| —97— дит к типу в художественном произведении. Его диалектическое вглядывание лично, но оно не психологистично. Оно конкретно, но его своеобразие – не случайно. Назовем его Я „методологическим“. И, т.к. диалектика непременно предполагает тех, кто δια-λγονται, кто пере-говаривается, кто раз-говаривает, то методологическому Я соответствует методологическое же мы и другие методологические personae dramatis dialecticae. Ими-то и осуществляется некое δι-, пере-, раз-, т.е. методологическая среда, – которая сливает с объектом свои личные энергии. Понятно, что эта среда, чтобы быть методологическою, должна быть совершеннейшим органом данной диалектики, т.е. должна быть не какой-нибудь, а наиболее сродной именно данному познанию. Каждому объекту диалектики соответствует и некоторый определенный субъект, определенный тип. Если, по Библии, брак есть познание, а познание есть своего рода брак, то нельзя данную реальность бракосочетать с кем угодно, но необходимо – с суженым. Таким образом, философское творчество истины – в ближайшем родстве с творчеством художественным, не как „поэзия понятий“, а как ваяние типических субъектов диалектики. И пока философ не нашел типа данной диалектики, – он еще не приступал к диалектике. Как поэт, обособляя аспект свой, объективирует его и делает типом (вспомним хотя бы Вертера и Гёте), так и философ вовсе не о себе разглагольствует найденным им субъектом диалектики, а типически формует из имеющегося у него запаса переживаний субъекта наиболее дружного данному предмету. Так именно написаны диалоги Платона: это видит всякий; но может быть не всякий примечал, что так же написаны и Критики Канта и Размышления Декарта и т.д. и т.д. Разница – лишь в том, что методологическое Я вводится обычно несколько прикровенно и бедно. В разбираемой же книге, по следам Платона, методологическое Я откровенно выведено не как Я „вообще“, а как Я конкретное. Не смею утверждать, что выполнил удачно поставленную задачу; однако самым решительным образом стою за занятую позицию, как принцип. |
| (опубл. мат-лы, относящиеся к периоду с 1401 по май 1456); всего запланировано 3 т., публикация к-рых должна завершиться в 2026 г. Философско-богословские трактаты и диалоги Николай Кузанский. «Об ученом незнании». Рукопись. XV в. (Cusan. 218. Fol. 1r) Николай Кузанский. «Об ученом незнании». Рукопись. XV в. (Cusan. 218. Fol. 1r) Наиболее часто используемыми Н. К. для представления собственных философских идей формами являются трактат и диалог (см.: Senger. 2017. S. 151-152). Предпочтение формы трактата сопровождается у Н. К. отказом от 2 фундаментальных для средневек. схоластики способов изложения материала: 1) последовательного комментирования авторитетных текстов: Библии, трудов Аристотеля, сочинений др. древних авторов и отцов Церкви и т. п.; 2) проблематизации отдельных богословских тем в т. н. вопросах, законченных представлениях позиции теолога с обязательным разбором аргументов в пользу противоположного авторскому мнения; такие вопросы могли затем объединяться в тематически упорядоченные сборники и «суммы». В сравнении с этими формами сложившаяся еще в античности и продолжившая развитие в средние века форма трактата является намного более свободной, поэтому Н. К., когда ему потребовалось представить собственные философско-богословские мнения, обратился именно к ней. В трактатах Н. К. выступает с методологически выгодной позиции учителя, излагающего и разъясняющего реальным или потенциальным ученикам то, что им самим уже исследовано и познано. На передний план выводится не некая проблема как таковая и не последовательный обзор истории ее решения, а система собственных убеждений учителя, формулируемых в виде коротких тезисов, к-рые затем подтверждаются авторитетными мнениями, рациональными рассуждениями, дополнительными примерами и иллюстрациями. Форма трактата позволяет Н. К. свободно переходить от одной темы к другой и с легкостью избегать неудобных для него проблемных областей и потенциальных возражений. Предпочитая эту форму, Н. К. явным образом ориентировался на образцы дохрист. |
