет надобность отправить из Якутска одного или двух лиц для служения в Камчатку. И потому честь имею покорнейше просить Ваше Превосходительство, не возможно ли будет сделать зависящее от Вас распоряжение так, чтобы первые привезены были на казенном судне из Камчатки прямо в Аян, а следующие из Аяна лица в Камчатку могли быть отвезены ежели не прямо в Петропавловск, то чтобы во всяком случае в то же самое лето они могли прибыть в Камчатку чрез какое бы то ни было место, т.е. чрез Николаевск или чрез Кастри. Отправлять же тех и других чрез Амур и Иркутск, или чрез Гижигу и Охотск, как известно и Вашему Превосходительству, почти невозможно, или по крайней мере будет сопряжено с большою тратою времени и издержек. |
| После этого предупредительность и преданность новозеландцев возросли. Их вожди близко подружились с французскими офицерами. Неоднократно Такури привозил на суда своего сына и оставлял его там ночевать. 8 июня, когда Марион нанес торжественный визит вождю, туземцы провозгласили французского капитана «великим вождем» всего края и в знак почтения украсили его волосы четырьмя белыми перьями. Так прошло тридцать три дня пребывания судов в бухте Островов. Работа по замене мачт успешно продвигалась вперед. Ею руководил лично капитан Крозе. Суда запасались пресной водой из источников островка Моту-Аро. Все шло более чем благополучно, казалось, что не могло быть ни малейшего сомнения в успехе предприятия. 12 июня в два часа дня катер командира был спущен на воду для рыбной ловли близ поселения, где жил Такури. Марион отправился с двумя молодыми офицерами — Водрикуром и Легу, одним волонтером, одним каптенармусом и двенадцатью матросами. Их сопровождали пять туземных вождей во главе с Такури. Ничто не предвещало ужасной трагедии, ожидавшей шестнадцать европейцев из семнадцати. Катер отвалил от борта, поплыл к берегу и вскоре скрылся из виду. Вечером капитан Марион не вернулся ночевать на судно. Его отсутствие не возбудило ни в ком беспокойства. Все решили, что капитан отправился посетить лагерь в лесу и там заночевал. На следующее утро шлюпка с судна «Кастри», по обыкновению, отправилась за пресной водой на островок Моту-Аро и благополучно вернулась обратно. В девять часов утра вахтенный с «Маскарена» заметил в море обессилевшего человека, плывшего к судам. Ему на помощь была послана шлюпка, которая и доставила его на судно. Это был Турнер, гребец с катера капитана Мариона; он был ранен в бок копьем. Из семнадцати человек, покинувших судно, вернулся он один. Турнера засыпали вопросами и вскоре узнали подробности ужасной драмы. Катер несчастного Мариона причалил к берегу в семь часов утра. Дикари весело приветствовали гостей и на плечах вынесли на берег офицеров, так как те не желали замочить себе ног. |
| Происхождение только что указанной (454) черты первобытной общественной жизни отчасти понятно уже a priori; без некоторого minimuma честности и обусловленного ей взаимного доверия едва–ли бы могло существовать даже самое несовершенное общество. Поэтому полное отсутствие честности немыслимо даже в разбойничьей шайке. Возникновение и развитие собственности было бы в особенности невозможно без этой черты. Но будучи связано в своей основе с необходимыми условиями социальной жизни, уважение к чужой собственности, раз сложившись, тотчас же получает для себя религиозные санкции и мотивы, которые с большей или меньшей ясностью предполагаются всюду. Только религиозным страхом, внушаемым нарушением собственности, можно объяснить ту непоколебимую твёрдость в воздержании от посягательства на чужое имущество, которая неоднократно поражала путешественников, как явление необычное даже в культурных странах, но общее у этих дикарей. Факты действительно часто дают возможность усмотреть здесь присутствие особых мотивов, несводимых ни к общественному мнению, ни к страху перед общественной карой, и стоящих в явной связи с представлениями о сверхъестественных силах. Эти мотивы проглядывают уже в самых выражениях, в которых сообщают путешественники интересующие нас в данном случае сведения. Так по словам ле–Гобьена жители Маркизских островов чувствуют ужас перед воровством; туземцы при заливе Кастри, по