| Мне представляется, что диалог с инославием нам необходим, но не в тех формах, в которых он ведется сейчас во Всемирном Совете Церквей. Нужен какой-то иной форум, где православные чувствовали бы себя дома, а не в гостях. Кроме того, нужно развивать двусторонние диалоги. Весьма важны встречи между главами Церквей и представителями их руководства: только через личное общение можно преодолевать те многочисленные барьеры, что существуют между христианами разных конфессий. Но не менее важны и встречи богословов, причем на разных уровнях – как официальном, так и неофициальном. Для участия в таких встречах нам необходимы богословы, не только в совершенстве владеющие богатствами своей собственной традиции, но и хорошо знающие ту инославную традицию, с которой они вступают в диалог. Таких специалистов в Русской Церкви сейчас практически нет. Нам необходимо на новом уровне, с учетом опыта экуменического движения XX века, богословски осмыслить проблему церковных разделений, расколов, отношения к инославию и отношений с инославием. По этой проблеме в русском богословии высказывались самые разные взгляды: от полного отрицания благодатности инославных церквей до полного отрицания реальности существующего церковного разделения. И сейчас есть те, кто считает, что «человеческие перегородки до неба не достигают», а есть те, кто, напротив, уверен в невозможности спасения для неправославных. Очевидно, что некая разница во взглядах здесь вполне допустима и естественна. И не следует ожидать, что все православные христиане займут одинаковую позицию по данному вопросу. Но какую бы позицию ни выражал тот или иной член Православной Церкви, необходимо, чтобы за этой позицией стояли не только неофитский пафос или ревность о чистоте Православия, но и глубокие знания. Ибо всякая позиция только тогда имеет право на существование, когда она аргументирована и богословски обоснована. Необходимо осмыслить тот глубочайший кризис, в котором сейчас находится мировое экуменическое движение. Поначалу оно было именно «движением»: в нем было много спонтанности, энтузиазма, много надежд. У истоков его стояли выдающиеся личности, вдохновенные богословы, такие как протоиерей Сергий Булгаков и протоиерей Георгий Флоровский (при всей разнице своих позиций они были едины в поддержке этого движения как важнейшей межхристианской инициативы). Однако со временем богословов такого масштаба в нем становилось все меньше, а институциональный фактор приобретал все большее значение. Экуменическое движение бюрократизировалось и утратило значительную долю своего первоначального энтузиазма. Это одна из причин того, что к концу XX века у многих наступило разочарование в экуменизме. |
| —652— справедливости, св. Иустин приводит Эдикт Адриана к Минуцию Фундану, истолковывая его в пользу христиан. Вегофер согласно с Моммсеном и Гарнаком признает подлинность этого эдикта. Далее, влияние стоической риторики на внешнюю форму Апологии св. Иустина проявилось в свойственных ей многочисленных отступлениях от главного предмета речи. Древние были не знакомы с тем приемом, которым пользуемся мы, когда нам нужно сделать какое-нибудь вводное замечание. У них не было подстрочных примечаний. Поэтому они создали теорию отступлений Этой теории отчасти и держится св. Иустин. Наконец, стоическая риторика рекомендовала при составлении ораторских речей подражать классическим образцам. К числу этих образцов относилась и Апология Сократа. Св. Иустин разделяет с стоиками пристрастие к Сократу и Платону. Диалоги Платона послужили образцом для его сочинения Разговор с Трифоном Иудеем, а в своей Апологии они подражали Апологии Сократа, составленной, как известно, вполне самостоятельно Платоном. На основании сравнения двух произведений Вегофер приходит к заключению, что Иустин Философ во многих случаях сознательно или бессознательно усваивает мысли, воззрения и далее обороты речи Платона. Теория стоиков отражается далее, по мнению Вегофера, в общем характере Апологии Иустина мученика . Для того дела, которое защищали христианский апологет, эдикт Адриана был lex dubia, т.е. применение его к данному случаю было сомнительно. В подобных случаях теория советовала покидать юридическую почву и апеллировать к закону Божественному, к нравственной правде. Так и поступает св. Иустин, доказывая в большей части своего труда Божество Иисуса Христа. Вторая Апология Иустина не имеет ни вступления, ни заключения, содержание ее располагается без определенного плана. По мнению автора, это – черновая, неоконченная работа. Так как тема второй Апологии та же, что и первой, то по предположению автора, ее имелось в виду внести в состав первой Апологии при втором издании последней. Вопрос о второй Апологии – спорный, и краткая заметка о |
| Безусловно, необходимо напоминать миру о том, что подлинное достоинство человека раскрывается в ту меру, в какую явным в нем становятся образ и подобие Божие, а гражданское общество постольку хорошо, поскольку является отдаленным образом Царствия Небесного, но надеяться, что это напоминание будет услышано, особо не приходится. С чем связано то, что христианская пресса на Западе не в пример более активно обсуждает правовые вопросы, а наша православная пресса практически не уделяет внимания подобным проблемам? Только в 70-х годах в «Богословских трудах» обсуждались самые общие вопросы справедливости, да и то в рамках богословских собеседований с протестантами. Обсуждение этих вопросов с западными христианами происходило в те годы по той причине, что тогда вопросы справедливости в нашем обществе считались решенными окончательно и не допускалось никакого неподцензурного их обсуждения в официально разрешенной печати. Так что такие двусторонние диалоги давали Православной Церкви возможность для формулирования своей позиции по данным вопросам, хотя и в несколько прикровенной форме. Нельзя не согласиться и с тем, что в западном христианском мире за последние сто с небольшим лет сформировались определенные для каждой конфессии социальные доктрины. В нынешней ситуации представляется необходимым формулирование такой доктрины и для нашей Церкви. Что понятно, ведь люди хотят услышать определенное церковное мнение по поводу разных социальных проблем. Священноначалие неоднократно высказывалось по наиболее болевым вопросам российской действительности – от трагедии 1993 года до чеченского конфликта. Решением Священного Синода сформирована специальная рабочая группа по выработке концепции церковного понимания межгосударственных отношений. Ею рассматривается также целый комплекс вопросов: правовые отношения, мера участия Церкви в социально-общественной жизни. На прошедшем Архиерейском Соборе ею были предложены, а Собором были приняты «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви». |
| Закрыть Порфирий Петрович как Сократ В сюжете «Преступления и наказания» Ф.М.Достоевского 01.08.2023 1108 Время на чтение 10 минут Фото: Художник - Д.А. Шмаринов Произведения русской классической литературы часто касаются философских вопросов, предлагая их решение как в идейной, так и в драматической форме. Достоевский в своих романах много занимается мировоззренческими смысложизненными вопросами, и анализ философских аспектов его творчества всегда оказывается продуктивен. Достоевский выстраивает драматургию сюжета так, чтобы не просто свести носителей разных точек зрения в диалоге, но и действия персонажей показать столкновение философских идей. Осмысление романа «Преступление и наказание» с позиций платоновской философии представляется особенно актуальным. Платоновская философия в романе Центральное место в романах Достоевского занимает диалог. Помимо оформления полифонии разных голосов в романе, включенности разных персонажей в изложение событий, отказа от роли единого автора, знающего всё происходящее, Достоевский является мастером философского диалога как такового: основные философские и богословские идеи персонажи обсуждают между собой, ищут истину в беседе. Такое место диалога в творчестве писателя заставляет читателя постоянно обращаться к творчеству Платона, поднявшего жанр философского диалога на небывалую высоту. Специалисты знают, что Платон был не первым и не единственным философом, использовавшим диалог для выражения своих идей, но для широкой читающей публики именно Платон является признанным корифеем жанра, и отсылки к Платону в этой ситуации ожидаемы и естественны для читающей публики. Рассмотрим в этом контексте главных героев «Преступления и наказания» – Раскольникова и Порфирия Петровича. Именно эти два персонажа ведут в романе диалоги, имеющие философский смысл. Они встречаются три раза, каждая встреча превращается в напряженный диалог, затрагивающий не только текущие вопросы обсуждения уголовного дела, но также философские и богословские аспекты преступления как такового. Перед нами поиск смысла, явленного в конкретных поступках, то есть то, чем занимался Сократ в диалогах Платона, обсуждая вопросы справедливости, лучшего государственного устройства и блага для человека. Весь этот круг тем так или иначе затронут в романе. Однако и помимо тематики диалогов драматическая составляющая романа вводит беседующих в самое сердце платоновского мира. Два главных действующих лица романа прямо отсылают к Алкивиаду и Сократу в диалогах Платона. Для обоснования этой мысли рассмотрим основную идею Раскольникова, определившую его философские взгляды и его поступки. |