свидетельству Лаперуза, имеют к собственности почти религиозное почтение; как раз то же говорит Гаркнесс о племени тода в Индии 78 ; Поль–дю–Шалью пишет о лапландцах: «честность их так велика, что никому и в голову не придёт принимать какие бы то ни было меры для предупреждения возможных краж. Палатка со всем находящимся в ней платьем, вещами и запасами (455) провианта оставляется совершенно без всякого надзора,–тем не менее поводы для каких–нибудь жалоб встречаются крайне редко,–напротив палатка считается у них почти неприкосновенною святыней 79 . Последнее обстоятельство невольно осылает наше внимание к культу предков, благодаря которому помещение семьи превращается во что–то священное. |
| Так по словам ле-Гобьена жители Маркизских островов чувствуют ужас перед воровством; туземцы при заливе Кастри, по свидетельству Лаперуза, имеют к собственности почти религиозное почтение; как раз то же говорит Гаркнесс о племени тода в Индии 542 ; Поль-дю-Шалью пишет о лапландцах: «Честность их так велика, что никому и в голову не придет принимать какие бы то ни было меры для предупреждения возможных краж. Палатка со всем находя- —455— щимся в ней платьем, вещами и запасами провианта оставляется совершенно без всякого надзора, – тем не менее поводы для каких-нибудь жалоб встречаются крайне редко, – напротив, палатка считается у них почти неприкосновенной святыней 543 . Последнее обстоятельство невольно отсылает наше внимание к культу предков, благодаря которому помещение семьи превращалось во что-то священное. Так как частной собственностью, прежде всего, делались предметы домашнего обихода, то естественно, что собственность с самого начала своего образования стала под защиту пенатов: предки и по смерти сохраняют свои права высшего распоряжения собственностью семьи, которые принадлежали им при жизни. Поэтому посягательство на собственность есть оскорбление предков, т. е. религиозное преступление. В этом отношении интересно сообщение историка китайской религии Юлия Гаппеля, который говорит между прочим: «Предки должны быть приобщаемы ко всем важным событиям семьи, в особенности ко всякому изменению ее имущественных прав. благодаря чему каждый раз выставляется на вид принадлежащее предкам право собственности» 544 . Еще более яркий свет проливает на религиозный характер уважения к собственности полинезийское табу, также имевшее ближайшую связь с духами-хранителями и, следовательно, с культом предков. Табу, между прочим, было средством охранения имущественной неприкосновенности. В этом случае оно могло быть наложено кем угодно и имело значение клейма, налагаемого владельцем на свою собственность, которую после этого никто не может взять под угрозой ужасных последствий, навлекаемых нарушением табу, т. |
| е. 85 рублей 80 копеек. 4) Представление об увеличении числа священно-и-церковнослужителей на Амуре и о положении им окладов и проч. (Якутск, 2 декабря 1855 г.) Из сведений, какие по настоящее время имеются об Амуре; достоверно известно следующее: а) Число жителей там, не говоря о туземцах, собственно Русских и в настоящее время простирается за 5000 человек обоего пола; а на будущее лето оно без сомнения, еще увеличится. б) Самое большее число жителей (более 2500) находится в Николаевском посте, лежащем при устье реки Амура, как главном месте во всех отношениях. Около человек живут в Мариинском посте, отстоящем от Николаевского в 300 верстах вверх по Амуру; более 250 душ поселенцев в Новой Деревне, находящейся почти на средине между Николаевским и Мариинским; а остальные жители живут частью в Александровском посте (при заливе Кастри) в двух селениях, находящихся по реке Амуру и в Петровском зимовье, отстоящем от Николаевского к Аяну в 90 верстах. в) Настоящих церквей на Амуре еще нет ни одной нигде, кроме одной часовни в Петровском зимовье и двух подвижных церквей в Николаевском и Мариинском, последняя с Фрегата «Аврора». г) Священник в настоящее время находится там только один местный (Гавриил Вениаминов), имеющий местопребывание в Николаевском; и кроме него остался там на время с Фрегата «Аврора» иеромонах Иона, который, впрочем, по причине слабости своего здоровья, принял на себя только заведывание, живущими в Мариинском посте, отказавшись посещать даже живущих от него в 30 верстах поселенцев. И потому самая большая часть жителей, рассеянных на 300 верстах, должна оставаться пока в заведывании священника Вениаминова, (которому, впрочем, в случае необходимости предписано пригласить на время Удского священника). д) Причетник там находится только один в Николаевском; а кто исправляет должность причетника при иеромонахе Ионе, – мне неизвестно. И потому очевидно, что крайне необходимо и как можно скорее: 1) увеличить число священников и причетников на Амуре только для исправления обыкновенных обязанностей по приходам и 2) построить несколько церквей. |
| Не предоставляла ли мне судьба новый способ оказать на Шарлотту влияние, которого мне не удалось добиться своей притворной исповедью? Мир обязан вам, дорогой учитель, самыми сильными страницами, которые когда-либо были написаны о том, что вы так метко называете «литературной душой», то есть о бессознательном подражании нашего сердца страстям, изображаемым поэтами. И вот я смутно видел перед собою новое средство воздействовать на Шарлотту и бранил себя, что не подумал об этом раньше. «Но где достать, — спрашивал я себя, — роман, который был бы в достаточной мере насыщен страстями, чтобы взволновать Шарлотту, и в то же время достаточно благопристоен с внешней стороны, чтобы его можно было прочесть в семейном кругу?» Я перерыл всю библиотеку. Случайный и даже противоречивый подбор находившихся в ней книг свидетельствовал о том, что в замке сменилось несколько поколений с весьма разнообразными вкусами. Была тут прежде всего полная коллекция произведений восемнадцатого века, о которых я вам уже говорил. Затем следовал пробел, так как в годы эмиграции в замке никто не жил. Потом следовали книги романтиков в первых изданиях, отразившие литературные симпатии отца маркиза, который, как я слышал, был другом Ламартина. Наконец, стали попадаться плохие современные романы, те, что приобретаются в вокзальных киосках и потом в растрепанном виде, иногда разрезанные пальцем забываются на какой-нибудь дальней полке; рядом с ними стояли трактаты по политической экономии — следы мимолетного увлечения нашего маркиза. Но в конце концов я все-таки разыскал в этом хламе «Евгению Гранде», роман, который вполне отвечал предъявляемым мною требованиям. Нет ничего более привлекательного для юного воображения, чем подобные идиллии, одновременно целомудренные и испепеляющие, где невинность окутывает страсть дымкой поэзии. «П маркиз, — думал я, — вероятно, помнит этот знаменитый роман наизусть», — и я боялся, что он не захочет его слушать. Однако мой выбор привел его в восторг. — Браво! — воскликнул он. — Это одна из тех книг, которые прочитываются " один раз, о которых много говорят, а потом совершенно забывают. Я видел его однажды, этого Бальзака, в Париже, у Кастри… Да, лет сорок тому назад… Я был тогда еще молокососом… |
| б) Священник едва мог найти людей и средства отправиться ко вновь прибывшим по Амуру переселенцам (поселившимся между Николаевоким и Кизи), число которых простирается до 500 душ, и которые усильно звали его к себе и дожидали не мало. К счастью, нашлись случайно тунгусы, которых он мог нанять за немалую плату и купил лодку у гиляков (одна поездка эта будет стоить ему до 50 руб. серебр.). К сему он присовокупляет, что на гиляков надеяться нельзя, потому что они не всегда возят охотно, и притом на недальнее расстояние. в) В приходе священника Вениаминова теперь с прибывшими поселенцами считается до 5000 человек, разбросанных на пространстве 300 верст. Священник говорит, что по такому количеству душ, какое теперь находится в Амурской экспедиции, нужно не двух священников, но, по крайней мере, трех, и кроме того двух миссионеров, которые бы, не будучи связаны приходом, могли свободно исполнять свою обязанность. г) Иеромонах Иона, находящийся на фрегате Аврора, теперь находится в Николаевске; жалуется на свое здоровье и думает выехать в Россию. И, если он по обстоятельствам и останется в экспедиции, священник не знает, согласится ли он ехать в Кизи, где необходимо быть одному из них; потому что там будет зимовать до 2000 человек 261 . Цены на