| Г. У. Бальтазар пошел еще дальше: данные «Главы», полагал он, есть не компиляция из трудов преподобного, а законченное и совершенно подлинное произведение его, только написанное в самый ранний период творчества 237 . Но И. Хаузхерр счел их неподлинными 238 , и его точка зрения возобладала среди современных исследователей. Однако, на наш взгляд, мнение С. Л. Епифановича и Г. У. Бальтазара имеет под собой больше оснований: «Умозрительные главы» содержат мысли, характерные для преп. Максима, и, скорее всего, принадлежат ему. Зато аналогичное произведение – «Практические главы», изданные также С. Л. Епифановичем 239 , явно не принадлежат преп. Максиму. Гипотеза русского ученого, считавшего, что эти «Главы» вышли из под пера Евагрия Понтийского , в настоящее время подтверждается другими исследователями. Столь же явный псевдоэпиграф представляют и «Другие главы» – сочинение, как ныне установлено, принадлежащее малоизвестному византийскому мистику XI-XII вв. Илие Экдику 240 . О «Различных богословских и домостроительных главах» (в пяти «сотницах») речь шла выше – только «Пятнадцать глав» и «Десять глав о добродетели и пороке» принадлежат преподобному. Также за сочинение ПсевдоМаксима следует считать флорилегий под названием «Богословские главы» (обычно известные в своем латинском названии Loci communes) 241 . Об остальных неподлинных произведениях преп. Максима можно лишь кратко упомянуть. К ним относятся: «Краткое изложение веры» 242 ; логический трактат «Определения на «Введение» Порфирия и «Категории» Аристотеля» 243 ; иногда приписываемые преподобному в рукописной традиции «Диалоги о Святой Троице», но чаще числящиеся под авторитетным именем св. Афанасия Александрийского – автор их неизвестен, но он жил намного раньше преп. Максима (IV в.) 244 ; широко распространенный трактат «О душе», текст которого практически совпадает с аналогичным сочинением, приписываемым св. Григорию Чудотворцу , но восходящим к античной философской традиции 245 , и, наконец, «Гимны». Все эти произведения, ложно надписываемые именем преп. |
| —294— тор следовал разным источникам, бльшую часть которых он прямо эксцерпировал. Многие из этих источников не дошли до нас непосредственно. Работа Орозия затмила несовершенную, хотя и более раннюю попытку Сульпиция Севера, составившего в самом начале V века (около 403 г.) Chronica (прежде неправильно Historia Sacra), или краткую историю иудейско-христианской общины. Сульпиций Север всецело придерживается в своем изложении языческой национальной точки зрения, рассматривая христиан, как преемников иудеев. Стиль Севера, в общем, может быть назван даже изящным и напоминает Тацита и Саллюстия, особенно последнего. Кроме «Хроники», этому же автору принадлежат весьма распространенные в средние века «Жизнь св. Мартина» и «Диалоги», посвященные тому же святому. Продолжателями хроники блаж. Иеронима были Проспер аквитанский (доведший изложение до 455 г.), епископ Идаций, продолживший хронику до 467 г., и комит Марцеллин (Marcellinus comes), рассказавший события до 534 г. Историко-литературный труд Иеронима также нашел себе продолжателя в лице Геннадия массилийского (марсельского), сочинение которого носило одинаковое с Иеронимом заглавие De viris illustribus. Все эти трактаты ценны исключительно по тем фактическим сведениям, который они дают; правда, изложение носит везде чисто субъективный характера. С точки зрения языка они нисколько не интересны. Из отдельных исторических монографий V века особенно выдается труд епископа города Виты, Виктора, о гонениях на христиан в Африка (Historia persecutionis Africanae provinciae, написана около 486 г.). Работа эта особенно интересна потому, что автор рассказывает преимущественно только то, что сам видел и испытал. Стиль сочинения в общем прост, но далеко не правилен; живостью изложения Виктор напоминает рассмотренный ранее аналогичный трактат Лактанция . К разряду исторических трудов надо отнести и описания путешествий в св. Землю; наиболее интересное из них, приписываемое обыкновенно знатной женщине Сильвие аквитанской, появилось, впрочем, еще в конце IV века. Помимо важности значения для церковной археологии, описание Сильвии весьма любопытно и по своему |