все увеличились страшно. Куль муки менее 5 пудов стоит 30 целковых, масло 16, сахар до 40 целк. за пуд. По этому можно судить о ценах и на прочее. Затем говоря о новостях тамошних, пишет, что суда из Камчатки в Кастри пришли 7 мая. Г- Генерал-Губернатор приплыл к устью Амура 30 мая. Все суда камчатские введены в Амур и теперь украшают амурские воды. Только что суда вошли в реку и стали на глубину и были вне опасности от неприятеля – получено было известие, что неприятель показался. Г. Завойко имеет свое пребывание в Николаевске, (где находится и священник Вениаминов) и где собраны все морские; а Г. Генерал-Губернатор со своим штабом и военными находится в Кизи. К сему считаю не лишним присовокупи, что книги разного духовного содержания и очень не мало, посланные мною священнику Вениаминову, погибли на судне «Охотск», взорванном самим капитаном по опасении от неприятеля. |
| Нечего и говорить, что и в деле управления епархией, Иннокентий проявлял ту же неутомимую деятельность, соединенную с крайней аккуратностью и предусмотрительностью. Отношения его к подчиненному ему духовенству были проникнуты духом любви и отеческой снисходительности. Благочинным предписано было прекращать споры и вражду между духовенством домашним образом, не доводя до формальных жалоб. При всяком наказании, налагаемом на виновного, высокопреосвященный заботился главным образом о вразумлении, а не об удовлетворении только голой, сухой правды. Нет ничего удивительного, что при внимательности его к нуждам служащих, они не смели прибегать к злоупотреблениям, обычным в других епархиях. Совершив хиротонию во епископа Якутского – протоиерея Петра Попова, преосвященный пока остался в Иркутске, откуда предпринимал свои путешествия по Амуру и даже по Японии. Во время одного из этих путешествий, на пути из Дуи в Кастри 31 , случилось с ним несчастие. Это было в ночь на 29 Августа 1860 года. Сделалась страшная буря; судно, на котором ехал владыка, перебрасывало из стороны в сторону; смятение было полное; все ожидали смерти; один преосвященный Иннокентий был совершенно спокоен. «Во время сильной качки», рассказывал отец Казанский, «я случайно очутился против двери каюты, где был владыка; и вдруг дверь эта сама собою от тряски и качки отворилась; я подумал, что владыка ее отворил, чтобы позвать кого-либо, и потому я взошел к нему, но был поражен картиною: среди общего смятения, треска судна и стука волн, преосвященный Иннокентий покойно стоял перед образом, горячо молился и читал себе отходную. Но когда он увидел меня, то сделал такое выражение глаз, что я невольно смутился, и, догадавшись, что я ему помешал, опрометью вышел от него, затворив дверь. По окончании же молитвы, владыка с невозмутимым спокойствием вышел на палубу и давал уже советы капитану судна. Наконец, все стихло, и кончилось, благодарение Господу, только повреждением судна». Между тем, железное, по-видимому, здоровье преосвященного Иннокентия сильно пошатнулось в последнее время. Зрение стало слабеть; ноги, от постоянной простуды, нередко пухли; а рожистое воспаление лица, также следствие простуды, часто мучило его, особенно, во время поездок по морю. Но бодрый дух его и светлый ум, по-прежнему, не переставали одушевлять слабеющее тело. |
| Капитан Крозе, вернувшись на «Маскарен», тотчас же послал шлюпку с отрядом солдат на островок Моту-Аро. Под охраной этого отряда бывшие на островке больные провели там еще ночь, а утром перевезены были на суда. На другой день сторожевой пост Моту-Аро был усилен добавочным отрядом солдат. Надо было очистить островок от наводнивших его туземцев, а затем продолжать пополнять запасы пресной воды. Поселение Моту-Аро насчитывало триста жителей. Французы напали на них. Шестерых вождей убили, остальных дикарей обратили в бегство штыками, а поселение сожгли. Но «Кастри» не мог выйти в море без мачт. Крозе вынужден был отказаться от мысли использовать стволы кедров и приказал починить старые мачты. Работа по снабжению судов пресной водой продолжалась. Так прошел месяц. Дикари делали не раз попытки вернуть себе Моту-Аро, но неудачно. Лишь только их пироги подходили на расстояние пушечного выстрела, как их обращали в щепы. Наконец ремонт мачт был закончен. Оставалось узнать, не остался ли в живых кто-нибудь из шестнадцати жертв, и отомстить за убитых. Шлюпка с офицерами и отрядом солдат направилась к тому поселению, где жил Такури. При ее приближении вероломный и трусливый вождь, накинув плащ командира Мариона, бежал. Хижины поселка тщательно обыскали. В хижине Такури нашли человеческий череп, который недавно был сварен. На нем виднелись еще следы зубов людоеда. Тут на деревянном вертеле торчала человеческая ляжка, там валялась сорочка Мариона с окровавленным воротником, несколько поодаль одежда и пистолеты юного Водрикура, оружие, бывшее на шлюпке, куча разорванной одежды, а в соседнем поселке нашли вычищенные и сваренные человеческие внутренности. Отряд собрал все эти неопровержимые доказательства убийства и людоедства. Человеческие останки были с почетом преданы земле, а поселения Такури и его соучастника Пики-Оре были сожжены. 14 июля 1772 года оба корабля покинули роковые места. Таково было ужасное событие, которое должен помнить всякий путешественник, вступающий на берега Новой Зеландии. Неосторожен тот капитан, который не извлечет предостережения из этого рассказа. Новозеландцы и поныне вероломны и падки на человеческое мясо. В этом при всем своем пристрастии к Новой Зеландии убедился и Кук во время своего второго путешествия в 1773 году. Шлюпка одного из кораблей «Авантюр», посланная 17 декабря капитаном Фюрно на новозеландский берег за травой, не возвратилась. На шлюпке находился мичман и девять матросов. Обеспокоенный капитан Фюрно послал на розыски лейтенанта Бюрнея. Тот, высадившись на берег, наткнулся на ужасную картину каннибализма и варварства, о которой, по его словам, «нельзя говорить без содрогания: кругом, на песке, валялись головы, внутренности, легкие наших товарищей, и тут же собаки грызли объедки». |
| — В таком случае плывущим на судне придется искать спасения на берегу, не так ли? — спросил майор. — Да, мистер Мак-Наббс, но только в том случае, если погода будет благоприятной. — Рискованный выход, — отозвался Паганель. — Ибо берега Новой Зеландии очень негостеприимны, так что нам на суше грозит такая же опасность, как и на море. — Вы намекаете на маорийцев, господин Паганель? — спросил Джон Манглс. — Да, друг мой. Среди моряков, плавающих по океану, репутация маорийцев установлена прочно. Это не робкие австралийцы, но смышленое, кровожадное племя, людоеды, от которых пощады не ждите. — Следовательно, если бы капитан Грант потерпел крушение у берегов Новой Зеландии, то вы не посоветовали бы нам разыскивать его? — спросил майор. — На побережье — да, — ответил географ, — там, может быть, удалось бы найти следы «Британии», но внутри страны — нет. Всякий европеец, рискнувший проникнуть в этот опасный край, попадает в руки маорийцев, а любой пленник маорийцев обречен на верную гибель. Я настоял на том, чтобы мои друзья пересекли пампу, пересекли Австралию, но я никогда не стал бы уговаривать их пускаться в путь по тропам Новой Зеландии. Да сохранит нас судьба от этих свирепых туземцев. Опасения Паганеля имели полное основание. Новая Зеландия пользуется ужасной славой, и почти каждое открытие какой-либо новой земли отмечено кровавой датой. Перечень мореплавателей, погибших мученической смертью, очень велик. Первыми в этом кровавом перечне каннибализма можно назвать пять матросов Авеля Тасмана, убитых и съеденных туземцами. Та же участь постигла капитана Туклея и всех матросов его шлюпки. Так же были съедены новозеландцами пять рыбаков судна «Сидней-Ков», захваченных в восточной части пролива Фово. Следует перечислить еще четырех матросов шхуны «Братья», съеденных в гавани Молине, многих солдат из отряда генерала Гейтса, трех дезертиров с судна «Матильда», чтобы подойти к печальной судьбе капитана Мариона дю Френа. 11 мая 1772 года, после первого путешествия Кука, в бухту Островов вошли два французских судна: под командой Мариона «Маскарен» и «Кастри» под командой его помощника, капитана Крозе. Лицемерные новозеландцы встретили вновь прибывших чрезвычайно радушно. Они даже притворились робкими, чтобы приручить их, пришлось их одаривать, оказывать услуги, ежедневно дружески общаться с ними. |
|
|