| И. д. доцента по кафедре истории Греко-восточной церкви со времени отпадения Западной церкви от вселенской до настоящего времени, в связи с историей Славянских церквей и Румынской (группа Б. 1), Федор Россейкин студентам II курса прочитал следующие отделы науки: —46— Обзор причин разделения церквей. Столкновение Константинополя с Римом в IX в. при патриархе Фотии. Христианство в Болгарии. Отпадение Западной церкви от вселенской в XI в. Полемика между греками и латинянами. Отношения между Восточной и Западной церквами в эпоху крестовых походов. Лионская уния. Флорентийская уния. Гибель византийской империи. В качестве практических занятий служило чтение с историческим и археологическим комментарием актов Константинопольского собора 879 года (Πρακτικ τς γας συνδου συγκροτηθεσης ν Κωνσταντινουπλει, – π νσει τς το Θεο γας κα ποστολικς κκλησας). И. д. доцента по кафедре истории философии (группа А. 1) священником Павлом Флоренским студентам II и III курсов на теоретических лекциях были прочитаны следующие курсы: I. –Мысль Востока и мысль Запада: Философия и религия. Католицизм и православие. Сущность эллинизма и его значение для современности. Философия западная и философия русская. II. – Структура истории античной философии: Судьба слова φιλοσοφα в древности. Миграция философских идей. Древняя философия и древняя религия в их взаимоотношениях. Три периода развития древней философии. Древняя философия и христианство. III. – Подготовка античного идеализма: возникновение, развитие и падение софистической философии. Софистическая философия, как тип безрелигиозного «просветительства». IV. –Возникновение новейшего идеализма: Философия Им. Канта в её отношении к предшествовавшим и к последующим философским системам. Природа научного мышления. Кантовский критицизм и религиозный опыт. На практических лекциях были изучаемы диалоги Пла- —47— тона «Лизис», «Пир», «Эвтидем» и, отчасти, «Гиппий Больший». При этом обращалось особенное внимание на историческое и филологическое исследование греческой терминологии и на связь античной философии с античной религией. Для большей наглядности и точности при разборе софистических приемов аргументации применены были мотоды символической логики (логистики). |
| —258— 1887, I, 76–82). – Авторству Аполлинария еще Баронием была приписана известная трагедия «Χρστς πσχων» обыкновенно в общих изданиях помещаемая в число стихотворных произведений св. Григория Богослова (много раз она была издаваема и отдельно; мы пользовались изданием Ellisen’a Analecten d. mittel – und nengriechischen Literatur, I, Leipzig, 1855 и Brambs’a «Christus patiens, Lipsiae, 1885); в недавнее время эта догадка Барония на научных основаниях была развита ученым Дрэзеке (in Lipsius’ Jabrbücher d. protest. Theolog., 1884:4tg.). Поверка доводов Дрэзеке и анализ строения ямбического стиха, произведенный при пособии соч. Brambs’ «De auctoritate tragoediae christianao, quae inscribitur «χρστς πσχων» (Eichstadt, 1883), привели, однако, к тому заключению, что этот замечательный памятник христианской поэзии, который предание сочло достойным усвоить имени св. Григория Назианзена , есть произведение значительно позднейшего времени. Ни в каком случае он не принадлежит Аполлинарию и по характеру своих стихов относится к эпохе XI–XII в. с) «Вновь был обследован и обработан вопрос о принадлежности Аполлинарию диалогов о св. Троице. Диалоги, о которых здесь идет речь, впервые были изданы Безой под именем св. Афанасия в числе пяти (Athanasii dialogi quinque de Sancta Trinitate cum interpretatione latina Th. Bezae, Lipsiae, 1573), – затем Комбефизом они были включены в число творений св. Максима Исповедника (Maximi Confessoris theologi eximiique philosophi operum t. II, p. 715), и Гарнье, присоединивший к этим пяти диалогам еще два других, извлеченных им из собрания sermonum Atlianasii contra diversas haereses, считал их творением Феодорита Киррского (Vid. Auctarium Theodoreti, Cyrensis episcopi, sive operum tomus quintus, Lutefiae Parisiorum, 1684, pp. 273–406). Все эти предположения не нашли себе приема в науке, а потому в прошлом 1890-м году Дрэзеке выступил с новой гипотезой о принадлежности диалогов Аполлинарию Лаодикийскому, причем имел в виду только первые три диалога из числа пяти, изданных Безой (in Helmann’s Studien und Kritiken, 1890. I, ss. 137–171). Оценка оснований, представленных этим ученым в пользу своего тезиса, и изучение диалогов в их отношении к подлинным сочинениям Лаодикийского писателя привели меня к результату, противоположному выводам Дрэзеке. Этот ученый, работ которого мне часто |
|
|
